Отец вернулся из-под ареста другим человеком. Он сидит, уединившись в своем кабинете, не читает, не пишет письма, да и вообще не занимается своими обычными делами, а только глядит подолгу в окно без единого движения. Мария знает это, потому что подглядывала в замочную скважину, поскольку беспокоить его запрещено. Он никогда ее не сторонился, а потому она очень переживает.

Сюзанна тоже переживает, но по другой причине. Конечно, ее волнует отец и его необычное поведение, но ведь он по-прежнему сидит за столом вместе с семьей и выглядит при этом вполне жизнерадостным. Она говорит сестре, что раз отец не может теперь выполнять свои судейские обязанности, так что ж ему остается делать? Нет, Сюзанна решила места себе не находить из-за Дональда. Их с Джейкобом нет уже три недели, то есть не особенно долго, хоть они и собирались вернуться раньше. Мария и Сюзанна размышляли о причине такой задержки. Самый очевидный ответ в том, что они так и не нашли Фрэнсиса Росса. Если б его настигла смерть, они бы вернулись. То же самое, если бы они нашли его неподалеку.

— Но что, если они нашли Фрэнсиса, а он убил их, чтобы избежать правосудия? — округлив глаза, спрашивает Сюзанна. Она на грани слез.

— Ты действительно можешь себе вообразить, как Фрэнсис Росс убивает мистера Муди и Джейкоба, причем оба вооружены? — насмешливо интересуется Мария. — Да и силенок у него не хватит. Ростом он не выше тебя. По правде говоря, отродясь такой чуши не слышала.

— Мария… — Мать, отрываясь от шитья, одергивает ее из своего кресла.

Сюзанна раздраженно пожимает плечами:

— Мне просто кажется, они могли бы прислать весточку.

— Это невозможно, если нет людей, способных ее доставить.

— Ах-ах, можно подумать, они где-нибудь посреди… Внешней Монголии.

— На самом деле Монголия населена куда плотнее Канады, — уже не может остановиться Мария.

— Если ты хотела меня успокоить, что ж… у тебя не вышло! — Сюзанна вскакивает и, хлопнув дверью, выходит из гостиной.

— Ты могла бы быть с ней подобрее, — мягко укоряет дочь миссис Нокс. — Она беспокоится.

Мария воздерживается от ответа. Может быть, она тоже беспокоится, но, как обычно, душевным состоянием Сюзанны все озабочены куда больше, чем ее собственным.

— Действительно, есть повод для беспокойства. Пора бы им подать хоть какую-нибудь весть. Меня несколько удивляет, что Компания никого не послала на поиски.

— Ну, исходя из моего опыта… — миссис Нокс смачно откусывает нитку, — плохие новости всегда доходят быстрее.

Повсюду в доме тягостно, будь то из-за отца, сидящего, словно сфинкс, в своем кабинете, или слез Сюзанны, или непонятного спокойствия матери. Мария решает, что ей необходимо отдохнуть от них всех. По правде говоря, она действительно слегка взволнована своей реакцией на обсуждение Муди. Она тоже гадает, что с ними произошло, и надеется на лучшее; точно так же беспокоишься о любом друге, который некоторое время не давал о себе знать. Это ничего не значит. Но она думала о нем, удивляясь оставшимся в памяти подробностям: веснушки высоко на скулах, соскальзывающие с носа очки, забавная улыбка всякий раз, когда ему задают вопрос, словно бы сам сомневается, может ли ответить, но все-таки готов попытаться.

Она приближается к лавке, еле передвигая ноги: к сапогам и юбке прилипло по нескольку дюймов заледеневшей грязи. Когда Мария входит, стоящая за прилавком миссис Скотт лишь чуть поднимает голову. Приветствуя ее, Мария замечает раздувшийся желтоватый синяк на левой скуле, нарушающий идеальную симметрию ее лица. Миссис Скотт — или Рейчел Спенс, как ее звали когда-то — играла Деву Марию в школьной рождественской постановке. Старожилы и сейчас напоминают ей об этом, но уже давно не расспрашивают, отчего ее так часто преследуют несчастные случаи.

Мистер Стеррок у себя в комнате. Мария ждет у печки внизу, не будучи уверена, что он выйдет к ней, однако через минуту он спускается.

— Мисс Нокс. Чем я обязан такому удовольствию?

— Мистер Стеррок. Боюсь, что скуке.

Он изящно пожимает плечами, поддерживая игру:

— Я благодарен ей за то, что она привела вас сюда.

Что-то в выражении его лица немного ее смущает. Будь он молодым человеком, она заподозрила бы, что он ухаживает. Возможно, так и есть. Будет весьма символично, если единственный мужчина, проявивший к ней интерес, окажется старше ее отца.

Стеррок просит принести кофе и говорит:

— Вам не покажется излишней вольностью, если я приглашу вас к себе в комнату? Просто мне очень хочется кое-что вам продемонстрировать.

— Нет, не покажется.

И как ни странно, ей действительно не кажется, вопреки всем подозрениям.

Комната у него затхлая, но чистая. Он убирает со стоящего у окна стола кипу бумаг и придвигает два стула. Мария садится, польщенная оказываемым вниманием. В молодости он был весьма привлекательным мужчиной, да и сейчас еще очень ничего, с этой седой, густой шевелюрой и ясными голубыми глазами. Она улыбается собственной глупости.

Из окна видна часть улицы перед лавкой: отличное место для наблюдения за людьми. Каждый в Колфилде рано или поздно заглянет в лавку. Вдалеке частично виден даже ее собственный дом, а за ним угадываются серые воды под низкими тучами.

— Без особой роскоши, но вполне сносно.

— Вы здесь работаете?

— Можно и так сказать. — Он садится и подталкивает к ней листок бумаги. — Что вы думаете об этом?

