Книга: Смешная девчонка
Назад: «Дом комедии»
Дальше: Второй сезон

Первый сезон

7
Клайв Ричардсон пошел в актеры для того, чтобы проложить себе легкий путь к сердцам красивых девушек. Он взвесил свои возможности еще до того, как ввязался в игру, и ни разу не пожалел: симпатичные мордашки встречались ему буквально на каждом шагу. Началось все с ЛАМДИ – Лондонской академии музыкально-драматического искусства, где он впервые четко осознал, что актрисы внешностью превосходят всех прочих; поступи он в педагогический или в медицинский – там среди сокурсниц кое-как удалось бы выбрать одну из двадцати. В академии же он хотел переспать с каждой. А дальше – и на Би-би-си, и в репертуарных театрах – его ждали сотни возможностей.
Уйдя в свободное плаванье, Клайв обнаружил, что может рассчитывать не только на красоток-актрис. Миловидные представительницы других профессий тоже любили актеров. Некоторые стремились найти ходы в индустрию развлечений – и, по мнению Клайва, он был проводником не хуже прочих, – но в большинстве случаев девушки надеялись исключительно на знаковые отношения. Актеры, как известно, выбирают для себя наиболее привлекательных; стоило Клайву положить глаз на какую-нибудь милашку, как у той возникало ощущение собственной значимости: он выбрал не кого-нибудь, а меня! Здорово-то как устроено. Актерская профессия напоминала беспроигрышный тотализатор.
Впрочем, амплуа комедийного актера таило в себе подводные камни: если всю жизнь только и делать, что смешить публику (в особенности всякими дурачествами), то беспроигрышная система может рухнуть. Не всем красивым девушкам нравятся комики. Естественно, Ричард Бёртон, Том Кортни и Питер О’Тул относились к разряду кинозвезд, что обеспечивало им преимущества совершенно другого порядка: Клайв пока еще не уложил в постель такую, как Элизабет Тейлор. Но разве люди рождаются кинозвездами? Или кинозвезды становятся кинозвездами, отказываясь играть капитана Смайта? Единственным комедиантом, дававшим ему пищу для размышлений, был Питер Селлерс, который недавно женился на Бритт Экланд и, как поговаривали, крутил интрижку с Софи Лорен. Ради женщин уровня Экланд/Лорен Клайв согласился бы до конца своих дней блажить дурацким голосом, но Селлерс в «Докторе Стрейнджлаве» вещал на разные голоса с большого экрана, а не из радиоточек, где гнездился «Нелепый отряд». Другое дело – «Женаты и счастливы?»: это уже была телевизионная постановка, но персонаж Клайва не давал ему ощутимых преимуществ.
Софи представляла собой интересный пробный вариант. Она, правда, больше смахивала на Сабрину, чем на Софи Лорен, – Софи Лорен как-никак итальянская кинозвезда, а не королева красоты из Блэкпула, – но по-своему была чудо как хороша. При первой встрече ему померещился микроскопический проблеск непонятного чувства, но теперь она буквально растоптала его как партнера в «Доме комедии», а вскоре после этого Клайв узнал о смене названия.

 

Клайв еще не установил у себя в квартире телефон и даже не проникся такой необходимостью. По крайней мере, родители не донимали его звонками, равно как и девушки, которые не в полной мере отвечали его вкусам. Жил он неподалеку от Уоррен-стрит, и для того, чтобы с ним связаться, достаточно было оставить сообщение у бармена Дейви в «Трех коронах» на Тотнем-Корт-роуд. Дейви ничуть не возражал. Записывая все, что требовалось передать Клайву, а подчас даже принимая для него сценарии, он окружал свое рабочее место гламурным ореолом. Клайв заметил разницу через несколько месяцев регулярного посещения «Трех корон», прежде не пользовавшихся славой шикарного заведения.
Дейви, который перед концом войны подался в Лондон из Глазго, чтобы разорвать порочный круг преступлений и наказаний, жаждал увидеть Клайва в каком-нибудь ковбойском сериале – таком, например, как его любимые «Виргинцы» и «Сыромятная плеть». Клайв устал объяснять, что актер из Гепмшира, особенно подвизающийся главным образом на радио, имеет крайне мало шансов получить роль в одном из этих сериалов. Дейви пропускал его объяснения мимо ушей. В глазах бармена почетный клиент неизменно представал ковбоем. Клайва так и тянуло посоветовать Дейви сходить к окулисту.
В обеденный час, после записи скетча для «Дома комедии», Клайв заглянул в «Три короны» и застал Дейви в состоянии крайнего возбуждения.
– Монти звонил, – выпалил он. (Агент Клайва, Монти, объявлялся, по правде говоря, нечасто.) – Как думаешь, может, это – Главный Шанс?
– Возможно, Дейви.
– Перезвони ему прямо отсюда, – предложил Дейви, и это указывало как на степень его взволнованности, так и на участие в карьере Клайва.
В салон-баре не было ни души, поэтому Клайв позволил себе зайти за стойку и набрать номер Монти; тем временем Дейви налил ему полпинты биттера.
– Ну, какие опять проблемы?
Монти подвизался в агентском бизнесе с середины двадцатых годов; знавал ли он лучшие времена или еще до них не дожил – так и осталось загадкой. Клайва он приметил на Эдинбургском фестивале – в студенческом спектакле «Длинный и короткий и высокий», где Клайв, по общему мнению, вполне сносно сыграл рядового Смита. После спектакля все стали обхаживать несносного Лоренса Харриса, который урвал для себя роль Бэмфорта, пока другие хлопали ушами; с такой-то ролью каждый дурак оказался бы на коне. Когда Монти в баре подсел к исполнителю роли рядового Смита и поинтересовался, представляет ли кто-нибудь его интересы, Клайв спросил, почему агент, в отличие от всех, не охотится за Харрисом. Естественно, он хотел услышать, что опытный человек всегда зрит в корень, умеет разглядеть настоящий талант и не ведется на внешние эффекты, даже самые броские. Но вместо этого Монти сказал, что охотиться ему не по возрасту – затопчут; а он, по его собственному выражению, «давно понял: остатки сладки». Почему-то Клайв тогда не сообразил, что у Монти просто не осталось пороху.
– Так уж сразу и проблемы.
Клайв не реагировал. Он давно убедился, что агента больше всего бесит молчание.
– Ставку можно еще и повысить, – сказал в конце концов Монти.
– Деньги, стало быть, не фонтан.
– Деньги обычные би-би-сишные. Но даже из Би-би-си можно попробовать и побольше выбить.
Клайв снова умолк. Какие еще проблемы могут всплыть, кроме денежных? Он хотел ясности.
– И уж конечно, постараюсь избавиться от скобок, – не выдержал наконец Монти.
– Что за скобки?
– В названии.
– Какие, к черту, скобки?
– Ох. Виноват. «Барбара… и Джим».
– В упор не вижу, где там скобки.
– Ну, это… «и Джим» – в скобках.
– То есть сериал теперь называется «Барбара», скобка «и Джим»?
– Скобка.
– Что-что?
– После «и Джим». Скобки закрываются.
– К чему ты клонишь – моего героя взяли в скобки?
– Чисто для юмора. Чтобы показать, кто в этом шоу хозяйка.
– Так-так, понятно, – сказал Клайв.
– Мне запретили тебе говорить. Но это не по-людски.
– И как я должен был узнать?
– Из программки. Ты ведь не против, а?
– Еще как против, черт побери.
– Там всего-то шестнадцать эпизодов.
– Тем хуже.
Клайву еще не доводилось слышать, чтобы новый сериал запускали сразу на шестнадцать эпизодов. Обычно бывало шесть, изредка двенадцать, но шестнадцать – никогда. Руководство, мигом полюбившее Софи, полагало, что ее точно так же полюбит вся страна. Потому-то имя его персонажа и взяли в скобки.
– Эти поганые скобки нужно убрать.
– То есть?
– Скобки вокруг имени Джима, ясно тебе? Чтоб я их не видел.
– Господи, – вздохнул Монти. – Я ведь только финансы твои блюду. Могу, когда потребуется, и кулаком стукнуть. А знаки препинания – не по моей части.
– Сделай одолжение, разберись с этим вопросом.
На другой день Монти сообщил, что ставку Клайву поднимут, но скобки останутся на месте.
– Значит, скажи им «спасибо, до свидания».
– Шутишь, парень? Тебе, полубезработному, светит шестнадцать тридцатиминутных эпизодов телеэфира. Твое имя прогремит на всю страну.
– Прогремит, видимо, ее имя. А мой интерес в чем? До конца жизни рассказывать, что «и Джим» в скобках – это я? Погоди… Как точно будет называться скетч в «Доме комедии»?
– «Барбара (и Джим)».
– А почему не «Женаты и счастливы?», со знаком вопроса?
– В пилоте вы же еще не супруги. Вот и решили, что старое название не годится.
– Вот, значит, как. Уроды. Решили, даже не посоветовавшись со мной?
Монти хмыкнул:
– Да уж, объехали тебя на кривой козе.
– Ты прав. С меня хватит. Я на это не подписываюсь. Найди мне другую работу, Монти.
На следующий день Монти вновь оставил сообщение для Клайва: роль Джима предложили его заклятому врагу, Лоренсу Харрису. Клайв не сомневался, что Харрис откажется – из-за скобок. Если, конечно, скобки волшебным образом не исчезнут по велению такого, как Харрис. А этого следовало ожидать.
– Ну что ж, если Лоренс Харрис заинтересован…
Чтоб им всем провалиться.

