12
— Привет, Альбана.
— Смотри-ка, Квентин… Ты все еще существуешь? Я думала, ты умер.
В это утро взбудораженные попугайчики сделались вовсе невыносимыми: трещали и скрежетали, словно пилы, грызущие твердую древесину. С низко нависшего неба, где явно готовилась гроза, стремительно пикировали ласточки — наверно, рассчитывали отдохнуть на площади, но, не успев коснуться земли, так же стремительно взлетали обратно в тучи, испуганные воплями какаду, хотя и не решались убраться восвояси.
— Можно мне присесть с тобой рядом?
— Я эту скамейку не купила.
— Это значит «да»?
Раздававшиеся временами глухие удары крыльев и яростные крики свидетельствовали, что в ветвях по-прежнему ведутся войны за брачные и территориальные достижения.
— Прости меня, Альбана.
— За что?
— Прости, что я не появлялся все это время. Ты, надеюсь, получила мою записку, где я тебя просил не волноваться, писал, что я не заболел и скоро вернусь?
— Ты… ты приходила сюда все эти дни?
— Да.
— Ты… ждала меня?
Одна самочка, совсем потеряв терпение, выпорхнула из ветвей и облетела площадь с яростными криками.
Альбана не знала, расплакаться ей или разозлиться. Она выбрала третий вариант: сарказм.
— А что, тебе доставляет удовольствие, чтобы я торчала тут как дура, пока ты не приходишь?
— Альбана…
— Что ж, да, я приходила, но потому, что у меня такая привычка, а не из-за тебя. Чего мне тебя дожидаться? Мы ж не муж и жена. И не помолвлены. Мы даже не вместе.
— Как это? Мы вместе! По крайней мере, были…
— А что, по-твоему, это значит — быть вместе? Исчезать без предупреждения? Возвращаться, как будто мы даже не знакомы? Мы совсем не понимаем друг друга.
Квентин удивился. Даже такая, рассерженная, надутая, несправедливая и кусачая, Альбана по-прежнему оставалась для него привлекательной. Надо было бы уйти, обозвать ее занудой — а она и есть зануда, — тем более что он не добьется от нее того, что получил от Евы, но он оставался здесь, неловкий, переполненный своими новыми тайнами, зачарованный этим милым подвижным личиком, и знал, что он еще не раз скажет не те слова и будет без конца влипать во всё новые размолвки.
Альбана, уверенная, что он ее слушает, начала перечислять свои обиды:
— Не понимаю я тебя, Квентин Дантремон. Вот только недавно ты мне написал: «Я так тебя хочу», а в субботу в Кнокке-ле-Зуте взял и исчез, когда мы с Серваной приехали на выходные.
— Я исчез не из-за тебя.
— Очень мило! Но я-то приехала в Зут только ради тебя… Мне было так обидно! Ты унизил меня. В Кнокке, как и в Брюсселе, все знают, что мы с тобой вместе… И я весь вечер была посмешищем.
— Альбана, клянусь, что я не избегал тебя специально. Это было… Просто мне нужно было быть в другом месте…
— Где же?
— …
— И с кем?
— …
Попугайчики смолкли: огромная неизвестная птица двигалась над площадью с ужасающим шумом, медленно и страшно.
— Ты ничего не хочешь мне рассказать, Квентин Дантремон?
— Я ничего не делал плохого у тебя за спиной, Альбана, и не думал о тебе ничего плохого, совсем наоборот.
Вертолет исчез за крышами на западе, и попугайчики шепотом возобновили свои разборки.
— Ничего плохого у меня за спиной? Ну ты даешь! Ведешь себя как последний гад и тут же меня уверяешь, что ничего мне не делаешь плохого? Все ставишь с ног на голову… Какое свинство!
Альбана распалялась все больше. Квентин схватил ее за руку:
— Я тебя люблю, Альбана.
Ей хотелось заорать, позвать на помощь. В кои-то веки она дождалась наконец этих слов, которые так хотела услышать, но только злобно трясла головой, чтобы их отогнать. Это признание ее разозлило. Не нужна ей его любовь. С этим Квентином всегда будут одни мучения.
— Ты же сам в это не веришь!
— Клянусь тебе, Альбана.
— Почему ты не сказал мне этого раньше?
— Потому что раньше я был недостаточно взрослым.
— И как это ты успел стать взрослым за выходные?
— Если я тебе скажу, ты не поймешь.
— Такая дура, да?
— Нет, просто ты еще маленькая и ты девочка.
Альбана вырвала у него руку, глянула ему в лицо, лоб у нее был наморщен, а глаза вытаращены.
— Ах, ну конечно, сильно лучше, когда тебе шестнадцать и ты парень!
— Нет…
— Знаешь, я разочарована. Я и не знала, что ты у нас такой самовлюбленный мачо.
— Альбана, я не это хотел сказать…
— Это, это! Ты вечно ничего не хочешь сказать, а когда скажешь хоть что-нибудь, это оказывается не то, что ты хотел сказать. Самовлюбленный мачо — это еще недостаточно: ты просто болван.
