После очередного заседания коллегии ВЧК у меня на квартире собрались все «посвящённые», кроме Ленина и Спиридоновой. В кабинете расположились одни мужики, поскольку Ольга, по своему обыкновению, наше сборище проигнорировала. Я смотрел на хмурые лица друзей и догадывался, что выгляжу не лучше. Причины тому были: весна образца 1918 стала для советской России не лучшим временем года. Колобродила деревня. Земельная реформа не поспевала за пустившимся во все тяжкие ещё с февраля 1917 года крестьянством. Случаи самозахвата помещичьей земли, дикие погромы усадьб и «образцовых хозяйств» зачастую со смертельным исходом для представителей обеих конфликтующих сторон прирастали, судя по сводкам, если не в геометрической (слава богу, этого нам удалось пока избежать), то в арифметической прогрессии точно.

— …эта «сказочная» деревенская жизнь скоро пойдёт на убыль, — вещал Ёрш, имея в виду старый анекдот: «Как живёшь?» – «Как в сказке!» – «Так хорошо?» – «Нет. Чем дальше – тем страшнее!» – Крестьянин зароется в землю, и ему станет не до погромов.

— Пашут уже практически везде, а обстановка мягче не становится, — усомнился в праведности слов Ерша Бокий. — Боюсь, пришло время более жёстких мер.

— Предлагаешь стрелять в народ? — спросил Ёрш.

— Не в народ, — поправил товарища Бокий, — а в тех, кто оказывает вооружённое сопротивление в ответ на законные требования властей. Кто мутит воду в крестьянском болоте? Кулаки! То бишь, мироеды. Если мы их немножко постреляем – хуже от этого не станет!

— Как хочется с тобой не согласиться, но, боюсь, придётся, — вздохнул Макарыч. — Одними уговорами и «трудовым фронтом» для наиболее упрямых мы уже точно не обойдёмся. Тут, главное, удержаться в рамках разумной достаточности, простите меня, друзья, за цинизм. Чем меньше мы прольём крови сейчас, пусть и вынужденно, тем здоровее будет новое российское общество, и тем меньше нам это впоследствии аукнется.

— Под «аукнется» ты имеешь в виду падение советского режима в ВАШЕМ мире? — уточнил Кравченко.

— Именно это, — кивнул Макарыч.

В разговоре возникла небольшая пауза, которую прервал Бокий:

— Я думаю, что много стрелять и не придётся. Во-первых, на нашей стороне сила. Во-вторых, почти все агитаторы уже добрались до мест. В-третьих, нам помогут фронтовики.

Это да. В этом он прав. Готовясь к внутренним потрясениям – не настолько же мы были наивны, чтобы не верить в их неизбежность? — в спешном порядке создавали мы внутренние войска при НКВД. Для этого пошли даже на временное ослабление армии и флота по принципу минимальной достаточности. В окопах оставили столько солдат, чтобы хватило держать оборону. Благо, противник нам в этом помог. Значительная часть германских войск была переброшена на Западный фронт, где давили союзники.

Теперь нашим фронтам противостояли по большей части австрияки, которые в условиях охватившего их ряды разложения вряд ли могли наступать. Наиболее серьёзному ослаблению подвергся флот. Примерно половину кораблей перевели на режим «мягкого отстоя», то есть оставили на них столько членов команды, сколько хватало для поддержания судна в эксплуатационном режиме.

Генеральный штаб и Главкомверх отнеслись к нашей инициативе без восторга, но, вникнув в суть происходящего внутри страны, вынуждены были уступить. Из образовавшегося таким образом воинского резерва стали в спешном порядке формироваться ОМСН (Отряды Милиции Специального Назначения) для борьбы с организованной преступностью и для подавления вооружённой контрреволюции. Каждый ОМСН формировался из лояльных к Советской власти бойцов, был хорошо укомплектован вооружением (вплоть до артиллерии) и мобилен (лошади, автомобили, броневики, бронепоезда). По последним данным, ОМСН полностью контролировали центральную и южную часть России (за исключением Украины и Кавказа), а также Поволжье и Транссибирскую магистраль.

Строго следуя принципу «Никакого двоевластия ни в центре, ни на местах!» ВЦИК нигде напрямую не вмешивался в действия исполнительных органов власти, но оставлял за собой право эти действия контролировать. Функции контроля были возложены на ГПУ. ГПУ назначало губернских и уездных комиссаров, а также комиссаров в крупные города и на важнейшие промышленные предприятия. Каждый комиссар собирал вокруг себя добровольных помощников, наиболее подготовленные становились агитаторами. Сейчас основная масса агитаторов направлялась в деревню для ведения разъяснительной работы среди крестьян.

В таких же агитаторов власть старалась превратить всех демобилизованных из армии и флота селян. Учитывая желание дембелей поскорее добраться до дома, работа с ними велась буквально на бегу, но при ужасающем кадровом голоде это было лучше, чем ничего.

Сельскохозяйственной кампании 1918 года мы придавали большое значение. Страна была на грани голода, и в случае провала кампании срыв в пропасть был неизбежен. Главным институтом, обеспечивающим выполнение продовольственной программы, по нашему замыслу должен стать уже помянутый «Российский сельскохозяйственный акционерный банк». Кредитуя сельхозпроизводителей под малый процент, банк после сбора урожая предполагал взыскать долг в товарном виде, то есть произведённой селянами продукцией. Часть продукции будет куплена государством по твёрдым ценам в пределах установленных норм госзакупок. Излишки будут реализованы через «Зерновую биржу» и создаваемую систему сельскохозяйственной кооперации. Туда же могут сдать оставшуюся после расчёта с банком продукцию и сельхозпроизводители. Главное, было бы что сдавать…

— Будем надеяться, что «крестьянский» вопрос мы решим так же успешно, как и «пролетарский», — словно бы в успокоение моим мыслям сказал Макарыч.

