Глава двадцать первая
Олдин Раймонд – это имя, которое Фелиция дала своему ребёнку, было случайным, но молодой матери казалось, что оно подходит младенцу как нельзя лучше. – Как же ты похож на отца, – шептала она, разглядывая детское лицо.
Розовые губы робко обхватывали её сосок, и все тревоги и печали отходили на второй план. «Если бы можно было вот так прожить всю жизнь! – думала Фелиция. – Если бы родители сжалились над ней, позволив вернуться!». Она написала письмо в Хайфилдс, но ответа не пришло. Прощения отца она не ждала, но, может быть, мать или сестра могли бы её понять. Нет. Она была одна. В своём горе и в своём противоестественном счастье.
Уложив Олдина спать, Фелиция вышла на улицу. Овощная лавка, где она работала прежде, была открыта, и Фелиция вошла в её двери, с надеждой вглядываясь в лица продавщиц.
– Мистер Брандау, – обратилась она к управляющему.
Он поднял на неё глаза, заставив смутиться.
– Кажется, вы ещё не нашли мне замены? – Фелиция заставила себя смотреть на него.
Под хмурым тяжёлым взглядом, она покраснела. «Думать об Олдине! Думать об Олдине!» – твердила себе Фелиция, вспоминая своего ребёнка. Личная жизнь начала казаться не обязательной и второстепенной. Мистер Брандау кашлянул, поднялся из-за стола и нервно начал прохаживаться по комнате.
– Мне очень нужна эта работа, – взмолилась Фелиция.
Она вдруг вспомнила оставленное без ответа письмо домой, и решительность, с которой она вошла в двери лавки, сошла на нет.
– Я могу убираться, мыть лотки… – Фелиция шумно выдохнула и снова опустила голову.
– Как же такое вышло? – неожиданно по-отечески добро спросил Брандау.
– Я… – Фелиция вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. – Я… – она вспомнила Персибала, вспомнила жизнь с ним и расплакалась.
– Ох, уж эти черномазые! – покачал головой Брандау, выслушав сбивчивую историю растроганной женщины.
«Нет! Всё совсем не так! – хотела сказать ему Фелиция. – Он не такой!». Но для этого нужно было рассказать обо всём, что случилось в доме мистера Джеральда, рассказать о Спарсере. Нет. Она не могла. Теперь не могла. В этом мире ей нужно заботиться не только о себе. Её ждёт Олдин. Фелиция представила его крохотное детское тельце и снова расплакалась.
– Ох, уж эти черномазые! – снова сказал Брандау, решив, что его слова пришлись в точку.
– Я не думала, что всё получится так! – сказала Фелиция, понимая, что, оправдывая Персибала, сделает только хуже. – Не думала.
– Ну, не вини себя, – морщинистые руки Брандау обняли её плечи. – Ты была молода, наивна…
– Я просто хотела петь, – Фелиция уткнулась лицом ему в грудь. – Пожалуйста, дайте мне ещё один шанс. Не прогоняйте меня. У меня никого нет, кроме Олдина. Совсем никого…
В старческих, заботливых руках было хорошо и спокойно. Если бы её родной отец мог так же обнять её и сказать, что всё будет хорошо.
Она вернулась домой и, покормив Олдина, долго смотрела за окно, пытаясь подготовить себя к тому, что ребёнка придётся оставлять одного на целый день. Такой маленький. Такой беззащитный. Лишь бы он спал, пока её не будет рядом. Но весь последующий день, стоя у лотка с овощами, она не могла отделаться от видения, как Олдин плачет. Оставленный. Всеми забытый. А она… Она стоит здесь и не может ничем ему помочь.
Отчаяние стало таким сильным, что Фелиция едва не бросила работу и не убежала домой. Но что будет, если она так сделает? На что они будут жить? Нет. Она должна терпеть, оставаясь здесь.
Тайтус прошёл мимо, не взглянув в её сторону. «Они все презирают меня», – думала Фелиция, вглядываясь в глаза всех, кто знал, что с ней случилось. И вместе с их косыми взглядами, вместе с их осуждением, Фелиция неосознанно начинала осуждать себя сама. Неумышленно, даже не замечая этого. Снова превращалась в замарашку и грязнулю. Не усомнившись ни на одно мгновение, она продала все свои наряды. Продала всё, что осталось от прошлой жизни. Теперь был лишь её ребёнок и забота, которой она хотела одарить его. Ничего другого не осталось. Даже после того, как Фелиция услышала разговор танцовщиц из местного кабаре, когда они покупали у неё фрукты, надежды вернуться к прежней жизни не было. Она стояла, опустив глаза, и слушала о том, как просто молодой девушке получить работу.
