Тин Вин ждал.

Весь день и целую ночь сидел на корточках на плоском сосновом пне, не чувствуя ни голода, ни жажды. Он не ощущал даже холода, опустившегося вечером на горы и долины. Стужа пролетела над ним, словно птица над поляной, даже не задев крылом.

На следующий день ожидание продолжилось. Тин Вин следил за тропой, пока та не исчезла в темноте. Вместе с ней скрылась изгородь и поля. Через какое-то время они появились снова, в утренних сумерках. Тин Вин вглядывался в частокол деревьев на рубеже полей и леса. Это была и граница его наблюдений. Место, где он снова увидит маму. Заметит издалека ее ярко-красную куртку, спрыгнет с пня, перелезет через забор и побежит ей навстречу. Он будет громко кричать от радости, а когда они встретятся, мама прижмет его к себе. Крепко-крепко.

Эту картину Тин Вин часто рисовал себе, играя или мечтая. Хотя отец и мать никогда не наклонялись к нему, не обнимали и не брали на руки, даже когда он упрямо хватал их за ноги. Он чувствовал: родители не хотят даже прикасаться к нему. Конечно же, он сам виноват. Тин Вин в этом не сомневался. Родители его наказывали. Вот только за что? Этого он при всем желании не мог понять. Лишь надеялся, что наказание скоро закончится. Надежда в душе Тина Вина не ослабевала. Наоборот, она становилась все крепче, невзирая на то что папу положили в деревянный ящик и зарыли глубоко в землю, а мама куда-то уехала. Но ведь она жива! И вернется, обязательно вернется. Любовь к матери заставляла Тина Вина стойко переносить ожидание и еще пристальнее вглядываться в кромку леса — не мелькнет ли там красная куртка?

На третий день соседка принесла ему воды и миску риса с овощами. Женщина спросила, не согласится ли он ждать маму у них в доме. Тин Вин упрямо замотал головой, словно боялся, что, уйдя с пня, пропустит долгожданное возвращение. К еде он не притронулся, решив ждать, пока не вернется мама. Она, конечно же, проголодается после долгой дороги. Вот тогда вместе и поедят.

На четвертый день он выпил немного воды.

На пятый к нему пришла Су Кьи, сестра соседки. Она принесла большую чашку чая, рис и бананы. Тин Вин не принял и этого угощения. Ведь мама должна вот-вот появиться. Ее поездка не может затянуться надолго. Она же сама говорила, что вернется скоро.

На шестой день Тин Вин перестал различать отдельные деревья. Лес превратился в размытое пятно. Так бывает, когда плеснешь воды на лицо. Но обычно достаточно было хорошенько поморгать, и мир возвращал привычную резкость. Однако, сколько Тин Вин ни моргал, лес четче не становился. Его как будто заслонила огромная тряпка, развевающаяся на ветру. Потом на этой тряпке появилось множество красных точек. Они приближались, становясь крупнее, но, увы, не имели ничего общего с красной маминой курткой. Вскоре точки выросли в красные шары и помчались к его пню. Они со свистом проносились слева и справа от Тина Вина. Некоторые едва не задевали его голову, обдувая холодным ветром. Ни один не причинил ему вреда. Не долетев нескольких ярдов до пня, шары падали на землю и исчезали.

Седьмой день Тин Вин также встретил на наблюдательном пункте, озябший и окоченевший. Увидев его, Су Кьи подумала, что мальчик умер. Его тело было холодным и совсем белым, словно иней, покрывший траву в этот особенно холодный декабрьский день. Лицо Тина Вина сморщилось, а сам он напоминал пустую раковину или безжизненный кокон. Только подойдя ближе, Су Кьи увидела, что мальчик дышит. Тщедушная грудь слегка вздымалась, словно жабры рыбы, принесенной с базара.

Тин Вин не слышал и не видел подошедшую женщину. Окружающий мир подернулся молочно-белым туманом, в который погружался и он медленно и неумолимо. Сердце продолжало биться. В теле оставалось еще достаточно энергии. Но надежда потускнела, отчего пропало желание жить. Он лишь почувствовал, как две сильные руки подняли его и унесли.

Если бы не Су Кьи, мальчик, скорее всего, так и умер бы на том пне. Су Кьи была немолодой, но очень деятельной женщиной с низким голосом и громким смехом, под напором которого рассыпались все превратности судьбы. А оных в ее жизни хватало. Единственный ребенок Су Кьи родился мертвым. На следующий год от малярии умер муж, после чего ей пришлось продать недавно построенный дом. С тех пор она жила у родственников, которые по большей части ее просто терпели. Она не была ленивой и не отличалась сварливым характером. Наверное, родня скорее простила бы ей и то и то другое, чем независимые взгляды на жизнь, резко отличавшиеся от общепринятых. Например, в своих бедах она не видела никакого «глубокого смысла». В равной степени не верила она и в неблагоприятное расположение звезд, ставшее причиной смертей ее ребенка и мужа. Наоборот, эти потери лишь подтверждали уверенность Су Кьи, что у судьбы дрянной характер. Такова данность, с которой нужно считаться, если любишь жизнь. А Су Кьи любила. По-настоящему. Слыша слова «предначертано свыше», она громко хохотала. Счастье может поселиться везде, и плевать ему на «предначертания». Правда, говорить такое вслух Су Кьи все же не решалась, но родня и соседи и так знали о ее убеждениях. Неудивительно, что в ее лице Тин Вин обрел первого друга.

Она давно приглядывалась к этому ребенку. Первое, что привлекло ее внимание: мальчик казался гораздо светлее родителей. Кожа маленького Тина была светло-коричневой, цвета опавшей сосновой хвои или эвкалиптовых листьев. На глазах у Су Кьи малыш превратился в высокого, долговязого мальчишку. Но соседку удивляло не это, а необычайная застенчивость Тина. Он не был ни больным, ни слабым, однако Су Кьи никогда не видела его играющим с другими детьми.