 

Волею судьбы на эти выходные у него оказалась запланирована поездка к родителям в Истли. Это мероприятие – воскресное застолье в родительском доме – всякий раз выбивало его из колеи по двум причинам. Во-первых, в связи с его профессиональной деятельностью. Родители в принципе не осуждали выбор сына. Отец Клайва, стоматолог, не разделял огульного мещанского порицания богемной жизни; Клайв давно перебесился, но остался на бобах. Греби он деньги лопатой, отцу было бы плевать, чем тешит себя его сын, как одевается, что пьет и с кем спит. «Актеришка погорелого театра», – в полный голос повторял отец.
Во-вторых, поездки домой вызывали у Клайва хандру из-за неотвязного и необъяснимого присутствия его бывшей невесты Кэти. Когда обоим было по восемнадцать лет и Клайв учился на первом курсе ЛАМДИ, они с Кэти обручились; для чего – Клайв уже не помнил, но этот поступок был каким-то боком связан с сексом. Помолвку он вскоре разорвал (видимо, сразу после того, как добился желаемого), но это никак не повлияло на положение Кэти в семье Ричардсон. По наблюдениям Клайва, все воскресенья Кэти проводила в доме его родителей: оставшись не у дел, она, незлобивая и занудливая, ухитрилась превратиться в невестку. Клайв уже начал опасаться, что обречен до скончания века ежемесячно садиться за воскресный обед вместе с маминой невесткой.
Он совершил ошибку, поведав родителям, что будет сниматься в скетче для «Дома комедии», а затем наверняка получит роль в сериале. Как только на столе появилась жирная баранина с водянистой капустой, отец задал ему вопрос:
– Что новенького на Би-би-си?
– Да так… Я ожидал большего.
Кэти с матерью Клайва изобразили сочувствие. Отец фыркнул.
– Кто бы сомневался, – сказал он. – Что там стряслось?
Клайв на миг задумался, не сказать ли отцу правду: что он отказался от главной роли из-за неприемлемых знаков препинания в названии сериала.
– Просто я рассчитывал на другое и потому сказал «нет».
– Сказал «нет», когда тебе подвернулась работа?
– Не придирайся, – вступилась за сына мать. – Он постоянно ищет работу.
– И нашел, правда ведь? Чтобы тут же отказаться?
– Как я понимаю, дело обстояло не совсем так, – сказала мать.
Подчас Клайв сам не мог решить, кто раздражает его сильнее: отец или мать. Слепое материнское обожание угнетало сына не меньше, чем отцовские издевки, – родители до сих пор держали его за младенца. Вопреки здравому смыслу, он ополчился на мать:
– Что ты понимаешь? Дело обстояло именно так. Мы снимали скетч для «Дома комедии», все прошло гладко, меня пригласили в сериал из шестнадцати эпизодов, но я отказался.
– Пой, пташечка, пой, – вставил отец.
Клайв застонал:
– Я думал, ты-то мне веришь! А ты еще намекаешь, что я бездельник? Я всегда полагался на твое понимание!
– Ты недоговаривал. А сейчас изложил всю историю целиком – и поверить в нее трудно.
– Это почему же?
– Никто тебе не предложит шестнадцать эпизодов на телевидении.
– Только что предложили!
– А ты отказался. И дальше что?
– Вероятно, уеду в Штаты.
– Ой, Клайв, – пискнула Кэти. – В Америку?
Можно было подумать, воображаемые планы Клайва пробили трагическую брешь в их воображаемых отношениях.
– Да, – сказал он.
Опустив нож и вилку, отец потер руки.
– Что? – насторожился Клайв.
– Хочу послушать.
– Неужели?
– Предвкушаю завлекательные враки.
– Боже мой, папа. Ты просто монстр.
Он лихорадочно пытался сочинить какую-нибудь байку, которая не вызвала бы отцовских насмешек.
– Мне поступило предложение от создателей «Виргинцев».
– «Виргинцы», – без выражения повторил отец. – Это же ковбойский сериал.
– Вот-вот, – подтвердил Клайв. – Роль небольшая, но перспективная.
– А известно ли этим людям, как ты завопил, когда в Норфолке к тебе приблизилась лошадь?
– Конечно. Я им рассказал. Но их это не остановило.
– «Виргинцы»! – Отец изобразил, будто утирает салфеткой слезы радости. – Ты, стало быть, вот-вот нас покинешь?
– Ой, Клайв, – заныла Кэти.
– Если не приму другое предложение, – добавил Клайв.
– Какое еще другое?
– Да все тот же юмористический сериал на Би-би-си.
– Ага, будешь и дальше делать вид, что не выдумал? – сказал отец.
У Клайва было сильное искушение махнуть в Америку и вымолить себе роль ковбоя – да хоть коровы, – чтобы только посрамить отца. Но он вовремя сообразил, что это можно сделать куда проще, да еще немного подзаработать.
На следующий день он поручил Монти связаться с Деннисом. Скобки остались на месте, ставка опять понизилась, но роль Клайву вернули.

 

Свое первое в жизни интервью Софи дала новому журналу под названием «Краш». Журналистка попросила разрешения прийти к Софи домой, но поскольку та все еще делила квартиру с Марджори, Брайан отверг эту идею и порекомендовал назначить интервью у него в агентстве.
Ради такого случая Софи купила мини-юбку, самую коротенькую, какую только смогла найти, а к ней новые туфли; увидев ее в таком наряде, Брайан поцокал языком и, как будто в ответ на непристойное предложение, напомнил, что женат.
Когда пришла журналистка Диана, Брайан проводил их обеих в отдельный кабинет, превращенный в чулан для хранения сломанной мебели и старых счетов; девушкам пришлось тесниться на пыльном буром диване. С первых же минут вниманием Софи завладела толстая папка с надписью «Артур Аски 1935–1937».
– Тебя всегда сюда загоняют? – спросила Диана.
Она была похожа на телеведущую канала поп-музыки: распущенные темные волосы, белые сапожки, плоская грудь. Фигурой журналистка смахивала на двенадцатилетнюю двоюродную сестренку Софи.
– Зачем меня сюда загонять? – удивилась Софи.
– На интервью.
– А. Нет. У меня это первый опыт.
– Надо же, – удивилась Диана. – Ну ничего, больно не будет. Ты когда-нибудь держала в руках «Краш»? Это издание для девушек. Мы хотим узнать, как ты одеваешься, кто твой парень и что ты для него готовишь.
Диана свела глаза к переносице, показывая свое отношение к журналу «Краш». Софи рассмеялась:
– Тебя достала эта работа?
– Нет, что ты, – ответила Диана. – У нас не соскучишься. Я встречаюсь с поп-музыкантами, с телезвездами. Вроде тебя. Модные фирмы нам шмотки присылают. Ну, это, конечно, занятие не на всю жизнь.
– А что ты планируешь на всю жизнь?
– Планирую и дальше писать, но не эту ерундистику. Мне бы хотелось заняться тем, что делают Тони и Билл.
Софи удивилась, что журналистка знает их по именам. Обычно никому и дела не было, откуда берутся тексты радио– и телепередач.
– Думаешь, у тебя получится? – спросила она.
– Думаешь, меня там ждут? Смешной девчонке туда пробиться тяжело.
– Надо просто попробовать что-нибудь написать, – ответила Софи.
– Ладно, об этом потом, – сказала Диана. – Когда ты так говоришь… мне уже начинает казаться, что я слишком размечталась. Ближе к делу. Ответь на мои убогие вопросы. Одежда, парень, готовка.
– Ох, – вырвалось у Софи. – Вообще-то, я не готовлю и парня у меня нет. Какую-никакую одежду, правда, ношу.
– Почему же у тебя нет парня? – спросила Диана.
– Был когда-то, еще в Блэкпуле, но перед моим отъездом мы разбежались, и вот… короче, я еще не успела ни с кем познакомиться.
– Удивительно, что тебе нужно этим озабочиваться.
– А как можно общаться с парнем, даже не познакомившись?
– Я думала, парни, увидев на экране такую девушку, сами обрывают тебе телефон.
– Это затруднительно: телефона у меня нет.
– Как же так?
Софи не имела ни малейшего желания откровенничать с журналом «Краш» насчет конуры в Эрлс-Корте и соседства Марджори.
– Я только что переехала – еще не успела получить новый номер.
– Фантастика! – восхитилась Диана. – Все произошло так стремительно. А куда ты переехала?
– Это секрет.
– Назови хотя бы район. Никто не собирается раскрывать твой точный адрес.
– Кенсингтон. Неподалеку от «Дерри энд Томс», – ответила Софи.
– Ты ведь там работала, да?
– Откуда ты знаешь?
– От пресс-службы Би-би-си. Стояла за прилавком в отделе косметики. У меня все записано. Никому не известная, пришла с улицы, на прослушивании сразила всех, получила работу. Бесподобная история. Где ты бываешь в свободное время?
Интервью надо брать у тех, кто чего-то добился, подумала Софи, а не у меня. Ну, приехала в Лондон, поработала в универмаге, послушала, как храпит Марджори, а затем получила роль. Телевизор, правда, не смотрела по причине его отсутствия.
– Бываю в клубе «Городская легенда», – ответила Софи.
Вот и все. На этом ее лондонская эпопея была исчерпана.
– Замечательно, – сказала Диана. – Чудненько. Ты в восторге от этого сериала?
– В полном восторге.
– Замечательно, – повторила, вставая, Диана.
– И все?
– Этого предостаточно. Парня нет, телефона нет, новая квартира, известный клуб… Остается только расписать нашу личную встречу. А если ты еще назовешь своего любимого «битла», моя редакторша просто лопнет от счастья, – мрачно заключила Диана.
Софи рассмеялась. Диана вызывала у нее симпатию.
– Джордж.
– Он прочтет – и тут же пригласит тебя на свидание.
Софи залилась румянцем.
– Даже не знаю…
– Не пригласит, – отрезала Диана. – Это я так, для юмора.
– Давай организуем другое интервью, – предложила Софи. – Когда… когда у меня что-нибудь изменится.
– Смотря как раскрутится сериал, – ответила Диана.
Она не ехидничала. Просто не хотела связывать себя обещаниями. Софи даже не подумала, что первое интервью может оказаться последним. Оставалось только сожалеть, что она не получила особого удовольствия и заранее не продумала ответы.

