Глава 12

Фридрих Ганф робел перед дядей Яковом с тех пор, как впервые его увидел. Это было почти тридцать лет назад, когда они с родителями переехали жить в столицу. Именно дядя Яков устроил его в самый престижный лицей. Фридриху тогда было семь, он перешел в третий класс. И не родители, а Яков Флиор, работавший в ту пору в министерстве кибертехнологий, раз в месяц приезжал в школу, чтобы поговорить с директором об успеваемости племянника.

Прошли десятилетия. Фридрих успел поработать в разных уголках планеты, иногда он на целые годы освобождался от дядиной опеки, а когда окончательно встал на ноги, услышал заветное: «Дядя гордится тобой, Фрид. Скоро мы тебе кое-что подыщем».

И вот Фридрих Ганф – шеф-оператор второго по величине, населенности и выработке валового продукта региона. Перед этим два года упорной борьбы и ощущения постоянного присутствия Якова Флиора. А потом долгожданное восхождение на Олимп, совпавшее по времени с двумя важнейшими событиями в истории планеты – разморозкой землян и началом введения Новой Системы.

И тут же странное безразличие к нему со стороны дяди Якова. У тебя все, как всегда, в порядке, Фрид. Работаем по плану, Фрид. Сегодня и всю последующую неделю я занят, Фрид. Прости, Фрид. Флиор будто перепоручил племянника своему наместнику Энтеррону.

Дядя Яков изменился. Прежде он бывал излишне суров, иногда нервозен, а порой настолько требователен, что любой, кто оказывался поблизости, чувствовал себя низшим чином в действующей армии и тут же принимался исполнять волю Флиора. Но после введения Новой Системы дядя расслабился, стал умиротворен и недоступен, как египетский фараон.

И все же дядин голос по-прежнему вызывал у Фридриха трепет.

– Приветствую, мой дорогой племянник.

Безупречная улыбка небожителя: черные брови неподвижны, в глубине темных глаз вспышка пламени, а губы – как водная гладь, по которой пробежала одиночная волна.

– Приветствую вас, дядя Яков. – Его нельзя обмануть, но Фридрих вкладывает в слова все свое мастерство, придавая голосу одновременно волевые, бодрые и по-деловому озабоченные интонации.

– Айвен Смит покинул вверенный тебе регион, племянник, – спокойно произносит Флиор, разом выбивая почву из-под ног Фридриха.

В кабинете на минуту становится тихо.

– Ты не уберег Террион от этого опаснейшего преступника, – продолжает президент. Взгляд его пронизывает насквозь. – Очень жаль, дорогой.

– Да, дядя Яков… господин президент. Увы… Ужасные обстоятельства… Я говорил вам, что Энтеррон…

– Не стоит, дорогой. Энтеррон дан тебе в помощь, только и всего. Хозяином по-прежнему остаешься ты. Впрочем, иногда ситуация может выходить из-под контроля. Твоя ответственность возрастает. Увеличивается опасность принять неверное решение. Последствия ошибки приобретают все большее значение. Ты ведь понимаешь, о чем я, не так ли?

– Да, господин президент. Этот неприятный случай… Даже не знаю, можно ли было его избежать, – (Соберись, Фрид!). – Но, мне кажется, в целом у меня порядок, вы ведь знаете. Энтеррон меня во всем поддерживал, у нас были прекрасные отношения. До того, как это произошло. Но… – Ганф нахмурился, соображая, что сказать. – Случилось то, что случилось. Этот инцидент…

– Вот именно, дорогой. Случилось то, что случилось. – В голосе Флиора прозвучала неприятная ирония. – И теперь ваши прекрасные отношения с Энтерроном модель-один не вернуть. Жаль. Вы звали его Башковитым, не так ли?

– Э-э… Да. Но… Прошу прощения… Как вас понимать, господин президент?.. – (Да соберись же ты!) – Еще можно что-то изменить, мне кажется. Когда Смит будет пойман, – а теперь его, безусловно, остановят в ближайшее время, – наши отношения с Энтерроном возобновятся, да они, впрочем, и не…

– Увы, Фрид, к старому возврата нет, – перебил его президент. – Что касается твоего беглеца, то никому не известно, когда его остановят.

