18
Песах тянулся и тянулся, и скоро весь Нижний Ист-Сайд страстно желал пирожного, хлеба, пирожка — чего угодно, но только не мацы! К счастью, праздничные дни наконец закончились, и все обитатели района в едином порыве устремились в пекарни. Предчувствуя, что сделать утренние покупки будет непросто, кухарка приютного дома захватила с собой Джозефа Шаля, чтобы принести как можно больше хлеба. Поставщиком общежития теперь стала пекарня Шиммеля; Майкл объяснил это необходимостью поддерживать молодые предприятия и еще чем-то, но кухарка помнила о подаренной ему когда-то коробке миндального печенья, замечала его мрачное настроение и не задавала лишних вопросов.
Этим утром, однако, к пекарне Шиммеля было даже не подойти. Длиннейшая очередь выстроилась уже на улице, и через стекла было видно, что работники внутри носятся как угорелые, месят тесто, ищут продукты и непрерывно извиняются перед возмущенными покупателями, чьи любимые продукты уже расхватали. Кухарка на мгновение заглянула внутрь, покачала головой и отвернулась.
— Сегодня мы пойдем к Радзинам, — объявила она Шалю. — Майкл и не заметит разницы.
Иегуде Шальману было совершенно безразлично, где покупать хлеб. Он уже начал заметно уставать от добровольно взятой на себя роли добрейшего старика Джозефа Шаля. Он побывал во всех синагогах и йешивах, во всех местах, где собирались для разговоров ученые евреи, но ни на дюйм не приблизился к своей цели — секрету бессмертия. Его волшебная лоза ни разу не шелохнулась, хотя он точно знал, что она готова действовать. Ведь не затем же он приехал в Нью-Йорк, чтобы исполнять мелкие поручения кухарки с экономкой и улаживать смехотворные конфликты в спальнях? Вот уже месяц он, скрипя зубами, занимается этим, потому что у него нет другого выхода. У него на руках только эти карты, и другой сдачи уже не будет: он должен играть ими, пока не выиграет или не умрет.
Из последних сил изображая энтузиазм, он брел вслед за кухаркой по грязным, многолюдным улицам. Очередь в пекарне Радзинов была не короче, но она, по крайней мере, двигалась. Когда они оказались внутри, Шальман, не любивший толпу, встал в уголке у двери. От дыхания множества людей воздух в пекарне стал густым и влажным, а окна запотели. Шальман скоро вспотел в своем шерстяном пальто. Чтобы время шло быстрее, он развлекался, наблюдая за работниками. Они двигались быстро, как автоматы, особенно высокая девушка за ближайшим столом, которая раскатывала тесто так, словно занималась этим со дня своего рождения. Шальман завороженно следил за ее руками. Они не делали ни единого лишнего движения и ни на секунду не останавливались. Он поднял взгляд на ее лицо — простая с виду девушка, но было в ней что-то знакомое…
Волшебная лоза внутри вдруг ожила и задрожала. И в тот же миг он узнал девушку.
Та испуганно дернулась и огляделась. Ее взгляд пробежал по лицам покупателей, словно она не знала, кого ищет.
Но Шальман уже успел выскользнуть за дверь. Усилием воли он заставил себя сохранять спокойствие и ни о чем не думать до тех пор, пока не дошел до конца квартала. Там, дрожа от волнения, он привалился к стене.
Его голем!Голем, которого он сделал для Ротфельда! Здесь, в Нью-Йорке! А он-то считал, что она рассыпается в прах на какой-нибудь грязной свалке. Но неужели это означает, что Ротфельд успел оживить ее на пароходе, перед самой своей смертью? Скорее всего, так; он был достаточно глуп для этого. А теперь голем без хозяина бродит по Нью-Йорку: ломоть глины с зубами и волосами; опаснейшее существо, с виду похожее на женщину. Шальман понятия не имел, во что это может вылиться.
* * *
Это длилось всего миг: ощущение, что кто-то увидел ее насквозь и очень испугался. А потом вокруг остались только покупатели, жаждущие ржаного хлеба и рогаликов. Она еще немного постояла, прислушиваясь, а потом миссис Радзин удивленно окликнула ее:
— Хава, с тобой все в порядке?
— Да, все хорошо. Мне показалось, что кто-то позвал меня. — Она коротко улыбнулась и вернулась к работе.
Такое иногда случалось: в пекарню заглядывал с улицы какой-нибудь человек, у которого все внутри было взбаламучено из-за выпивки, болезни или обрушившегося несчастья, — может, это был один из таких. А может, она работала чересчур быстро, и кто-то это заметил. В любом случае сейчас она ничего не могла с этим поделать: перед дверью выстроилась длинная очередь, а в печах подходили шесть противней с булочками. Еще какое-то время она продолжала прислушиваться, но ничего не услышала, а потом ею завладели другие заботы и волнения.
Положение Анны становилось все тяжелее. Теперь ее рвало в уборной по нескольку раз в день, и Радзины в конце концов обратили на это внимание. Каждый раз, когда Анна поспешно удалялась, губы миссис Радзин презрительно сжимались, а лицо мистера Радзина делалось кислым, как лимон. Все давно все понимали, но вслух никто не произносил ни слова. Зато про себя они говорили, и не мало, так что к середине недели Голему стало казаться, что она вот-вот оглохнет от непрерывного шума.
По ночам за шитьем она перебирала в уме все известные ей сведения о положении Анны. Девушка была как минимум на втором месяце беременности. Ее молодой человек еще ничего не знал. Она рассказала двум подругам, взяв с них клятву хранить тайну, но неизвестно, сколько они выдержат. Она подумывала о том, чтобы избавиться от ребенка, но у нее не было денег на то, чтобы обратиться к специалисту, а подозрительные заведения на Бауэри пугали ее еще больше, чем необходимость открыться Ирвингу. Ей нравилось поддразнивать его и даже ссориться, чтобы потом мириться, но что он чувствовал к ней на самом деле? И как он поведет себя, когда узнает?
Все эти соображения непрерывно крутились в голове у Голема, но придумать для Анны какой-нибудь выход из положения она не могла. Равви, наверное, сказал бы, что девушка повела себя неосмотрительно, совершила ошибку и теперь расплачивается за нее. Все это верно. Но ведь ее собственная жизнь по сравнению с жизнью Анны казалась просто бледной тенью, в которой нет даже возможности совершить подобную ошибку. Она не человек. У нее никогда не будет детей. Возможно, она и полюбить никогда не сможет. Откуда ей знать, как бы она сама повела себя, если бы, подобно Анне, была рождена женщиной, а не слеплена из глины?
На рассвете она все еще сидела, погруженная в свои мысли, и раздраженно тыкала иглой в чью-то брючину. Еще и недели не прошло с тех пор, как она беззаботно бежала по аллее Центрального парка, но теперь казалось, что ту внезапную радость испытывала не она, а кто-то другой. Странное это было ощущение. Она помнила настойчивый зов земли и то, как ее душа вдруг стала эластичной и словно вбирала в себя весь парк. И еще она помнила, каким потерянным показался ей стоящий в переулке Джинн, словно утративший всю свою обычную самоуверенность, и она никак не могла понять почему. Она тогда даже схватила его за руку — убедиться, что он еще здесь.
Она закрепила нитку и обрезала ее у самого узелка. Ну вот. Брюки зашиты. Хорошо бы мужчины перестали вечно их рвать.
Она накинула пальто и пошла в пекарню, мысленно готовя себя к очередному полному умолчаний и страхов дню. А потом в заднюю дверь ворвалась Анна и несколькими словами моментально выбила почву у нее из-под ног:
— Хава! — Она вся буквально светилась счастьем. — Поздравь меня, я выхожу замуж!
— Что?!
— Вчера Ирвинг сделал мне предложение! И я его приняла!
— Ах, дорогая моя! — вскрикнула миссис Радзин и заключила девушку в объятья, мгновенно простив той все грехи. — Как же это чудесно! Ну давай, поскорее расскажи нам все!
