Глава пятая
Глеб
— Ладно, первый раунд остался за вами – признаю, — Артур поднял обе руки вверх ладонями вперёд, как бы сдаваясь. — И к власти вы пришли легитимным путём, и от основных фигурантов возможного мятежа, который дал бы толчок к началу гражданской войны, избавились лихо: Колчака отправили в Моонзундское сражение, где он благополучно сгинул, а Добровольческая армия во главе с Корниловым сражается на Западном фронте, а не штурмует Екатеринодар…
В этом месте я счёл необходимым возразить:
— Морского министра на фронт никто специально не посылал, такова была собственная воля Колчака. И атаку миноносцев на Кассарском плёсе он также возглавил по собственной инициативе, поступив как настоящий флотоводец!
— И погиб как герой и мужчина, — добавила, не поднимая глаз от шитья, Ольга, — за что вечная ему память и слава. А полупсиху-полунасильнику следует следить за базаром, когда он рассуждает о чужой доблести.
Артур невольно покосился на пустой рукав моей гимнастёрки, но всё же позволил себе ответить Ольге:
— Хорошо, уважаемая Ольга Владимировна, признаю: в отношении Колчака я слегка палку перегнул, но ведь и вы в отношении меня поступили точно так же.
— Это в чём же? — оторвала глаза от работы Ольга.
— Ну как же. Вы уличили меня в сумасшествии и указали на мою причастность к прискорбному инциденту с дочерью пана Граниевского, хотя прекрасно осведомлены, что и то и другое мне приписывают ложно.
— Если бы я, паразит ты мелкий, имела другую информацию, — Ольга говорила спокойно, но слова её вонзались в Артура как отлетевшая окалина, — то удавила бы тебя своими руками, можешь мне в этом поверить. Но я, как ты изволил выразиться, «осведомлена», и потому уменьшила твою вину ровно вполовину, большего я для тебя сделать не могу, да и не хочу.
Закончив говорить, Ольга опустила глаза и вернулась к шитью. Артур зябко поёжился – тут я его понимаю: Ведьмин взгляд кого хочешь в озноб вгонит – и нарочито бодрым голосом произнёс, обращаясь главным образом ко мне:
— И всё-таки я не понимаю, чего вы хотите добиться? Не в краткосрочной перспективе, а в более-менее отдалённом будущем. Ну пустили вы колесо истории по иной колее – оно ведь от этого не стало менее «Красным». Значит, маховик будет раскручиваться по тому же сценарию: большевики и эсеры сольются в одну коммунистическую партию, которая оседлает народ и на его плечах вновь попытается въехать в мифический рай, именуемый «Коммунизм».
Я смотрел на его самодовольное, отражающее убеждённость в правоте высказываемых мыслей лицо, и в который раз соглашался с Ольгой: мы с этим типом ещё нахлебаемся! Пока это на уровне «ля, ля, тополя» – можно терпеть, а как он опять практиковать начнёт?
— А почему вы, юноша, решили, что большевики и эсеры обязательно сольются в одну партию?
Мой менторский тон отколол от Ольги лишь короткий смешок, зато на лице Артура вырезал гримасу неудовольствия – чего я и добивался.
— А вы наивно полагаете, что будет как-то иначе?
Меня моим же оружием? Щенок!
— В данном случае я не полагаю, юноша. В данном случае я твёрдо убеждён, что будет, как вы изволили выразиться, «как-то иначе».
Артур открыл было рот, но Ольга метнула в него взгляд-кляп и слова застряли в горле. Губы сомкнулись, Артур угрюмо насупился. Так-то лучше! Но не будем отклоняться от классической схемы: отведал кнут – получи пряник!
— Ну а ты сам, что бы сделал на нашем месте?
Фразу я произнёс вполне дружелюбно, убрав менторство до времени на антресоли, а обращением на «ты» развязывал ему язык. Это подействовало.
Артур оживился, набрал в грудь больше воздуха и приступил к изложению своего плана по обустройству России.
