Глава 27. «Индустрия впечатлений»
Зато тут пахло. И запах распространялся довольно приятный, доносясь до напряжённо вытянутых и насторожённых носов зрителей, участников и рефери. Мы долго стояли, внюхиваясь, пока не услышали нетерепливый возглас:
– Нет, так нельзя! Моё терпение сейчас лопнет! – и сразу же вслед за возгласом, догоняя и опережая его, сзади слева за моей спиной раздался лёгкий хлопок: терпение лопнуло.
– Моё терпение лопнуло! – с ужасом продолжился крик.
– Интересно, на что похоже лопнутое терпение? – протянул Том. – Или лопнувшее?
– Смотря кого пнувшее, – скривился я. – Пойдём, посмотрим, что там…
И мы пошли. Том шёл и бормотал:
– Пнувшее, пунвшее, пуншевое… Конечно, какое же терпение в пунше!
Через несколько шагов мы наткнулись на обрывки терпения. Оказалось, ничего особенного: резиновый шарик. Сначала шарик долго не раздувался, а потом…
– Значит, качество подгуляло. Ненастоящее, – резюмировал джентльмен в смокинге, – липовое. Вот если бы он приобрёл терпение в нашей фирме…
– А какой формы бывают терпения? – спросили мы, угадав в резонёре Знатока.
– Прежде всего, абсолютное. Затем глубокое. Потом, наоборот, высочайшее. Есть также экзотические варианты: адское, сверхъестественное, чудовищное, неимоверное, нечеловеческое, невероятное, особое или особенное. Минимальнейшее…
– Скажите, пожалуйста, – не выдержал Том, – а адское терпение вам случайно доставляют не из… – и он показал вниз.
– Ну-у… какой настоящий торговец раскроет поставщика? Это коммерческая тайна.
Он распрощался и ушёл. А мы зашли в иллюзион. И повстречали бегающими по клеткам самые разнообразные иллюзии, вплоть до радужных. Но в сторонке сидели в особой клетке илзлюзии – довольно неприятные и злобноватые на вид. При взгляде на них хотелось надеть бронежилет и каску.
На клетке с иллюзиями висела табличка: «Не кормить!»
– Не питайте иллюзий, – произнёс подошедший Гид.
Иллюзии прыгали по клетке, иногда совершенно испаряясь, но затем снова конденсируясь, как бы ни из чего. «Ex nihilo nihil hit» – подумалось мне, но я убедился в собственной некправоте – некоторой.
– Интереснейшие зверьки, – заметил Гид, – если заниматься ими достаточно долго, они приобретают свойство полностью подменять собой реальность. Вытесняют.
– Ага, – устало кивнули мы. – Согласно закону Архимеда. На сегодня всё?
– Ещё нет, – виновато улыбнулся Гид. – Сейчас мы посетим с вами «индустрию развлечений», прямо по пути.
Я вспомнил, что всегда представлял себе «Индустрию развлечений» как большой завод, или целый комбинат – совокупность нескольких заводов – из недр которого сплошным потоком сыплются разнообразные развлечения. Так представил и сейчас. Правда, первым делом мы увидели не большой, а небольшой чадящий заводик, или фабричку. И вывеска на фронтоне здания висела самая настоящая: «Индустрия развлечений». Но дымил он, как большой!
Но развлечений, как таковых, не производил, а производил готовые впечатления от развлечений.
Гид так и сказал:
– Первый завод производит впечатление, – сказал Гид.
– Это единственное, что мы можем производить, – подтвердил главный технолог – как он представился, поспешая к нам и вытирая руки о бока халата, надетого на себя. – Желаете попробовать продукцию?
Первое впечатление оказалось гнуснейшим. Второе – отвратительным. Третье… от третьего меня стошнило. А если бы я пробовал их на вкус?
– Зачем вы делаете такую гадость? – отплёвываясь, спросил я у директора, подошедшего чуть позже: технолог отошёл что-то включить и переключить.
– Первое впечатление обманчиво, – предупредил директор непонятно кого: мы-то уже попробовали и знали настоящую цену.