 

Тони и Билл уже не работали над сценариями в кофейне. Теперь у них был офис – съемная комнатушка над обувным магазином на Грейт-Портленд-стрит, за углом от метро. В первый же день они вдвоем отправились за покупками на Оксфорд-стрит, где приобрели два письменных стола, два рабочих кресла, торшер, проигрыватель, кое-какие пластинки, чайник и запас чайных пакетиков. В универмаге «Джон Льюис» у них вышел спор насчет дорогого дивана. Биллу хотелось, чтобы во время трудового дня у него была возможность прилечь и поплевать в потолок. Но Тони счел, что диван будет потворствовать безделью и сонливости, а потому отказался участвовать в приобретении предмета мебели, который лишь грозил привести к снижению заработков. Тогда Билл сказал, что купит диван на свои кровные, но будет следить, чтобы Тони на него даже не садился. Флаг тебе в руки, ответил Тони, пообещав, что его задница никогда не коснется этого дивана. А потом выяснилось, что срок доставки – три месяца, и Билл махнул рукой, но неприятный осадок остался. Раньше они никогда не ссорились, а теперь их не покидало такое чувство, будто раньше вообще все было проще. А теперь они заполучили договор на шестнадцать серий, повышенную ставку, офис, чайник… И этим связали себя по рукам и ногам.
Чем заполнить восемь часов эфира, Тони и Билл представляли слабо. Да что там восемь часов – хотя бы первый получасовой эпизод. В новом офисе сценаристы устроились с блокнотами на коленях в новых креслах и грызли карандаши.
– Итак, – заговорил через некоторое время Тони. – Барбара и Джим – супружеская чета.
Это подразумевалось само собой. Барбара и Джим поженились в промежутке между показанным в «Доме комедии» скетчем и первым эпизодом будущего ситкома. В самом начале следовало предусмотреть десять секунд на то, чтобы Джим переступил через порог, неся на руках Барбару, и уронил ее.
– Так и запишем? – уточнил Билл.
– Я к чему веду… Здесь требуется нечто этакое, супружеское. Наряду со смелыми, искрометными, остроумными и достаточно серьезными наблюдениями над Англией и классовым обществом.
– Может, вернемся к Гамболам? Прически, подгоревшая стряпня?
– Ни в коем случае!
– А чем может заниматься супружеская пара, чтобы это выглядело смелым, искрометным, остроумным и серьезным? Чем, например, занимаетесь вы с Джун?
– При чем тут мы с Джун?
– Ну как же: вы супруги, а ты, тем более, сидишь передо мной.
– Мы – не Барбара и Джим.
– Принято, – хохотнул Билл.
– Ты не понял, – сказал Тони.
– Вот как? – удивился Билл. – Интересно.
– Пойми, мы с ней не антиподы. Джун работает на Би-би-си, у нас общие интересы, мы… Ладно, не важно.
– Но в остальном-то у вас как, регулярно?
– А вот это не твое дело.
– Ты не можешь меня упрекать за простое человеческое любопытство.
– Могу и буду.
В остальном у них с Джун, как и следовало ожидать, был полный облом – вернее, два облома (если уж быть точным) с промежутком в несколько месяцев. Тони вообще ничего не понял и даже подозревал, что это не в счет. Более того, он не знал, может ли по-прежнему считаться девственником и может ли считаться девственницей Джун – или она лишилась невинности до брака. Эти вопросы у них никогда не обсуждались, хотя Джун после второго облома всплакнула.
– Лучше бы Джим был геем, – сказал Билл.
– Еще чего, – ответил Тони. – Тогда бы мы с тобой не получили этот заказ.
– Идея шикарная: женатый гомосексуал.
– Билл, – оборвал его Тони, – не будем тратить время на идеи, которые грозят нам пожизненным отстранением от работы.
– Но публика интересуется различными аспектами… сам понимаешь. Слегка нетрадиционных отношений.
– А тебе не кажется, что публика интересуется всеми без исключения аспектами интимных отношений? Ни тебе посмотреть, ни послушать…
У Билла загорелись глаза:
– Тогда вперед!
– Ну наконец-то, – вздохнул Тони. – Приступаем к первой серии?
– Самое время запустить пробный шар, – сказал Билл. – Итак, до брака у наших супругов ничего не было.
– Ты считаешь, у них ничего не было?
– Видимо, так… Ну, не все этапы. Уж очень стремительно они поженились.
– Разве? Откуда нам это известно?
Билл пожал плечами:
– «Дом комедии» показывали совсем недавно.
– Ну, тогда ладно, – засмеялся Тони. – Поженились они стремительно. И дальше что?
– Допустим, у них ничего не получается.
– Вообще никогда?
– Пару недель. Ну, месяц или поболее. Из-за каких-нибудь проблем.
Тони поморщился:
– Какие у них могут быть проблемы?
– Не медицинские, разумеется. Психологические.
– Только если у Джима, – сказал Тони.
– Почему это?
– Потому что женские персонажи, которые не хотят секса, уже навязли в зубах.
– Допустим, она хочет, но не может, – подсказал Билл.
– По какой причине?
– Разные бывают состояния.
– Это уже медицинские проблемы.
– Нет, психологические. Когда человек по ночам замыкается на все замки. Как банковское хранилище.
– Ты, я вижу, здорово подкован.
– На самом деле, нет. Но готов поспорить, такие случаи бывают.
– Пусть так, но мне писать об этом не в дугу. А тебе?
– Мне тоже. Итак, всему виной он.
– Естественно, он. Стандартно.
– По какому стандартному пути мы пойдем? Их как минимум два.
– Ну… Да. Легче, когда вообще ничего не происходит.
– Что значит «легче»?
– Легче получить «добро» у Тома Слоуна. Я уверен: второй путь ему не понравится. Немного сомнительный.
– Ладно. У них ничего не происходит. Хорошо. А почему?
– Ему страшно.
– Пожалуй. И главное – это вполне оправдывает скобки.
– Бедняга Клайв, – сказал Тони.
А сам подумал: бедняга Тони.

 