Чем больше Альбана расходилась, тем больше успокаивался Квентин. Ему хотелось рассмеяться, так ему нравился ее гнев. Он чувствовал, как его сердце тает при виде этой ярости. Он любил ее все больше.
— Альбана, да, я уходил… но только затем, чтобы вернуться насовсем. Теперь я уверен, что хочу быть здесь.
— Тебе на меня наплевать!
— Ничего подобного!
— Ты уходил, чтобы вернуться! А ты меня спросил? Ты спросил, нужен ли мне парень, который приглашает меня на вечеринку за сто километров от дома, а когда я приезжаю, сматывается? Я не против быть влюбленной, но сидеть в углу, как брошенная дурочка, я не хочу!
Квентин рассмеялся, будто смотрел комедию. Он был уверен и в себе, и в своих чувствах и любил ее, как никогда, поэтому ему и в голову не пришло, что Альбана сочтет это цинизмом.
— Что? Тебе, значит, смешно?
Глядя в ее перекошенное от ярости лицо, он продолжал хохотать, так что поджилки тряслись. Какая она хорошенькая, как ей идет этот трогательный приступ гнева… Он потешался над ее яростью, как иногда смеются над недовольным ребенком или над разозлившейся домашней зверюшкой.
— Да ты просто монстр!
Когда из глаз Альбаны брызнули слезы, Квентин и тут увидел лишь продолжение спектакля, который он наблюдал как зритель: он не понял, что оскорбил девушку.
— Прощай, я больше не желаю тебя видеть! — Она разгневанно топнула ногой и ушла не оглядываясь.
Квентин стукнул себя кулаком в живот, чтобы умерить свою веселость, и крикнул ей вслед:
— Альбана, вернись, я тебя люблю!
— Врун!
— Я никогда тебя так не любил!
— Слишком поздно!
— Альбана, я клянусь, что люблю тебя.
— Иди ты в задницу, трепло!
Последние слова его обескуражили. Обычно Альбана не бывала такой грубой. Пораженный, он на несколько минут застыл на скамейке и не стал ее догонять.
Она скрылась из виду.
А он снова рассмеялся. Теперь это был смех облегчения… Какой прекрасный день! Он был так счастлив одновременно убедиться и в чувствах Альбаны, и в своей привязанности к ней. После эпизода с Евой он побаивался встречаться с девочкой, но их встреча подтвердила ему, что он и правда повзрослел и она значит для него больше, чем все остальные люди… Может, именно это открытие так его обрадовало, что он не заметил ее смятения и не принял всерьез ее уход…
Три попугаихи пронеслись между стволами вслед за самцом какаду, чуть не задев Квентина, которому пришлось нагнуться.
«Я тебя люблю». «Слишком поздно». «Почему ты не сказал мне этого раньше?» Эти фразы продолжали крутиться у него в голове. Слишком счастливый, чтобы огорчаться из-за таких вещей, Квентин все же подумал, что все на свете, когда влюбляются, произносят одни и те же слова, но редко это бывает в нужный момент. Жизнь оказывается скверным драматургом: вот же и слова здесь, и чувства на месте, не хватает только порядка. Пора бы уже кому-нибудь дописать эту историю и позаботиться, чтобы все в ней было по уму. Чтобы услышать «я тебя люблю» именно в тот момент, когда это нужно, чтобы слова «я тебя хочу» встретили ответное желание, надо вместе преодолевать пустыни и обнаруживать в них оазисы одновременно, вместо того чтобы дожидаться чего-то, что не происходит, пока происходит то, чего вовсе не ждешь. Гармоничная история любви — это просто хорошо рассказанная история, в которой время и обстоятельства соответствуют друг другу.
Квентин потер руки, пытаясь успокоиться. Наверно, его возвращение к Альбане вышло не очень удачным, но у него еще столько времени впереди… Он исправится. И ее переубедит. Они же с самого начала только и делали, что ругались…
С этой минуты он исполнился уверенности: он был уверен, что любит ее, уверен в себе и в своем теле, которое, познав телесную любовь, больше не мешало ему думать. Квентин рассчитывал, что время все вылечит.
Слева раздался какой-то странный звук. Ему на плечо шлепнулась капля птичьего помета цвета оконной замазки.
Он поднял голову и заорал:
— Давайте, не стесняйтесь, насрите мне на голову!
В ветвях захихикали.
— Говнюки несчастные.
Он стер носовым платком помет, мгновенно пропитавший ткань его голубого свитера.
— Хорошо хоть, что этого не случилось раньше, — пробормотал он.
От этой мысли он снова рассмеялся.
Один удивленный алый ара устроился на ближайшей ветке и что-то прогундосил в сторону Квентина. Юноша кивнул ему:
— Да уж, спасибо, мужики, что подождали. Очень удачно, что это оказался я, а не она. Потому что, знаете, открою вам тайну: вот эта девушка, которую вы только что видели, когда-нибудь станет моей женой.
Ара приподнял лапку, склонил голову набок и замер неподвижно, с удивлением уставившись на Квентина.