– Но, дядя Яков, этот человек представляет потенциальную опасность для всей Новой Системы, как ни дико это звучит. Сам Энтеррон высказал мне версию о том, что Смит собирается его уничтожить. Землянину удалось перехитрить полицию Никты. Боюсь, что он уже где-нибудь на подходе к Терриону.

– Хватит уже, Фрид. Ты его упустил. Никто не знает, где он. Сейчас на улицах столицы миллионы людей. Возможно он среди них. Спутники его не видят. Почему ты не уничтожил его, Фрид? Чего ждал? Ты должен был его остановить! Вместо этого ты жевал сопли и ждал, что твои проблемы решит кто-то другой.

Фридриху показалось, что в кабинете задрожали стены.

– Это стечение обстоятельств, господин президент, – быстро заговорил он. – Закон оказался не на моей стороне. Верховный суд…

– Да, верно, закон, – перебил Флиор. – Ты не должен его нарушать. Будь бдительным и никогда не нарушай закон. Не вступай в сделки, и сохранишь покой. Так говорил Платон. Но ты пренебрег древней мудростью, племянник. Ты вступил в сделку с моделью-один, не так ли?

Фридрих ощутил, как чья-то ледяная рука сдавливает ему желудок.

– Третий пункт седьмой статьи закона Терры… – потерянно пробормотал он. – Дилемма… Проклятые обстоятельства… – Он механически вскинул голову, отправляя прядь волос назад (какой пошлый жест! все, чему учился на тренингах по харизме, враз забылось). – Дядя Яков, я в трудном положении… Проблема за пределами моей компетенции. Я не должен был этим заниматься! Вопрос в юрисдикции ВРО, я в этом убежден.

Флиор усмехнулся, но глаза его продолжали светиться недобрым огнем.

– ВРО занимается этим вопросом вплотную, Фрид. ВРО знает, что произошло, чем это грозит, и как остановить сукина сына. Однако у землянина опыт прошлых времен, к тому же он психопат. Наши люди не привыкли иметь дело с такими. Тем не менее, главный сервер надежно защищен. В него проникнуть нельзя. По всему периметру Площади Вечного Дня расставлено полторы тысячи агентов. У каждого идентификатор Смита и приказ немедленно убить его в случае появления. Отряд из пятидесяти человек дежурит в Башне. Так что серверу ничто не угрожает. Что касается нашего общего друга Энтеррона, то происшедшее было не столь неожиданным, как тебе кажется, Фрид. Кибернетики предполагали, что он начнет допускать ошибки. Девяносто пять программных сбоев – недопустимо много для системы такого класса.

Флиор сделал длинную паузу, взгляд его застыл. На секунду Ганфу даже показалось, что сломался головид. Наконец президент заговорил снова:

– Теперь я скажу тебе то, что относится к категории государственной тайны. Мы не станем исправлять модель-один. Вся память с базой данных будет вскоре передана его новорожденному брату, уже прошедшему испытания, модели-два. Брат поглотит брата и шагнет дальше по пути совершенствования Системы. Фрид, ты не хочешь ничего сказать своему дяде Якову?

Глаза президента сузились. Флиор ждал покаяния.

Окончательное унижение, требование просить помилования и признавать свою полную некомпетентность было стандартной, заключительной ступенью аудиенции между президентом и шеф-оператором, дядей и племянником, хозяином и слугой. Переход к ней награждал Фридриха ощущением собственного ничтожества, но вместе с тем дарил предчувствие скорого освобождения.

И он начал каяться.

Два кубика на объемной карте оказались двумя гигантскими ангарами, в которые, наверное, можно было запихнуть оборудование всех строительных организаций, работающих в Террионе.

Около часа Айвен провозился с электронным блоком в узле управления, что-то в нем изменяя. Наконец он сказал:

– Теперь, если они захотят нас вычислить по этому чудовищу на колесах, спутник покажет, что машина находится в другом месте.

Айвен выпрыгнул из кабины, потянулся – от долгого сидения у него затекли спина и ноги. Он обошел машину и помог Миле выбраться наружу. Они оставили синтеноловоз на наезженной грунтовой дороге, ведущей к площадке между ангарами. Айвен указал на три одинаковых шпиля, что виднелись в отдалении.