Тони любил свою жену, но после двух неудач боялся ложиться с ней в постель. Он высиживал перед телевизором вплоть до государственного гимна и надеялся, что Джун заснет над очередным сценарием или над стопкой поступивших самотеком рассказов; это давало ему возможность тихонько скользнуть под одеяло, не потревожив ее сон. Они пришли к негласной договоренности, что ложиться спать в одно и то же время не обязательно, а тему разговора можно менять сколь угодно резко. Джун решила, что сумела вникнуть в проблемы мужа, и намекнула о своей готовности к ним приспособиться. Ее изумлению не было бы границ, узнай она, что дело совсем запущено: Тони сам не мог разобраться в природе своей сексуальности. Его, несомненно, тянуло к Джун, причем и в том плане тоже. Но что с этим делать, он не представлял.
Почему-то у него пропало желание говорить о работе. Работа вдруг подступила слишком близко к дому.
– Но процесс идет? – спросила Джун.
Сидя перед телевизором, они ужинали бутербродами с сыром.
– Как-то так, да.
– Дашь почитать, когда у вас появится законченный отрывок?
Джун была его первой и лучшей читательницей. Все тексты Тони и Билла только выигрывали от ее внимания: она не терпела халтуры, понимала логику слов и поступков персонажей, видела нестыковки. Было бы чистейшим безумием не показать ей текст, от которого сейчас зависела вся его карьера.
– Стоит ли тебе всякий раз тратить время на наши опусы? У тебя горы сценариев.
– Я люблю ваши с Биллом опусы. К тому же ты – мой муж. А это первый эпизод вашего первого сериала. Расскажи, о чем там.
– Идея бредовая.
– Ладно, тогда не рассказывай.
– Даже так?
– Ты, наверное, хочешь сказать, что идея на первый взгляд кажется бредовой, но после прочтения мне откроется ее гениальность?
– Нет.
– Тогда остановимся на «даже так». Бредовые идеи крайне редко… В общем, из бредовых идей крайне редко вырастает что-нибудь путное. У кого возникла эта бредовая идея – у Билла?
– Да.
– Тогда пообещай завтра же сказать ему, что он – болван.
– Это вряд ли.
– Почему?
Тони вздохнул:
– Потому что идея – классная.
Опустив тарелку на журнальный столик, Джун встала и выключила телевизор.
– Я тебя не понимаю.
– Естественно, – сказал Тони. – Ничего удивительного.
– Может, прояснишь?
Он еще раз вздохнул.
– Все вертится вокруг секса.
– В самом деле?
– В самом деле.
– Вокруг их интимной жизни?
– Да.
– Тогда это блестящая идея, – сказала Джун.
– Блестящая, – подтвердил он.
– Если получится умно и забавно – в чем нет сомнения, – зрительский успех будет обеспечен. А сериал прославится как молодежный и современный.
– Прославится.
– У тебя нет желания работать над этой темой?
– Желание у меня есть.
– Тогда в чем же дело?
– Брачный союз Барбары и Джима не может считаться полноценным, так как у Джима возникают трудности.
– Ох.
– Это идея Билла.
– Кто бы сомневался…
– Здесь нет намека на нас с тобой, – выдавил он. – Просто у него мысль сама заработала в этом направлении, а я почувствовал, что своими протестами рискую открыть больше, чем нужно.
– Но в финале все недоразумения разрешатся?
– Да.
– В таком случае с удовольствием посмотрю ваш сериал, – сказала Джун.
Она встала, чмокнула Тони в макушку и включила ему телевизор.
8
В качестве режиссера-постановщика Деннису навязали Берта. Эта кандидатура не обсуждалась, и выбора, естественно, не было. Сейчас Берт появился у него в кабинете, размахивая копией приказа.
– Я знаю, ты невысокого мнения о моей работе в «Доме комедии», – начал он.
Деннис надеялся услышать «но», показывающее, что Берт готов учиться, прислушиваться, расти, однако продолжения не последовало. Очевидно, Берт рассчитывал, что его начнут разубеждать и подбадривать, но Деннис не видел в этом смысла. Его убило неприкрытое намерение режиссера поставить «Барбару (и Джима)» как заурядный ситком, какие годами сходили с конвейера Би-би-си. Деннис понимал, что возможности студийной съемки ограничены, но Берт усугублял положение своим занудством, неприятием импровизации, аллергией на любое сотрудничество.
– Ситком «Барбара (и Джим)» должен выделяться из общего ряда, – сказал Деннис. – От него должно веять молодостью и свежестью.
Берт засопел.
– Тебе прислали не того человека, – заявил он. – Посмотри на меня.
Деннис посмотрел – и увидел пожилого брюзгу.
– К субботнему вечеру с подготовкой надо закруглиться, – сказал Берт. – Остальное меня не интересует.
– А сама постановка? – спросил Деннис. – Она вас интересует?
– К субботнему вечеру надо закруглиться.
– Следовательно, ответ «да». Раз вам надо закруглиться с подготовкой не позднее чем к субботнему вечеру, значит и воскресная съемка должна интересовать.
Берт медленно заморгал и стал похож на рептилию.
– Я тут размышлял над заставкой и основной музыкальной темой, – сказал Деннис. – Мне хочется чего-то нового.
– Господи, – пробормотал Берт. – Начинается.
– Вы не хотите в это вникать?
– Нет, уволь.
– Значит, как я сделаю, так и будет хорошо?
– Нет. Конечно нет. В титрах ведь будет мое имя.
– Верно, – согласился Деннис. – Тогда как мы поступим?
– Ты организуешь заставку, музыкальную тему – и принесешь мне, – объяснил Берт. – А я отклоню.
Деннис хотел, чтобы музыка отражала различия в характерах персонажей, а потому заказал ее Рону Грейнеру, проверенному на «Мегрэ» и «Стептоу».
– Своя рука владыка, – сказал Грейнер, когда Деннис изложил ему свои пожелания. – Тебе же хуже будет.
– Почему? Я думаю, получится неплохо.
– Получится какофония.
Через неделю он прокрутил Деннису запись – получилась какофония. Тридцать секунд попсового припева, тридцать секунд современного джаза, тридцать секунд попсового припева и так далее. Ни дать ни взять драка двух кошек на ударной установке.
– Не уверен, что это была хорошая идея – так все перемешать, – сказал Грейнер.
Он не ругался, за что Деннис был ему благодарен. А если Грейнер ставил под сомнение его музыкальную компетенцию, это можно было понять.
– Какие будут предложения? – спросил Деннис.
– Могу найти поп-группу, которая исполнит джазовую композицию, могу найти джазового саксофониста, который сыграет песню «Битлз» или что-нибудь в этом духе.
Через пару дней Деннис получил главную тему. Рон Грейнер связался со студией «Декка» и попросил режиссера звукозаписи Шела Талми порекомендовать сессионного гитариста; Талми сказал, что у него на примете есть один паренек, зовут Джимми Пейдж. Под руководством Грейнера Пейдж в приблюзованной манере записал «Ну и что» Майлза Дэвиса; по мнению Денниса, получилось бесподобно.
– Ах, чтоб тебя, – огорчился Билл, прослушав запись.
– Что не так?
– У нас текст совсем другой, – сказал Тони.
– А какой у вас текст? – не понял Деннис.
– Музыка душевная, стильная, – объяснил Билл. – А у нас не душевно и не стильно. Пусть уж лучше будет «Халявщик Фредди».
– Это кто такой?
– Это следующая вещь на диске.
– Можешь напеть?
– Тааа, та… Тааа, та… Тааа, та… Тааа, та… Та-та, та-та, та-та.
Деннис задумчиво покивал в такт. Он проникся мыслью Билла.
– Не смешно, – сказал Билл, – но тоже красиво.
На следующий день Деннис уговорил Джимми Пейджа сыграть «Халявщика Фредди». Из отпущенных на постановку средств он успел просадить пятьдесят восемь фунтов, хотя с самого начала ограничил музыкальный бюджет сороковником. Раньше он намеревался пригласить светского фотохудожника – Дэвида Бейли или Льюиса Морли, – чтобы сделать портрет Софи, а также подрядить соседа-фотографа, подрабатывающего на свадьбах, снять Клайва, но перерасход нарушил его планы. Он убил целый день, собирая всякие детали быта – губную помаду, курительные трубки, книжные суперобложки, мини-юбки, – характеризующие супругов, и призвал штатного оформителя, чтобы тот пару раз щелкнул этот хлам на листе белого картона. Получилось лучше, чем можно было надеяться. В очередной раз прослушивая музыкальную тему, Деннис разглядывал эти снимки – и внезапно уловил искру надежды.
Берт забраковал все: и музыку, и фото.
– Чего ты добиваешься: чтобы люди повыключали телевизоры, не дожидаясь начала действия?
– Такого не случится, – возразил Деннис.
– Еще как случится, – сказал Берт. – Я бы выключил.
– Вы-то – конечно, – сказал Деннис. – Что и говорить.
– И моя благоверная тоже, – добавил Берт.
– Наверное, вы бы все же убедили ее посмотреть вашу работу?
– Убеждай не убеждай, – сказал Берт, – все без толку. Когда так по ушам бьет.
– Значит, главное возражение у вас вызывает музыка?
– И картинка.
– Хорошо. Вы со своей благоверной выключите телевизор из-за того, что вам не нравится заставка на титрах.
– Да нет же, – терпеливо объяснил Берт. – Мы выключим из-за музыки.
– Значит, если титры пойдут без музыкального сопровождения…
– Мы решим, что звук вырубился.
– Берт, – продолжал Деннис, – я пытаюсь понять, какие возражения вызывает картинка. Допустим, вам не нравится музыка…
– Это мягко сказано.
– …но чем вам не угодила картинка?
Берт еще раз перебрал пачку фотографий.
– Я люблю, когда комедия начинается с коротенького мультика, – сказал он.
– Но я хотел попробовать что-нибудь более эффектное, – сказал Деннис. – Немного другое.
– Ну, знаешь, – протянул Берт, – от добра добра не ищут.
К вечеру, после беседы с Томом Слоуном, Деннис стал продюсером и режиссером – в одном лице – ситкома «Барбара (и Джим)». Первым делом он пошел к художнику-постановщику, чтобы тот придумал для семейного дома самую молодежную, самую авангардную гостиную, какая только возможна на телевидении. С каждым предложением художника – белые стены! на стенах постеры в стиле оп-арт! датская мебель! – призрак Берта, а вместе с ним и все призраки закоснелой британской индустрии развлечений изгонялись за порог.

 

После читки Деннис изобразил бой Биг-Бена, намекая, что брак Джима и Барбары теперь скреплен надлежащими отношениями, но остальные не засмеялись и даже не оживились. Билл и Тони пытались угадать первые впечатления по лицам Софи и Клайва; Софи и Клайв с непроницаемыми лицами сосредоточенно перелистывали страницы назад, чтобы уточнить сведения об интимной жизни своих персонажей.
– Когда я говорю… – начала Софи.
– Да? – встрепенулся Билл.
– А. Поняла. Хорошо.
– Какая страница?
– Пятнадцатая.
– Продолжаем.
– Так. Здесь подразумевается именно то, что я подумала?
– Да.
– А то, что я подумала, разрешено произносить вслух?
– Мы не произносим этого вслух.
– Билл, – терпеливо произнес Деннис, – я готов выйти с этим вопросом на Самый Высокий Уровень. Но давай не будем лукавить с нашими исполнителями. Да, Софи. У нас говорится…
– Подразумевается, – уточнил Билл.
– …У нас говорится, что Барбара имеет сексуальный опыт.
– Обалдеть.
– Но мы не настаиваем, – продолжал Деннис, – если тебя это коробит.
– Почему это мы не настаиваем? – возмутился Тони. – Ну, что там еще, Деннис?
– Какие именно у тебя претензии, Софи? – спросил Деннис.
– Да так, глупости, наверное. Мой папа, равно как и тетя Мари, равно как и…
– Они же понимают, что это вымысел.