– Тайтус! – позвала она, пытаясь поднять тяжёлый лоток с овощами.
Он обернулся, но помог лишь после того, как это велел ему Брандау. Они шли с ним бок о бок, но теперь в его глазах не было ни любви, ни желания.
– Я не хотела обижать тебя, – сказала Фелиция, вкладывая в эти слова всю искренность.
Тайтус что-то хмыкнул себе под нос и отвернулся.
– Пожалуйста, – Фелиция решила, что ниже, чем есть, пасть невозможно. – Если бы мы могли снова стать друзьями. Просто друзьями, – взмолилась она, но Тайтус не удостоил её даже взгляда.
– Оставь ты его, – посоветовал Брандау.
Фелиция вздохнула и постаралась улыбнуться.
– Спасибо, что не отворачиваетесь от меня, – поблагодарила она его.
– Если бы ты могла сменить работу и скрыть рождение ребёнка, – Брандау вздохнул, увидев в глазах Фелиции решительный отказ. – Некоторые девушки так поступают, – добавил он. – Ты молода и могла бы найти себе мужа.
– Я не могу, – Фелиция вспомнила Олдина. – Не хочу.
Но вечером, возвращаясь с работы в свою убогую комнату, остановилась возле дешёвого бара и долго слушала, как за его дверьми репетирует местный джаз-бэнд.
– Если бы ты мог говорить, – ворковала она над кроваткой сына. – Если бы я могла поделиться с тобой своими печалями, – она услышала, как за стеной шумят соседи, и начала тихо напевать колыбельную.
Перед глазами снова встала картина бара, возле которого она останавливалась. Голос задрожал. По щекам покатились слёзы. Тихие и робкие. Сейчас Фелиция не могла позволить себе даже мечтать. Лишь в отчаянии сожалеть об упущенном.
Она так и заснула: облокотившись о край колыбели и вглядываясь в тёмные глаза Олдина. Утром, отправляясь на работу, Фелиция увидела полицейских. Из соседней квартиры выносили мертвеца. Тело женщины было накрыто белой простыней, но Фелиция видела длинные чёрные волосы, которые, свисая, почти достигали пола. Господи, неужели в этом доме, где каждый день смерть может постучаться в любую дверь, она вынуждена оставлять ребёнка?! Она стояла, не желая смотреть на носилки, но и не в силах отвести от них взгляд.
– Простите, мэм, – полицейский небрежно тронул её за локоть, неверно растолковав её оцепенение. – Вы ведь живёте здесь?
– Я? – Фелиция посмотрела на него, пытаясь понять, что происходит. – Да, я живу здесь, – перед глазами поплыли картины, случившегося в доме мистера Джеральда. – Но я ничего не видела. Ничего, – она попыталась высвободить руку. – Простите. Мне нужно идти на работу, – она почти бегом спустилась по лестнице и, лишь оказавшись на улице, перевела дыхание.
«Как же можно надеяться уберечь кого-то в этом мире, если вокруг происходят подобные вещи?! – думала Фелиция, отчаянно кусая губы. – Убийцы, насильники, болезни…. Если бы можно было заработать чуть больше денег. Перебраться в чуть лучший район. В чуть более просторную комнату, более тёплую, более чистую».
Фелиция остановилась возле дверей закрытого бара. Что она может сделать, чтобы оградить своего ребёнка от ужасов этого мира? Устроиться посудомойкой? Работать ночью в баре, а днём в овощной лавке? Но кто тогда позаботится о нём, когда её не будет рядом? Кто успокоит его, накормит, споёт колыбельную и уложит спать? Голова Фелиции поникла. Опустошённость и немота заполнили грудь.
Она пришла на работу, выставила на прилавок лотки с овощами, но не смогла отвлечься от тяжёлых мыслей. Её ребёнок один. Один в страшном ненадёжном доме. Один, в огромном мире. И никто и ничто не сможет изменить подобного положения дел.
Фелиция увидела Тайтуса, но позвать не решилась. Вернувшись домой, она накормила Олдина и долго прислушивалась к необычной, зловещей тишине. Три долгих дня соседняя квартира пустовала, но затем снова наполнилась привычным гвалтом. Вот и всё. Три дня, и никто не помнит о случившемся. Новым соседям нет дела до жизни прежних жильцов.