— Мы просто очень любим друг друга и хотим пожениться как можно скорее… — (Мистер Радзин многозначительно кашлянул.) — А потом — вы не поверите! — потом мы переедем в Бостон!
Миссис Радзин раскрыла рот, что от нее и требовалось, и Анна пустилась в рассказ о том, что у Ирвинга есть друг, уехавший в Бостон, чтобы работать на текстильной фабрике своего дяди.
— А теперь там есть работа и для Ирвинга, и мы туда едем. Он будет помощником управляющего, и у него будут подчиненные, и все такое. Представляете, я — жена начальника!
Женщины продолжали радостно болтать, а Хава никак не могла прийти в себя. Свадьба? Бостон? Разве такое возможно? Она-то считала, что Анна вынуждена выбирать из двух зол. Только теперь, слушая, как две женщины оживленно обсуждают преимущества кружевного свадебного платья по сравнению с вышитым шелковым, она вдруг с удивлением поняла, что возможность счастливого исхода даже не приходила ей в голову.
Скоро мистер Радзин начал ворчать, что работа стоит и что приданое Анны следует обсуждать в свободное время. Все снова принялись трудиться, и обстановка в пекарне стала почти нормальной, хотя маленький Аби то и дело со жгучим интересом посматривал на Анну, как будто ждал, что она вот-вот превратится в волшебную принцессу.
В конце рабочего дня, когда Анна уже надевала в задней комнате плащ, Хава вспомнила, что толком даже не поздравила ее. Стремительно пройдя через комнату, она сжала девушку в объятьях.
Анна испуганно пискнула и тут же засмеялась:
— Хава, осторожнее, ты меня задушишь!
Подруга тут же выпустила ее:
— Прости меня! Я нечаянно. Просто хотела тебя поздравить! Но мне будет очень-очень тебя не хватать. Бостон — это далеко? Туда можно доехать на трамвае? Нет, что я спрашиваю? Наверняка нет.
Анна уже хохотала:
— Хава, ну ты и дурочка! Ты меня поражаешь, ей-богу!
Все слова, скопившиеся у нее за эту тревожную неделю, теперь безудержно рвались наружу:
— Я так счастлива за тебя! А что он сказал, когда узнал… — Хава опомнилась и испуганно зажала рот рукой.
К счастью, Радзины уже вышли на улицу и ждали их снаружи.
Анна нервно хихикнула:
— Тихо ты, ради бога! Хоть я и сама понимаю, что не смогла ничего скрыть. Но теперь все хорошо. Он, конечно, удивился сначала, это и понятно, но потом сразу сделался таким милым и серьезным, что у меня чуть сердце не лопнуло. Тогда он и заговорил о Бостоне и о том, что нам уже пора повзрослеть и остепениться. А потом встал на колени и сделал мне предложение! Я, конечно, разревелась и даже не смогла толком ему ответить!
— Вы двое решили там заночевать? — окликнул их с улицы мистер Радзин. — Если нет, помните, что кое-кому здесь хочется поскорее попасть домой.
Анна закатила глаза, девушки вышли и распрощались с Радзинами.
— Какой чудесный вечер! — радостно вздохнула Анна, словно не чувствуя ни запаха помойки, ни сырого пронзительного ветра.
Подруга с улыбкой наблюдала за ней. Сегодня ночью ей будет куда веселее заниматься шитьем, — возможно, она даже получит от этого удовольствие. А завтра она расскажет Джинну о том, что теперь в пекарне все хорошо. И может, они не станут спорить.
— О чем ты задумалась? — спросила Анна.
— Ни о чем. О друге. А что?
— Никогда раньше не видела, чтобы ты так улыбалась. Этот твой друг, он мужчина? Ой, не надо смущаться, Хава! Ты же не можешь вечно прятаться от мира, даже вдовам надо хоть немного радости от жизни! И со всем уважением к твоему покойному мужу, но разве он захотел бы, чтобы ты до самой смерти ложилась в пустую постель?
Хава постаралась угадать мнение Ротфельда по этому поводу. Скорее всего, именно этого он и захотел бы.
— Нет, конечно нет, — пробормотала она, с ужасом понимая, что лжет.
— Тогда прекрати сидеть взаперти и хоть раз позволь себе развлечься.
Разговор явно выходил из-под контроля.
— Анна, я ведь даже не знаю, как это делается, — хихикнула она испуганно.
— Я тебе помогу, — пообещала девушка со щедростью очень счастливого человека. — Завтра вечером и начнем. В казино на Брум-стрит будут танцы. Я могу провести тебя туда бесплатно: я знакома с охранником. Познакомлю тебя со своими друзьями, и все лучшие мужчины будут наши.
Танцы? Незнакомое место и толпа чужих людей?
— Но я ведь никогда… Я даже танцевать не умею.
— Мы тебя научим! Это совсем просто. Раз ты умеешь ходить, значит сумеешь и танцевать. — Она схватила подругу за руку. — Ну, пожалуйста, Хава, пойдем! Для меня это так много значит. Познакомишься с Ирвингом! Он обещал, что придет. — Она захихикала. — Надо же мне потанцевать с ним, пока еще вижу свои ноги!
Что ж, это другое дело. Голему очень хотелось познакомиться с Ирвингом и развеять все свои опасения на его счет. А что до танцев, то всегда можно сказать, что устала или натерла ногу. Да, но как же Джинн? Они ведь завтра встречаются.
— А во сколько начинаются танцы?
— В девять часов.
Так рано? Тогда все в порядке. Джинн никогда не появляется раньше одиннадцати. Она может сходить на танцы, познакомиться с Ирвингом и, возможно, даже потанцевать пару раз, чтобы доставить удовольствие Анне. А потом она придумает какой-нибудь предлог и встретится с Джинном у себя под окном.
— Хорошо, — улыбнулась она, — я пойду.
— Вот и чудесно! Тогда встречаемся в половине девятого у моих подружек, Филлис и Эстель. — Она продиктовала адрес многоквартирного дома на Ривингтон-стрит. — Пойдем вместе, и так, чтобы не явиться слишком рано. На танцы нельзя приходить слишком рано, а то все решат, что тебе не терпится. Насчет одежды не волнуйся. Просто надень свою самую нарядную блузку, мы все так делаем. Ах, как это замечательно!
На прощание Анна горячо обняла подругу и пошла прочь; голова у нее была высоко поднята, а плащ развевался.
Уже темнело, и уличные торговцы заканчивали работу. У самого пансиона Голему встретился человек, толкающий тележку, доверху нагруженную женской одеждой. На боку у тележки была надпись: «Самые модные женские наряды», а ниже мелкими буквами: «Извините, я немой». Вспомнив, что Анна говорила о нарядной блузке, она взглянула на свою и поняла, что манжеты безнадежно обтрепались до того, что починить их уже невозможно. Вторая ее блузка была ничуть не лучше.
Она догнала торговца и тронула его за плечо. Он моментально остановил тележку и обернулся.
— Здравствуйте, — взволнованно сказала она. — Я завтра иду на танцы. У вас найдется подходящая для танцев блузка?
Он вскинул ладонь, словно говоря: «Не надо больше слов», достал из кармана портновский сантиметр и жестом попросил ее поднять руки. Она подчинилась, удивляясь выразительности его движений, которые делали все понятным без слов. «Может, нам всем надо обучиться немоте», — подумала она.
Торговец снял нужные мерки, свернул сантиметр, засунул его в карман и задумался, подперев подбородок рукой. Потом наклонился над тележкой, быстро порылся в своем товаре и с довольным видом вытащил то, что искал. Конечно, эта блузка заметно отличалась от тех, что предназначались на каждый день. Нежного кремового цвета ткань была совсем тонкой, куда тоньше той, из которой были сшиты ее собственные блузки. Грудь, манжеты и высокий воротничок украшали прозрачные оборки, а корсаж казался до того узким, что непонятно было, как женщина может в нем дышать. Торговец протянул ей блузку: «Да?»
