Глава 15
Эрнест поставил свой старый, но величественный и вычищенный до блеска «армстронг-сидделей» у дома на Рутланд-гейт. Сегодня они уезжали навсегда, эмигрировали, вступали в новую жизнь.
В квартире Саймон, проклиная все и вся, жал коленями на распухший чемодан в тщетной попытке запереть замки.
— Извини, Эрн. Никогда не обладал этими способностями. Много места в машине?
Эрнест тоже уселся на чемодан.
— Немножко перестарался, но сейчас справимся. Значит, этот и еще два? — Щелкнул замками. — Все. Поехали.
Они снесли чемоданы к машине. Эрнест открыл багажник.
— Большой сунем сюда, а эти поставим на корзинку миссис Гиббонс.
— А она где сядет?
— Видишь ли, у нее довольно надоедливая привычка — предпочитает ездить на переднем сиденье. Если посадить ее сзади, то ужасно расстраивается и грызет обивку.
— Тогда как быть со мной?
— Ты как босс можешь восседать сзади.
Саймон заглянул в ветровое стекло и встретил взгляд двух розовых глаз. Миссис Гиббонс поднялась на сиденье и зевнула. Как у всех бультерьеров, челюсти, казалось, были предназначены грызть камни. Подняв лохматое белое ухо и глухо рыча, она настороженно следила за Саймоном.
Обойдя машину, Эрнест открыл дверцу.
— Мы не желаем больше слышать эту гадость. Теперь ты выйдешь и поздороваешься с мистером Шоу. — Он обернулся к Саймону. — Протяни руку, дорогой, чтобы она обнюхала.
Саймон нерешительно протянул руку. Тщательно обнюхав ее, собака прыгнула обратно в машину и свернулась калачиком на сиденье, закрыв один глаз, а другим внимательно следя за окружающим.
— Это не собака, а японский борец.
— Внешность ничего не значит, дорогой. У нее очень мягкий характер… как правило.
Открыв заднюю дверцу, Эрнест широким жестом пригласил Саймона занять место рядом с собачьей корзинкой.
— На Францию!
Они остановились на ночь в Фонтенбло, к югу от Парижа, и рано утром отправились дальше. Старая машина спокойно, без натуги держала шестьдесят пять миль в час. Ближе к югу небо становилось выше и светлее.
— К вечеру будем в Брассьере, — сказал Эрнест. — А я случайно узнал, что Николь готовит нам на ужин.
Саймон наклонился вперед, облокотившись о спинку переднего сиденья. Миссис Гиббонс предупреждающе открыла глаз.
— Я рад, что вы с Николь так хорошо ладите.
— Дорогой мой, признаюсь, какое это облегчение после твоей последней авантюры на данном поприще. Между прочим, ты сообщил ей о своем отъезде?
Саймон решил ничего не говорить Кэролайн, пока окончательно не устроится во Франции. Узнай она, что он выходит из-под юрисдикции английского суда, адвокаты облепили бы его как мухи.
— Нет. Я подумал, что пошлю ей записку, напишу, чтобы не беспокоилась насчет содержания. Ей не на что жаловаться.
Эрнест презрительно фыркнул.
— От этого она не перестала быть паразиткой. Считаю, что это до крайности испорченная молодая особа. — Он прибавил газу, объезжая грузовик с овцами. — Когда узнает, умрет от любопытства. Явится взглянуть, обязательно сунет свой нос.
— Не сомневаюсь, — согласился Саймон, глядя на каменистый серовато-зеленый пейзаж, и внезапно почувствовал усталость. Прошедшие недели были нелегкими, и теперь, когда все позади, ему захотелось бросить все, быть рядом с Николь. Николь в его сознании начинала ассоциироваться с домом. — Не мог бы ты заставить эту старую лохань двигаться побыстрее?
К шести часам они добрались до Брассьера. Николь, поеживаясь от холода, вышла навстречу. На ней были колготки, тонкий шерстяной черный свитер и абсолютно бесполезный крошечный белый передничек. Саймон поднял ее на руки, уткнувшись лицом в теплую после кухни шею.
— В таком наряде тебя арестуют. Как ты?
— Добро пожаловать домой, chèri. — Она откинулась назад, чтобы посмотреть на него, и широко открыла глаза, увидев что-то через его плечо.
— Боже мой, что это?
