Глава 30. Озёра печали
– Это озёра печали, – печально ответил Гид.
– Целые озёра печали? – поразился Том.
– Они так и называются: Озёра Печали, – пояснил Гид.
– Давайте сходим, – предложил Том, – недалеко ведь. Посмотрим.
Шли мы недолго, хотя не смотрели ни на часы, оставленные в гостинице (а вовсе не потому, что чувствовали себя счастливыми настолько, чтобы не замечать их), ни на солнце, которое пряталось в лёгкой дымке, тоже как бы о чём-то печалясь. Может, и дымка появлялась от испарения озёр? Круговорот печали в природе…
Мы прошлись по берегам озёр, заглядывая вглубь. Глубь озёрной глади виделась то тёмной, словно вечер, то светлой, как русые волосы. Ни одной рыбки, ни одной лягушки не заметили мы в глубинах, лишь водоросли печально колыхались, подчиняясь каким-то внутренним течениям, повинуясь собственному незримому ритму.
Растущие по берегам озёр плакучие ивы, тихонько покачиваясь, добавляли щемящий элемент печальной гармонии в окрестный пейзаж. Так среди ив мы шли, вокруг озёр, сопровождаясь тихой музыкой, шедшей с разных сторон.
У тёмного, почти чёрного озера, стояла небольшая бревенчатая избушка… даже не избушка – сарайчик полуразвалившийся, с вихляво приоткрытой дверью. А рядом, под стеклянным параллелепипедом, на невысоком постаменте из дикого камня, стояла старинная двуручная помпа пожарного цвета.
– Откуда столько печали? – спросил Том, а я пробормотал сквозь зубы:
– Не было печали – черти накачали.
– Совершенно верно, – подхватил Гид, – вы абсолютно правы. Именно этой помпой они и пользовались.
– Кто?! – Том начал догадываться.
– Черти. Накачали, а потом ушли. Помпу решили не убирать, а оставить как память. Собирались на этом месте музей открыть, но…
– Так. Значит, у вас тут и черти были? Интересно-интересно.
– Но я же говорил, что… – Гид находился в замешательстве: топтался в большом круглом ушате, где было довольно насыпано и песка, и цемента, налито воды и осталось всё как следует вымешать. – Помните, я говорил о странных тенденциях, появившихся на Ярмарке.
– Да, – кивнул Том, – люди бежали за ними…
– Нет, не о тех тенденциях речь, – помахал Гид рукой в воздухе, отгоняя ошибочное предположение. – Я имею в виду, что эволюция Ярмарки продолжается. Теперь появляется, к примеру, такое: вы видите человека, одетого как полагается: в костюм, рубашку, галстук, туфли… И зовут его Иван Петрович, и паспорт у него есть, и жена, и дети… Но на самом деле он никакой не человек, а, скажем, сомнение. Ходячее сомнение. Или вероисповедание. Или ещё что-нибудь, придумайте сами. Но внешне все они – люди. Только непонятно: это эволюция понятия или деградация человека? – прибавил Гид.
– А не то ли самое, Гид, – решил высказаться и я, – вы говорили о новом развитии Ярмарки?
– Я?… Да… – Гид несколько растерялся, но заданный вопрос остался животрепещущим – ресницы у него трепетали, точно плавники и хвостики у продаваемой из садков-бассейнов живой рыбы. – Ярмарка… она словно живое существо: развивается, растёт; возможно, и умирает… Когда-то её создали как специализированную Ярмарку Тщеславия, вы знаете, – он поклонился в мою сторону, – теперь же на ней продаётся всё, что угодно, от жизни до смерти. Потому-то и появляются целые именные ряды, где торгуют однотипными предметами: лень, лесть, совесть… и всё остальное. Но процесс развития продолжается: сейчас хотят выделить отдельные понятия в самостоятельные Ярмарки. В первую очередь должны появиться Ярмарка Лжи, Ярмарка Жизни, Ярмарка Труда, Ярмарка Смерти. А что будет потом, я не знаю… Предполагать можно многое, но как совершится на самом деле – зависит не только от нас.