— Сколько?
Он выставил четыре пальца, но в глубине его мыслей она прочитала: «Три» — и усмехнулась про себя: для некоторых хитростей язык не требовался.
Трата была существенной, но она могла ее себе позволить. Достав кошелек, она отсчитала четыре доллара и протянула торговцу. Тот удивленно взглянул на нее и принял деньги с явным смущением.
— Спасибо, — сказала она и пошла к дому.
Не успела она сделать и пары шагов, как торговец опять вырос перед ней, жестом прося подождать. Из кармана пальто он извлек два искусственных черепаховых гребня, украшенных резными розочками. Затем, приподнявшись на цыпочки, он поправил несколько прядей на голове женщины так, что пробор стал безупречно ровным. Разгладив рукой волосы справа от пробора, он отвел их назад и, чуть подкрутив, подхватил гребнем, потом повторил тот же маневр с другой половиной волос. Отступив на шаг, торговец полюбовался на свою работу, кивнул и вернулся к тележке.
— Постойте! — крикнула ему вслед женщина. — Сколько я вам должна?
Не оборачиваясь, он покачал головой, подхватил тележку и покатил ее прочь по улице. Женщина удивленно посмотрела ему вслед, немного подождала и зашла в подъезд.
У себя в комнате она первым делом скинула старую блузку и надела новую. Отражение в зеркале потрясло ее. Оборки на воротнике мягко обрамляли лицо, подчеркивая высокие скулы и широко расставленные глаза. Волосы, подхваченные гребешками, волнами падали на плечи. Руки, выглядывающие из оборок, казались тонкими и элегантными. Несколько минут она изучала свое отражение с радостью и тревогой. Надень она маску или карнавальный костюм, преображение и тогда не было бы таким волнующим. Она изменилась настолько, что теперь сомневалась, осталась ли самой собой.
* * *
На следующее утро Анна, разумеется, не в силах была удержаться от многозначительных подмигиваний, перешептываний и смешков, и уже к полудню миссис Радзин догадалась, к чему идет дело. Под каким-то предлогом она увлекла Хаву в заднюю комнату.
— Уверена, ты сама знаешь, что делаешь, — зашептала она ей в ухо, — но, Хава, милочка, будь осторожна. Конечно, ты любишь Анну, и я ее люблю, но не стоит рисковать своей репутацией. И ведь на свете есть другие мужчины, получше тех, что ходят на танцы. Вот, например, этот племянник равви. Ты ведь, кажется, ему нравишься? Он, конечно, беден как мышь, но деньги — это еще не все.
Хава решила, что выслушала достаточно:
— Миссис Радзин, пожалуйста, я вовсе не собираюсь «рисковать своей репутацией», как вы выражаетесь. Я просто хочу пойти с Анной, познакомиться с Ирвингом и своими глазами увидеть, что он за человек. Вот и все.
— Я тебе и так могу сказать, что он за человек. Ничем не лучше всех остальных мужчин, — фыркнула хозяйка, но все-таки отпустила девушку и весь остаток дня только изредка бросала на нее взгляды, полные мрачных предчувствий.
Наконец рабочий день закончился, и Хава пошла домой переодеваться. Справиться с гребнями оказалось сложнее, чем она ожидала, но после некоторой возни она все-таки осталась довольна своей прической. Дверь квартиры, адрес которой дала ей Анна, распахнулась после первого же стука.
— Ты пришла! — поразилась подруга, словно Хава не клялась, что придет, по крайней мере дюжину раз. — Заходи! Как тебе идет эта прическа! И дай-ка мне рассмотреть блузку. Восхитительно!
В гостиной две девушки в нижнем белье склонились над кучей одежды. Они замолчали, когда в комнату ворвалась Анна, волоча за собой подругу:
— Девушки, это Хава. Будьте с ней поласковей, а то она у нас стеснительная. Хава, это Филлис, а это Эстель.
Под их любопытными взглядами Хава застыла, отчаянно стараясь подавить панику. Что она наделала? Как могла подумать, что готова притворяться женщиной среди настоящих женщин? Что на нее нашло?
Но обе девушки дружелюбно ей улыбались.
— Хава, так приятно с тобой познакомиться! Анна нам все о тебе рассказала. Иди сюда, помоги нам выбирать, — попросила одна из них — Филлис? — Конечно, та блузка лучше на мне сидит, но мне так нравятся пуговички на этой!
— Эту надену я! — заявила вторая девушка.
— Да она тебе мала!
— Ничего подобного!
Хава робко присоединилась к ним, не понимая, как себя вести. Может, ей тоже надо раздеться? Но похоже, девушки не видели ничего странного в том, что она стоит в шляпе и ботинках, пока они один за другим примеряют разные предметы туалета. Чуть погодя они обратили внимание на ее блузку и начали ахать, восхищаться и требовать имя торговца. Такое повышенное внимание немного пугало ее, но девушки были так добродушны, что скоро она расслабилась и начала улыбаться.
Анна тем временем куда-то исчезла.
— Где она?
Филлис и Эстель на мгновенье замолчали, а потом, наклонившись к ней, заговорили шепотом:
— В туалете. Она не хочет одеваться при нас. Наверное, стесняется.
— И еще она сегодня плакала, — добавила Эстель. — Он должен был зайти вчера и не зашел.
— Но сегодня-то он будет?
Девушки переглянулись, но в этот момент в дверях показалась Анна, в пышной юбке и тугой жакетке. На голове у нее красовалась огромная соломенная шляпа, увенчанная слегка облезлым дрожащим пером.
— Мы готовы? — оживленно спросила она. — Тогда пошли!
Надежде Голема держаться в сторонке не суждено было сбыться: уже по дороге стало ясно, что девушки твердо решили сделать ее центром своих забот. Они толпились вокруг новенькой, по очереди осыпая ее наставлениями и советами.
— Не спеши радоваться любому вниманию, — стрекотали они, — но и чересчур разборчивой не стоит быть. Не соглашайся танцевать весь вечер с первым, кто предложит. И если кавалер тебе не нравится, смело ему отказывай. А если он будет нахальничать, сразу же давай ему отпор.
— Ты не бойся, — успокоила подругу Анна, заметив панику на ее лице, — мы по очереди будем присматривать за тобой, правда?
Девушки захихикали, закивали, несколько раз пожали ей пальцы, и она приготовилась к худшему.
Свернув на Брум-стрит, они попали в толпу нарядно одетых мужчин и женщин, стремящихся протиснуться в маленькую невзрачную дверь. Из-за двери на улицу доносилась музыка. Голему хотелось сжаться в комок, чтобы укрыться от толчков чужих тел и мыслей. К счастью, все были настроены добродушно и легкомысленно. Женщины громко восхищались нарядами друг друга, мужчины шутили и прикладывались к фляжкам.
Сидящий на стуле у входа крупный охранник собирал плату за вход: пятнадцать центов с дам, двадцать пять — с мужчин.
— Это Мендель, — пояснила Анна и ослепительно ему улыбнулась.
Мендель ухмыльнулся в ответ и махнул им рукой, предлагая проходить.
— Он уж который год неровно ко мне дышит, — шепнула Анна.
Сразу за дверью начинался темный вестибюль, битком набитый людьми, и на мгновение она испугалась, что по неосторожности раздавит кого-нибудь. Потом толпа сзади поднажала, и все они вдруг оказались в зале, подобного которому Хава еще никогда не видела. Он был огромным, высоким и легко поглотил всю эту жаждущую веселья массу. Латунные люстры с хрустальными подвесками отбрасывали мерцающий свет на людей внизу. Газовые светильники и канделябры на стенах становились еще ярче, отражаясь в зеркальных колоннах. Все вокруг сверкало и было похоже на волшебный замок.