Божественная музыка Персибала зазвучала в ушах. Его пальцы порхали над чёрно-белыми клавишами. Как же хотелось вернуться назад и вновь пережить всё то, что она испытала в день, когда впервые услышала эту музыку. Отвлечься от трудностей мира, забыться, позволить мотиву подхватить себя на воздушные крылья и унести в страну грёз и мечтаний. Почувствовать, как бьётся в груди сердце…. Хотя бы просто почувствовать, что оно там, а не эта опустошённость и немота, от которой умирают все надежды. День за днём. Месяц за месяцем. Фелиция подняла голову и посмотрела на очередного покупателя. Его бледно-голубые глаза пытливо вглядывались в её осунувшееся лицо.
– Вам что-то нужно? – смутилась она.
Незнакомец не ответил, лишь сильнее нахмурил светлые брови. Его розовощёкое, изрезанное оставленными оспой шрамами лицо, казалось заинтересованным и смущённым.
– Фелиция? – голос незнакомца был тихим и смущённым. – Фелиция Раймонд? – он вздрогнул, словно этот вопрос мог навлечь на него беду. Тряхнул светловолосой головой и смущённо улыбнулся. – Извините. Я, должно быть, ошибся, – он развернулся, но вместо того, чтобы уйти, снова устремил к Фелиции взгляд. – Простите, вы никогда не выступали в «Ночном джазе»? – от этого вопроса сердце Фелиции сжалось, а щёки вспыхнули, словно от пощёчины.
Было ли это с ней? Она ли та женщина, пленяющая сердца посетителей? И если да, то как признаться, что сейчас она всего лишь продавщица, которая дни напролёт стоит за лотком с овощами? Нет. Нельзя. Невозможно. Она не хочет. Этот незнакомец лишь посмеётся над ней. Он не знает, что значит оказаться в такой ситуации. Взять его дорогой костюм, запонки, его холёный, ухоженный вид, да и на улице, скорее всего, стоит личный автомобиль, который сразу, как только закончится этот безумный разговор, увезёт его в лучшую жизнь. Нет. Он лишь посмеётся над ней. Посочувствует, не дав даже шанса оправдаться.
– Очень сложная жизнь, – произнёс неожиданно незнакомец. – Никогда не знаешь, что преподнесёт она тебе на следующий день, – он вздохнул и устало улыбнулся. – Простите, мэм. Я, должно быть, ошибся.
– Не ошиблись! – выкрикнула Фелиция, когда дверь за незнакомцем почти закрылась.
Сердце забилось так сильно, что у неё закружилась голова. Лицо незнакомца расплылось перед глазами.
– Да что же это! – Фелиция смахнула скатившиеся слёзы.
Незнакомец снова стоял у прилавка, разглядывая её с каким-то странным, неподдельным любопытством.
– Только не спрашивайте, почему я здесь, – сказала Фелиция.
Незнакомец согласно качнул головой. «Не нужно было мне признаваться, – подумала Фелиция. – Всё равно ничего не изменится, только ночью не удастся заснуть. Вот и всё».
– Сколько вам лет? – неожиданно спросил незнакомец.
– Что? – опешила Фелиция.
– Семнадцать? Восемнадцать?
– Девятнадцать.
– Девятнадцать, – взгляд незнакомца изменился.
Фелиция испугалась, что сейчас он рассмеётся.
– У вас впереди целая жизнь, – его светловолосая голова склонилась набок.
«Да что он понимает?!» – вспылила Фелиция, но сказать ничего не решилась.
– Тогда, в «Ночном джазе», я слушал ваш голос и завидовал тому чернокожему парню, который смог отыскать такой талант в этом городе.
– Талант? – Фелиция зарделась. – Так вы музыкант? – сердце снова забилось, словно пойманная в клетку птица. Незнакомец едва заметно кивнул.
– Тогда, в «Ночном джазе», – снова начал он. – Я смотрел на вас и думал, что если бы эта женщина доверилась мне, то вместе мы бы, несомненно, смогли покорить всё Чикаго. Я смотрел на вас и думал, будет ли у меня хоть один шанс сказать вам об этом, – он выдержал паузу. – И вот теперь я встречаю вас здесь. В этой лавке, за лотком с овощами.