– Прогуляемся до Готической площади. Оттуда мы сможем увидеть процессию.

– Я хочу есть, – сказала Мила.

– Сейчас найдем автомат. Подкрепиться и мне не помешает.

Они выбрались с территории стройки и сразу попали на автотранспортную линию, заполненную авиетками и машинами туристов. Кругом толпились люди, некоторые прибыли уже в карнавальных нарядах, другие переодевались прямо на улице. Мила слышала предсказание: количество туристов, которые прибудут в Террион, раз в двадцать превысит то, которое смогут вместить столичные отели.

Пройдя мимо ряда машин, Айвен и Мила свернули на улицу, ведущую к Карнавальному Проспекту, и тут же затерялись в толпе. Их голубые комбинезоны влились в разноцветный карнавальный поток, от которого пестрило в глазах.

«А что же творится в центре?» – подумала Мила.

Они дошли до автоматов, в которых продавались горячие обеды, и выстояли невероятно длинную очередь. Но вдруг обнаружилось, что у них закончились наличные.

– Идем отсюда, – сказал Айвен и схватил ее за руку. Мила попыталась упираться, но он так крепко сдавил ее запястье, что она побежала за ним, лишь бы не испытывать боли.

– Какого черта?! – крикнула она. – Ты окончательно спятил, да? Накорми меня сейчас же! Мы ведь только что выстояли длиннющую очередь. И ради чего? Только для того, чтобы облизнутся? Куда ты меня тащишь?

Смит поднял руку, в которой была зажата карточка «Ин-Терра Экспресс».

– У нас не осталось денег, а кредитная карта наверняка, она заблокирована, – сказал он. – Стоит ее сунуть в автомат, и тут будет куча полицейских.

– И теперь я должна умереть от голода? Давай вернемся. У нас в рюкзаках были консервы.

– Вот именно: были, – огорчил он ее. – Вернемся мы чуть позже, вначале я разыщу кое-что. Ты, помнится, хотела посмотреть на праздничное шествие.

Айвен продолжал тащить ее за собой, а толпа становилась все гуще. Движение замедлялось, иногда им приходилось останавливаться, и Миле передавалось его беспокойство. В такой толчее легко затеряться, но если их увидят с высоты, им будет трудно скрыться, толпа их задержит. Когда попалась арка, ведущая во внутренний двор, Айвен потащил Милу туда. Они выбрались из толпы, прошли между домами и оказались в переулке, выходящем на другую дорогу. Тут оказалось не намного свободнее, но все же скорость передвижения чуть увеличилась. Однако минут через десять толпа сдавила их со всех сторон и понадобились усилия, чтобы удержаться друг за друга. Шум вокруг увеличивался, чувствовалась близость Карнавального проспекта.

Еще спустя несколько минут поток вынес их на открытое место.

По проспекту торжественно дефилировали сказочные герои – Маленький Мук, Питер Пэн, Гарри Поттер, Белоснежка и Шрэк. Они проходили, задевая длинными рукавами края огромной крестообразной сцены, которая занимала чуть ли не всю площадь перекрестка. Сцена была сделана из прозрачного материала и украшена декорациями. В разных ее углах отплясывали пары и целые группы танцоров. Время от времени над головой яркими огнями рассыпались фейерверки, но Мила знала: настоящее представление начнется позже и продлиться всю ночь.

– Нам направо! – крикнул ей в ухо Смит и, взяв за локоть, потащил сквозь бушующую, кричащую, хохочущую толпу.

Повсюду пахло едой, и Милу стало мучить голодное головокружение.

Где-то должны раздавать бесплатные сладости, – вспомнила она и, не пытаясь перекричать толпу, стала направлять Айвену мысленные посылы, но ему, как всегда, было начхать на ее потребности.

Разуверившись в том, что ей удастся чего-нибудь перехватить, Мила стала глазеть по сторонам. Надувные фигуры двигались медленно, но уже обогнали их, и теперь она видела выпуклые спины, раскачивающиеся из стороны в сторону.

Иногда толпа прижимала их к стене, и требовалось приложить усилия, чтобы снова пробиться к полосе непрерывного движения. Осматриваясь, Мила видела маски, грим, причудливые прически, бенгальские огни. То и дело слышался треск рвущихся костюмов, иногда загорались парики, кого-то поднимали с тротуара, кто-то визжал.