Миссис Гиббонс отмечала свое прибытие, изучая местные запахи, смешно задрав хвост, вперевалочку сновала на кривых ногах между фонарным столбом и мусорным ящиком. Не веря глазам, Николь смотрела, как та, выбрав подходящий уголок, оправилась и подняла огромную тупую морду, вдыхая вечерний воздух.
— Это, — представил ее Саймон, — миссис Гиббонс. Необыкновенная, правда?
Николь, смеясь, покачала головой. В полном смысле слова уродливая псина, одна из божьих шуток. Николь поцеловала Саймона в нос.
— Отпусти, иначе не получишь выпить.
Разгрузив машину, они сели у камина с бутылкой красного вина, и Николь выложила последние новости. Благодаря «арабскому телефону» — разговорам и сплетням в кафе и лавках — известие об отеле разнеслось по всей округе. Каждый день ей что-нибудь да предлагали — свой труд, дешевое мясо, льготы при покупке антиквариата, уход за бассейном, зрелые оливковые деревья по льготной цене. Казалось, у всех было что-нибудь продать.
Самым настойчивым оказался не кто иной, как убежденный враг грабителей и взломщиков Жан-Луи, торговец охранными устройствами. По меньшей мере раз в день он либо звонил, либо заглядывал, сообщая самые свежие новости о преступной деятельности в Воклюзе.
Если ему верить, ограбления приняли угрожающие размеры, невозможно что-либо уберечь. В считанные секунды исчезают машины, в дома лезут, тащат садовую мебель и статуи, в отелях нельзя даже усмотреть за ножами и вилками. Он сказал Николь, что с удовольствием лично занялся бы установкой и обслуживанием сигнальной системы, которая по неуязвимости могла бы соперничать с аппаратурой «Банк де Франс». Не проскользнет и полевая мышь.
— Думаю, что он сам мошенник, — засмеялся Саймон. — Зачем нам все это? В отеле всегда будут люди. В крайнем случае, можно обучить миссис Гиббонс.
— Кажется, — пожала плечами Николь, — он ищет работу, знаешь, руководителя службы безопасности. Довольно милый, только какой-то… жуликоватый. Ты видел его на вечеринке.
— А как насчет настоящего шефа?
— Пока что две возможности. Молодой человек, помощник шеф-повара в одном из больших отелей на побережье. Говорят, неплохой, и рвется готовить что-нибудь из ряда вон выходящее. Другая… — Николь, смеясь, закурила, — …мадам Понс. Она из этих мест, замечательная повариха, но с характером. Ее последнее место работы было в Авиньоне, но там она поскандалила с клиентом, заявившим, что утка недожарена. Вышла из кухни и — бац! Захватывающее зрелище.
— Что ты скажешь о таком эффектном шефе, Эрн?
— Все мы знаем, что настоящим артистам всегда нелегко, дорогой.
— Я как-то отведала у нее суфле с трюфелями, — сказала Николь, — и цыпленка с эстрагоном. Восхитительно. — Взглянув на часы, она поднялась. — Все, что я могу предложить вам сегодня, так это жалкий cassoulet.
Жалкий cassoulet — сытное сочное жаркое из колбасы, баранины и гуся с бобами под тонкой корочкой из хлебных крошек — был водружен на стол в глубокой глиняной миске рядом с графином вина из Расто, которое они дегустировали для винного погреба отеля. Длинный тучный каравай нарезан толстыми, мягкими, пружинящими в пальцах ломтями, размешан салат, налито вино. Николь взломала корочку cassoulet, и из миски поднялся ароматный пар. Саймон, улыбаясь, засовывал за воротник салфетку.
— Берегу твои рубашки.
— Bon. А теперь ешьте, пока горячее.
Все согласились, что надо как можно скорее нанять шеф-повара, еще до того, как будет оборудована кухня. Хороший шеф может за один сезон создать репутацию отелю и круглый год привлекать клиентов из числа местных жителей. Но найти подходящего, не ошибиться, дело непростое. Наподобие полицейского инспектора анонимно посетить ресторан? Да и в этом случае можно ли быть уверенным, что готовил шеф, а не талантливый поваренок?
Промокнув губы салфеткой, Эрнест отхлебнул глоток вина и, подержав во рту, проглотил.