Хава остановилась, зачарованная. В любой другой ситуации такая толпа напугала бы ее, но здесь предчувствие чего-то необычного и общий веселый дух прогнали все страхи.
— Ну как тебе? — Эстель приходилось кричать ей в ухо. — Нравится?
Она только молча кивнула.
— Я же говорила! — засмеялась Анна. — Ну, пошли скорее, пока не заняли все лучшие столики.
Они прошли мимо деревянной барной стойки, заставленной бутылками и кувшинами. За ней начинались ряды круглых, покрытых скатертями столов. Между столами и стойкой сновали официанты в черных пиджаках, разносящие уставленные пивными кружками подносы. Большая часть зала была отдана под просторную танцевальную площадку, на которой уже собирались мужчины и женщины. Оркестр занимал сцену в углу. Стоящий перед ним пухлый человек в слегка полинявшем фраке размахивал тонкой палочкой.
Компания Анны и ее приятельниц заняла столик на самом краю танцевальной площадки. К ним тут же стали подходить знакомые, зазвучали смех, шутки и сплетни. Анна явно наслаждалась ролью покровительницы Хавы и позаботилась, чтобы та была представлена каждому вновь подошедшему. То и дело ей приходилось улыбаться, здороваться и запоминать новые имена. Она казалась немного молчаливой и робкой, но это ей легко прощали: все еще хорошо помнили свои первые танцы. Кто-то шепнул, что она вдова, и ее молчаливость сразу стала казаться загадочной и романтичной.
После короткого перерыва оркестр заиграл снова, и танцы пошли уже полным ходом. Женщины по двое выходили на площадку, держа друг друга за плечи и талию. Они кружились, слегка подпрыгивая, так чтобы развевались оборки и юбки, и через плечо партнерши поглядывали на кавалеров, стоящих по краю площадки.
— Вон, посмотри на них. — Эстель показала Хаве на двух молодых людей в переднем ряду. — Собираются с духом.
В самом деле, скоро те вышли на паркет и приблизились к танцующей паре. С улыбкой девушки расстались друг с другом и начали танец каждая с новым партнером.
— Поняла? Вот так это делается. Теперь наша очередь. — Эстель взяла Хаву за руку и потянула ее к площадке.
— Но…
— Пошли!
Сопротивляться она не решилась, опасаясь, как бы Эстель не заметила ее неестественной силы, и покорно пошла за приятельницей, чувствуя, что все взгляды устремлены на нее.
Эстель встала лицом к Хаве и положила руку ей на плечо.
— Ты такая высокая, что тебе придется вести, — засмеялась она. — Ну, обними меня вот так. — Она положила руку девушки себе на талию. — Я научу тебя танцевать тустеп. Делай то же, что и я, только наоборот.
Скоро стало ясно, что Хава — прекрасная ученица. Поначалу она двигалась немного неуклюже, опасаясь наступить Эстель на ногу, но уже через несколько минут без труда повторяла движения своей учительницы, легко угадывая, чего та хочет от нее. Скоро ей уже не требовалось опускать глаза и смотреть себе на ноги. Движения ее были еще немного скованны, но Эстель не обратила на это внимания.
— Хава, ты же просто рождена для танцев! — воскликнула она.
— Ты так думаешь?
— Не думаю, а знаю. А сейчас не оглядывайся, но, по-моему, Анна подговаривает двух кавалеров пригласить нас.
— Что? Кого?
Анна действительно разговаривала с двумя молодыми людьми, одним высоким и другим пониже, в пиджаках и шляпах с круглыми полями. Они поглядывали в их сторону. Тот, что пониже, подтолкнул высокого, и они направились к танцевальной площадке. Хава с ужасом посмотрела на Эстель, но та только засмеялась:
— Не бойся. Я их знаю, они хорошие юноши. Ты бери себе высокого, Джерри. Он немного туповат, но все равно славный. А вот его приятель иногда распускает руки, но ничего, я сумею поставить его на место.
Хава почувствовала, что молодые люди приблизились. Тот, что повыше — Джерри? — мечтал только, чтобы за весь вечер никто ни разу не посмеялся над ним. Маленький подумывал о романтическом свидании наедине в переулке за танцзалом. И оба хотели потанцевать.
Ее тронули за плечо, и она неохотно отпустила Эстель. Та ободряюще улыбнулась ей, перед тем как повернуться к партнеру. Высокий парень смущенно улыбнулся:
— Я — Джерри.
— А я — Хава.
— Рад познакомиться с вами, Хава. Я слышал, вы тут новенькая?
— Да. Совсем новенькая.
— Ну и хорошо. Я тоже не большой мастер.
Сначала произошла неразбериха из-за того, что каждый норовил взять другого за талию, но Хава вовремя вспомнила, что вести должен мужчина. Она робко опустила одну руку ему на плечо, а другую вложила в его.
— Ух, ну и холодные у вас пальцы! — поразился Джерри, и танец начался.
Джерри не скромничал, когда говорил, что он не большой мастер. Он совсем не чувствовал ритма и был слишком занят своими ногами, чтобы правильно вести партнершу. Скоро остальные танцоры начали расступаться пошире, чтобы дать им больше места. Но зато он вел себя как настоящий джентльмен, и его рука прочно лежала на ее талии, а не норовила, как у других, опуститься ниже. Хава чувствовала и то, что разговоры даются ему нелегко.
— Стало быть, вы подруга Анны, — начал он.
— Мы работаем вместе в пекарне. А вы откуда ее знаете?
— Да так просто знаю. Анну все знают. Нет, я не в плохом смысле, — поспешно добавил он. — Она вовсе не из такихдевушек… ну, вы понимаете.
— Да, конечно, — отозвалась Хава, смутно догадываясь, что он имеет в виду. — Я просто думала, что вы, может, друг Ирвинга, ее жениха.
— А они что, помолвлены? — удивился Джерри.
— Да, совсем недавно. Наверное, еще никто не знает.
— Ух ты, ну и новость!
— Вы удивлены?
— Вообще-то, да, немного. Ирвинг вроде не из тех, кто женится. Но чего не бывает! — ухмыльнулся он. — Всем нам рано или поздно придется вить гнездо, верно?
В ответ она молча улыбнулась. Мимо них проплыли Эстель и друг Джерри. Эстель ободряюще подмигнула ей из-за плеча партнера.
— А у вас правда здорово получается, — заметил Джерри. — Неужели только сегодня научились?
Музыка кончилась, и танцевавшие пары обернулись и похлопали музыкантам. Человек с палочкой объявил небольшой перерыв, и все устремились к столам, на которые официанты уже ставили кружки пива.
Ожидавшая их за столом Анна сияла:
— Хава, ты врунья! Говорила, что не умеешь танцевать!
— Я и правда не умела. Просто Эстель очень хорошая учительница.
— Да нет, я же тебе говорила, это ты рождена для танцев. — Девушка вернулась к столу вместе с приятелем Джерри и сейчас сидела у него на колене.
— Но иногда мне все-таки приходится поглядывать на ноги, — призналась Хава.
— Ну так что? Я много лет танцую и то гляжу на ноги, — вмешался Джерри, и его приятель фыркнул.
— Хава, ты чересчур скромная, — заявила Анна, мизинцем стирая с верхней губы полоску пивной пены. — Учись принимать комплименты, девушка!
Под такой энергичной атакой ей пришлось сдаться:
— Хорошо, признаю. Я отлично танцую.
— Выпьем за это! — объявила Эстель, поднимая кружку.
Анна тоже выпила и через стол улыбнулась подруге. За столом царило дружеское веселье, Хава сидела посреди всех этих сплетен, флирта, болтовни и чувствовала себя необычайно легко. Она не привыкла находиться среди людей, радующихся жизни. Конечно, и у них были свои заботы, желания и страхи: все они чего-то ждали от этого вечера, многие боялись возвращаться домой в одиночестве или с отвращением вспоминали о грядущем рабочем дне. А еще Хава заметила, что Анна часто отвлекалась и искала в толпе лицо Ирвинга. Но даже ее беспокойство смягчалось напитками, разговорами и веселым блеском вокруг. Предостережения миссис Радзин теперь казались смешными и даже злыми.
