Ее звали Грейс. Вернее, Грейс Мэри Гудфилд. Она была дипломированной медсестрой, работала вот уже двадцать шесть лет и о пенсии пока не думала. Вся ее родня жила в Луизиане, и она каждый год проводила там отпуск.

— Бывали там?

— Нет, еще нет, — признался Чарли в первый день их знакомства.

Жила она в Уильямсбурге, в квартире на втором этаже добротного старого дома: хорошее место, отличные соседи и снизу, и сверху.

— Для меня места хватает, — говорила она. — Дети давно разъехались, муж давно умер.

Как и многие другие, она не должна была работать 11 сентября. На той неделе у нее были в основном ночные смены, а утром она собиралась поменять летние занавески на тяжелые зимние, потому что осень была уже совсем близко. Но еще до того как башни рухнули, она, как и многие другие, поспешила на работу, ожидая потока пациентов из числа тех, что спаслись с верхних этажей. Но как нам уже известно, таких в тот день не было.

В реанимации ее помощь не потребовалась, поэтому, заглянув в свой кабинет в отделении интенсивной терапии, она прошла по палатам, чтобы подбодрить больных, угостить их печеньем, улыбнуться, потому что Грейс была лучшей старшей смены, знала своих работников и знала своих больных. Всех, кроме одного новенького, который был без сознания. Его никто не знал.

Она называла его Билл в честь своего давнего бойфренда, любившего поспать, и часто сидела с ним, когда к другим больным приходили посетители, держала его за руку, рассказывала о своей жизни и о том, что приготовила вчера на ужин. Она пыталась отыскать его на сайтах, где люди писали о пропавших родных и близких, но безрезультатно, потому что в те дни пропавшие исчислялись тысячами. Полиция тоже пыталась помочь, но они ничего не могли сделать, а кроме того, все их силы требовались для борьбы с тем кошмаром, который творился снаружи, за безопасными стенами больницы.

Она внимательно изучила его одежду: жалкие пожитки, запертые в шкафчике, но они ничего не рассказали ей о его жизни. Эта полная анонимность пугала ее. Она боялась, что он умрет и никто об этом так и не узнает: ни его родители, ни друзья. «Я к тебе вернусь», — обещала она ему каждый раз, когда после тяжелой смены уходила домой.

Она приносила разные ароматы и масла, совала ему под нос, надеясь, что какой-нибудь запах пробудит память. Она давала ему нюхать лаванду и розу, ладан и кофе, и свои новые духи — «Шанель № 5», — которые Лиз из реанимации привезла ей из Парижа. Она просила четырех других пациентов как можно больше разговаривать с ним, когда у них есть силы, и скоро палата интенсивной терапии стала напоминать старый бар с его шумными разговорами о войне, сексе и бейсбо ле. Иногда она приносила плеер с музыкой и осторожно держала наушник у его уха. Она считала, что ему немного за тридцать, и прикинула, какие песни он мог любить в своей жизни. Она включала ему Боуи, «Блонди» и Стиви Уандера, а все записи брала у своего соседа сверху.

Почти три недели спустя к ней вбежала сестра Янис и крикнула, что Билли проснулся. Грейс позвала врача и сама поспешила в палату. Когда она вошла, он махал руками и в панике пытался вытащить изо рта дыхательную трубку.

— Все хорошо, — сказала она. — Все хорошо, — и погладила его по голове.

Он попытался сесть в кровати и попросил воды. Она велела ему пить маленькими глотками и не разговаривать. Его глаза испуганно метались по палате.

— С возвращением, сынок, — сказал Джерри, чья койка была у двери.

Когда он немного окреп, пришел полицейский.

— Как вас зовут? — спросил он.

— Я не знаю.

— Откуда вы?

— Я не знаю.

— Где вы живете?

— Я не знаю.

— С кем из ваших родных мы можем связаться?

— Не знаю, — сказал он и повернулся лицом к стене.

С каждым новым днем он чувствовал себя все лучше. Он хорошо ел, постепенно начал ходить, но по-прежнему ничего не помнил. Он знал о башнях-близнецах как об архитектурном объекте, но не как о месте, где он бывал, назначал встречи, где работали люди, которых он больше не увидит. Из интенсивной терапии его перевели в отдельную палату. Полицейский больше не появлялся. Грейс присматривала за ним, старалась навещать каждый день, приносила цветы и называла Биллом; он не возражал. Они обсуждали газетные статьи и смотрели фильмы. Он посмотрел фильм с актрисой Нэнси Портман, и она ему понравилась; наверное, он бы очень обрадовался, если бы в тот момент узнал, что она — его тетка, но, конечно же, он этого не помнил. У него совсем не осталось прошлого, он был заперт в настоящем.

Ему становилось все лучше, и Грейс понимала, что в конце концов его переведут в бесплатную психбольницу, где он застрянет навсегда, если к нему не вернется память.

Он стоял у окна, глядел в пустоту и напевал мелодию, которую вчера услышал по телевизору. Когда она вошла, он обернулся и улыбнулся.

— Не помнишь, как ты потерял зуб? — спросила она.

Он покачал головой.

— Может, в драке.

— Ты не похож на драчуна. Ты слишком нежный.

Как-то ночью, пока он спал, Грейс потихоньку подошла к его шкафчику и еще раз достала одежду. Другого ключа у нее все равно не было. Она взяла в руки футболку и на этот раз разглядела на ней полустершийся силуэт какой-то женщины и едва видимые слова «Шесть Джуди», а под ними текст помельче: «Пой все, что слышишь».

Вот и все.

Она впечатала в строку поиска слова «Шесть Джуди» и нажала кнопку. Подождала. На первой странице ничего интересного. Она глотнула кофе. Он совсем остыл. Она встала и потянулась.

Открыла вторую страницу.

Попадание номер девятнадцать:

Было уже поздно, слишком поздно, но она все-таки позвонила. Ответил мужчина. Не сердитый, а просто усталый. Она спросила, не пропал ли кто-нибудь из их хора. Один пропал, ответил он. Похоже, он нашелся, сказала она.

— У него не хватает переднего зуба.