— Во-первых, я бы никогда не допустил к власти большевиков – эсеры, куда ни шло, но только не большевики! Страдая от неуёмной жажды перекроить существующее мироустройство по своим лекалам, большевики непременно – в иное я не верю! — начнут резать по живому: насильничать, убивать, загонять инакомыслящих в ГУЛАГ. Или вы действительно полагаете, что удастся обойтись вашими опереточными «стройотрядами»?
— Стройотрядами? — переспросил я. — Спасибо за подсказку, мы как-то сами до такого названия не додумались.
— Опасно шутите, Глеб Васильевич, — покачал головой Слепаков, — как бы потом плакать не пришлось!
Ольга бросила на него говорящий взгляд исподлобья, и Артур поспешил вернуться к основной теме.
— В союз к эсерам я предложил бы так называемых «меньшевиков» а по мне так истинных социал-демократов. Добавил бы в этот коктейль понемногу представителей от других партий, но не от большевиков! — вот вам и вполне приемлемый российский парламент.
— А если большевики не захотят мириться с таким положением вещей? — поинтересовался я.
— К ногтю, давить без пощады! — воскликнул Артур.
— То есть, то же насилие, убийство и ГУЛАГ… — подытожил я.
Слепаков досадливо поморщился, верно, хотел сказать, что во имя истиной демократии такие меры борьбы с инакомыслием вполне допустимы, но, покосившись на Ольгу, промолчал.
— Хорошо, — сказал я за себя и за Ольгу, — твоя политическая платформа нам ясна, а как с экономикой?
— Российская экономика должна быть ориентирована строго на Запад! — отчеканил Артур.
— А то, что кроме сырья и дешёвой рабочей силы, им от нас может ничего и не понадобиться, тебя не смущает?
— Ничуть! И того и другого у нас навалом, хватит лет на двести! Зато при таком раскладе умные люди смогут легко интегрироваться в западное общество и выбрать для проживания подходящую для себя страну.
— Это ты, что ли, умный?! — вскипела Ольга, но я остановил жену.
— Погоди, Оля, погоди… — потом обратился к Артуру:
— А если все станут умными, кто будет сырьё добывать для западных компаний?
— Зачем все? — усмехнулся Артур. — Для того и существует естественный отбор, чтобы не все…
— Не понимаю, поясни.
— Естественный отбор, негласно, разумеется, должен направляться государством ещё со школы. Что нужно хорошему рабочему? Крепкое здоровье, уменье читать, писать и считать, патриотическое воспитание, дабы отвратить неокрепшие мозги от дурных мыслей, и, в старших классах, профессионально сориентированное обучение. Всё это школьник может получать бесплатно. С таким багажом знаний на продолжение обучения в высшей школе он претендовать, разумеется, не сможет, зато сможет продолжить осваивать одну из рабочих профессий.
Ольга возмущённо фыркнула, но я придержал её жестом руки.
— То есть достичь уровня «классического» образования можно будет только за деньги? — сделал я из слов Артура очевидный вывод.
— Именно так! — кивнул он. — Мало кто из родителей захочет тратить последние деньги на отпрыска-балбеса, вот вам и естественный отбор: высшее образование получат самые умные.
— Или самые богатые, — буркнула Ольга.
— Ну не без этого, — развёл руками Артур.
— С этим нам тоже всё ясно, — сказа я. — Осталось только узнать твоё мнение по национальному вопросу…
В дверь позвонили, и вскоре в кабинет вошёл довольный Макарыч.
— О чём спор? — весело спросил он.
— Да вот, — ответил я, — наш юный «друг» предаётся критиканству, и за одним излагает собственную концепцию обустройства России.
Тут Ольга опять негодующе фыркнула. Макарыч покосился на неё, потом кинул взгляд на Артура и остановил на мне.
— И что он до моего прихода успел наваять?
Я пересказал Артуркины измышления. Макарыч вздохнул:
— Ничего, по сути, нового, всё тот же постперестроечный синдром: продавай Отчизну, пока есть что продавать, и лучше для тебя, если делать ты это будешь из-за бугра… А что он предлагает в плане национальной политики?