– Технология пока не отработана, процесс не отлажен, – оправдывался главный технолог. – Но мы работаем над повышением сортности продукции…
– Рост сорта, – проговорил Том. – Или рост троса, – задумчиво добавил он. – А может, рост торса…
– Другими словами, что-нибудь да растёт, – добавил я, боясь, как бы Тома не зациклило, ибо он стал размышлять над чем-то ещё.
– Дальше будет лучше, уверяю вас! – продолжал директор.
– Оставьте ваши уверения при себе, – отстранил я их локтем. Я бы принял их, да не знал, куда приспособить. А продавать… я хорошо помнил историю со своим тщеславием.
– Скажите, а почему вы называетесь «Индустрия развлечений», а производите одни впечатления? – спросил Том.
– Вы знаете, раньше тут производилось всё: шуршали по лоткам шоу, грохотали по рольгангам игры, скатываясь с конвейеров в контейнеры; в спецпитомниках при определённых тонколоратуре, терператуаре, важности и гласжности зрели зрелища… Грузчики выкатывали шары шарад, выносили рёбра и усы ребусов – простых и глобальных: глобусов. На лугах и в лесах заготовители заготавливали загадки – существовали специальные заготконторы. Их ежегодно строго отчитывали – с нахмуриванием бровей: кем, чего и сколько загодовлено и загодавлено.
– А головоломки? – подал голос Том, который очень любил всяческие логические задачи.
– Что вы! – ужаснулся директор. – Головоломка – это необходимый атрибут инквизиторских камер пыток в средние века. Какое же она развлечение? Разве что для палачей…
– Ну какие тут развлечения? Лишь страдания да мучения, – процитировался я вполголоса.
– А когда бывают средние века? – спросил Том.
– Когда к власти приходят средние люди, – пояснил директор.
– Но там использовали не только головоломки, – сообщил что-то жующий главный инжренер завода, подошедший только что. Судя по извращённой эрудиции, торчащей из нагрудного кармана, он был либо большим специалистом-докой по заплечным делам (помимо основной специальности), либо обладателем нетрадиционного хобби, – там применяли ещё кое-что: испанские сапоги, тапки-гестапки, банки-лубянки…
– Да, в испанском сапоге падеспань не станцуешь, – грустно промолвид директор, с соответствующим видом, и продолжил: – Из-под земли, из глубокослойных месторождений выкачивали качалки и качели – качественные.
– И карусели? – снова переспросил Том. Но, с другой стороны, не встревай он, беседы бы не получилось: сплошной директорский монолог.
– Есть в вас какая-то склонность к патологии, – прищурившись, посмотрел на Тома главный технолог. – Каруселей у нас не бывает. Они применяются в системе пенитенциарных учебных заведений как специфический вид кары: скорее всего, кара при помощи грязекаменного потока, селя. Ужаснейшая штука.
– А нет ли связи с карой на селе? – решил уточнить Том, – например, при уборке урожая по морозу или по грязи…
– Вполне возможно! Вы умеете думать, молчел! Но можно предположить и иной вариант: сложносокращённое слово, полученное при сложном сокращении слов: получили кару – сели.
– А потом? – Том прочно удерживал нить разговора, не смотря на её петли и зигзаги. – Куда делись развлечения?
– Дело в том, что на Ярмарке возобладала доктрина, жена доктора, и все согласились с ней. Попробовали бы не согласиться! Так вот, согласно доктрине: на что бы вы ни смотрели, что бы ни видели, что бы ни делали, как бы ни развлекались – в результате у вас остаются одни впечатления. В конечном итоге всё сводится именно к ним. Поэтому-то и решили, что нет необходимости делать что-то иное. Впечатлений вполне достаточно. Имея впечатления, можно обойтись без развлечений. Да вы можете убедиться сами: возьмите любое!
– Нет уж, – отказались мы.
Директор продолжал наставивать – навивать наставления настойчивости. У него скопилась большая бутыль соответствующей настойки, но мы остались непреклонны, и ушли безо всякого впечатления. И без сожаления, следует признать.
Однако когда мы отошли довольно далеко, я обнаружил в боковом кармане какое-то впечатление: директору удалось сунуть его мне. Оно выглядело довольно блёкло и тускло, но если время от времени освежать его хотя бы лосьоном для бритья… Или для битья… или для бытия… или для события. Короче, я свернул впечатление и сунул в часовой кармашек – он всё равно пустовал, часы-то у меня наручные.