– Я… – Фелиция опустила голову, не позволяя себе надеяться. – Если вы хотите…
Пара девушек из кордебалета вошли в лавку, награждая светловолосого незнакомца заинтересованным взглядом. Фелиция сжалась, услышав их короткие кокетливые смешки. Он уйдёт! Её последняя надежда сейчас уйдёт!
– Вы что-то хотели? – поторопила она девушек, боязливо поглядывая на незнакомца.
Девушки снова хихикнули и стали что-то выбирать. Фелиция не видела. Не хотела видеть. «Да забирайте весь лоток и убирайтесь!» – хотела закричать она. Повернувшись к незнакомцу, Фелиция увидела, что он снова уходит.
– Подождите! – окрик вырвался у неё помимо воли.
Девушки растерянно переглянулись. Фелиция покраснела.
– Я… я… – она вздохнула и закрыла глаза.
Услышала, как закрылась за незнакомцем дверь, и, поникнув, вернулась за прилавок. Опустошение и немота вернулись, подчиняя себе сознание с небывалой силой. «Нет. Больше она никогда не признается, что у неё была другая жизнь», – решила Фелиция.
Она вернулась домой в крайне подавленном настроении. Даже после смерти девушки из соседней квартиры не было такой пустоты и отчаяния. «А казалось, что ниже пасть нельзя», – думала Фелиция, беря на руки сына.
Она чувствовала себя униженной и оскорблённой. И не на кого было злиться, потому что в унижении никто не виноват, кроме неё.
Ночью ей приснилась сцена и наполненный людьми зал. Она стояла возле пианино, за которым сидел светловолосый незнакомец, и пела, тщетно пытаясь прикрывать руками свою наготу. «Как же такое вышло?» – отчаянно думала она, но когда песня закончилась, вместо упрёков и стыдливых замечаний, услышала, как грянули аплодисменты.
Смущённая и растерянная, она отправилась на работу, настойчиво пытаясь выбросить из памяти сон. Но чем сильнее хотела это сделать, тем больше подробностей всплывало в сознании. И эти аплодисменты. Такие чистые, искренние. Как бы там ни было, но кошмарный сон помог пережить разочарование.
Через два дня Фелиция уже не вспоминала светловолосого незнакомца. Он стал ещё одной призрачной надеждой, ещё одной несбыточной мечтой. «Лишь бы снова не встретиться с ним. Лишь бы снова не смотреть в его глаза», – думала Фелиция, но тут же в голове начинал звучать голос, как всё могло повернуться, не дай она ему тогда уйти? Что если он хотел предложить ей совместные выступления?
Поддавшись на эти внутренние уговоры, она робко подумала, что было бы неплохо попытаться отыскать этого незнакомца. Подойти первой и предложить спеть дуэтом. Но как это сделать, если у неё не осталось ни одного приличного платья?! Да и город слишком велик, чтобы надеяться на удачный исход поисков. И не может она одна ходить по барам и искать этого человека.
Вспыхнувшая надежда снова начала угасать. Сон, остававшийся пару дней таким чётким и ясным, померк, затянувшись туманной дымкой. Ничего. Никого.
И даже настойчивый стук в дверь вызвал не более чем раздражение из-за того, что кто-то ошибся квартирой.
Уложив ребёнка в колыбель, Фелиция пошла открывать. Светловолосый незнакомец стоял на пороге, бесцеремонно заглядывая в её убогую комнату. Его шерстяной костюм ещё больше, чем в овощной лавке, контрастировал с окружающей обстановкой.
– Вы?! – опешила Фелиция.
– Это вам, – сказал незнакомец, протянув ей лёгкий, почти воздушный свёрток. – Там платье, чулки, туфли… – он смотрел через её плечо на ребёнка в колыбели. – Это того чернокожего парня, с которым ты пела?
– Я… – Фелиция вздохнула и решительно кивнула головой.
– Хорошо, – незнакомец окинул её с головы до ног внимательным взглядом. – Одевайся. Я буду ждать в машине, – он сам закрыл за собой дверь.
Фелиция положила свёрток на кровать и долго стояла, не в силах собраться с мыслями. «Если бы сейчас проснулся Олдин!» – подумала она, в каком-то отчаянном желании остаться дома. Почему же она боится? Почему чувствует себя униженной и оскорблённой?