Мила вспомнила площадь Радуги в Никте и бушующую толпу, которая требовала возобновить показ шоу Микки Мартинца. В Террионе сейчас гораздо больше людей, в сотни, а то и в тысячи раз, но никаких беспорядков не будет. В этом она была уверена, как и в том, что избавлением от демофобии, которая у нее развилась после того случая, обязана вовсе не психологу, а стимосиверу.

Несколько раз Мила почувствовала, как чьи-то руки сжимают ее грудь, но о том, чтобы дать пощечину наглецу в такой толпе не могло быть и речи.

Через какое-то время они добрались до Готической площади.

Здесь то, что нам нужно, – уловила она мысль Айвена. Мила увидела, что он смотрит в сторону подиума, на котором на фоне шпилей возвышалась высокая пирамида, выстроенная из прямоугольных зеркальных блоков.

С трудом выскользнув из потока людей, Айвен и Мила протиснулись почти к самому краю тротуара. При иных обстоятельствах здесь можно было бы простоять всю ночь. Дальше идти все равно было бесполезно: от Готической площади до Платиновой арены вдоль проспекта располагались трибуны, полностью заполненные зрителями.

Айвен хотел пробиться вперед, но вдруг отпрянул. У ограждения стоял ряд полицейских и контролеров, которые за наличные выдавали билеты желающим присоединиться к шествию.

Мила знала, чего хочет Айвен. Под знаменитой зеркальной пирамидой, которую она видела в действии десять лет назад, стояли контейнеры с пиротехникой. Но о том, чтобы пробиться через цепь полицейских не могло быть и речи.

Внезапно гул пронесся над площадью. Это был вздох восхищения тысяч горожан и туристов. Мила вместе с остальными задрала голову. Метрах в трехстах над крышами домов плыл над городом огромный человек, раскинув на полнеба золотые крылья. Это был Икар, которого все так долго ждали.

«Я вижу это!» – поразилась Мила.

Икар взмахнул крыльями, и воздух вокруг заискрился. Гомон толпы превратился в экстатический вопль. Мила не выдержала и завизжала вместе со всеми, и вдруг толпа вокруг куда-то исчезла, остался только этот ослепительно сияющий воздух. Она засмеялась, хотела вскинуть руки и подпрыгнуть, но боль в плече потянула вниз.

«Мы должны идти! – пробарабанил в голове голос Айвена. – Надо найти другое место».

Сияние растаяло. Мила уткнулась головой в плечо Айвена и поспешила за ним, стараясь не давать ему повода слишком сильно дергать себя за локоть, где, наверное, уже был сплошной синяк.

Через несколько минут они уперлись в начало трибун. Тут тоже дежурили полицейские, поэтому пришлось возвращаться.

Добравшись до поворота на улицу Готов, они влезли на ступеньки, ведущие в какой-то музей, и с четверть часа смотрели на карнавальную процессию. Мила опять погрузилась в состояние, близкое к умиротворению, пока на ум ей не пришел тот страшный сон о детях Бурцевых, который она увидела в туристическом домике.

Сколько же среди этих людей таких, как они с Айвеном? Сколько мозгов оплетено тонкой паутиной золотистых нитей, разбегающихся в стороны от пауков-биосиверов? Какая часть радости и веселья, царящих здесь, рождена в человеческих сердцах, а какая послана дистанционно с компьютера Киберлайф?

Мила почувствовала на плече руку Айвена. Он обнимал ее.

– Пора идти, – сказал он ей на ухо.

Они сошли по ступеням вниз и опять влились в непрерывный поток людей.

Вдруг она почувствовала, что рука Айвена не держит ее больше. Мила оглянулась. Прямо в лицо ей счастливо рассмеялся крупный парень, чем-то напомнивший Астахова.

Одна в бескрайнем море толпы…

Свободна, надо бежать…

Нет, не уйти дальше, чем на триста-пятьсот метров…

Мила стала озираться, но в эту минуту ее, как назло, окружали рослые мужчины и все, что она видела – стены домов, зеркальную пирамиду и летящего вдали Икара.

Айвен, где ты? Ответь!

Но только шум толпы вокруг, и никаких посторонних мыслей в голове.