Музыка заиграла снова, и на этот раз Филлис схватила Хаву за руку и повела ее на танцплощадку, где их скоро разлучили двое молодых людей. Новый партнер танцевал куда лучше Джерри, и ему нравилось демонстрировать свое умение. Он кружил ее в самых сложных па, но она легко следовала за ним, потому что улавливала его желания. Удивленный и обрадованный такой отзывчивостью, он пришел в игривое настроение и раскрутил свою партнершу, а когда они сошлись снова, его рука оказалась на ее ягодицах.
На мгновенье она застыла и мечтала только придумать предлог и убежать прочь. Но после недолгого колебания сделала то, что у нее на глазах уже несколько раз делали другие девушки: взяла руку партнера и твердо поместила ее на прежнее место. После этого кавалер вел себя прилично, а когда танец кончился, поблагодарил ее и отправился искать более покладистую партнершу. А Хава торжествовала, как будто выиграла небольшую, но очень важную битву.
— Молодец, — одобрила Эстель, когда она рассказала ей о случившемся. — Не позволяй таким парням портить себе вечер. А если он не понимает намеков, просто оставь его и найди кого-нибудь из нас. Мы его научим вести себя прилично!
Следующий час прошел будто в цветном тумане. Она садилась и тут же вставала, танцевала, слушала чужие разговоры и улыбалась шуткам. Вечер был в полном разгаре, музыка играла почти непрерывно. Мужчины трижды приглашали ее танцевать, и последним оказался сильно подвыпивший коротышка, который постоянно наступал ей на ноги. Она не знала, что делать, но тут к ним подошел Джерри и спас ее, разлучив с кавалером.
— Спасибо, — с облегчением вздохнула она.
— Я бы и раньше вмешался, — ухмыльнулся Джерри, — но он так потешно выглядывал у вас из-за плеча, что мы с Анной животики надорвали, глядя на вас.
Анна и правда до сих пор смеялась так, что едва не падала со стула.
— Надеюсь, Ирвинг скоро появится, — заметила Хава. — Мне бы хотелось посмотреть, как Анна танцует.
— Угу, — согласился Джерри. — Послушайте, Хава, а вы правда думаете…
Но она так и не узнала, о чем хотел спросить Джерри, потому что взгляд ее впервые за вечер упал на висящие на стене большие круглые часы, чьи стрелки давно уже миновали одиннадцать.
— Нет! — вскрикнула она. Как время могло пробежать так быстро? Забыв про Джерри, они кинулась к столу за своим пальто. — Прости, Анна, но мне надо уйти!
Анна и ее друзья тут же начали протестовать. Куда это она опаздывает? И разве ей не хочется познакомиться с Ирвингом?
— Тебе же здесь так весело! — уговаривала Анна.
Но Хаве казалась невыносимой одна мысль о том, что Джинн ждет ее и думает, будто она о нем забыла.
А может, вдруг подумала Хава, ей и не придется выбирать. Она оглядела сверкающий зал и лица своих новых друзей. Возможно, теперь уже она сумеет показать ему кое-что новое.
— Не беспокойтесь, я скоро вернусь, — пообещала она.
Это казалось невероятным, но Голема не было дома.
Джинн хмуро смотрел на ее окно, не зная, что делать: сердиться или беспокоиться. Где она может быть? Не на работе же, а насколько он знал, в ее жизни имелось всего два места: пекарня и дом. Даже если бы она забыла о времени, то все равно сидела бы у окна и при свече занималась своим бесконечным шитьем. Уйти из дому одна, с ее вечным страхом нарушить приличия, она просто не могла. И даже если бы ушла, то обязательно оставила бы ему записку или какой-то знак. Разве нет?
Особенно обидным ее отсутствие было потому, что сегодня он наконец-то решился сводить ее на Вашингтон-стрит и показать жестяной потолок. Тот уже стал местной достопримечательностью. Каждый раз, когда Джинн заглядывал в вестибюль, по крайней мере один любопытный стоял там, задрав голову, и разглядывал потолок. В газете, выходящей в соседнем арабском квартале, потолок даже назвали «выдающимся произведением местного мастера».
Разумеется, сейчас его решение стало совершенно бессмысленным. Он чувствовал себя собачкой, которую хозяин привязал к ограде и забыл. Она что, думает, он будет торчать здесь всю ночь?
Издалека до него донесся громкий звук шагов. Он обернулся и увидел Голема. Со всех ног она бежала в его сторону. Не с той нечеловеческой скоростью, с которой неслась по аллее в парке, но все-таки пугающе быстро. Она пробежала мимо двух разговаривающих мужчин, они шарахнулись от нее и что-то крикнули ей вслед, но она, кажется, даже не заметила.
— Прости, я опоздала! — виновато сказала она и остановилась с ним рядом без всякого усилия, просто прекратив бежать.
Джинн смотрел на нее с изумлением. Почему она так странно выглядит? Он заметил и гребни в волосах, и оборки на новой блузке, но дело было не только в них. И вдруг он понял: она счастлива. Ее глаза сияли, лицо было полно жизни, и она смотрела на него с радостной уверенностью.
— Прости, я была на танцах! Хочешь, пойдем туда вместе? Пожалуйста, пошли. Там Анна с друзьями, я хочу вас познакомить. И ты должен увидеть этот зал: он такой красивый!
Танцы? Что творится с этой женщиной?
— Но я не умею танцевать, — растерянно отозвался он.
— Это не страшно, я тебя научу.
Потолок был забыт, и он послушно последовал за ней, отчасти заразившись ее энтузиазмом. Что бы ни сотворило с ней такую перемену, взглянуть на это несомненно стоило. Наверное, ей казалось, что они идут слишком медленно, поскольку она схватила его за руку и практически тащила за собой.
— Что, в этом твоем зале пожар? — насмешливо поинтересовался он.
— Нет, но я обещала, что скоро вернусь. И Ирвинг, наверное, уже пришел. Ирвинг — это… Ой, я же тебе не рассказала! В пекарне все в порядке, они поженятся!
О чем, черт побери, говорит эта женщина? Не сдержавшись, Джинн захохотал.
— Прекрати! — воскликнула Хава и тоже рассмеялась. — Я тебе все потом объясню.
— И я что-то пойму?
— А если будешь издеваться, то ничего не скажу. Смотри, мы уже пришли.
Она показала на скромную дверь, из-за которой на улицу выплескивались звуки музыки. Заплатив несколько монет охраннику, они зашли внутрь.
Миновав длинный темный вестибюль, Джинн вдруг замер на пороге, моментально растеряв свое легкомысленное веселье. Дело было не в размере этого танцевального зала и не в толпе заполнивших его людей. Нет, причиной его внезапного смятения было то, что, пожелай он воссоздать в центре Нью-Йорка свой далекий и любимый дворец, результат получился бы точно таким же. Правда, стены здесь были не стеклянными, а зеркальными и отражались в них не солнце и звезды, а газовые лампы, но простор, но прихотливая игра света и теней были точно такими же. Здесь впервые в Нью-Йорке он почувствовал себя как дома, но при этом оказалось, что пропасть между ним и его домом стала только шире. «Вот на что ты можешь надеяться, — словно говорили ему стены этого зала. — Только на это, и ни на что большее».
— Тебе здесь нравится? — спросила Хава и посмотрела на него так, словно от его ответа зависел весь вечер.
— Здесь очень красиво.
— Хорошо, — с облегчением улыбнулась она. — Я так и думала, что тебе понравится. Смотри, там мои друзья. — Она указала на дальний столик. — Пойдем, я тебя познакомлю.