Фелиция разорвала упаковку свёртка и примерила платье. Немота дрогнула, уступая место прежнему биению сердца. Взволнованная и нерешительная она вышла из дома.
«Ночной джаз» встретил их шумом, хорошей выпивкой и отменной игрой приезжего джаз-бэнда из Нового Орлеана. Чернокожий пианист был молод и амбициозен, явно время от времени переоценивая свои способности музыканта. Женщина, высокая брюнетка с влажными чувственными глазами, обладала хорошим голосом и пышными формами. На вид ей было около тридцати, и Фелиция впервые ощутила преимущество своего возраста.
Клайд Брюстер, а именно так звали её нового знакомого, потягивал бренди и как-то отстранённо наблюдал за игрой бэнда. Иногда он поворачивался к Фелиции и награждал её внимательным претензионным взглядом. В эти моменты она смущалась и невольно начинала поправлять волосы или меняла позу, в которой сидела.
Их первая совместная репетиция состоялась вечером следующего дня. Стоя за лотком, Фелиция едва смогла дождаться, когда закончится рабочий день. Брюстер приехал с опозданием, заставив её несколько раз отчаяться и снова обрести надежду. Его квартира была просторной, а песни обыденными и простыми. Однако играл он действительно превосходно. Не как Персибал, но и не сильно уступая тем божественным мотивам, которые покорили сердце Фелиции. Голос у него был глубоким и чистым, но от идеи петь дуэтом они отказались почти сразу.
«Неужели всё наладится?» – думала Фелиция, наблюдая за Брюстером в момент коротких перерывов. Он оборачивался, видел неуверенность в её глазах и рассказывал о предстоящем выступлении. Его слова звучали так убедительно, что Фелиция просто не могла не верить ему. Клайд Брюстер – её шанс, надежда.
Единственное, что омрачало эти светлые мысли, была её история. Брюстер снова и снова рассказывал о «тихих» барах, в которых они смогут выступить, а Фелиция думала о Персибале, о его поступке, и пытливо кусала губы, не зная, что будет, если кто-то узнает, что она была когда-то с ним.
И ещё новое платье, которое Брюстер купил ей на вырученные от первого выступления деньги. Впервые примерив его, Фелиция залилась краской и стыдливо закрыла глаза, позволяя Брюстеру рассмотреть свой новый наряд. Его откровенность бросалась в глаза доступностью и порочностью обладательницы. В нём Фелиция чувствовала себя распущенной девкой, бесстыдно продающей свою красоту.
– Нет! Я не могу! – воскликнула она, когда Брюстер сказал, что сегодня они поедут в «Ночной джаз». – Только не в этом платье!
– Почему? – он устало изобразил удивление.
– Потому что… – Фелиция покраснела и стыдливо прикрылась.
В тот вечер Брюстер уехал без неё. Она снова осталась одна. В своей убогой квартире. Сидела на кровати и смотрела на Олдина. «Нет. Она не сможет!». Мысли в голове метались напуганной утиной стаей. Следующий день у лотка показался вечностью. «Что она может, кроме как довериться Брюстеру?»
Борясь со стыдом, Фелиция дождалась окончания рабочего дня, и сама пришла к нему. Он работал над новой песней, и почти не обратил на неё внимания. Фелиция отыскала ненавистное платье и переоделась в свободной комнате. Музыка, которую рождали пальцы Брюстера, нравилась ей и позволяла отвлечься.
– Мило, – сказала она, осторожно подходя к пианино.
Брюстер не обернулся. Сдержанно кивнул и протянул ей листок с текстом песни. Фелиция ждала, что он оценит её наряд, но он начал играть, показывая, где нужно делать паузы, где стихать, а где повышать голос. Через четверть часа Фелиция совершенно забыла о том, насколько безнравственное платье на ней надето. Она пела, думая лишь о том, что это одна из лучших песен в её исполнении.
– Я написал её специально для тебя, – сказал Брюстер.
– Для меня? – Фелиция вздрогнула. Брюстер обернулся, смерил её внимательным взглядом, но она не обратила на это внимания.
«Написал для меня песню! Подумать только! – вертелось у неё в голове. – Никто, даже Персибал, не делал этого, а тут…».
Вечером в «Ночном джазе», она думала об этом. «Её песня. Её песня! Её первая песня!».
Фелиция вздрогнула, почувствовав, как Брюстер берет её за руку. Сцена, на которую он вывел её, пугала и очаровывала одновременно.