— Не успел высказаться, — ответил я, — твой приход помешал.
— Тогда я удачно зашёл, — обрадовался Макарыч. — Только-только закончились переговоры с финнами, я как раз оттуда…
Макарыч сделал паузу, обводя взглядом и поднявшую голову от шитья Ольгу, и насторожившегося Артура, и, разумеется, меня.
— Договорились, что финны отзывают требование о предоставлении независимости как минимум до окончания войны в обмен на самую широкую автономию вплоть до создания собственной полиции и внешнеполитического департамента при нашем, правда, Наркомате иностранных дел.
— А что взамен? — спросил я.
— А территориальной целостности государства тебе уже мало? — делано удивился Макарыч и тут же поспешил добавить: – Убедили финнов согласиться на денонсацию декабрьского 1811 года манифеста Александра I и вернули «Старую Финляндию» во главе с Выборгом в состав России. Также наши войска остаются на территории Финляндии, а флот – в Гельсингфорсе.
— Вы что, зажали для финнов независимость? — выпучил глаза Слепаков. — До такого даже ТЕ большевики не додумались.
— Так у нас, в отличие от ТЕХ большевиков, и силёнок побольше, — усмехнулся Макарыч, — Да и не зажали мы ничего, говорят тебе, отложили вопрос.
— Ой, что-то мне подсказывает, что отложили вы его надолго, — покачал головой Артур.
— А ты не гадай, ты лучше по другим нациям выскажись, — предложил Макарыч.
— Чухонцев и остальных прибалтов на вольные хлеба, — начал Артур. — Туда же всех азиатов – Сибирью надо прирастать, а не Средней Азией. Горцев надобно загнать в ущелья, пусть там сидят под присмотром казачков. Кавказ отпускать нельзя, особенно Баку с его нефтью! Украину и Беларусь, само собой, в пристяжку с Россией, а вот Молдавию я бы отдал румынам, мне их вино не нравится!
Слепаков выговорил всё это на одном выдохе, резко умолк и победно на нас посмотрел: ешьте, не обляпайтесь!
— То, что ты тут наплёл, треба ещё разжувати, — на своей излюбленной полухохляцкой мове произнёс Макарыч. — Вот ты предлагаешь избавиться от Средней Азии. Но если даже отбросить иные аспекты, то с точки зрения твоих собственных экономических воззрений это глупо: там хлопок, нефть, уран, золото, да много ещё чего, дешёвая рабочая сила, в конце концов! Дай любому новому русскому к такой титьке присосаться – не оторвёшь! А Прибалтика? Отрезать Россию от приличного куска балтийского побережья? Не по-хозяйски! Насчёт Молдавии у меня против твоих слов аргументов нет, поэтому мы её просто, без аргументов, из под нашей руки не отпустим.
Артур обречённо махнул рукой:
— Хоть финнов-то пожалейте!
— Пожалеем, обязательно пожалеем, — заверил его Макарыч. — Ты о таком понятии, как «мягкая федерация», слышал, историк?
Слепаков осторожно кивнул.
— Вот где-то такую схему межгосударственных отношений мы финнам и предложим.
— Но ведь «мягкая федерация», если мне не изменяет память, предусматривает право сецессии?
— Предусматривает, — кивнул Макарыч. — А мы это право оговорим нашим правом на территориальную целостность, а взамен предоставим право проводить свою внутреннюю и внешнюю политику почти самостоятельно!
Артур задумался.
— Но ведь тогда и границы придётся ставить?
— Поставим, не вопрос, — кивнул Макарыч. — Лёгонькие такие границы, против браконьеров и забугорных шпионов.
— Постойте, постойте, — начал соображать Артур, — это ведь какой-то Евросоюз получается?
— В определённом смысле, да, — кивнул Макарыч.
— Так вы тогда к своему блоку и Польшу пристегните.