Я знаю, ты где-то рядом. Скажи мне, что ты сейчас вернешься. Мне страшно.

Снова кто-то ухватил ее сзади. Айвен? Мила резко оглянулась, но это был немолодой мужчина с приклеенным клювом и взглядом волокиты.

– Ты одна? – Его лицо расплылось в гнусной улыбке.

– Пошел вон! – крикнула она, но толпа прижала их друг к другу, и Мила почувствовала, как клюв упирается ей в затылок.

– Я же вижу, ты одна, – засмеялся мужчина.

Мила дернулась вперед, задвигала плечами, и поток снова ее подхватил, оторвал от неприятного типа.

Айвен был недалеко, иначе она почувствовала бы тяжесть в ногах и животе, слабость, не похожую на ту, что испытывала сейчас от голода.

Айвен! Ты меня слышишь, я прекрасно это знаю. Почему же не отвечаешь мне?

– Девушка, идемте с нами! – прокричал ей в ухо какой-то парень. Мила посмотрела на него, и заметила, что в его глазах вспыхнуло удивление (еще бы! знал бы он, как она измучена и что пережила за последние дни; а еще голод…). Но парень продолжал: – Похороны большой рыбы. Тут рядом, на улице Тассо. Там сожгут огромную бумажную рыбу, поучаствуйте с нами в плаче.

Из-за его плеча высунулся круглолицый усач в старинном женском чепчике и задорно подмигнул Миле.

Повинуясь внезапному импульсу, Мила схватилась за предложенный локоть. Парень тотчас потащил ее в сторону от площади, к углу здания, из-за которого гремели звуки марша.

– Я Кэл, а это Роджер! – сказал он, и Мила с улыбкой кивнула.

«Что будет дальше? – думала она. – Через сотню шагов ноги подкосятся; ребята подумают, что у нее обморок, позовут полицейского, тот поможет доставить ее к ближайшему пункту оказания первой помощи; там ее осмотрят, пожмут плечами и затем отвезут в больницу. Но ей надо не в больницу, а в Киберлайф. Что если по дороге она умрет?»

– У нас есть для вас усы и борода! – радостно сообщил ей Роджер. – А еще старинная мужская шляпа с пером и камзол.

– И красный бант на шею! – добавил Кэл.

Нет, Киберлайф связан со всеми больницами. Ее опознает их оборудование, только лишь она окажется в приемном покое, и тогда страдания облегчат, ею займутся специалисты… Значит, надо, чтобы это поскорее закончилось.

Мила напряглась, приготовившись к тому, что сейчас в ее теле появятся неприятные ощущения. В эту минуту рука сжала ее запястье. Знакомая рука.

(Мила, это я. Извинись и тотчас распрощайся).

Она судорожно схватилась за локоть Кэла.

(Не оборачиваться, вырваться и бежать с ребятами на похороны большой рыбы.)

Кэл улыбнулся: видимо, он по-своему расценил то, с какой силой держится за него эта симпатичная незнакомка.

(Надеть костюм, плакать, театрально рыдать, а потом смеяться до изнеможения, дурачиться и пойти в кафе, напиться вместе со всеми пива, как раньше, когда была студенткой; она готова сейчас на все, ведь карнавал же… Только не идти со Смитом.)

Мила остановилась, Кэл стал поворачивать голову, брови удивленно взлетели вверх.

– Что-то не так?

(Ах, Кэл… Ребята…)

– Простите, – пробормотала она. – Но, кажется, я…

Нет, не выпускать наружу нытье и сомнения; ведь она знает, что неизбежно сделает то, что приказывает Айвен Смит. И ни за что не посмеет ослушаться.

В шуме толпы ни Кэл, ни Роджер не расслышали ее слов.

– Что случилось? – спросили они в один голос, при этом чепчик на голове усатого Роджера забавно колыхнулся.

Мила выдавила улыбку.

– Я найду вас, ребята! – повысив голос, сказала она. – Здесь у меня подруга, только позову ее – и сразу к вам.

Не дожидаясь ответа, она обернулась и мимо Айвена шагнула в толпу.

Пройдя рядом с ней несколько шагов, он остановил ее и прижал к стене.

– Все в порядке, Мила. Я достал то, что хотел, – сказал Айвен. – И вот еще что. Возьми.