– И для чего тогда это всё делается? – спросил я.
– Не тогда, а теперь, – поправил Гид. – Для того, чтобы ничего не путалось, не перемешивалось, а то в лести слишком много лжи, в жизни – много отчаяния, в смерти – много слёз и плача… а труд с чем только не мешают. Все, кому лень и не лень.
– Владыкой мира будет труд, – пробормотал я.
Гид услышал и кивнул:
– Совершенно верно. Вы назвали один из признаков. Когда что-то выполяет, с изменением соответствующего поля, или только начинает выполнять несвойственные ему функции, оно теряет некоторые свои качества и приобретает чужие. И не всегда с пользой – ни для самого понятия, ни для людей, его применяющих. Людям ещё меньше пользы перепадает, потому что на них влияние распространяется с преломлениями и искажениями, в зависимости от разных факторов… чуть ли не времени года.
– А как же… – произнёс Том и задумался.
– Надо ли делить, Гид? – спросил я. – Жизнь настолько сложна, что трудно разложить всё по полочкам…
– Говорят, раньше она была проще, – прищурился Гид, – а теперь люди часто путают, например, спокойствие и равнодушие…
– Кто же их путает? – удивился я. – Такие разные вещи. Спокойствие сродни бесстрастности – во всяком случае, внешнее выражение их одинаково, а равнодушие практически тождественно безразличию: ровная душа действует, не различая лиц. Равнодушие равно безразличию.
– В общем, правильно, – усмехнулся Гид, – но откуда появляется смешение понятий?
– Конвергенция? Или усложнение?
– Возможно, и так…
– Мне кажется, человеческое понимание не успевает за эволюцией понятия, не успевает осознать, обдумать, понять новое значение, содержание… Частично это происходит от лености мышления, нежелания учиться новому, усваивать новое…
– Это у вас, а у нас?
– Может быть, взаимовлияние? – предположил я. – Обратная связь…
Гид задумался. А я продолжил:
– Когда первичное становится вторичным, исчерпав своё предназначение, сыграв отведённую роль, превратившись в свою противоположность…
– …И последние станут первыми… – пробормотал Гид.
– Да, если первые начнут почивать на лаврах и остановятся, а последние продолжат движение вперёд.
– Такое уже было, – поднял голову Гид, – Олимп…
– Да, – кивнул я, – и не он один. То же случалось и ранее.
– Да и сейчас, – развёл руками Гид. – Вот, например, совсем недавно мне рассказывали о проникновении к нам сказок.
– Сказок? – удивился я.
– Да. Наверное, кто-то когда-то так сильно хотел сказку сделать былью, что она проросла у нас.
– И что вам рассказили? – заинтересовался Том.
– Может, и исказили, – согласился Гид. – Мне запомнилась классификация Баб-Яг.
– Баб-Яг? Это интересно. Расскажите!
И Гид рассказал. Я привожу его классификацию вкратце.
Существует следующие виды Баб-Яг:
Брод-Яга – специалист по форсированию водных преград.
Бод-Яга – телеграфист высокого класса.
Стил-Яга – не костяная, а стальная. Типа киллера. Выбрасывает ногу, что меч.
Труд-Яга – трудоголик. Колдует беспрерывно.
Кор-Яга – работник лесного хозяйства по ошкуриванию деревьев. Тем самым снимает свои комплексы по мучениям и людям спокойней.
Тюр-Яга – языковед по тюркским языкам.
Среди них почему-то затесалась Гул-Яка, очень желающая стать настоящей Ягой, и потому постоянно поднимающая по этому поводу неимоверный шум.
– Вот видите, классификация, то есть упорядочивание, – мазидательно заметил я, чтобы легче прошло.
– Может быть, так появилась и наша Ярмарка? – задумчиво произнёс Гид.
– А что там, на другой Ярмарке? – спросил я.
– Увидите… попозже. Это не так просто.
Гид замолчал. Я тоже. А Том молчал уже давно, потому что обдумывал какие-то свои мысли.
Так, в задумчивости и молчании, мы и проделали оставшийся путь от Озёр Печали до ворот Госпиталя.