 

 

– Как сказать. Я всегда до конца не уверена, въезжают они или нет. Понимаешь, Барбара родом из Блэкпула – и я родом из Блэкпула. Ее имя – Барбара, и мое имя – Барбара. Возникает путаница.
Она внезапно поняла, что все взгляды устремлены на нее.
– Тебя зовут Барбара? – переспросил Клайв.
– Ну да, – ответила Софи. – В принципе. До недавних пор так звали.
– До каких?
– Я стала Софи где-то за неделю до нашего знакомства.
– Что ж ты молчала, когда мы решили назвать ее Барбарой?
– Я тогда еще не знала, что имею право голоса. Только прошу вас, не говорите мне через слово «Барбара».
– Ты и вправду свыклась с именем Софи?
Поразмыслив, она решила, что свыклась. В глубине души у нее было ощущение, будто жизнь ее, по сути, началась только с переездом в Лондон, а значит большую часть жизни ей выпало провести под именем Софи.
– Да, теперь Барбара у нас только одна – выдуманная героиня нашего сериала, – сказала она вслух.
И на этом успокоилась.
– Можно теперь про меня? – не выдержал Клайв. – Здесь у вас говорится, что я… девственник?
– Ну, ты прямо как моя тетя Мари, – сказала Софи. – Девственник – это Джим. А он – выдуманный.
– Да, но… Разве кто-нибудь в это поверит?
– А почему же нет, Клайв?
Софи поняла, что все с трудом сдерживают смех и только Билл мастерски изображает невозмутимость.
– Понятно, что Джим выдуманный, но я…
– Да?
Клайв умолк и попробовал зайти с другого бока:
– А может, дело обстоит с точностью до наоборот? Стандартно? У мужчины есть сексуальный опыт, а у женщины нет?
Застонав, Билл посмотрел на него с жалостью:
– Что?
– Это правильно, – сказал Тони. – Вообще говоря, в этом вся соль. Ты, вероятно, не заметил, но мы пытаемся создать нестандартную историю.
– В таком случае, – сказал Клайв, – придется мне забыть о своей природной деликатности и высказать второе возражение, которое сводится к следующему: никто в это не поверит.
– Во что? – спросил Тони.
– Я не имею в виду опыт Барбары… Это публика проглотит. Извиняюсь, конечно.
– А я не извиняю, – сказала Софи.
– Речь идет о Джиме. Джим, как мне видится, не девственник.
– Могу представить, что тебе видится.
– Пойми, я в состоянии сыграть и неуверенность, и чопорность, и застенчивость, и все прочее. Но я не в состоянии сыграть свою наружность.
– Не думал я, что у тебя хватит духу об этом заговорить, – сказал Билл. – А вот поди ж ты.
– За откровенность извиняться не привык.
– Что-то я не пойму: в чем его откровенность? – спросила Софи.
– Клайв считает, у девственника не может быть такой привлекательной наружности, как у него, – объяснил Тони.
Софи рассмеялась. Клайв поморщился.
– Это серьезный разговор, – сказал Клайв. – Я так и знал, что на меня посыплются насмешки, только ведь от этого проблема не рассосется.
– У девственника не обязательно должны быть очки и угревая сыпь, – заметил Билл.
– Я все понимаю, но… Разве у меня на лбу не написано?
Билл с отвращением наморщил нос:
– Что?
– Опыт.
Софи разглядела его повнимательней – сам напросился – и решила, что он, видимо, переспал с кучей женщин, но при этом сохранил открытость, которую с натяжкой можно выдать за сексуальную неопытность. Насколько она понимала, Клайв, собственно, еще не жил. А просто слишком долго ждал, когда же с ним что-нибудь произойдет.
– И вообще, – продолжал Клайв, – почему я не могу… Почему я должен оставаться девственником до конца серии?
– Мы хотим показать, – объяснил Тони, – что ты… как бы это сказать… неадекватен.
– То есть?
– То есть… ну, бывают разные формы неадекватности. Мы имели в виду такую, как импотенция.
Клайв чуть не сполз со стула. На несколько мгновений у него пропал дар речи.
– И где вы на это указываете?
– Нигде.
– Дьявольщина. Где вы на это намекаете?
– На девятой странице. Ты сам-то понял, что читал?
– Я читал реплики. Не вникая.
Он пробежал глазами нужную страницу.
– Мать честная. «Гидравлический сбой». А что, если я после выхода этой передачи побегу прямиком к адвокату?
– К адвокату?
– Здесь определенно есть акт беззакония. Клевета. Оговор. Если не хуже.
– И ты натравишь адвоката на вымышленного персонажа, которого сам же подрядился сыграть? Если дело дойдет до суда, я не пропущу ни одного заседания.
– Напрасно я согласился на эти скобки, – выговорил Клайв. – Не устаю повторять.
– Уж не скобки ли подсказали нам эту идею? Постоянно на полшестого, да?
– Помяните мое слово, – сказал Клайв, – зритель нам не поверит.

 

