Чем плоха жизнь в трейлере, так это тем, что никого к себе не пригласишь. Я не раз замечал, как это делают мои одноклассники, особенно девчонки: болтают о чем-нибудь после уроков или идут на автобусную остановку, и одна говорит другой — а пойдем ко мне? Сделаем вместе уроки, или чайку попьем, или «Пет шоп бойз» послушаем. Запросто. Без проблем. И они садятся в автобус и отправляются развлекаться.

Я никогда не хожу на автобусную остановку, потому что рядом с нашей стоянкой никакие автобусы не останавливаются. Обычно за мной заезжает мама, нередко на том самом фургоне, на котором занимается развозкой, — это может быть фургон цветочника или хлебовозка. Однажды, к моему стыду, она приехала за мной на рефрижераторе с гигантской надписью «Лучшие колбасы» на боку. Дэнни Синклер и Бен Гольдман — ну кто ж еще? — это видели, и ко мне почти на целый год приклеилось прозвище Колбаса. Иногда мама приезжает на дедовой машине, и это круто, потому что у деда «БМВ». Время от времени меня подбирают ба или дед, причем делают они это исключительно, когда им удобно, поэтому мне не раз приходилось топтаться на углу, вероятно вызывая у людей подозрения. В таких случаях мама потом кричит на своих родителей, но скорости им это не прибавляет. Когда она выражает им свое недовольство по какому угодно поводу, они каждый раз отвечают, что она должна сказать им спасибо за то, что они вообще приняли ее — со мной вместе — обратно. И я привык ждать.

Лишь однажды я сделал попытку пригласить кого-то к нам. Это была Стелла Барклай. Я тогда только начал ходить в эту школу и думал, что Стелла мой друг. Не знаю, друзья мы теперь или нет. Она одна из самых приятных девчонок в нашей школе, и мы несколько раз очень хорошо поболтали. Ей нравится та же музыка, что и мне, — это она навела меня на «Смитов», которых я теперь слушаю, и не только потому, что моя фамилия тоже Смит. Но недавно Стелла сошлась с Кэти Уильямс, и когда они вместе, она со мной почти не разговаривает. Такое впечатление, что она даже перестала меня замечать. А я ей не навязываюсь.

В общем, это было в прошлом году. Я сказал ей, что живу в трейлере, — мы тогда как раз стояли в муниципальном лагере, — и ее это, похоже, заинтересовало. Ну, я и спросил у мамы, можно ли мне пригласить друга на чай. Она насторожилась, но сказала — да, конечно, только надо предупредить ее заранее, чтобы она прибралась и приготовила что-нибудь вкусненькое. Тогда я спросил Стеллу, не хочет ли она прийти ко мне в гости, и она ответила — да. Я снова спросил маму, и она сказала — хорошо, можно даже завтра. Но в тот день у Стеллы была тренировка по дзюдо, так что я ходил от нее к маме, пока мы не назначили день, — это оказалось довольно-таки сложно, главным образом из-за Стеллиных занятий дзюдо, кларнетом и танцами. Я-то ни на какие дополнительные кружки не хожу. Когда назначенный день настал, мама приехала за нами — точно вовремя, после того как я двадцать пять раз напомнил ей о том, как это важно. На самом деле она приехала даже раньше. Она была очень мила и дружелюбна со Стеллой. Более того, она сделала над собой усилие и надела платье — серо-голубое, очень красивое. Похоже, она догадалась, что мне нужно, чтобы она выглядела как хорошая мама, и я был очень рад, что она так выглядела. Казалось, Стелла с мамой легко нашли общий язык, но когда мы приехали на стоянку, до меня дошло, что это была огромная ошибка и мне никогда в жизни не следовало никого приглашать.

Стелла принялась разглядывать остальные трейлеры со смесью страха и интереса. Я знаю, она никогда прежде не видела своими глазами цыганского табора, но, возможно, слышала россказни о том, какие все цыгане грязные и ужасные или что-нибудь в этом духе. Наверное, это было довольно странное зрелище, все эти трейлеры на заасфальтированных площадках, машины, горы мусорных пакетов, сваленных в одну большую кучу вместо контейнера. Повсюду бегали своры собак. Но никакой грязи там не было. Дед вышел из своего трейлера и уставился на Стеллу довольно неприветливо, и даже после того, как я их познакомил и он сказал «очень приятно», вид у нее все равно остался такой, как будто она его боится.