— А почему только Польшу? — удивился Макарыч. — У нас границы длинные…
Артур
Человека делают обстоятельства. Человек вершит Историю. Измени обстоятельства – изменишь Историю. Никогда не предполагал, что стану свидетелем проверки истинности этих постулатов на практике. Чёрт! А ведь у них и вправду может получиться, если не всё, то очень многое. Практически те же люди в изменённых обстоятельствах вполне могут привести страну к совершенно парадоксальным, с моей точки зрения, результатам. И знаете, понаблюдать за ходом этого эксперимента будет даже любопытно. Но почему обязательно изнутри? С этой стороны моя точка зрения нисколько не изменилась: в Америку, в Америку, в Америку! В самые что ни на есть Соединённые Штаты. Тем более что план этого мероприятия мной уже составлен…
Михаил
Два чрезвычайных происшествия в течение одних суток виделись мне явным перебором и наводили на размышления. Прошлой ночью в моём кабинете случился пожар. Отблески пламени вовремя заметил с улицы проходивший патруль, и пламя удалось погасить ещё до того, как огонь распространился со стола, где и начался пожар, на всю комнату. Серьёзно пострадали лишь стол, стулья и палас на полу. Разумеется, сгорели все находящиеся на столе бумаги, но их было немного – нет у меня привычки разводить бардак.
Причиной пожара послужила, очевидно, непотушенная керосиновая лампа, которую опрокинул проникший с улицы через отворённое по случаю летней жары окно озорной невский ветер. Как такое могло приключиться, ума не приложу, видимо, не прикрутил до конца фитиль. В Петрограде экономили электроэнергию и отключали на ночь везде, кроме работающих предприятий и особо обозначенных объектов. Вот и приходилось работать с документами при свете керосиновой лампы.
Несмотря на выходной, порядок в кабинете удалось восстановить быстро. Мебель и палас заменили, и теперь о ночном происшествии напоминали лишь подкопчённые стены и потолок. Я занимался восстановлением утраченных документов, когда вошёл Васич. По лицу друга я сразу определил, что случилось что-то ещё.
— Артур утонул! — словами подтвердил мою догадку Васич.
Я не стал задавать вопросы и сыпать междометиями, только весь напрягся и молча ждал продолжения.
— Пошёл, понимаешь, купаться (пляж у крепостных стен был излюбленным местом отдыха многих петроградцев), а когда хватились, нашли только одежду, — сокрушённо вещал Васич. — Что самое поганое – никто ничего не заметил, что, впрочем, при таком стечении народа и не удивительно. Сейчас прочёсывают дно, но шансы найти тело, как мне сказали, невелики.
— Пойдём! — сказал я, решительно поднимаясь из-за стола.
По общему согласию, Слепаков занимал одну из комнат в квартире Абрамовых, где за ним постоянно присматривала Ольга. На пляж её догляд, разумеется, не распространялся.
— Привет, Оля, — поздоровался я с не очень-то и расстроенной нашей боевой подругой. — Ты хорошо помнишь все вещи вашего постояльца?
Ольга молча повернулась и направилась в комнату Артура, мы следом. Обыск занял минут пять, после чего Ольга решительно заявила:
— Не хватает комплекта одежды и кое-каких личных принадлежностей.
— Ни хрена себе! — присвистнул Васич. — Убёг, гнида!
Поиски по горячим следам результата не дали – Слепаков от нас ушёл, колобок недоделанный!
Я бы решил этот ребус и раньше, кабы не Кравченко-Львов, то есть, конечно, не он сам, а известие, которым он нас огорошил:
— Поздравляю, товарищи, у нас новый мятеж!
— А чему вы удивляетесь? — недоумевал Ёрш. — Юг России – край вольный и зажиточный. Вряд ли стоило надеяться, что там вот так запросто захотят поделиться этими двумя привилегиями. К тому же край этот воинственный – имея в соседстве почти во всём враждебный Кавказ, иным не будешь!