И она двинулась вперед, вежливо прокладывая себе путь среди толпы, а он опять послушно последовал за ней, дивясь происходящему: здесь, среди сотен людей, она не испытывала ни неуверенности, ни страха. Может, эта перемена началась в ней давно, а он просто ничего не замечал? Еще несколько месяцев назад она, оказавшись на улице, норовила спрятать лицо, а сейчас ей не терпится познакомить его со своими друзьями. И вот еще новость — оказывается, у нее есть друзья?
Сидевшая за столом женщина со смешным пером на шляпке обернулась:
— А, вот и ты! И где ты… — Тут она увидела Джинна за спиной у подруги и от удивления замолчала.
— Нет. Анна, это не то, что ты думаешь, — поспешно заговорила Хава. — Он мой друг. Ахмад, это Анна из пекарни, а это Филлис и Эстель. А это Джерри, с которым я танцевала, и друг Джерри — простите, не знаю, как вас зовут.
— Стэнли, — буркнул коротышка с приплюснутым лицом.
— Ахмад, это Стэнли! — торжествующе закончила представления Хава.
Разумеется, она говорила по-английски, поскольку Джинн не мог знать идиша.
Первой пришла в себя Анна.
— Рада познакомиться с вами, Ахмад, — тоже по-английски, но с сильным акцентом сказала она и крепко пожала ему руку. Она была хорошенькой девушкой, самой привлекательной за столом, но Джинну все время казалось, что ее шляпка так и норовит клюнуть его. — А откуда вы знаете нашу Хаву?
В глазах у Голема мелькнула тревога.
— Совершенно случайно, — непринужденно объяснил Джинн. — Мы как-то встретились в Кастл-гарденз. Она сказала, что никогда не была в аквариуме, и я сводил ее туда.
Он оглянулся на Хаву, та взглянула на него с облегчением и благодарностью.
— Как мило, — заметила Анна.
— Как романтично, — подхватила Эстель.
Высокий мужчина — кажется, Джерри? — смотрел на него довольно хмуро.
— Странный у вас акцент, — сказал он. — Откуда вы?
— Здесь это место называют Сирией.
— Сирия? Ух ты, это где-то за Китаем, верно?
— Джерри, ты болван, — вмешалась Эстель на идише. — Где Сирия, а где Китай?
Стэнли радостно загоготал, а Джерри покраснел и уставился в кружку.
Джинн решил, что, может, они и друзья Голема, но их расспросы начинают ему надоедать.
— Хава, ты обещала научить меня танцевать, — напомнил он, и под взглядами всей компании они отправились на площадку.
Она отвела его в самый дальний угол и встала к нему лицом.
— Клади руку сюда и сюда, — объясняла она ему с потешной серьезностью. — А я буду держать тебя здесь и здесь. Потом шаг, потом прыжок. Делай то же, что и я.
— Подожди минутку, — попросил он. — Дай мне посмотреть, как другие это делают.
Они отошли в сторонку и постояли, наблюдая за танцующей толпой. «И как только они умудряются не сталкиваться и не валиться в одну кучу?» — недоумевал Джинн. Он совсем не был уверен, что готов тратить так много энергии ради того, чтобы оставаться примерно на одном месте, но вслух эту мысль не высказал.
— Ну что, готов?
— Кажется, да.
Он поместил руки так, как она его учила, и сделал несколько осторожных шагов. Танец был несложным, и он быстро освоил движения. Сначала они несколько раз натолкнулись на соседей, но скоро он научился вести и, нажимая рукой на ее талию, направлял свою партнершу туда, куда хотел. С высоты своего роста он хорошо видел просветы в толпе и старался попасть именно в них. Макушка Голема коснулась его подбородка.
— У тебя хорошо получается, — похвалила она.
— А ты откуда знаешь? — засмеялся он. — Ты сама только сегодня научилась.
— Ты не наступаешь мне на ноги, и мы не налетаем на другие пары. Ты рожден для танцев, — добавила она с удовольствием.
— Боюсь, мое появление удивило твоих друзей.
— И тебе пришлось говорить неправду, — подхватила она, сразу же став серьезной. — Это я виновата. Не подумала об этом.
— И хорошо, что не подумала. А то ты меня сюда бы не привела, и я бы ничего не увидел.
— Так тебе здесь нравится?
— Очень, — кивнул он и вдруг понял, что это правда.
Вокруг них кружились другие танцоры. Энтузиазм их и оркестра казался неисчерпаем.
— Я не вижу Анны за нашим столом, — сообщила Хава, вытягивая шею. — Может, она наконец нашла Ирвинга?
— А, этого загадочного Ирвинга.
Она улыбнулась:
— Извини, я тебе так и не объяснила. — И она рассказала ему все о беременности Анны, помолвке и скором отъезде в Бостон. — Скорее всего, я ее больше никогда не увижу. Я знаю так мало людей, и со всеми в конце концов приходится расставаться. Наверное, так устроена жизнь.
Она заметно поскучнела, и он поспешил заверить ее:
— Ну я-то точно никуда не денусь.
Она немного помолчала, а потом тихо спросила:
— А если денешься? Что, если когда-нибудь ты найдешь способ освободиться от этого? — Холодными пальцами она прикоснулась к браслету на его руке, а потом сказала с неожиданной страстью: — Пообещай мне одну вещь! Если такое случится, пожалуйста, приди в последний раз и расскажи мне. Я не хочу гадать о том, что с тобой случилось. Обещай мне.
— Я никогда не исчезну, не попрощавшись с тобой, Хава, — серьезно сказал он. — Клянусь.
Они продолжали танцевать, и музыка звучала по-прежнему весело, но настроение их уже изменилось. Джинн попытался представить, как это будет: вот он каким-то чудом освобождается, поднимается над грязными улицами и душными комнатами, летит к ее знакомому окну. Он попрощается с ней… И тут внутри у него словно что-то заело. Он пропустил шаг и попытался исправить ошибку.
— Что с тобой?
— Все нормально. — Он крепче обхватил ее за талию. — Просто представил себе, как это будет. Как я освобожусь. — Он замолчал, не зная, что сказать, но чувствуя, что должен это сделать. — Как бы я хотел показать тебе…
Оркестр закончил мелодию эффектным пассажем, и гром аплодисментов не дал ему договорить. Она не сводила глаз с его лица и ждала, что он скажет дальше, но толпа вокруг начала скандировать: «Шпиль! Шпиль!» Джинн вопросительно посмотрел на нее, но она покачала головой, очевидно тоже не понимая.
Дирижер улыбнулся и поклонился танцорам. Те продолжали громко приветствовать его. Новые пары спешили присоединиться к уже стоявшим на площадке, и скоро она оказалась переполненной. Дирижер промокнул лоб платком и поднял палочку. На этот раз музыка оказалась другой: быстрее, пронзительнее, выше. Мужчины хватали своих партнерш за талию, прижимали их к себе куда ближе, чем в прошлых танцах, и быстро кружили, переступая с ноги на ногу. То тут, то там раздавался пронзительный женский смех. Те, кто оставался за столиками, с удовольствием хлопали в ладоши.
Музыка словно пронизала Джинна насквозь. То, что он собирался сказать, потеряло форму и затопило его изнутри неясной и сладкой тоской. Он закрыл глаза, чувствуя себя одновременно обессилевшим и полным лихорадочной энергии.
— Наверное, это и есть шпиль, — сказала Хава, наклонившись к его уху, — но я не умею его танцевать.
— Зато я умею. — Он прижал ее к себе.
— Ахмад… — поразилась она.
— Держись крепче! — скомандовал он и закружил ее.
Одна его рука держала ее за талию, пальцы другой переплелись с ее пальцами. Глаза его были закрыты, но он прекрасно сохранял равновесие. Поначалу она боялась, что он не удержит ее, но скоро успокоилась и расслабилась у него в руках, а он, почувствовав это, ощутил горячий прилив радости.
— Закрой глаза.
— Но мы упадем!
— Не упадем.