Он был не прав. Зритель поверил, полюбил – и прикипел. А сами они поняли: до выхода первого эпизода нового сериала у них была одна жизнь, а после началась другая, и переломным событием стал день трансляции. В последующие годы все пятеро так или иначе вспоминали тот эфир и всякий раз удивлялись: сами они уже погрузились в новую жизнь, а постановку смотрели вместе с теми, кто застрял в старой. Софи поехала домой, чтобы посмотреть вместе с отцом и тетей Мари; отец был поражен, смущен и горд; он пытался предсказывать шутки, повороты сюжета – и все время промахивался, но тут же начинал отстаивать преимущества собственной версии, перекрикивая половину реплик, смазывая тонкости интонаций и пауз. Деннис устроился рядом с Эдит, которая, не проронив ни единого смешка, в конце сказала, что постановка вполне, вполне добротна, если кто любит этот жанр. Клайв не удержался и поехал в свой родной город Истли, чтобы сесть перед телевизором вместе с Кэти, мамой и обалдевшим отцом (тот опомнился только к финалу. И скобки, и гидравлический сбой доставили ему больше удовольствия, чем игра сына; он не преминул сказать Кэти, что она, к счастью, далека от этой кухни). Тони смотрел с Джун, которая под конец даже прослезилась от гордости; они дружно зазывали к себе Билла, но тот уехал в Барнет, к родителям, которые, как ему – без малейших оснований – показалось, испытали облегчение от бесспорно традиционной ориентации этой комедии. После того вечера создатели сериала стали друг другу близки, как родные.
Обзор телепередач: «Барбара (и Джим)»
Всем, конечно, запомнилась Барбара, привлекательная, разбитная девчонка из Блэкпула, ворвавшаяся с голубого экрана в наши дома во время недавнего и весьма примечательного скетча «Дома комедии»; не исключено, что вы помните и Джима – в заглавии беспощадно именуемого (и Джим), – который умудрился подцепить ее в уэст-эндском пабе, где она работает. Теперь Джим – ее муж: лощеный, но недалекий уроженец одного из центральных графств, он подвизается на Даунинг-стрит в аппарате премьер-министра Вильсона. Но недавно мы увидели Барбару (а вместе с нею и Джима) в самостоятельном сериале Би-би-си, и забыть их уже невозможно, как невозможно забыть своих близких родственников.
Конечно, перед нами – комедия, поэтому мы поостережемся сравнивать этот сериал с другими, более высокими жанрами. Но великолепная работа Тони Холмса и Билла Гардинера (сценаристов популярной, хотя и непритязательной радиопостановки «Нелепый отряд»), их внимание к интонациям и ритмам обыденной речи, теплота по отношению к человеческим типам, весьма скудно представленным в последние годы как в драматургии, так и в художественной прозе, вызывает в памяти произведения таких авторов, как Стэн Барстоу, Джон Брейн и Алан Силлитоу; впрочем, ни один из них до сих пор не продемонстрировал свое чувство юмора, а потому следует признать, что Гардинер и Холмс выступили сейчас как преемники Рэя Галтона и Алана Симпсона, а также, вероятно, Кингсли Эмиса.
Не создали еще Галтон и Симпсон таких сериалов, тема которых – отношения между мужчиной и женщиной, а конкретно – отношения между мужем и женой; не рискнули авторы сериала «Полчаса с Хэнкоком» и обратить свои взоры севернее Уэтфорда, чтобы найти там новых героев. Холмс и Гардинер, оба – уроженцы Лондона, восполнили этот пробел, создав для Софи Строу, молодой и до недавнего времени безвестной актрисы, исполнительницы роли Барбары, поразительно точные реплики; она должна благодарить судьбу за каждую сцену. Но мисс Строу не осталась в долгу, показав себя самой одаренной комедийной актрисой послевоенного времени. Ее блистательную игру оттеняет тонкая, неброская и вместе с тем впечатляющая сценическая манера Клайва Ричардсона, знакомого нам по радиопостановке «Нелепый отряд», но Софи Строу – это подлинная находка и душа нового ситкома.
Во вчерашнем эпизоде есть одна примечательная деталь: брачный союз Барбары и Джима некоторое время оставался чисто номинальным, но в финале это печальное состояние дел выправилось, о чем возвестила точная и забавная метафора – торжественные, ритмичные удары Биг-Бена. Вообще говоря, кого-то может шокировать такая откровенность; нетрудно представить, что в данный момент генеральный директор Би-би-си в отчаянии смотрит на горы гневных писем, требующих его отставки. Пусть он не расстраивается. Выход в эфир «Барбары (и Джима)» свидетельствует о рождении новой Британии, готовой признать, что ее граждане так же неравнодушны к сексу, как и соседи по другую сторону Ла-Манша, и что люди без образования не уступают в проницательности и остроумии выпускникам частных школ и университетов (а некоторых даже превосходят – к примеру, недотепу Джима). Этот брак может со временем приобрести все атрибуты, о которых мы, британцы, только лишь начали задумываться; нас, по-видимому, отбросили назад годы войны и аскетизма. Барбара (и Джим) – самые лучшие, самые забавные и близкие нам по духу проводники в новое десятилетие, которое, похоже, наконец-то стряхнет мертвую хватку прошлого.
«Таймс», 11 декабря 1964 года
9
После того интервью она окрылилась, но вместе с тем начала опасаться, как бы ее не уличили во лжи, а потому спешно подыскала квартиру именно в том районе, который упомянула Диане и читательницам журнала «Краш», – на Кенсингтон-Черч-стрит, которая вела в горку от «Дерри энд Томса». Выйдя из дому, Софи при желании могла бы уже через десять минут покупать косметику там, где прежде работала. Ненамного дальше было и до универмага «Биба» на Эбингдон-роуд. Впервые проснувшись в собственном жилище, именно туда она и направились, чтобы купить коричневое платье в тонкую полоску.
Марджори поначалу решила, что они будут переезжать вместе.
– Нет-нет, – испугалась Софи.
– Почему?
– Видишь ли, – сказала Софи, – там только одна комната.
– Так и здесь одна.
– Вот именно, – подтвердила Софи. – Но, я считаю, нам обеим это неудобно.
– Мне все удобно, – возразила Марджори. – Трудно, что ли, было «двушку» найти?
На самом деле в планы Софи не входило таскать за собой Марджори, пока та не найдет мужа, или выгодную работу, или роль в сериале.
– У нас даже речи не заходило о том, чтобы и дальше жить вместе, – отметила Софи.
– Мне казалось, тут и обсуждать нечего, – сказала Марджори. – Я думала, это само собой разумеется.
– Нет, – отрезала Софи. – Вовсе нет.
Такая жесткость далась ей нелегко, и Марджори нащупала слабину.
– Везет же некоторым, – сказала она.
– Я понимаю.
– Ничего ты не понимаешь.
– Понимаю.
– А все из-за внешности, – вздохнула Марджори. – Честное слово, так бы и отрезала тебе физиономию и бюст да себе пересадила, кабы знать, что это поможет. А талию, ладно уж, тебе бы оставила. Талию не больно пересадишь.
Боже, подумала Софи. Опять за свое. Ну как после этого жить с Марджори в одной квартире, где полно режущих предметов?
– Если уж на то пошло, физиономию и бюст тоже не особенно пересадишь, – указала Софи.
– Ну, коль они на своем месте есть, значит есть. А талия – это когда лишнего нету, правда же?
– Ладно, не важно. – Софи почувствовала, что разговор уходит в сторону от насущных вопросов. – Я понимаю, мне просто повезло.
– Но делиться везеньем не желаешь.
– Мы – просто соседки, Марджори. Разве я тебе чем-то обязана?
– Очень даже многим, как я считаю.
– Я заметила, что ты так считаешь.
– Когда тебе некуда было податься, разве не я тебя пригрела?
– Ты искала, с кем бы разделить квартплату.
– Ну, это как посмотреть.
Если Софи и впрямь просто повезло, значит так было на роду написано. Она понимала: пока ей сопутствует удача, всегда найдутся желающие оттяпать свой кусок.
– Ты подыщешь себе другую соседку, – сказала она. – Квартира ведь неплохая.
– Отвратная.
– И от работы близко.
– Значит, все кончено? – спросила Марджори. – Ты… съезжаешь?
– Выходит, так, – ответила Софи. – Но выплачу свою долю за месяц вперед.
– Ишь расщедрилась.
Софи пулей вывезла вещички.

 

В Блэкпуле у них были темные обои, темная мебель и картинки с изображением лошадей. Темная мебель осталась еще от деда с бабушкой и не стоила ни гроша, картинки с лошадьми были куплены в универмаге «Вулворт». Но все дома, где бывала Софи, даже зажиточные, выглядели одинаково: тот же застой, то же ощущение утраченного – как будто все хорошее в их стране, все, что люди ценили, осталось далеко в прошлом. До переезда в Лондон она любила разглядывать журнальные фотографии, сделанные в домах молодых знаменитостей – модельеров, певцов, кинозвезд, – и поражалась, видя белые стены и яркие цвета. Неужели только молодым хотелось закрасить убожество длиной в четверть века? Вселившись в новую квартиру, Софи первым делом содрала бурые обои, а побелку стен доверила маляру. Каждый свободный час и шиллинг она тратила на покупку вещиц, которые можно повесить на стены. И не важно каких – лишь бы эти вещицы были желтыми, красными, зелеными и не изображали ни парусников, ни замков, ни четвероногой живности.
В магазине «Хабитат» на Фулэм-роуд она приобрела два кресла в духе Ле Корбюзье, афганские ковры, кровать, два больших мешковатых пуфа и даже набор банок для макаронных изделий, хотя никогда не варила макароны. Первыми ее гостями стали Брайан с женой; выпив по бокалу вина, они пригласили Софи поужинать в ресторане. Первым, кто остался у нее на ночь, был Клайв.

 

После того как в эфир вышла первая серия, с ее катастрофическими инсинуациями, Клайв решил, что нужно срочно создавать себе рекламу, основанную на бесчисленных романах, и по возможности – с наименее целомудренными женщинами. К тому времени, когда он добрался до красотки Бев, которую подцепил на банкете по случаю открытия нового кабаре на Глассхаус-стрит, вид обнаженного женского тела уже слегка ему приелся и близость не принесла желанного удовлетворения. Бев, как ему показалось, ничего не заподозрила. В конце-то концов, Клайв был актером и, в отличие от Джима, никогда не испытывал причудливых психологических и/или физиологических трудностей. Обладая почти сверхъестественной мужской силой, он редко спал с одной и той же девушкой более двух недель, а потому не успевал дождаться такого количества восторженных комплиментов, какого, по его мнению, заслуживал. Для него это стало веским доводом в пользу законного брака. Ведь если каждый вечер ложиться в постель с одной и той же партнершей, женщина оценит твою непревзойденную мощь и отзывчивость.
– Правильно будет сказать, что я тебя исцелила? – спросила тогда Бев.
– Исцелила? – Он прикинулся, будто не понял, о чем речь.
– В первой серии «Барбары (и Джима)» у тебя…
– Ах, вот оно что, – перебил Клайв. – Теперь понятно. Я и думать забыл.
На телеэкраны уже вышли вторая и третья серии, но ни в одной из них, по счастью, не упоминалось о супружеских неудачах; он требовал, чтобы Тони и Билл включили в текст упоминания о его супружеских достижениях (просто для того, чтобы у зрителей сложилась более полная картина этого брака), но до сих пор так и не сумел увлечь сценаристов своими идеями.
– Вообще-то, я исцелился к концу первой серии, – заметил Клайв. – Неужели ты не помнишь? Бой Биг-Бена и прочее?
– А я и не поняла, – призналась Бев. – Еще подумала: Новый год, что ли, празднуют?
– Нет, – ответил Клайв. – Мерные удары часов символизировали успешный половой акт.
– Как все сложно, – сказала Бев. – Но этот сериал я обожаю. По четвергам теперь сижу дома перед теликом.
Бев была не одинока. Вначале их аудитория насчитывала десять миллионов зрителей, а теперь прибавлялось по миллиону в неделю.
– Какая она в жизни? – полюбопытствовала Бев.
– Кто, Софи? Очень славная.
– Вот и замутил бы с ней.
В голосе Бев не было обиды. Она говорила скорее как телезрительница, а не как возлюбленная. По-видимому, некоторое разочарование все же подтолкнуло ее от второй ипостаси назад, к первой.
– Ты так считаешь?
– Конечно! Ты только представь!
– Что я должен представить?
– Вы с ней будете как Бёртон и Тейлор, только не в Голливуде, а на Би-би-си. Публика с ума сойдет.
– Да неужели?
– Я, по крайней мере, была бы на седьмом небе – притом что сейчас лежу с тобой в постели.
Это прозвучало вполне убедительно.