Мария берет неровно вырванный из блокнота листок. На нем какие-то карандашные пометки, и сначала она не может сообразить, что они значат. Она разглядывает маленькие угловатые значки — по большей части разнообразные линии: диагонали, параллели и тому подобное. Вокруг этих значков несколько схематических фигурок, но никакой системы не видно. Она пристально изучает листок.

— Боюсь вас разочаровать, но я тут ничего не понимаю. Это полное изображение?

— Да, насколько мне известно. Это скопировано с целой вещи, но, разумеется, могут существовать и другие.

— С чего именно? Это не вавилонский, хотя чем-то напоминает клинопись.

— Я тоже сначала об этом подумал. Но это не вавилонский, не иероглифы, не линейное греческое письмо. И не санскрит, не еврейский, не арамейский, не арабский.

Мария улыбается: он предложил ей головоломку, а она любит головоломки.

— Ладно, это и не китайский или японский. Не знаю, не могу распознать — эти фигурки… Может, какой-то африканский язык?

Он качает головой:

— Меня бы ошеломило, сумей вы понять. Ведь я носил эти письмена в музеи и университеты, показывал многим знатокам языков, и никто понятия не имел, что это такое.

— А почему вы думаете, будто это нечто большее, нежели… просто абстрактный узор? Я хочу сказать, что фигурки выглядят как-то по-детски.

— Боюсь, это скорее из-за моего недостатка мастерства при копировании. Оригинал смотрится попрезентабельней. Это только часть, как вы и говорили. Но я действительно полагаю, что это не просто насечки.

— Насечки?

— Оригинал вырезан на кости и раскрашен чем-то черным, возможно сажей. Там все сделано очень тщательно. Эти фигурки идут цепочкой по краю таблички. Мне кажется, значками описано некое событие, а фигурки его иллюстрируют.

— В самом деле? Вы пришли к такому заключению? А где оригинал?

— Хотел бы я знать. Владелец обещал мне его, но… — Стеррок пожимает плечами.

Мария пристально смотрит на него.

— Владельцем был… Жаме?

— Молодец, сообразили.

Она чувствует, что краснеет от удовольствия.

— Значит, табличка должна быть среди его имущества, разве не так?

— Она пропала.

— Пропала? Вы хотите сказать, украдена?

— Трудно сказать. Либо украдена, либо он продал ее, либо отдал кому-то еще. Но я думаю, второе и третье маловероятно: он обещал сохранить ее для меня.

— Так… вы ждете, не вернет ли ее мистер Муди?

— Возможно, надежда тщетная, но все именно так.

Мария снова опускает взгляд на листок.

— Знаете, это мне кое-что напоминает… точнее, эти фигурки. Я просто уверена, только вспомнить не могу.

— Я буду очень признателен, если вы попытаетесь вспомнить.

— Пожалуйста, мистер Стеррок, положите конец моим мучениям. Что это?

— Увы, не могу. Я не знаю.

— Но у вас есть какие-то соображения?

— Да. Возможно, это покажется странным, но… мне кажется… ладно, я надеюсь, вот самое подходящее слово. Я надеюсь, что это индейский язык.

— Вы имеете в виду… американских индейцев? Но ни у одного из индейских языков нет письменности — это всякий знает.

— Возможно, когда-то была.

Мария переваривает сказанное. Он кажется вполне серьезным.

— Насколько стар оригинал?

— Ну… надо иметь его, чтобы определить это.

— Вы знаете, откуда он взялся?

— Нет, и выяснить это теперь будет очень нелегко.

— Так… — Она осторожно подбирает слова, не желая его обидеть. — Конечно, вы допускаете, что это может оказаться подделкой.

— Допускаю. Но подделки обычно мастерят, когда за них можно что-то выручить. Там, где существует рынок для подобных артефактов. А зачем кому-то прилагать немалые усилия, чтобы создать нечто, не имеющее никакой ценности?

— Но ведь вы здесь, в Колфилде, именно за этим, не так ли? Следовательно, вы в это поверили.

— Я не богач. — Он усмехается, над собой. — И все же остается вероятность — пусть незначительная, — что это подлинник.

Мария снова улыбается, не зная, что и думать. Природный скептицизм служит ей барьером, предохраняющим от насмешек, и ей не привыкать к роли адвоката дьявола. Но она боится, что Стеррок идет по ложному следу.

— Те фигурки… они напомнили мне индейские рисунки. Календари и тому подобное, сами знаете.

— Но вы не уверены.

— Я не знаю. Возможно, если увидеть оригинал…

— Конечно, это просто необходимо. Вы правы, я здесь именно за этим. Я увлекаюсь индейской жизнью и историей. Когда-то писал об этом статьи. Чем даже прославился, немножко. И я уверен… — Он помолчал, глядя в окно. — Я уверен: если выяснится, что индейцы обладали письменной культурой, изменится и наше к ним отношение.

— Может быть, вы и правы.

— У меня был друг, индеец, который часто говорил о такой возможности. Видите, нельзя сказать, будто это нечто вовсе неслыханное.

Если Стеррок и разочарован ее откликом, он этого не показывает. Чувствуя, что не проявила достаточного участия, она тянется к листку.

— Можно скопировать? Если вы позволите, я бы взяла с собой листок и… кое-что попробовала.

— Что именно?

— Любая запись — это шифр, верно? А любой шифр можно взломать.

Она пожимает плечами, показывая, что не обладает опытом в этом деле. Стеррок улыбается и подталкивает к ней листок.

— Конечно, я буду очень рад. Я и сам пробовал, но об успехе говорить не приходится.

Мария очень сомневается, что ей улыбнется удача, но это хотя бы отвлечет ее от окружающих со всех сторон забот и разочарований.