Главный технолог тоже не выдержал и швырнул нам вдогонку какое-то впечатление. Впечатление попало в Тома. Том не удержался на ногах и упал.
Впечатление оказалось неотразимым.
– Впечатление – единственное, что у нас могут производить в промышленных масштабах, – резюмировал Гид, – и на хорошем уровне. Просто мы наткнулись на полукустарное производство. Вот когда мы пойдём с вами на завод-автомат…
– Не надо, – попросил я. – В старину подобная деятельность называлось «пускать пыль в глаза».
– О! Вы знаете старинные пословицы? – Гид посмотрел на меня с уважением.
– Чистое впечатление не более чем пыль, – сказал я.
– О нет, тут вы не правы. Чистое, незамутнённое впечатление… – начал возражать Гид, но я перебил его: – Я имею в виду впечатление, ни на чём не основанное, – и он прошептал уже вполголоса: – надо пить большими глотками…
Я продолжил:
– …Не впечатление от чего-то, а впечатление ради впечатления, само для себя.
– Впечатление ради лжи, – подхватил Гид, – как корзиночка для цветочка… Но знаете, – он почему-то поморщился, – впечатление от чего-то – всё равно что таблетки от головной боли.
– А, по-вашему, пусть лучше болит голова?
– С детства не выношу таблеток, – признался Гид. – Лучше уж микстура. «Принимают все микстуры от любой температуры», – процитировал он детский стишок. – Впечатление – оно впечатывается.
– А нет ли в нём чего-то от лени? – усомнился Том.
– Лень запоминать – проще впечатать, – предположил я.
– Как синяк под глаз, – согласился Гид.
– А что? Тоже для памяти, – согласился Том, потирая затылок, куда попало впечатление.
Но полоса невезения для Тома на этом не кончилась. И где она к нему птицепилась? Прилетела, должно быть. Входя в гостиницу, он столкнулся с высокомерным – в прямом и в переносном смысле – англичанином, который выходил из гостиницы и с высоты своего роста, верно, не заметил маленького – по сравнению с ним – Тома. Англичанин, выходя, бросил Тому маленькое извинение:
– Sorry, sir.
И эта маленькая сорринка попала Тому под правое веко и он принялся морщиться и тереть глаз, стараясь от неё избавиться.
– Не миновать идти в госпиталь, – сказал я Гиду, – эта пылинка стала последней каплей.
– Действительно, – согласился он, – но она лишь повод, а не причина. Я всё равно собирался вести вас туда завтра. Давайте пойдём прямо с утра, я договорюсь.
– Прекрасно, – согласились мы.
В номере нас ждал сюрприз: без всякого предупреждения вошли семеро грузчиков. Пятясь, они внесли разнобой и поставили посреди комнаты.
– И куда мы его? – вопросил Том.
– Куда хотите. Нам приказали доставить его вам.
– Кто приказал?
– Тот, кто заплатил.
– А кто заплатил?
– Не знаем: если платят, мы не спрашиваем, кто он такой.
И грузчики удалились.
– Что мы с ним будем делать? – недоумевал Том.
– По-моему, он пригодится при обмолачивании фасоли, – предположил я.
– Почему фасоли? – не понял Том.
– Ну, гороха, – продолжил я.
– Почему гороха? – стал закипать Том.
– Или чечевицы и бобов, – перечислял я.
– А почему!!!
– Бобовых, одним словом, раз он разнобой.
– Почему бобовых?
– Том, извини, но ты стал какой-то туповатый. Прислушайся: бо…бо…вый – явно слышится «бой», а они все разные: горох, фасоль, чечевица, бобы… Потому и «разнобой».
Том обиделся и лёг спать. Когда он уснул, я взял разнобой и выбросил в окошко – зачем он нам нужен? Бобовые обмолачивать мы не собирались, а ссориться между собой можем и без него – впрочем, беззлобно. Да он и был беззлобным, этот разнобой, и, если бы не загромождал проход, его можно было оставить.
Он выполнил свою функцию и потому стал легче – иначе бы в одиночку я с ним не справился. Но какой разнобой в одиночку?