Мы пошли в наш трейлер, в котором мама навела красоту. Все, как обычно, блестело чистотой, мама приготовила чай и бутерброды с сыром. Она даже купила пирожных.

Трейлер вызвал у Стеллы искренний интерес. Она заглянула в кухонный отсек и удивилась тому, что там нет раковины, и мама объяснила ей, что мы моем все в разных тазах, а грязную воду выливаем. Использованная вода — это мокади, грязнее грязного. Ну, не будете же вы стирать одежду и мыть то, что потом потянете в рот, — например, вилки — в одном и том же тазу. Это же отвратительно. Стелла кивнула и сказала, что понимает.

В мою комнату мы, конечно, уйти не могли, потому что у меня ее нет. Мы уселись на диван, и мама принялась задавать скучные взрослые вопросы вроде того, какой у Стеллы в школе любимый предмет и давно ли ее семья живет в этих краях. И впервые в жизни мне стало в нашем трейлере не по себе, одолел какой-то зуд, будто по мне ползали мерзкие жучки, и я ничего не мог с этим поделать. Вдруг стало трудно дышать, появилось такое чувство, что я вот-вот взорвусь. Когда мама сказала, что оставит нас ненадолго и сходит к бабушке, я подумал, что умру, хотя в глубине души мне страстно хотелось, чтобы она замолчала и куда-нибудь свалила. Когда она вышла, повисло молчание.

Стелла поскребла каблуками и спросила:

— Неужели вы действительно тут живете? Вдвоем с мамой?

Голос у нее был недоверчивый. Не издевательский, нет, просто она, похоже, на самом деле не могла понять, как мы ухитряемся тут помещаться.

— Ну да.

— А где твоя кровать?

— Так вот же.

Я похлопал ладонью по топчану, на котором мы сидели.

— Но неужели у тебя нет вообще никакой возможности уединиться?

Подумав, я сказал:

— Ну, практически нет. Разве что задернуть вот эту занавеску.

Я показал, как это делается, но при этом мы оказались в таком тесном и душном закутке, что я запаниковал и поспешно отдернул занавеску обратно.

— Ой, я бы, наверное, так не смогла. Не иметь возможности уйти в свою комнату и закрыть дверь. Ну, то есть у тебя очень милая мама, но иногда же хочется музыку в одиночестве послушать и вообще… А что ты делаешь, когда у тебя плохое настроение?

— Ну, это не так уж и страшно. Я об этом не думаю.

— А-а, — улыбнулась она.

Но я уже знал, что теперь буду об этом думать. Не смогу не думать.

Мы выпили еще чаю с печеньем и поговорили о «Смитах» — группе, которая нравилась нам обоим. Частенько мы болтали так и в школе, но тогда в нашем разговоре появилось нечто, чего прежде не было, что-то горячее и кислое. У меня возникло такое чувство, словно мои ладони внезапно в два раза увеличились в размерах. Как будто я был каким-то уродцем.

А потом случилось кое-что по-настоящему ужасное.

Стелла спросила:

— Мм… а где у вас тут уборная?

— Мм… на улице.

— На улице?!

На ее лице отразился ужас. Как будто я сказал, что уборная у нас на Марсе. Или что у нас ее нет. По правде говоря, до этого мне и в голову никогда не приходило, что уборная на улице — это плохо. Ну, кому это надо, чтобы туалет был под носом? Лучше, чтобы он был как можно дальше. Фу, гадость какая!

— Да, просто… у нас есть ключ. Это наше личное место.

Мы вышли на улицу, и я отвел Стеллу в уборную. Она представляла собой кабинку в туалетном блоке. Лучше, конечно, было бы, если бы она была целиком нашей, но, поскольку нас просто пустили пожить, ничего сделать было нельзя. К сожалению, когда мы подошли к кабинке, ее уже занял дед Тене. Нам пришлось ждать, пока он не выехал оттуда на своей инвалидной коляске. Было заметно, что он недоволен тем, что мы стояли под дверью и что какая-то незнакомая девчонка-горджио видела, как он выходит из туалета. Когда я знакомил их, Стелла выглядела испуганной, но все же она сказала «очень приятно». Все это было ужасно.