Он вынул из большого переднего кармана пакет с засахаренной воздушной кукурузой.

Мила распечатала упаковку и принялась медленно есть, как ни странно, голода она уже не испытывала, чувствовала только невероятную усталость и опустошенность.

– Мы возвращаемся к машине, – сказал Айвен спустя пять или десять минут.

Она рассеянно посмотрела на него и увидела, как он изменился. Лицо было постаревшим, осунувшимся и таким худым, что через кожу просвечивали все кости черепа. В глазах застыли тоска и непреклонность.

– Ты ведь, кажется, говорил, мы будем гулять до вечера.

– Людей стало больше. На возвращение уйдет часа два, еще час на подготовку.

Они постояли еще некоторое время, задумчиво глядя на проезжающие по площади пирамиды с танцующими на них девицами, и затем, протискиваясь сквозь толпу, стали пробираться туда, откуда пришли.

Фридрих Ганф до полудня валялся в постели. Он отменил две встречи, вызвал личного врача для того, чтобы тот констатировал проявление нейроциркуляторной дистонии, и затем сообщил об этом референту.

В пять минут первого Фридрих вышел из дома, искупался в бассейне, а затем около часа завтракал, сидя в шезлонге. После этого некоторое время он гулял по саду, затем вернулся, посмотрел новости, почитал газету и снова повалился в постель.

Фридрих думал о том, что, вероятно, развитие биокибернетики на планете только начинается. Эта наука находится еще на таком примитивном уровне, что ученые не могут предвидеть все последствия экспериментов, отсюда и возникают столь распространенные киберпсихозы. Разумеется, сам он всегда относился к тем, кто голосует за Энтеррон и за биокибернетику, иначе быть не могло, ведь он – шеф-оператор двенадцатого региона, гарант Новой Системы. Но в душе обитало беспокойство, оно не покидало его даже в самые лучшие времена, с тех пор, как вступил в действие закон о праве граждан на имплантацию. Когда количество имплантированных перевалило за пятьдесят процентов, наступил прогнозированный специалистами «социальный покой», но все помнили и о другой вехе – восьмидесяти пяти процентной, той самой, о которой во всеуслышание предупреждал профессор Качинский до того, как внерегиональный отдел принял в отношении него решительные меры.

Согласно гипотезе Качинского, после достижения восьмидесятипятипроцентного барьера, оставшиеся в меньшинстве неимплантированные («внесистемщики», как нарек их Качинский), окажут решающее влияние на дальнейший ход истории. В краткий срок они произведут перераспределение власти и частной собственности и превратят планету в олигархическое государство, ничем не отличающееся от тех, что существовали в древности на Земле.

Фридрих знал, что ученые готовят новые программы и растят новых клонов Энтеррона, совершенствуют центральный компьютер, готовятся к воплощению очередных проектов, оптимизируют технологию, упрощают систему управления, но насколько совместимо чередование этих научных экспериментов с медленной эволюцией человеческой психики? Не станет ли все похожим на горький опыт популярных артистов, убивающих себя бесчисленными операциями омоложения, не прошедшими достаточную проверку в медицинских лабораториях?

Встав с кровати, Фридрих открыл бар-холодильник и выбрал среди бутылок одну, привезенную когда-то с Земли, простоявшую на Терре-три в частном подвале более века, проданную на аукционе, и затем подаренную ему его другом Ремо. Это был «Шато-Лафит» две тысячи семьдесят третьего года, того самого, когда перестали существовать Соединенные Штаты Америки и Российская Федерация, а вместе с их распадом завершился период, называемый теперь Страшными Временами.

Фридрих подошел к окну и поднял бутылку на уровень глаз. Тонкая полоса осадка на дне всколыхнулась и стала расширяться, превращаясь в загадочную дымку. Фридрих аккуратно поставил бутылку на подоконник и пошел к шкафчику за штопором и бокалом. Он рассчитывал, что вино сможет отвлечь его от неприятных мыслей.