Однажды она шла в город и в лесу встретила Тина Вина. Мальчик сидел под сосной и сосредоточенно наблюдал за маленькой зеленой гусеницей, ползущей у него по руке.

— Тин Вин, что ты тут делаешь? — спросила Су Кьи.

— Играю, — не поднимая головы, ответил он.

— А почему один?

— Я не один.

— Где же твои друзья?

— Вокруг. Разве ты их не видишь?

Су Кьи оглянулась по сторонам, но никого не заметила.

— Ты пошутил? — спросила она.

— Нет. Жуки, гусеницы и бабочки — это мои друзья. А еще деревья. Это — лучшие друзья.

— Деревья? — удивилась Су Кьи.

— Да. Они никогда не убегают. Всегда на месте и рассказывают разные истории. А у тебя есть друзья?

— Конечно, — соврала Су Кьи и для убедительности добавила: — Моя сестра.

— Я не про таких спрашиваю. А про настоящих.

— Если настоящими ты называешь деревья и жуков, то таких у меня нет.

Тин Вин поднял голову, и его взгляд испугал Су Кьи. Может, раньше она не слишком всматривалась в его лицо? Или это лесной свет так изменил черты лица Тина? Су Кьи показалось, что она смотрит на лик каменной статуи, прекрасной, но совершенно безжизненной. Потом их глаза встретились. У Тина Вина был серьезный, совсем недетский взгляд. И тогда Су Кьи снова испугалась. Она почувствовала: этот ребенок не по годам много знает о жизни. Каменное лицо тронула грустная, нежная улыбка. Су Кьи не видела таких и у взрослых, не говоря уже о детях. Улыбка Тина Вина потрясла ее и несколько дней подряд не отпускала. Она являлась Су Кьи во сне и оставалась с ней после пробуждения.

— А правда, что гусеницы превращаются в бабочек? — вдруг спросил мальчик.

— Да.

— Тогда в кого превращаемся мы?

Она задумалась, затем честно сказала:

— Не знаю.

Тин Вин умолк. Су Кьи, немного постояв, собралась идти дальше, когда он ошеломил ее новым вопросом:

— А ты видела, как животные плачут?

— Нет.

— А как плачут деревья и цветы?

— Тоже нет, — сказала Су Кьи.

— Я видел. Они плачут без слез.

— А откуда ты узнал, что они плачут?

— У них был печальный вид. Если присмотришься, сама увидишь. — Он встал и показал Су Кьи гусеницу на своей руке. — Как по-твоему, она плачет?

Су Кьи присмотрелась.

— Нет, — наконец решила она.

— Правильно. Но ты это угадала.

— Откуда ты знаешь? — изумилась Су Кьи.

Мальчик снова улыбнулся и промолчал, как будто ответ был слишком очевиден.

Все дни и недели Су Кьи заботливо ухаживала за Тином Вином, и он начал поправляться. Прошел месяц. От Мья Мья не было вестей. Поначалу Су Кьи думала, что та отправилась в Рангун искать помощи у богатого родственника мужа. Теперь же не знала, что и думать. Сестра Су Кьи уже несколько раз намекала на тесноту в доме. Кончилось тем, что Су Кьи вместе с Тином перебралась в его хижину. Пока Мья Мья не вернется, она будет поддерживать порядок в богатом доме. Тин Вин не возражал. Он все больше уходил в свой внутренний мир, и даже Су Кьи, с ее задором и жизнелюбием, не могла туда проникнуть. Настроение мальчика постоянно менялось, иногда ежечасно. Бывало, он целыми днями безмолвствовал, играя в саду, или уходил в ближайший лес. Даже за ужином сидел понурившись. Су Кьи пыталась его разговорить, спрашивала, в какие игры он сегодня играл. Тогда он поднимал голову и молча смотрел на нее, будто не понимал языка.

Ночью все менялось. Тин крепко прижимался к полному, мягкому телу Су Кьи, сворачиваясь калачиком. Иногда он обнимал ее за шею так крепко, что она невольно просыпалась.

Порой Тин Вин становился общительным. Тогда он звал Су Кьи с собой в сад или в лес и рассказывал обо всем, что поведали друзья-деревья, или же приносил ей удивительных жуков, улиток и на редкость красивых бабочек. Крылатые красавицы не боялись его и послушно сидели на ладони, взмывая вверх, едва он поднимал руку.

Перед сном мальчик просил Су Кьи рассказать какую-нибудь историю, которую слушал очень внимательно, а в конце говорил:

— Спой мне другую.

— Но я ведь не пою, а говорю, — улыбаясь, возражала Су Кьи.

— Нет, поешь, — настаивал Тин Вин. — Это звучит как песня. Спой еще одну.

И Су Кьи «пела» ему историю за историей, пока он не засыпал.

Почему он называл ее бесхитростные истории песнями? Су Кьи часто думала об этом. Должно быть, в таком виде они проникали в особый, закрытый для других мир Тина Вина. Мир, к которому нужно относиться с осторожностью и уважением. Что происходило в нем? Жизненные невзгоды и людское непонимание научили Су Кьи уважительно относиться к чужим тайнам и ничего не выпытывать. Но у отстраненности была и опасная сторона. Су Кьи видела тех, кто стал узником собственных страданий, построив из них неприступную крепость. Некоторые проводили в таких цитаделях всю жизнь. Она надеялась, что Тин Вин усвоит урок, который когда-то заучила и она. Время — лучший лекарь, но не каждую душевную рану оно способно исцелить. Время может лишь уменьшить боль, сделав ее переносимой.