— Ммм, весьма и весьма. Отведаем еще «Кэранн»? Замечательно, что все виноградники так близко. — Он принес чистые стаканы и налил вина. — Итак, готовы дать ответ?
— Еще одна идея?
— Именно, дорогой. Предлагаю следующее: просим каждого шефа приехать в Брассьер — так или иначе они захотят — и приготовить нам пробный обед. Почему бы и нет?
Николь с Саймоном переглянулись. Почему бы и нет?
Однако они не были подготовлены к одному деликатному и весьма важному обстоятельству — раздутому самомнению о своих гастрономических способностях повара, ставящего себя в один ряд с такими знатоками своего дела, как Бокюз и Сандеранс, которых почитают, обхаживают, считает национальным достоянием сам президент, перед которыми заискивают кинозвезды. Когда Николь позвонила молодому человеку на побережье, тот отклонил как унизительное для него приглашение готовить в домашней кухне. Он соглашался приехать в Брассьер при условии, что за ним в Ниццу пришлют машину, но и в этом случае требовал оплатить расходы на поездку в размере пяти тысяч франков.
Николь, поморщившись, положила трубку.
— Il pète plus’ haut que son cul.
— Извини, не понял, — сказал Эрнест.
— Этому у Берлитца не учат, Эрн, — рассмеялся Саймон. — Она имеет в виду, что у него преувеличенное мнение о своей персоне — пытается издавать звуки громче, чем позволяет задница.
— Чревовещатель через задний проход. До чего неприятно.
Николь с трудом удалось отыскать второго кандидата, мадам Понс, и сделать ей такое же предложение. Договорились, что она приедет взглянуть на отель, а потом посмотрит кухню Николь. Если ей понравится, она согласится готовить. Если нет, они угостят ее обедом в «Ма Туртерон» близ Горда, где, она слышала, отлично готовят, и это будет ее вознаграждение за потерянный день. Но заявила, что она оптимистка, и попросила Николь завтра в шесть утра встретиться с ней у центрального рынка в Авиньоне, чтобы закупить продукты для обеда.
К шести все трое были у рынка. В предрассветной черноте площади Пи единственным свидетельством того, что, кроме них, еще кто-то бодрствует, были машины, забившие все стоянки, да слабый свет, пробивавшийся в ворота рынка. Крепко подмораживало, к тому же гонявший по мостовой пачки из-под сигарет ветер обжигал лицо. Саймон потер небритые щеки — будто замерзший наждак.
— Как мы ее найдем?
— Она сказала, что будет завтракать в баре «Кики».
Как только они вошли внутрь, мрак и тишина сменились гвалтом, суетой и слепящим светом. Между рядами прилавков толпы покупателей; продавцы, стараясь перекричать друг друга, отпускали товары или уговаривали нерешительных покупателей. Эрнест изумленно разглядывал до отказа заваленные мясом, сырами, маслинами, фруктами, рыбой прилавки — невиданное доселе изобилие.
— Ну и ну! Чувствую, проведем здесь немало счастливых часов.
Они пробрались сквозь толпу к бару. У стойки теснились мужчины в поношенной рабочей одежде. Перед каждым бокал красного вина и бутерброды с колбасой. В углу с полупустым высоким бокалом шампанского, что-то записывая на обратной стороне конверта, уединилась женщина.
Мадам Понс миновала стадию зрелой женской полноты и теперь, в среднем возрасте, раздалась вширь. Темно-рыжие кудри. Полное крупное лицо со спускающимися в вырез белой кружевной блузки бесчисленными подбородками. Яркая, броская косметика. Лежащие на стойке, как два спящих щенка, внушительные груди. На плечи накинут бутылочного цвета плащ. На удивительно изящных ногах пара элегантных туфель на высоких каблуках.
Николь представила присутствующих. Допивая шампанское, мадам Понс бросила на них взгляд живых карих глаз. Саймон положил на стойку стофранковую бумажку.
— Позвольте мне, — сказал он.
Милостиво кивнув, мадам Понс взяла конверт и постучала по нему пухлым пальцем.
— Вот меню обеда, — известила она. — Кое-что попроще, ничего сложного. Пошли.