– Не бойся, – шепнул ей на ухо Брюстер.
Фелиция окинула зал стыдливым взглядом. Они смотрят на неё, видят её доступность, подчёркнутую новым платьем. Фелиции отчаянно захотелось прикрыться. Словно во сне, где она обнажённая пела для шумного прокуренного зала, наполненного людьми.
– Я не могу, – прошептала Фелиция. Как же сильно хотелось убежать! Прочь, со сцены, из бара, домой, закрыть дверь и, упав на кровать, расплакаться, ожидая спасительного сна. – Я не могу, – Фелиция закрыла глаза.
Зал стих. Или это она сама отключилась от всего, что её окружало. Неважно. Теперь эта песня принадлежит ей. Она узнала её с первых аккордов. Лишь бы не дрогнул голос. Лишь бы стыд не сковал тело.
Фелиция робко открыла глаза. Десятки восторженных глаз смотрели на неё, не скрывая восхищения. Брюстер! Её любимый Брюстер! Он договорился лишь об одной песне, но посетители забыли всё, что было до этого, и не вспомнят то, что будет после. Одна короткая песня, покорившая вечер и ночь.
Они ехали в машине Брюстера, и Фелиция чувствовала, как бешено бьётся сердце в груди. «Если бы удалось убедить его отправиться в турне!» – думала она, но Брюстер только и делал, что говорил о сольных выступлениях в «тихих» барах.
– Ты видела, как все смотрели на тебя сегодня? – говорил он.
Фелиция вспоминала свой наряд и смущённо опускала глаза.
– Да они готовы слушать тебя часами!
– Клайд.
– Что может быть более желанным, чем такая женщина, как ты?!
– Клайд! – Фелиция отчаянно пыталась подобрать слова, чтобы рассказать о том, что сделал Персибал.
– Вот как? – Брюстер помрачнел, и Фелиция невольно сжалась, ожидая, что сейчас вспыхнет скандал. – И ты тоже была замешана в этом?
– Нет, – она поджала губы. Картина произошедшего в доме мистера Джеральда снова стала чёткой и ясной, словно всё случилось лишь пару дней назад.
– Но ничего мне не сказала.
– Извини, – она мучительно заломила руки. Был ли хоть один довод, который она могла привести в своё оправдание? – Пожалуйста, прости меня, – Фелиция протянула руку, намереваясь прикоснуться к Брюстеру, но не решилась.
Его лицо было каким-то отяжелевшим, серым, с напряжёнными скулами. Он разочарован. Сокрушён. Он уйдёт. Оставит её.
Слёзы подступили к глазам Фелиции. Их серая пелена затянула мир. Пелена, за которой скрылись все успехи и радости. Ей придётся вернуться в свою грязную комнату. Придётся стоять за овощным лотком, не ожидая, что скоро приедет Брюстер и увезёт в лучшую жизнь. А как быть с Олдином? Что она будет делать, когда он подрастёт?
– Если бы… – Фелиция заставила себя собраться. – Если бы я мгла что-то сделать для тебя, – она до боли закусила губу. – Могла как-то доказать, что…
Она вспомнила свой наряд. Вспомнила, сколько людей в этот день пожирали её глазами. Было ли нечто подобное во взгляде Брюстера? Думала ли она сама о том, что когда-нибудь пожелает сблизиться с ним? Удержать его, добавив к своему голосу своё тело, как когда-то давно, во время турне, с Персибалом, в том отеле, названия которого она даже не знала.
– Если бы ты позволил объяснить мне…
Фелиция вздрогнула, почувствовав, как остановилась машина. Почему время бежит так быстро? Почему жизнь снова и снова бросает её в пучину отчаяния? Она молчала, вглядываясь в дом, где жила, отчаянно ища выход, но выхода не было.
– Тебе лучше уйти, – поторопил её Брюстер.
– Совсем? – Фелиция, заставила себя прикоснуться к нему.
Его молчание придало сил. Если бы они были более близки. Если бы их объединяло нечто большее, чем музыка. Фелиция наклонилась и прижалась губами к губам Брюстера.
– Убирайся! – сказал он, не скрывая отвращения.
Стыд залил щёки Фелиции краской. Мир сжался так сильно, что на мгновение ей показалось, что глаза всех жителей Чикаго смотрят на неё, не скрывая отвращения, и нет на земле такого места, где сможет она укрыться от этих взглядов.