Из кабинки она вышла какая-то притихшая. Мы вернулись в трейлер и еще немного поболтали, но я готов был сквозь землю провалиться. И дело было не в Стелле. Она ничем не дала понять, что наш старенький «Люндейл» недостаточно хорош для нее, нет, ничего такого. Но я помню свою мысль: больше никогда в жизни. Никто больше не должен видеть, где я живу.

К тому же она мне нравилась. Очень нравилась. Стелла была моим самым лучшим другом — за все время учебы в школе и вообще.

Прошло, по моим ощущениям, не меньше года, прежде чем мама повезла ее обратно. Мы высадили ее перед домом. Это был жилой район к северу от городского центра, застроенный отдельными домами, к каждому из которых примыкали садики и площадки для гаражей, велосипедов и прочего добра.

Я никогда раньше не видел ее дома и только сейчас понял, каким потрясением должен был стать для нее наш трейлер. Она привыкла к жизни, в которой была отдельная комната, обставленная со вкусом подобранной мебелью, младшая сестренка, собака и черепаха, отец, преподававший где-то физику, и мать, подрабатывавшая в магазине одежды. Вся эта жизнь была такая по-горджиевски чужая и красивая, так не похожая на жизнь Янко с их мертвыми мальчиками, арендованным туалетом, инвалидными колясками и злосчастной судьбой.

Пока мама разворачивала машину, я помахал Стелле, и она помахала мне в ответ с крыльца. У меня было такое чувство, как будто она уезжает в другую страну и я никогда больше ее не увижу — прежними глазами.

«Приятная девочка», — сказала мама, и я кивнул — угу.

Больше мы к этой теме не возвращались.

Однажды я взял в библиотеке книгу, которая называлась «Дорогой дальнею: исчезающая традиция». Мне было интересно, что думают о нас обычные люди. Эту книгу написал горджио для других горджио, и хотя она была рассчитана на школьников, мне она показалась глупой и упрощенной. В ней говорилось о шатрах и кибитках, о деревянных цветах, лошадках и о заточке ножей. Там было написано, что у цыган темная кожа и черные волосы, а также «особенно блестящие глаза». Ну и что это значит? Как глаза у одних людей могут быть более блестящими, чем у других? Более влажные, что ли?

Пожалуй, кое-что из написанного там все-таки было правдой. Некоторые цыгане действительно вырезали из дерева цветы, но это было давным-давно и не имеет отношения ни к моей семье, ни к кому-либо из тех, кого я знаю. В книге говорилось, что мы сохранили близость к природе и знаем секреты изготовления древних целебных снадобий из трав. Ну, как сказать. Жена деда Тене знала о травах и растениях все и даже больше и все равно умерла. Из этой книжки создается впечатление, что цыгане — народ дикий и независимый. Однако никаких упоминаний об экзамене на аттестат зрелости, к примеру, я там не нашел. По всей видимости, цыгане не сдают экзаменов. И докторов из них не получается.

Когда я снова увидел Стеллу в школе, все изменилось. Поначалу это было едва заметно: мы по-прежнему болтали на переменах и сидели рядом на некоторых уроках, но что-то ушло из наших отношений, что-то необъяснимое, что роднило нас, несмотря на все внешние различия между нами. Постепенно разговаривать мы стали все меньше и меньше, а потом Стелла заделалась закадычной подружкой задаваки Кэти Уильямс, у которой отец в муниципальном совете. Они стали сидеть вместе на уроках, и теперь мы почти не разговариваем, разве что здороваемся иногда.

Горджио. Теперь я куда больше понимаю, что имеет в виду дед Тене, когда говорит, что мы разные. Не лучше и не хуже, просто разные. Как мы со Стеллой — хотя мы оба темноволосые и говорим по-английски, оба любим «Смитов» и терпеть не можем географию. Однако же мы как поезда, которые едут по параллельным путям и никогда не встретятся. Я не могу двигаться по ее путям, а она — по моим.