С царственной осанкой она двинулась вдоль прилавков — тыкая пальцем, нюхая, бракуя. Большинство продавцов ее знали и громко, словно это были произведения искусства, расхваливали свой товар, предлагая попробовать зелень и сыры. Она не тратила слов, либо, неодобрительно щелкая языком, качала головой, либо, кивнув, двигалась дальше, предоставляя Саймону и Эрнесту оплатить и забрать отобранные продукты. Часа через два, когда они были до отказа нагружены пластиковыми сумками, мадам Понс была наконец удовлетворена. Она села с Николь, мужчины поехали следом.
— Ну и как она, по-твоему, Эрн?
Эрнест ответил не сразу, объезжая остановившегося почесаться посередине дороги пса.
— Если она готовит так, как делает покупки… Видел взгляд, который она бросила на первого торговца рыбой? Испепеляющий. Должен сказать, я ею залюбовался. Рубенс был бы от нее без ума.
— Действительно, есть чем полюбоваться. Заметил, как она прикладывалась к шампанскому?
— Что до меня, я бы ни за что не доверился повару, который не берет в рот ни капли. Это сказывается на столе.
Они проскочили центр Авиньона, и тут Эрнест притормозил, заметив склонившуюся над капотом автомобиля девицу в высоких сапожках и мини-юбке. Зад обращен к проезжающему мимо транспорту.
— Как ты думаешь, не нужно ли ей помочь?
Саймон расхохотался.
— Эрн, она на работе — это же шлюха. Она здесь каждый день. Николь говорила.
Взошло солнце, и бывшие некогда владениями авиньонских пап поля и сады засверкали морозными бриллиантами, предвещая день как на открытке — ясный, синий, яркий. Такая погода к удаче, добру.
Они собрались в зале со сводчатыми потолками, которому предстояло стать рестораном и кухней, а пока что он был временным штабом Фонци и его работников, в данный момент пробивавших в толстых стенах высокие сводчатые окна. В воздухе висело облако пыли, пел неумолчную песню отбойный молоток.
Подобрав подол, мадам Понс на цыпочках прошла по каменному мусору в кухонную зону. Встав посередине, медленно огляделась, прикидывая, как разместить свои плиты, духовки, кухонные столы, холодильники, посудомоечные машины и полки для посуды. Остальные молча следили, как она величественно расхаживает по своим возможным владениям. Наконец, удостоив их взглядом, кивнула.
— Сойдет, — заявила она. — Немного тесновато, но сойдет.
Облегченно улыбаясь, они провели мадам Понс через зал и по лестнице наверх, не подозревая о восхищенном взгляде, которым провожал ее самый щуплый из рабочих. Подождав, когда его не смогут услышать, он обернулся к Фонци.
— Роскошная женщина, а? — восторженно произнес он, махнув рукой в ее сторону. — Лакомый кусок.
— Тебе всегда давай покрупнее, Жожо. Утонешь.
Маленький каменщик вздохнул. Когда-нибудь, если получится с банком, он сможет купить костюм и завести такую женщину, осыпать ее деньгами. Когда-нибудь. И снова набросился на стену, мечтая о роскошных белых телесах.
Пока Эрнест разгружал привезенные с базара сумки, мадам Понс, сняв плащ, принялась изучать кухню Николь, попробовала на палец острие ножа, взвесила на руке медную кастрюлю. Потребовала передник и стакан белого вина и, выбрав в помощники Эрнеста, предложила Николь с Саймоном до полудня прогуляться. Выходя на улицу, они слышали ее первые поручения и короткое «ладно, дорогая» Эрнеста.
— Как тебе нравится, когда тебя выставляют из собственного дома? — засмеялся Саймон. — Крутая особа, правда?
— Все хорошие шефы — диктаторы. — Николь посмотрела на часы. — Даже хорошо, потому что я хочу кое-что тебе показать — сюрприз для Эрнеста. Время есть.
— По-моему, в настоящий момент ему хватает сюрпризов.
Проехав по Н-100, они стали подниматься в гору. Николь поставила машину у высокого забора, и они прошли в покосившиеся ворота. Перед ними открылся все еще покрытый инеем участок земли в три-четыре акра, странный, чуть пугающий. Казалось, какой-то рассерженный неряшливый великан порушил деревню, швыряя, обломки через плечо, — кругом разбросаны груды старых бревен, каменные глыбы размером с малолитражку, колонны, камины, кровельная черепица, жернова, огромные декоративные кадки, прислоненный к стене сарая целый лестничный пролет, терракотовые вазы в человеческий рост, и все это в выбоинах и щербинах, заросло сорняками и кустарником. Николь повела Саймона мимо лежащей навзничь безносой изуродованной нимфы, стыдливо прикрывавшей руками покрытые лишайником груди.