 

Однажды в субботу, после технического прогона, Клайв повел Софи в клуб «Тратт», на той же улице, где была ее новая квартира. По его словам, там постоянно тусовались Спайк Миллиган и Питер Селлерс, но ни того ни другого они не застали. В отсутствие настоящих знаменитостей все посетители стали, перешептываясь, глазеть на Софи с Клайвом. Это так подействовало на обоих, что Клайв и Софи тоже заговорили шепотом.
– Почему все шепчутся? Потому что в зале появились мы с тобой? – спросила Софи.
– Наверное, – шепнул в ответ Клайв.
– Черт бы их побрал, – прошипела Софи.
– Да уж, – кивнул Клайв.
– Тебя и раньше узнавали?
– Что ты хочешь сказать? Когда я работал на радио, в «Нелепом отряде»?
– Странное чувство. Что будем делать?
Ей улыбнулась какая-то дама, сидевшая за спиной у Клайва. Софи ответила ей улыбкой.
– Дадим им пищу для сплетен.
Взяв Софи за руки, он стал смотреть ей в глаза. Шепоток в зале не усилился (клиентура здесь была не только хорошо одетая, но и хорошо воспитанная), а только участился; со всех сторон слышался звук «с», и вскоре зал уже шуршал, как сухие африканские заросли. Софи разобрал смех. Клайв обиделся.
– Извини, – спохватилась она. – Ты это серьезно?
– Ну, – ответил он, – да.
Так начались их отношения. В которых, разумеется, было и многое другое. Вино, деликатесы – и наблюдения Софи, подсказавшие, что Клайв и в самом деле необычайно красив. После ужина они, взявшись за руки, пошли по тротуару, Софи позвала его к себе, они выпили еще немного вина, а потом перешли в спальню; Клайв не растерялся. Никаких трудностей у него не возникло, а потому он не возражал, когда Софи потом в шутку напомнила ему о нервозности Джима в первой серии. Впрочем, шутка получилась какой-то неловкой. Будто они в первую ночь не достигли своей цели. Не смогли дать зрителям того, чего те ожидали, потому что зрителей рядом не было.

 

Когда сериал близился к концу, Билл и Тони поймали себя на том, что фантазия у них на исходе и все мысли вертятся в опасной близости от Гамболов. Для заключительного эпизода они родили только одну идею: как в офисе Джима на Даунинг-стрит появилась новая секретарша.
– Давайте я угадаю, – сказал Клайв, увидев титульный лист сценария. – Джим берет на работу новую секретаршу, и Барбара начинает ревновать.
Билл и Тони промолчали.
– Оригинально, – съязвил Клайв.
– Реплика за репликой получается смешно, – сказал Билл.
Закрыв глаза, Клайв наугад открыл рукопись.
– Не смей, паразит, – взвился Тони.
– Так ведь смешно, если реплика за репликой…
– Смешно, да только ты сейчас начнешь выделываться и загубишь нам всю работу.
– Ты хочешь сказать, это моя обычная манера? Вот спасибо.
Одну строчку он все же успел прочесть:
– «Я даже не понял, кто она – мужчина или женщина».
За столом наступило молчание.
– Повторить? «Я даже не понял, кто она – мужчина или женщина». Тут сам черт ногу сломит, – продолжал Клайв. – Подскажите, как выжать максимум юмора из этой конкретной строчки.
– Не тупи, Клайв. Ты сам знаешь: из диалога реплики не выхватывают.
– Тухлый ваш диалог, – бросил Клайв. – Про новую секретаршу сто раз уже было.
– Ты же не читал. Может, мы придумали совершенно иной поворот.
Тони взвыл.
– Ну и зачем ты это сказал? – напустился он на Билла. – Прекрасно ведь знаешь, что не придумали.
– Сценарий я впервые вижу, – сказал Клайв. – Но если попросите, изложу содержание.
Никто его не попросил, но он уже не мог остановиться.
– Джим взял на работу новую секретаршу. Барбара вбила себе в голову, что внешность у этой секретарши – как у Мэрилин Монро, а скромность – как у Фанни Хилл. Под надуманным предлогом Барбара прибегает к Джиму на работу. И видит, что новая секретарша – вылитая училка воскресной школы: очкастая толстуха с заячьей губой.
На этот раз молчание затянулось.
– Чего ты добиваешься? Чтобы мы повесились? – спросил Тони.
– Фигню какую-то накропали, – отозвался Клайв. – Снова до Гамболов опустились. У Джорджа Гамбола чуть не каждые три недели – новая секретарша.
Гамболы уже превращались в заразную болезнь, наподобие кори или свинки. Когда Барбара начинала ревновать или Джим слишком долго возился с машиной, Тони и Билл понимали, что сценарий подхватил бациллу Гамболов.
– Ладно, – решился Билл. – Не будем впадать в тот грех, на который указал Клайв. Допустим, у Барбары все-таки есть некий повод для беспокойства.
– Это еще куда ни шло, – сказал Клайв. – Деннис найдет какую-нибудь шикарную куколку на роль секретарши, а…
– Кого? – спросил Деннис.
– Откуда я знаю? – ответил Клайв. – Таких кругом тучи.
– Назови хоть одну, – потребовал Деннис.
– Энн Ричардс – просто красотка.
Энн Ричардс была старинной подругой Клайва еще по ЛАМДИ, на днях он сводил ее пообедать. Она могла только мечтать о подобной роли.
– Просто красотка нам ни к чему, – возразил Деннис. – Нам нужна такая, чтобы все сразу с копыт долой.
– Почему же? Красотка вытянет роль.
– Барбару просто красоткой не проймешь, – напомнил Деннис. – У нас же центральный персонаж – блондинистый секс-символ двадцати одного года.
Билл и Тони содрогнулись. Софи тоже содрогнулась, когда поняла, что ляпнул Деннис.
– Центральный персонаж? – переспросил Клайв.
– Прости, я хотел сказать: центральный женский персонаж…
– Но не сказал ведь, – парировал Клайв. – Зачем я только согласился на эти чертовы скобки? Моя роковая ошибка.
– Опять двадцать пять, – вздохнул Тони.
– Хотите знать, что напишут на моем надгробии? – спросил Клайв, но никто, похоже, этого знать не хотел. – «Здесь покоится безвестный актер, напрасно согласившийся на скобки».
– Да, надгробие тебе скоро понадобится, – сказал Тони. – Ты и года не протянешь – я тебя укокошу.
– У нас центральный женский персонаж – блондинистый секс-символ двадцати одного года, – повторил Деннис. – Джиму и так уже сказочно, не по чину, повезло. А работает он в правительственном аппарате, где… как известно…
– Глаз положить не на кого, – услужливо подсказал Клайв.
– Тогда как Барбара – молодая, обворожительная, бездетная, стильная… Даже если Джим станет ухлестывать за новой секретаршей, зритель не поверит, что она представляет угрозу для Барбары.
– Особенно если Клайв будет пропихивать на эту роль своих потасканных боевых подруг из ЛАМДИ, – вставил Билл.
– Это оскорбительно! – возмутился Клайв.
– В какой части?
Клайв задумался на мгновение дольше, чем требовалось, и тем самым вызвал у сценаристов приступ желчного хохота.
– Сдается мне, – сказал Деннис, – что старая история о новой секретарше сгодилась бы в случае более продолжительного брака и более… зрелой женщины.
– Молодая тоже способна ревновать, – заявила Софи.
– Но никто не поймет причины – вот ведь какая штука, – объяснил Деннис.
Репетиции он любил, в частности, за то, что мог время от времени подпустить незаметный для других комплимент.
Тони с Биллом помрачнели.
– Выходит, у нас сегодня весь день насмарку, – заявил Клайв. – Да здравствует шаблонное мышление наших сценаристов.
Он встал со стула и потянулся.
– Вы про сегодняшний вечер не забыли? – спохватился Деннис.
У них с Эдит намечалась домашняя вечеринка. Никто из ребят туда не рвался: все побаивались Эдит и ее друзей, все закипали от ее обращения с мужем.
– Нам еще сценарий нужно довести до ума, – возразил Тони.
– Без вас никак невозможно, – сказал Деннис.
Он понимал, что выдает свою тревогу, но в отсутствие его команды с Би-би-си вечеринка грозила превратиться в сборище Их – этих Вернонов Уитфидлов, литературоведов и редакторов ненавистной «Третьей программы».
– У вас опять соберется эта кодла? – спросил Клайв.
– Какая еще кодла?
– Критики, поэты, редакторы?
– Нет, – ответил Деннис. – Я запретил приглашать скучный народ.
Никто ему не поверил.
– Мы придем, – пообещала за всех Софи. – Я, например, не боюсь.
Она угрожающе обвела глазами остальных, и те сдались. Деннис был им благодарен. Не так уж часто к нему домой заявлялся любовник жены – по крайней мере, с его ведома.

