12
– Стою я, значит, в уголочке, – чешет затылок мой гость, опорожнив очередную рюмку, – шатает и штормит всего. Нашарил в потёмках стеночку, опёрся рукой, а у меня после этого замка на яйцах, – как заклинило. Плотина! С испугу, наверное. Напрягся я во всю мочь, словно барку с мелководья сдёрнуть хочу. Никак! Круги в глазах красные поплыли! Потом хлынула всё-таки струя. В нос такой воздух шибанул, что из меня, в придачу, рукавом всю дрянь ещё вытошнило. Кто-то сзади по шее рубанул: «Что же ты, паразит, здесь гадишь! Мочиться тебе разрешили, так мочись, а харчами швыряться нехорошо. Ребята обидеться могут!» А я уже в своих испражнениях вожусь. После такого удара сзади хочу с четверенек подняться, а не могу, ноги дрожат, скользят, по жиже расползаются, как у телёнка мокрогубого, который только что пузырь материнский порвал. Но тот, кто стоял сзади, подхватил меня, как солому, и уронил на ворох тряпья какого-то, где я снова ушёл в полную отключку. – Валёк пожевал, пожевал сигарету, как пустышку, и выбросил в мусорное ведро, стоящее под мойкой. Было видно: сидит в нём какая-то заноза, которую ему никогда не вытащить, и заноза эта имеет одно свойство – постоянно впрыскивать в организм отраву неизвестного происхождения.
Из путаного застольного разговора я узнал, что бичи – ребята добрые, милостивые, в тоскливом одиночестве моего друга не оставили. Приютили, спасли от верного переохлаждения почек со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Бичи, как перелётные птицы перед сезонной миграцией, тоже сбиваются в стаи, втягивая в свою гущу ещё не определившихся одиночек.
Валёк попал в их среду как раз перед сезоном предзимних холодов.
Ватага вольноотпущенников от общества, уходя от неутомимых следопытов из органов милиции с их постоянными жэковскими подручными, меняя подвал за подвалом, как раз приискивала место для зимней спячки.
Комфортабельней распределительной камеры городского теплоснабжения придумать было ничего нельзя, и коммуна со дня на день намеревалась сменить обсиженный подвал портового пакгауза на более тёплое местечко.
«У птицы есть гнездо, у зверя есть нора…»
Вообще-то, «бич» – не бомж.
Это всё равно, если сравнивать галку и ворону: обличие вроде похожее, а суть разная…
Так и эти две категории людей: разница незаметная, но существенная. «Бомж» – это образ жизни, а «бич» – это философия.
Бомж – человек, потерявший в этом мире всё, что ему полагалось от рождения: дом, женщину, семью, работу. Он по природе своей безынициативен, вял и совершенно отрешён от цивилизации в скотском своём состоянии.
Бич же, наоборот, полон всяческих идей, позывов, в большинстве своём, фантастических.
От начитанности он склонен к обобщениям: зачем трудиться за мелочёвку в бесперспективной обрыдлой конторе, когда можно прожить и так, наслаждаясь неограниченной свободой и таким же неограниченным бездельем.
Бомжи водятся повсюду, где живут люди, а бичи – только в больших индустриальных центрах и портовых городах.
В провинциальном городишке бича не встретишь, ему там тесно. Пока его не тронули физическая и умственная деградация, свойственные бомжам, бич никогда не теряет надежды отыскать нетребовательную любвеобильную женщину и устроиться в этом мире. И, что самое удивительное, надежды эти зачастую оправдываются, и тогда бич превращается в приживалку, в альфонса безо всяких нравственных затруднений.
Нечто подобное произошло и с моим другом Валентином Тищенко, но это потом, а пока он лежит, как младенец, в своих испражнениях, слабый и беззащитный. Теперь его любой обидит.
Но какая это обида, если тебе засветили по морде, чтобы местный этикет соблюдал. Зачем харчи выбрасывать, они денег стоят? Нужду справляй, а блевать – не моги!
Вот и Валёк не обижается.
На что ему обижаться, если всё по правилам? Он только перевернулся на другой бок и мучительно застонал. Там, в голове, в черепной коробке, в самых глубинах мозга шевельнулась и ударила хвостом большая тяжёлая рыбина, и круги боли разбежались по всему телу.
«Во, попал! Справил праздник прощания! – колотилось в больном мозгу моего друга – Ни денег, ни документов. До Тамбова с Владивостока на крыше вагона, как он тогда путешествовал, не доберёшься – ветром сдует. Оставалось только ту профурсетку отыскать. Она же, сука, меня под монастырь подвела! Что теперь жизнь моя? Она, как детская распашонка, короткая и вся в поносе!»
А в подвале тем временем просветлело. Промылось окошко туда, в счастливый мир здоровых и занятых людей, и от этого душа Валька в отчаяньи забилась в самый дальний закоулок, откуда и клещами её не вытащишь…
Подвал тем временем зашевелился, заворочался, надсадно закашлял: простуда здесь никогда не сдавала позиций, круглый год обслуживала на совесть. Вольные люди прочищали горло кто чем мог на сегодняшнее утро.
– Лежу я враскидку, как барин, соплями умываюсь. «Ты чего? – подгрёб ко мне один, в армейском бушлате, без погон, правда, заботливо обнял за плечи, – возобновил рассказ Валёк, – Плачешь, что ль? По первости всегда так, потом ничего, пообвыкнешь. Все мы Божьи люди! – И его тыква вся засветилось в улыбке, как медный таз под солнцем, несмотря на недельную щетину. – Глотни вот! Полегчает, – и суёт мне бутыль с какой-то гадостью. Я рукой бутыль отстраняю, а он всё: – Глотни! Может, ты осерчал, что я по твоей шее проехался? Так я безо всякого зла, для порядку. Глотни!» Глотнул… В бутыли был, конечно, вермут, наш, дешёвый, со вкусом жжёной пробки. Такое ни с чем не спутаешь. Но эта вонючка для меня в то время подействовала, как эликсир жизни. Мир преобразился! Я всё одолею! Сделаю заяву в милицию. Там помогут. Куда она, эта курва, денется? Я ей сам на половые губы амбарный замок повешу, после того, как запихаю туда еловую шишку задом наперёд! Так мне сразу всё просто показалось. Вот тебе и вермут! А ты говоришь…
Но я как раз и не говорил ничего, а только молча, покачивая головой, слушал, хлопал себя по коленям.
Закуривал и снова слушал.
Если опустить бурные междометия, идиомы и силлогизмы портового, да и не только портового, русского языка, рассказ о злоключениях моего друга, его друзей и недругах, можно перевести следующим образом на человеческий язык, домысливая пропуски и недомолвки по законам жанра.