Ёрш стал набирать в грудь воздух, чтобы продолжить, но Ольга, которая на этот раз почтила своим присутствием общий сбор, его остановила:
— Спасибо, Коленька, что всё так красиво заяснил. Теперь, когда удивление покинуло наши лица, будь добр, заткнись и дай досказать Петру Евгеньевичу!
В комнате были только «посвящённые», потому Ольга вполне могла назвать Кравченко его подлинным именем. Тот благодарно ей улыбнулся и продолжил прерванное Ершом сообщение:
— Роль искры, подпалившей запал, сыграл разгром усадьбы Зверевых и жестокое убийство родителей и младшей сестры вашего старого знакомца, полковника Зверева, Глеб Васильевич…
Васич мрачно кивнул, в чём я его прекрасно понимал. Зверев был его фронтовым товарищем, к тому же Васич не оставлял надежды привлечь полковника к работе в одной из силовых структур, даже несмотря на то, что тот неожиданно вышел в отставку и отбыл на Дон. Как что почуял. Но поспел, как теперь понятно, лишь к пепелищу.
— …Поначалу Ростовский Совет действовал вполне адекватно обстановке, — продолжал рассказывать Кравченко. — Активные участники погрома усадьбы были арестованы и предстали перед судом. И вот тут случилась вопиющая несправедливость: судебный процесс пошёл по иному пути, чем это возможно в правовом государстве! А всё потому, что одним из руководителей Ростовского Совета является родной брат одного из погромщиков. Он активно посодействовал тому, что дело было перевёрнуто с ног на голову. Звереву-старшему было вменено в вину, что он неоднократно публично ругал Советскую власть, чем якобы и спровоцировал трудовое крестьянство на ответные действия. В итоге осуждающий приговор был всё-таки вынесен, но наказание пострадавшая сторона восприняла как издёвку: погромщики отделались условными сроками и смехотворным штрафом.
Уже на следующий день дом, где погромщики праздновали своё освобождение, был окружён вооружёнными людьми в масках – с открытым лицом был только Зверев – и подожжён. Всех, кому удалось вырваться из пламени, безжалостно расстреливали. Исполнению ордера на арест Зверева препятствовало то, что он укрылся в одной из казачьих станиц. Донской атаман Каледин на требование выдать Зверева ответил категорическим отказом: «С Дона выдачи нет!» Тогда командующий внутренними войсками Юга России отдал приказ занять станицу, где по оперативным данным скрывался Зверев, и произвести его арест. Но посланный на выполнение задания отряд встретил сопротивление со стороны казаков и в завязавшемся бою был разбит. В этот же день в Новочеркасске Донской Войсковой Круг призвал казачье войско к неповиновению Советской власти и в настоящее время готовит поход на Ростов.
Из совещательной комнаты я вышел вместе с Маниковским. Только что закончилось экстренное заседание Совнаркома, где были выработаны меры по подавлению мятежа на Дону. Было решено армию в конфликт пока не втягивать, — на этом категорически настаивал приглашённый на заседание Главкомверх Брусилов – срочно перебросить на Юг все имеющиеся резервы Внутренних войск и свести их под общим командованием Тухачевского. Одновременно отправить для переговоров с Войсковым Кругом делегацию во главе со Сталиным. От Наркомата обороны Маниковский предложил в состав делегации Деникина. Эту, прямо скажем, неожиданную кандидатуру, я и хотел теперь обсудить с военным министром.
— Алексей Алексеевич, почему всё-таки Деникин? — спросил я у Маниковского, когда мы остались наедине.
— Антон Иванович был у меня сегодня утром и сам предложил свою кандидатуру. Он хорошо знаком с Калединым и убеждён, что сумеет найти для Алексея Максимовича нужные слова.
Для ускорения делегация вылетела в Ростов на «Александре Невском», а спустя три часа мы все вновь ломали головы над тем, как нам теперь поступить…
— Откуда такая вопиющая несогласованность? — горячился я.