 

Клайв и Софи отправились на вечеринку вместе.
– У всех на устах Эдит и Вернон Уитфилд, – сказал ей Клайв по пути туда. – Просто чтобы ты знала.
– Какое-нибудь неприличие? И что же ее гонит в Вернон-Уитфилд?
Клайв фыркнул.
– Это не место. Это человек. Литературный критик, радиоведущий, писатель и тэ дэ, и тэ пэ.
– А ты откуда знаешь? – спросила она.
– Да я на самом-то деле ничего не знаю. Во всяком случае, наверняка. Говорю же: эти двое у всех на устах. Но сомневаться не приходится.
– Нет, я не о том… Откуда ты знаешь, что Вернон Уитфилд – и критик, и радиоведущий, и тэ дэ?
– А… Это уже не сплетня. Это, можно сказать, факт.
– Но почему тебе известен этот факт, а мне – нет?
– Потому что ты не особо интересуешься критиками и радиоведущими, так ведь?
– Он выступает по «Третьей»?
– И по «Третьей», и по «Домашнему радио».
– «Домашнее» я иногда слушаю, но только юмористические передачи.
– Юмористом его не назовешь. Скорее наоборот. Другого такого зануды свет не видел.
– И как мне поступать?
– Чтобы выяснить, кто такой Вернон Уитфилд? Для начала попробуй настроиться на «Третью» и на самые скучные передачи «Домашнего». Читай еженедельные обозрения. Только зачем?
– Чтобы не осрамиться в разговорах с такими умниками, как ты: а то вдруг я начну расспрашивать, какие подарки судьбы ждут женщину в Вернон-Уитфилде?
– Сам-то он не подарок, это я тебе точно говорю.
– Ну, ты понимаешь, о чем я.
– «Вы смотрели сериал „Барбара (и Джим)“? – Он жестом начертил в воздухе скобки: это вошло у него в привычку. – Вам понравится. Героиню отличает интеллектуальная незащищенность».
– Почему ты не стал поступать в университет?
– Я выбрал театральную академию. А ты почему?
– Мне такое и в голову не приходило. Я с пятнадцати лет за прилавком стояла, в парфюмерном отделе.
– Надо же, как поднялась!
– Да ладно, – отмахнулась Софи. – Бедняга Деннис.
– Ну, не знаю. Ему ничто не мешает послать ее подальше.
– Мне бы с Верноном Уитфилдом ничего не светило, – с сожалением произнесла Софи.
Клайва это насмешило.
– Опять я что-то не то сказала?
– Мне кажется, если бы ты предложила Вернону Уитфилду покувыркаться на сеновале, наш публицист и радиоведущий был бы только рад.
– Мне такие забавы даром не нужны.
– Насколько я знаю, разновидностей забав не так уж много.
– Готова поспорить: со мной у Вернона Уитфилда все было бы совсем не так, как с Эдит.
– Вряд ли.
– Можно будет попробовать, – с хитрецой сказала она. – Просто чтобы удостовериться.
– Тогда вперед! – расхохотался Клайв.

 

Причину его веселья она поняла только в квартире Денниса: по общепринятым меркам Вернон Уитфилд оказался далеко не красавцем. Это был нервозного вида коротышка в очках. У Софи никто из знакомых не выступал по «Третьей программе», но она поняла, что он как нельзя лучше подходит для такой работы. Что же до Эдит – та выглядела вполне привлекательно. Хотя и лишенная сексапильности (чересчур тощая, чересчур холодная), она отличалась высоким – не в пример Вернону – ростом и элегантностью, а ее длинная шея даже вызвала у Софи некоторую зависть.
Эдит подплыла к ней и предложила долить спиртного. Рядом с Софи не оказалось ни одного знакомого лица: как раз в этот момент все участники «Нелепого отряда» обменивались воспоминаниями.
– Красного вина, – попросила Софи, отдав ей свой бокал.
– У вас «божоле»? – осведомилась Эдит.
Тут Софи усомнилась, что заслуживает присутствия на этой вечеринке, знакомства с Деннисом и участия в сериале Би-би-си. Ситуация сложилась идиотская. Возможно, «божоле» – это красное вино, а может, и нет; да какая, в сущности, разница? Нужно было просто кивнуть, улыбнуться, поблагодарить и выпить что нальют. А она замерла как истукан.
– «Божоле» – это красное вино, милая, – проговорила Эдит. – Никто не пытается вас отравить.
Нет, в самом деле, нужно было просто подойти к «Нелепому отряду», чтобы знакомые представили ее остальным, и все бы заговорили: «Очень приятно», «Мои поздравления!», «Обожаем вашу постановку!», «Мы – ваши поклонники!». Но Эдит ушла с ее бокалом и тем самым пригвоздила Софи к месту.
– Чин-чин, – сказала Эдит, чокаясь с Софи.
Софи улыбнулась. К ним направлялся Вернон Уитфилд.
– Вам знаком Вернон Уитфилд? – спросила Эдит.
– Я о вас много слышала, – обратилась к нему Софи.
Вернон кивнул, словно эта фраза подразумевалась сама собой и успела ему наскучить.
– Это Софи, звезда ситкома Денниса, – представила ее Эдит.
– Да-да, – сказал Вернон Уитфилд.
По его мысли, звездой в этой комнате мог быть лишь один человек: тот, кто читает лекции в эфире «Третьей программы». Звездность Софи – аудитория в семнадцать миллионов и портрет (с Джимом) на обложке «Радио таймс» – была не в счет.
– Телевизор в наше время есть у каждого, – произнес он.
– У меня нет, – возразила Эдит.
– И это правильно, – сказал Вернон Уитфилд.
– А вот там разве не телевизор? – Софи кивком указала в угол гостиной.
– Это не мой, – бросила Эдит.
Она даже фыркнула в ответ на такое предположение, и Вернон Уитфилд тоже. Мыслимо ли, что этих двоих связывали близкие отношения? Софи представила, как наедине они дружно фыркают, но дальше этого ее воображение не заходило. Каков Вернон в постели, она могла только гадать, но желания такого не было, а свою приветливость и доброту он уже продемонстрировал. Вместе с лягушачьей наружностью.
– Смешно: у вас есть телевизор, а у меня нет, – сказала Софи.
И это была чистая правда: заказ из пункта проката до сих пор не доставили.
– Во-первых, телевизор не мой, – повторила Эдит, – а во-вторых, что тут смешного?
– Смешно то, – вмешался Вернон Уитфилд, – что по причине отсутствия телевизора Сюзи нашла время прочесть последнюю Маргарет Дрэббл, а мы – нет.
Эта сентенция призвана была прозвучать еще смешнее, чем предположение о том, что телевизор, стоящий в доме Эдит, ей же и принадлежит. Девушке дали понять, что Маргарет Дрэббл – писательница; девушке дали понять, что никто не ждет от нее знакомства с литературой подобного уровня. Софи не была слабоумной. Но эти двое превращали ее в слабоумную. На нее нагоняли страх, и она впала в ступор.
– Я не читала Маргарет Дрэббл, – только и сказала Софи.
Лишь пару минут назад она велела себе не произносить таких слов. Сейчас эта фраза сама слетела у нее с языка. Вернон и Эдит залились хохотком.

 

«Новая коллега» (в первоначальной версии – «Новая секретарша») была от начала до конца продумана к обеду следующего дня. Вся компания, включая Денниса, долго и шумно рожала сюжет в пабе на Хаммерсмит-Гроув, за углом от дома Денниса. Накануне Деннис ушел с собственной вечеринки, распрощавшись с гостями пораньше и заявив, что ему надо прогуляться, а вернувшись домой, распрощался и с семейной жизнью. Он объявил жене, что все знает, что после такого предательства больше не сможет ее любить и что она может идти на все четыре стороны. Эдит была потрясена, посрамлена и подавлена, но тем не менее ушла. Деннис держал речь в сильном подпитии, но, по собственному мнению, с блеском решил все проблемы и мог собой гордиться.
«Новая коллега» задумывалась как акт мести: жене Денниса – за преступления против мужа, а британской буржуазной морали – за преступления (неуточненные) против Билла и Тони. Джим приглашает Эдвину, заглавную героиню, поступившую в аппарат премьер-министра, на домашний ужин; Эдвина, социалистка и синий чулок, относится к Барбаре с насмешливой неприязнью и пытается ее поучать, явно считая (с намеком на удачную замену в лице самой себя), что той недолго оставаться в роли жены. На протяжении получаса Барбара по всем статьям затыкает Эдвину за пояс; Джим вначале нервничает, но потом приходит в восторг. О чем бы ни заговорила Эдвина, будь то политика, искусство или религия, хозяйка дома разносит ее в пух и прах. Конечно, эрудиция у Барбары скромнее, но у Эдвины неповоротливый ум, а синий чулок скрывает не только костлявость, но и жуткую косность. (На роль Эдвины Деннис взял самую долговязую и породистую девицу, какую только смог найти.) На другой день Эдвина подает заявление об уходе и перебегает в стан консерваторов, вызывая смятение и ужас Барбары, привыкшей голосовать именно за тори. Рецензенты в оценке не сошлись, но даже самые суровые критики смогли придраться только к быстроте ума Барбары, тем самым опровергая самих себя.
Когда Софи сняла остатки грима, на нее нахлынуло острое чувство, похожее на ностальгию. Их съемочной группе уже объявили, что Би-би-си закажет второй сезон, но до этого еще нужно было дожить, а заключительный эпизод первого сезона постоянно напоминал, что со временем будет и абсолютно последний эпизод; Софи боялась этого не выдержать. Не помогало и самовнушение: мол, к последней серии она уже полностью выдохнется, – думать об этом было столь же невыносимо. Софи хотела вечно ощущать себя такой, как сейчас. Но это желание вскоре пришлось переформулировать: не совсем, конечно, такой, как сейчас… а как ощущаешь себя в понедельник, когда один день уже прошел, но впереди еще целая неделя желанных репетиций, а потом и запись. Вот в этой точке хорошо бы и застыть. Она уже опасалась, что никогда не будет так счастлива, как теперь… как тогда… а этот миг уже почти ушел. Разыскав Клайва, Софи позвала его к себе, приготовила что-то поесть; он выполнил свою миссию. Но это не заменяло работу.
Назад: «Дом комедии»
Дальше: Второй сезон