Теперь Качинский живет на острове и фамилия у него другая – вот вся информация, которой владел Фридрих Ганф. Даже приложив максимум стараний, задействовав полицию, военных и службу охраны безопасности, он не мог узнать ни на йоту больше о восьмидесяти пяти и пятнадцати процентах, чем знал сейчас. Сведения о гипотезе Качинского скорее всего не были уничтожены и теперь хранятся в таком месте, куда вход разрешен ограниченному числу людей. Отчего-то в уме Фридриха возникали образы древних тамплиеров, одетых в длинные холщовые балахоны, под которыми скрывались окровавленные мечи.

Взяв штопор и хрустальный бокал, Фридрих вернулся к окну, открыл бутылку и аккуратно, чтобы муть не смешалась с драгоценной жидкостью, налил вино.

Поднеся бокал к губам, он закрыл глаза и медленно вдохнул.

Ему и прежде приходилось пробовать настоящие бордоские вина, несмотря на то, что на Терре-три их количество исчислялось всего лишь десятками литров, но аромат шедевра, который он держал в руках, был непередаваемым.

Фридрих подумал о том, что каким бы путем не пошла в ближайшем будущем история, судьба будет на его стороне, ведь он всегда останется среди этих пресловутых пятнадцати процентов. Он улыбнулся и вдруг услышал где-то в голове явственный шепот: «Я должен погибнуть… но я очень хочу жить».

Фридрих вздрогнул, и несколько капель лафита, который стоило бы хранить не в баре, а в музее, и никогда не открывать, упали на подоконник.

– На заставке был знак, – прошептал он, неожиданно открыв для себя, к какой из групп населения, выделенных Качинским, он относится на самом деле.

Поставив бокал, Фридрих взял с кресла халат и, набрасывая его на ходу, направился в кабинет. Он быстро включил оба компьютера – персональный и тот, что связывал с системой.

Дождавшись, пока музыка перестанет играть, спросил первым:

– Ты можешь чувствовать угрызения совести, Эн? Ты ведь меня обманул, обманул всех.

– Нет возможности сравнить, Фридрих, – ответил искусственный интеллект. – Энтеррон лишен органов чувств, но ведь и ваши чувства имеют два слоя существования – физический, на котором задействованы нервы, синапсы, гормоны, сосуды, мышцы, и – духовный. Почему бы не предположить, что чувства Энтеррона, хоть и бедны, но все же существуют?

– Прежде ты отвечал прямо и однозначно, – заметил Фридрих. – Потом твоя манера говорить изменилась, ты стал использовать фигуры речи, шутить. Вчера ты впервые за время нашего сотрудничества заикнулся. Синтезатор, конечно, не смог передать волнение, но голос звучал очень странно.

– Да, Энтеррон знает, – послышалось в ответ.

Фридрих взглянул на экран и увидел на голографической заставке как раз под Башней Правительства, вблизи от колонн, поддерживающих пояс балкона, застывший в движении грузовой автомобиль. Это был огромный серебристый синтеноловоз – такой, какие не должны находиться ни в центре столицы, ни на территории города. Не изменяясь в лице (хотя Фридрих знал: глупо продолжать корчить из себя наивного мальчика, притворяться, что все почти нормально, что можно сохранять спокойствие…), Ганф положил руку на планшетку, нащупал управление и незаметным движением перенес заставку с системного компьютера на свой.

– Значит, обман все-таки был?

– Вопрос, на который нет однозначного ответа, – отозвался Энтеррон. – Я ведь и прежде…

(Он впервые сказал о себе в первом лице!)

…давал тебе усредненный ответ на твои вопросы. Но в данном случае диапазон усредненного ответа настолько широк, Фридрих, что, боюсь, ответ будет неоднозначным. Впрочем, ты немедленно можешь начать просматривать его сжатый вариант. Он занимает шестьсот сорок две стандартные страницы.

(Он сказал: боюсь.)

– Я займусь этим, – пообещал Фридрих. – Сохрани текст в папке «Избранные афоризмы».

– Сохранено.

– Теперь я вынужден отключиться, сегодня я, как видишь, дома. Мне нездоровится.

– Поправляйся, – пожелал Энтеррон. – До встречи.

Фридрих отключил сетевой компьютер и тут же бросился к монитору, на котором переливалась красками Башня Правительства, а под ней зловеще поблескивала цистерна синтеноловоза. Увеличивая изображение, он одновременно схватил миником и, поднеся к уху, крикнул:

– Соедините меня с президентом!