— Но кто же мог предположить, что Деникин попадёт в состав делегации? — оправдывался Бокий. — К тому же у нас в отношении него только подозрения, прямых улик его участия в антисоветском заговоре нет.
— Теперь-то они точно появятся, — буркнул Ёрш.
— Сплюнь, — посоветовал Васич, потом обречённо махнул рукой. — А, впрочем, ты, пожалуй, прав.
— Если Деникин примкнёт к Каледину, то на Дон побегут все покинувшие строй офицеры, — сказал Кравченко, — а там и армия зашатается.
Что и говорить, ситуация был аховая и требовала принятия точного и смелого решения.
— Надо срочно вернуть Деникина в Петроград, — предложил я. — Изымать генерала придётся уже из ставки Каледина, и лучше всего с этим справится…
— Я! — вклинился в мою речь Ёрш.
— Ты и так ответственным делом занимаешься, того и гляди наркомат возглавишь, — возразил другу Васич, имея в виду предполагаемое создание Наркомата оборонной промышленности. Предлагаю послать Кравченко!
— А я чем хуже? — обиделся Бокий.
— Ты не хуже, — вздохнул я. — Ты менее подготовлен. Но вывозить Деникина выпадает всё одно именно тебе…
Все, включая Бокия, посмотрели на меня с удивлением.
— …Кравченко придётся срочно убыть в Париж, — закончил я фразу, начало которой всех так удивило, потом добавил:
— Хотя опередить Слепакова, ты вряд ли успеешь.
— Артур в Париже? — удивился Ёрш.
— Или на пути, но думаю, что, скорее всего, уже там.
— Что он там забыл? — спросил Васич.
— Деньги на поездку в Америку, которые рассчитывает получить у Игнатьева.
— А почему представитель русской армии, отвечающий за размещение российских военных заказов, должен давать ему деньги? — изумился Львов.
— Тут вот какая штука, — вздохнул я. — Во время недавнего пожара на моём столе сгорели бумаги, важные, но легко восстановимые. У меня тогда мелькнула мысль о том, что пожар и замаскированный под гибель побег Слепакова – звенья одной цепи. Но южные события напрочь вышибли эту мысль из моей головы. А сегодня утром выдавал я документы одному из наших товарищей, направляемому в Париж как раз к Игнатьеву, и как раз за деньгами, и вспомнил, что эти документы являются копией тех, что якобы сгорели при пожаре.
— А ведь верно! — воскликнул Васич. — Упырь Артурка спёр бумаги, устроил пожар и был таков! Сколько денег он может получить по этим бумагам?
— Два миллиона рублей золотом, — ответил я.
— Нехило, — присвистнул Васич, — при хорошем раскладе на безбедную жизнь за океаном ему хватит. Ты уже сообщил в российское посольство в Париже?
— Я не настолько доверяю нашему послу во Франции, пребывающему в должности еще со времён царя-батюшки, — ответил я, — чтобы привлекать к столь щекотливому делу – кабы не сделать хуже. Разве что Игнатьев протянет с выдачей денег…
— Алексей Алексеевич человек обязательный, — похерил мои надежды Львов. — Если бумаги в порядке – проволочек с его стороны не будет.
— Два миллиона тю-тю, — сказал Ёрш.
— Не каркай! — прикрикнул на него Васич, потом повернулся ко мне. — Ты что-то придумал?
— Отправим Петра Евгеньевича с его командой в Париж, — ответил я. — Не зря же я настаивал на том, чтобы не знакомить его со Слепаковым, а показать ему Артура тайно. Да не смотрите вы на меня так! Не было у меня никакого особого предчувствия, просто элементарное желание иметь на руках на всякий який джокера. Для быстроты полетят на «Невском». Там, — повернулся я к Львову, — если деньги действительно уже у Слепакова, вам надлежит его настичь, деньги изъять и вернуть Игнатьеву, желательно до прибытия нашего посланца, а проказника Артура примерно наказать и вернуть в Петроград. К утру успеете собраться?
— Успею! — ответил Львов, поднимаясь с места.