И они действительно не упали и не столкнулись ни с кем из соседей. Другие танцоры начали обращать внимание на эту эффектную высокую пару, кружащуюся в собственном мире. Толпа постепенно расступалась, чтобы дать им место и лучше видеть. А они кружились все быстрее и быстрее, и глаза их были закрыты! Как они это делают? Мелкий шаг женщины идеально совпадал с шагом партнера; они описывали круг за кругом, и центром каждого был он. Среди всего этого безумного движения внутри у Джинна разлился удивительный покой, и на один прекрасный долгий миг весь мир перестал существовать…
Кто-то тронул его за плечо.
Он открыл глаза и едва не врезался в девушку по имени Филлис. Хава споткнулась, он подхватил ее и удержал. Филлис испуганно отступила и, виновато взглянув на него, обратилась к Хаве на идише:
— Хава, прости, но там Анна. Она увидела Ирвинга с другой девушкой, и они подрались. Он совсем пьяный и говорит ужасные вещи. Я боюсь, что-нибудь случится. Не мог бы Ахмад вмешаться? Я бы не стала его просить, но Джерри и Стэнли уже ушли.
Джинн слушал ее, притворяясь, что не понимает. Досадное происшествие, конечно, но он поможет, ради того чтобы этот вечер закончился мирно. Хава тем временем застыла на месте, точно окаменела.
— Он бьет Анну? — спросила она таким тоном, что Филлис испуганно отшатнулась. — Где они?
— На улице.
Она схватила Джинна за руку и потянула за собой так, что он едва не упал.
— Хава, подожди, — попросил он, но она уже ничего не слышала.
Как стрела она неслась сквозь толпу, и он чувствовал, как дрожит ее напрягшееся тело.
Миновав зал и вестибюль, они выскочили на улицу. Несколько человек курили перед входом, но ни Анны, ни этого Ирвинга не было видно. Потом донеслись голоса: кричали мужчина и женщина. Хава остановилась, покрутила головой и коротко сказала:
— В переулке.
Они свернули за угол. В конце переулка ее подруга Анна боролась с мужчиной. Всхлипывая, она вцепилась в него и пыталась подняться на ноги. Мужчина что-то сказал ей, ударил по лицу и, разорвав ее захват, швырнул девушку на землю. Она ударилась головой о булыжник и вскрикнула.
— Анна!
Мужчина пьяно раскачивался и свирепо смотрел на них:
— А вам какого черта здесь надо?
— Не трогай ее! — Хава стремительно надвигалась на него.
Джинн попытался схватить ее за руку, но не успел.
Ирвинг сделал шаг вперед, заслонив собой лежащую Анну, и уставил мутный взгляд на женщину, а потом на мужчину:
— Вашей даме лучше бы не соваться в чужие дела.
Все это зашло слишком далеко.
— Проваливай отсюда, — сказал Джинн, — немедленно.
Мужчина самодовольно ухмыльнулся и отвел назад кулак.
В то же мгновение Джинн почувствовал перемену, случившуюся с Големом. Ее движения стали еще более быстрыми и плавными, и она будто выросла прямо у него на глазах, а потом бросилась на Ирвинга. Одно мгновенное, неуловимое движение — и тот уже лежал на мостовой, а изо рта у него лилась кровь. Все с той же жуткой скоростью женщина подхватила его, подняла и ударила о стену. Ноги его слабо дернулись.
— Хава!
Джинн схватил ее за плечи, стараясь оттащить, но она швырнула Ирвинга на мостовую, а потом оттолкнула и Джинна. На лице Голема не осталось никакого выражения, взгляд был плоским и мертвым. Казалось, она исчезла из собственного тела.
Джинн обхватил ее за пояс и сбил с ног. Они покатились по мостовой, и он больно ударился головой о камень. Она оказалась сверху и стала извиваться, пытаясь освободиться, а когда ей это удалось, снова бросилась к Ирвингу. Джинн тоже вскочил на ноги, с разбегу врезался в нее и прижал к стене, упираясь руками и ногами.
— Хава! — заорал он.
Она пыталась вырваться, ее лицо исказилось от усилий, а зубы оскалились, будто у шакала. Сила ее была невероятной. Пока он еще удерживал Голема, используя преимущество в росте, но его ноги уже скользили по мостовой. Если она вырвется, то порвет этого человека в клочки. Надо что-то делать.
Он собрал все свои силы, и скоро ее блузка задымилась под его ладонями. Запахло горелой тканью и опаленной землей. Ее глаза затуманились, а изо рта вырвался крик, такой высокий, что он был почти неслышен.
Джинн несколько раз ударил ее по лицу и снова опрокинул на землю. Даже если это разозлит ее, она будет бороться с ним, а не с Ирвингом.
Но женщина больше не боролась. Она смотрела на него, растерянно моргая, словно только что проснулась:
— Ахмад, что случилось?
Может, это хитрая уловка? Осторожно он отпустил ее. Она села и приложила руку к лицу, а потом к груди. Блузка и нижнее белье свисали обгорелыми клочьями. На груди чернели длинные отметины — следы его пальцев. Она дотронулась до них, а потом огляделась, словно пыталась понять, что с ней произошло. Он быстро шагнул в сторону, чтобы закрыть от нее Ирвинга. Она попыталась встать, но тут же покачнулась и снова упала. Он едва успел подхватить ее у самой земли. Глаза у нее были полузакрытыми, незрячими.
Краем глаза Джинн уловил какое-то движение: это Анна с трудом поднималась на ноги. Он тихо чертыхнулся, поскольку совсем забыл про нее. Что она видела? С одной стороны ее лица наливался уродливый синяк и глаз совершенно заплыл. Еще не придя в себя от шока, она смотрела то на Ирвинга, то на Джинна с Големом.
— Анна, послушай меня, — быстро сказал он на идише. — Какой-то незнакомец напал на твоего любовника и убежал. Ты ударилась головой и не разглядела его. Если кто-то будет говорить, что это не так, значит он пьян и ошибается. А сейчас поспеши за доктором.
Девушка продолжала молча смотреть на него.
— Анна! — крикнул он, и она испуганно вздрогнула. — Ты меня поняла?
Молчаливый кивок. Она в последний раз взглянула на изломанное тело Ирвинга и нетвердо двинулась по переулку. Поверила ли она ему? Возможно, нет, но сейчас бесполезно об этом думать. Вдалеке кто-то уже звал полицию. Джинн подхватил Голема на руки, выпрямился и замер на мгновенье. А потом побежал.
* * *
— Мы говорили о том, как ты найдешь себе пару, — напомнил Джинн.
Фадва открыла глаза. Нет, не открыла, они по-прежнему были закрытыми. Она только что заснула у себя в шатре. Нет, ничего подобного, она вовсе не спит, и она в стеклянном дворце Джинна. Ей только снилось, что она спит.
Тягучая неразбериха в мыслях немного тревожила ее, но она постаралась о ней забыть. Она снова с Джинном. Что еще ей надо знать? Она сидит, откинувшись на подушки, и смотрит на него через низкий стол, как и в прошлый раз уставленный едой, которой хватило бы на неделю. Она откусила кусочек финика, запила чистой холодной водой. Он с улыбкой наблюдал за ней. Они не виделись несколько… дней? Недель? Она не была уверена. С недавних пор она стала часто терять счет времени. Как-то утром она отправилась доить коз и обнаружила, что ни у одной из них в вымени нет молока. Она побежала и рассказала об этом матери, а та проворчала, что девушка, похоже, сошла с ума и что коз она подоила уже несколько часов назад. Были и другие странные происшествия. Уголком глаз она даже среди дня замечала какие-то движущиеся тени. Лица менялись, когда она отворачивалась. Однажды у источника она набирала в кувшины последнюю воду, и вырезанная на стене богиня вдруг заговорила с ней, стала рассказывать истории о смешных людях, пытавшихся покорить ее пустыню. Они смеялись вместе, будто сестры. Но потом кто-то позвал ее по имени. Это был один из братьев отца. Мать, встревоженная ее долгим отсутствием, послала его найти девушку. Фадва повернулась к богине, чтобы попрощаться, но та опять стала молчаливой и неподвижной. Позже Фадва подслушала, как ее дядя шепотом рассказывал матери о том, что она сидела по пояс в мелкой воде и сама с собой смеялась. Мать велела ему ни слова не говорить об этом отцу.
