Несколько дополнительных сведений о поездке Адама Мицкевича в Крым летом 1825 года
I
Итак, во время поездки в Крым, поездки развлекательной и одновременно разведочной, генерал Витт вдруг отправил спешное послание на имя государя Александра Павловича, в котором просил срочной аудиенции. Причём к этому посланию был приложен анонимный донос касательно заговора против российского императора.
Всё это было произведено 3 августа 1825 гола, посреди – повторяю – развлекательной как будто поездки. Чем была вызвана столь незамедлительная отправка письма?
Витт знал о зреющем заговоре как минимум уже года два, и помалкивал. Не предпринимая решительно никаких шагов. И вдруг он прерывает путешествие своё в компании возлюбленной своей Каролины, её мужа, влюблённого в Каролину поэта Мицкевича и агента своего Бошняка, и, не дожидаясь возвращения в Одессу, отправляет письмо императору.
Что-то произошло? Да. произошло. Оказывается, 12 июля 1825 года унтер-офицер Шервуд, служивший при Витте, попросил, чтобы его арестовали и переправили к всесильному временщику графу Аракчееву, обещая поведать последнему о событиях сверхгосударственной важности. И вот об этом-то Витта и известил его адъютант запиской, когда начальник южных воинских поселений плыл в Крым.
Аракчеев был лютый враг и недоброжелатель Витта. Шервуд, обходя своего непосредственного начальника, донёс временщику о заговоре. Всё это означало, что Аракчеев первым доложит императору о тайном обществе. Вот Витт посреди крымской поездки своей и отправил спешное письмо государю с приложением анонимного доноса. Донос был в высшей степени туманный, без имён, но конкретику Витт обещал при личной встрече, причём такую именно конкретику, которая намного должна превзойти информацию от графа Аракчеева.
Витт вообще не мог не взволноваться. Интрига Шервуда-Аракчеева оставляла далеко позади его, отвечавшего пред императором за заговоры. Но Иван Осипович решительно надеялся отыграться, ибо он глубже и основательней был осведомлен об южном и северном тайном обществах, чем Шервуд.
Собственно. Витт и в самом деле отыгрался. В царствование Николая Павловича граф Аракчеев не играл уже никакой роли. А сведения, накопленные Виттом и агентами его Собаньской и Бошняком, новым императором были полностью приняты к сведению. Более того, и Витт и Бошняк получили весьма значительные награды.
II
Поездка в Крым летом 1825 года имела поистине громадное литературное и политическое, даже шпионское, значение. Адам Мицкевич написал тогда свои гениальные «Крымские сонеты», а генерал Витт, благодаря Собаньской и Бошняку, сумел наконец-то узнать немало существенного о польском тайном движении. Между прочим, в поездке той, кроме брата Каролины Генрика, участвовал ещё и Юзеф Грушецкий, член Патриотического общества.
Витт давно уже имел виды на этого Грушецкого и явно во время крымской поездки самолично его обрабатывал.
Путешествие на яхте «Каролина» летом 1825 года во многих отношениях имело целью своей разоблачение польского тайного движения. Чего-то в этом направлении Витт, без всякого сомнения, достиг, как раз благодаря усилиям своим, Собаньской и Бошняка.
Но царю осенью 1825 года Витт, как считают некоторые исследователи, донёс лишь о российских заговорщиках (будущих декабристах). Потом же он заболел, а потом умер царь.
Почему же Витт умолчал о поляках? Если только умолчал, аудиенция ведь была устной и без свидетелей.
Если он всё-таки умолчал, то отнюдь не потому, что собирался спасать польских подпольщиков, а только потому, что хотел дождаться момента, чтобы их предать всех до единого, целиком.
Витт ни в коей мере не сочувствовал планам поляков отделить Польшу от России, вообще менее всего думал о возрождении великой Польши. Граф был совершенно сын своей матери, и он всегда представлял царство польское под пятой России и видел свою роль в решительном служении Романовым.
Мать Витта заслужила страшную ненависть поляков, а он со всею последовательностью, на какую только был способен, продолжал её дело, когда Софья Потоцкая являлась дипломатическим агентом князя Григория Потёмкина.
И оба августейших брата (Александр и Николай Павловичи) в полной мере оценили рвение Витта. Они превосходнейшим образом понимали, что он – сын своей матери, и даже рассчитывали на это.