— Что это за место? — спросил Саймон.
— Свалка. Просто замечательно, правда? С помощью этих штук можно сделать так, что новый дом будет выглядеть на двести лет старше. — Николь остановилась, озираясь вокруг. — Merde, заблудилась. Где же он?
— Что мы ищем?
— A, voilà. Вон там, за бревнами.
Это оказалась статуя, большая пострадавшая от непогоды копия жирного херувима с брюссельской площади, задумчиво писающего в круглый каменный бассейн, зажав в пухлый каменный кулачок пиписку из позеленевшей от времени медной трубки.
Николь постучала пальцами по меди.
— Вот это, по-моему, несколько бросается в глаза, но Фонци подгонит по размеру. — Отступив назад, она, вопросительно улыбаясь, посмотрела на Саймона. — Ну как?
Саймон, смеясь, обошел статую кругом, шлепнув ее по попке.
— Я без ума. Эрн умрет от восторга. Заранее знаю, куда он направит подсветку. — Саймон обнял Николь за плечи. — Умница. Мне не терпится увидеть выражение его лица.
Они еще с полчаса побродили по этому кладбищу человеческого жилья, выбрали кое-что из глиняной керамики для террасы, в углу сарая отыскали конторку хозяина. Саймон с интересом наблюдал, как торговалась Николь, расспрашивая о цене некоторых вещей, которые совсем не собиралась покупать, недовольно морщилась и качала головой.
— Если бы еще разбогатеть, — заметила она. — А тот старый фонтан? Сколько?
— A-а, тот, — томно вздохнул хозяин. — фонтан моей бабушки. Я с ним вырос. Столько воспоминаний.
— Разделяю ваши чувства, месье. Некоторые вещи бесценны. Жаль, — заключила она, пожав плечами.
— Восемь тысяч франков, мадам.
— А наличными?
— Шесть.
К полудню они вернулись домой. Эрнест под присмотром стоявшей со стаканом в руке мадам Понс наводил на столе последние штрихи.
— Запомните, Эйрнест, цветы для глаз, не для носа. Сильно пахнущие соперничают с запахом пищи.
— Вы абсолютно правы, дорогая. Особенно фрезии. — Отступив назад, Эрнест озабоченно оглядел стол и, решив, что все в порядке, потянулся в холодильник за бутылкой белого вина. — Сегодня в меню, — объявил он, — мы имеем рагу из баранины с гарниром из свежего перца; палтуса, жаренного в масле с пахучими травами; домашние сыры и горячие блинчики со взбитыми с водкой охлажденными сливками. — Он налил вина Николь и Саймону, наполнил свой стакан и поднял его за мадам Понс. — Мадам — золото. — Мадам недоуменно поглядела на него. — Un bijou. Драгоценность. — Та расцвела.
Сели за стол в половине первого и три часа спустя все еще смаковали последнюю чашечку кофе. Мадам Понс одержала убедительную победу, и это на незнакомой кухне. Разогретая вином и комплиментами, она держалась раскованно, время от времени легонько шлепая Эрнеста, когда тот в своих похвалах преступал грань, тряслась от смеха, краснея всеми подбородками. Когда же она заявила, что за едой о делах не разговаривают, Саймон решил, что он ее берет.
— Еда, — сказала она, — достаточно серьезное дело, чтобы не портить его разговорами о делах. Стол накрывают для удовольствия. Мне капельку кальвадоса, Эйрнест, и я должна ехать. — Она приложила к уху большой палец и мизинец — жест, означающий в Провансе телефонный звонок. — Поговорим завтра.
Друзья вышли проводить мадам Понс. На обратном пути Эрнест остановился у своей машины, чтобы выпустить миссис Гиббонс. Та, зевнув, укоризненно поглядела на него.
— Она что, не любит собак, Эрн?
— Как раз наоборот, дорогой. Пока готовила, бросала миссис Гиббонс вкусные кусочки, а той не на пользу. Пучит живот.
Вернувшись домой, за мытьем посуды пришли к единодушному решению. У отеля появился шеф-повар.