Но сейчас все это не имело никакого значения: она была с Джинном, в полной безопасности, и купалась в лунном свете в его стеклянном дворце. Глаза ее были ясными, а тени тихо лежали у ее ног. Здесь с ней не могло случиться ничего плохого.
— Пару? — переспросила она. — Ты хочешь сказать, мужа? — Она вздохнула, жалея, что разговор зашел на эту тему, но не решаясь сменить ее. — Мой отец найдет мне мужа, уже скоро. У нас в племени есть мужчины, которые хотят жениться, и он выберет среди них.
— И как он будет выбирать?
— Выберет того, кто может предложить больше. Дело не только в выкупе. Он посмотрит, у кого клан сильнее, скота больше, положение в племени выше. Ну и конечно, послушает, что о нем говорят люди, добрый ли он человек.
— А симпатия, желание не играют вообще никакой роли?
— Может, женщины в сказках и способны позволить себе такую роскошь, — засмеялась она. — Вдобавок тетки рассказывали мне, что желание приходит позже.
— И все-таки ты боишься.
Она покраснела. Неужели он так легко читает ее мысли?
— Ну конечно. — Она старалась говорить спокойно и рассудительно, как взрослая. — Я ведь оставлю свою семью и свой дом и переселюсь в шатер к незнакомцу, стану служить его матери. Я знаю, что отец избаловал меня, и уверена — он никогда не отдаст меня за злого человека. Но да, я боюсь. Кто бы на моем месте не боялся?
— Тогда зачем вообще выходить замуж?
Его невежество в очередной раз изумило ее.
— Только больные и никчемные девушки не находят себе мужа. Девушка должна выйти замуж, чтобы не быть обузой для своей семьи. Наш клан слишком маленький, чтобы содержать незамужнюю дочь: надо ведь еще кормить детей и мои братья должны найти себе жен. Нет, мне надо выйти замуж, и уже скоро.
Он смотрел на нее с жалостью:
— Тяжелая у тебя жизнь, и выбора нет никакого.
— Но это и хорошая жизнь, — гордо возразила она. — У нас всегда есть что отпраздновать: свадьбу, или рождение ребенка, или хороший окот весной. Я не знаю другой жизни. А потом, — заключила она, — не могут же все жить в стеклянных дворцах.
Он приподнял бровь и усмехнулся:
— А ты бы хотела?
Он что, играет с ней? Лицо его было совершенно бесстрастным. Она улыбнулась в ответ:
— Господин, ваш дом прекрасен. Но я не знала бы, что мне делать в таком дворце.
— Ты могла бы просто ничего не делать.
Она рассмеялась переливчатым, совсем уже женским смехом:
— Это, наверное, будет пострашнее, чем любой муж.
Джинн тоже засмеялся и склонил перед ней голову, признавая поражение:
— Надеюсь, ты позволишь мне навещать тебя после того, как выйдешь замуж?
— Конечно. — Она была удивлена и тронута. — И можешь прийти на свадьбу, если захочешь.
Как забавно, подумала она. Настоящий джинн у нее на свадьбе, будто она султанша из сказки!
— А твоя семья не станет возражать?
— А мы им не скажем, — хихикнула она, и в его присутствии это вовсе не показалось нескромным.
Он тоже засмеялся, а потом откинулся на подушки и испытующе взглянул на нее:
— Свадьба. Мне бы и на самом деле хотелось ее увидеть. Фадва, ты покажешь мне, какой бывает свадьба?
— Показатьтебе?
Наверное, он хотел сказать «расскажешь». Она нахмурилась, не зная, что ответить. Но Джинн — а он уже почему-то сидел рядом с ней — протянул руку и легко погладил складку между ее бровями. И опять эта неожиданная теплота его кожи, опять этот странный жар в животе. «Покажи мне», — прошептал он. А она вдруг почувствовала страшную усталость. Наверное, он не станет возражать, если она свернется клубочком и немного поспит (чей-то голос внутри шептал: «Глупая девчонка, ты ведь уже спишь», но все это было не на самом деле, и она не стала слушать). Чувствовать его руку у себя на лбу было так приятно, что у нее не было сил сопротивляться, и она отдалась усталости, накрывшей ее с головой.
Фадва открыла глаза.
Она в шатре. В мужском шатре. Одна. Она опустила глаза. Ее руки и ступни выкрашены хной. На ней ее свадебное платье.
Она вспомнила, как мать и тетки одевали ее в женском шатре. Раскрашивали руки. Переговоры о размере выкупа, выставка ее приданого. Пение, танцы, пир. Потом процессия, и она, Фадва, во главе. А теперь она одна в шатре незнакомца, ждет. Снаружи до нее доносятся смех, барабанный бой, свадебные песни. Перед ней кровать, застланная шкурами и одеялами.
Теперь у нее за спиной появился мужчина.
Она повернулась лицом к нему. Стройный и изящный, он был одет, как бедуин, в черный свадебный наряд. Он протянул к ней сложенные ковшом руки, и в них лежало самое прекрасное ожерелье, которое она когда-нибудь видела: прихотливо переплетенная цепочка из золотых и серебряных звеньев и диски безупречно гладкого сине-белого стекла, все пронизанные золотыми нитями. Казалось, он взял свой дворец и превратил его в безделушку, чтобы она могла носить тот на шее. Она протянула руку и прикоснулась к ожерелью пальцем. Стеклянные диски тихо зазвенели.
«Это мне?» — прошептала она.
«Если ты согласишься его принять».
Его глаза словно плясали в свете лампы. Она видела в них желание, и оно не пугало ее.
«Да», — прошептала она.
Он надел на нее ожерелье, коснувшись рукой ее шеи. От него пахло теплом, как от камня, долго лежавшего на солнце. Его пальцы медленно двинулись вниз, по ее плечам и спине. Она совсем не боялась и не дрожала. Его губы прижались к ее рту, и она уже целовала его, как будто ждала этого много лет. Его пальцы зарылись в волосы Фадвы. Одежда расшитой кучкой уже лежала у ее ног, а его руки ласкали ее грудь, и девушке не было страшно. Он легко подхватил ее на руки, и она оказалась на кровати, и он был рядом с ней, был внутри ее, и это оказалось совсем не больно, совсем не так, как пугали ее тетки. Они двигались в такт, никуда не спеша, как будто все время на земле принадлежало им, и она откуда-то точно знала, что ей делать. Она целовала его рот, и обвивалась вокруг него, и кусала губы от наслаждения, и цеплялась за него так, словно он был смерчем, уносящим ее прочь…
«Проснись!»
Случилось что-то очень плохое.
«Фадва! Проснись!»
Земля задрожала под ними и тряслась все сильнее и сильнее. Шатер начал валиться им на голову. Он пытался освободиться, но она цеплялась за него, не отпускала, боялась остаться одна…
«Фадва!»
Она держала его изо всех сил, но он вырвался и исчез. Шатер и весь мир вокруг накрыла тьма.
Над лагерем бедуинов Джинн корчился на крыльях ветра. Еще никогда в жизни ему не было так больно. Он был растерзан, разорван на куски, почти уничтожен. Смутно он сознавал, что зашел чересчур далеко, что позволил себе заплутать в ее снах и фантазиях. Ему понадобилась вся его сила, чтобы освободиться. Другой, более слабый джинн пропал бы без следа.
Какое-то время он оставался на месте, стараясь восстановить силы перед возвращением домой, — в таком состоянии, как сейчас, он мог стать легкой добычей для любого врага. И если ветер и доносил до него испуганные крики людей, вопли женщин и крики ее отца, он старался их не слышать.