Ну «успешно», это, конечно, громко сказано, хотя в промышленности дела идут значительно успешнее, чем в сельском хозяйстве. Начавшийся ещё до свержения царизма развал экономики удалось приостановить, применив для этого самые жёсткие меры. Искусственное банкротство предприятий сошло на нет, после того, как спешно образованный «Государственный промышленный банк» стал скупать (читай: национализировать) обанкротившиеся предприятия по бросовым ценам, тут же восстанавливая производство, либо перепрофилируя предприятия с учётом потребностей рынка. Не всегда это проходило гладко, но везде рабочим обеспечивалась выплата минимальной заработной платы. Капиталисты (наши и забугорные), скрипя зубами, были вынуждены либо бросать предприятия, либо соглашаться на получение минимальной прибыли в расчёте на то, что после того, как экономика новой России твёрдо встанет на ноги, эта прибыль заметно возрастёт.

Худо-бедно справлялась страна и с другой напастью. Эпидемии испанки, тифа, холеры, чумы предотвратить, к сожалению, не удалось, но удалось локализовать. Для усиления борьбы с тяжёлыми инфекционными заболеваниями ведомство Семашко и было поднято до уровня наркомата.

После того, как переговоры между Директорией и ВЦИК, которые вёл в Питере Винниченко, зашли в тупик, власть в непризнанной Украинской Народной Республике захватил Петлюра. Сейчас он спешно организует по всей Украине отряды гайдамаков и концентрирует их вокруг Львова. Ставка уже выразила по этому поводу свои опасения. На последнем заседании Совнарком признал опасения обоснованными. Со дня на день Центральная Рада может провозгласить самостийность Украины, что может привести к мятежу в ближнем от линии фронта тылу. На самой Украине военной силы для разоружения гайдамаков или подавления мятежа нет. С фронта после последних сокращений нельзя снять ни одну часть. Если объединить внутренние войска Киевского правительства и части Махно, то этого бы хватило, но позиция Гуляйполя по-прежнему остаётся мутной.

Поэтому принято решение направить в Украину две усиленные бригады ОМСН под общим командование Тухачевского, временно откомандированного из Генштаба, где комиссарами два балтийских матроса Железняков и Попов. После разоружения отрядов гайдамаков и роспуска Центральной Рады – такова цель операции – Попова предполагается направить в Гуляйполе для переговоров с Махно.

Попова я перехватил во время погрузки бригад в эшелоны. Взял за локоток и отвёл в сторону.

— Будет у меня к тебе, Дмитрий Иванович, особое поручение…

Найти среди махновцев подельников, особенно если к делу подойти с умом, оказалось не так уж и трудно. Сначала я определил круг нужных мне людей. Потом втёрся к ним в доверие. Пришла пора озвучить деловое предложение. Когда четверть самогона показала дно, я, как бы, между прочим, спросил:

— А что, Грицко, пан Граниевский так и живёт в своей усадьбе?

— А шо ему, падлюке, сделается, — пьяно мотнул чубом Грицко, — живёт, собака!

— Землю у него почти всю отняли, — вступил в разговор Сашко, — а дом батька трогать не велит, не хочет с Питерской властью из-за того лаяться.

— Сказывают, у пана Граниевского немало золотишка да камней драгоценных припрятано, — продолжил я.

— Может, есть, а может, и нет, — усмехнулся Грицко.

— Вот бы проверить, — вздохнул я.

— Ты это брось, — нахмурился Сашко. — Нам батька за такую проверку враз головы поотрывает.

— Или чего поважнее, — хохотнул Грицко.

— Так я ж не предлагаю Граниевского грабить, — деланно возмутился я.

— А шо ты предлагаешь? — блеснул пьяным глазом Грицко. — Пойти и спросить: милостивый пан Граниевский, а не скажите ли вы нам, сколько у вас грошей золотых, да цацек драгоценных?

— Так он тебе и ответит, — захохотал Сашко.

— Ну это как спрашивать… — стал напускать я туману.

— Не понял, — боднул головой Грицко, — разъясни!

— Тут всё очень просто, — начал я переходить к сути моего плана. — У Граниевского ведь есть дочь?

— Есть, — подтвердил Сашко и мечтательно добавил: – Гарная паненка!

— Так вот, мы эту дочь похитим, а Граниевскому письмо напишем, в котором потребуем за возврат девушки выкуп – тысяч пятьдесят золотом и камнями.

— Он столько не даст, — усомнился Сашко, но я заметил, что глаз у него загорелся.

— Потребуем пятьдесят, а возьмём, сколько принесёт, — пояснил я. — Как вы думаете, оторвёт нам батька за это головы?

— Головы может и не оторвёт, — рассудил Сашко, — а деньги, коли прознает, точно отберёт.

— Значит надо сделать так, чтобы не прознал, — сказал я. — Главное, самим не проболтаться, а Граниевского мы так запугаем, что он молчать будет.

Всё шло, как по писаному. Девушку умыкнули так, что её не сразу и хватились. Письмо отцу я написал собственноручно. Граниевский стал было артачиться, но когда получил в следующем конверте мизинчик – Грицко на кладбище раздобыл – якобы его дочери, сразу на всё согласился, только попросил неделю срока для сбора нужной суммы.

В Киеве Тухачевского ждало неприятное известие. «Гайдамаки прознали про ваш отряд и перекрыли дорогу на Львов, — сказали ему. Теперь в город без боя не пробиться». Бой на этой стадии операции был Тухачевскому ни к чему, и он вышел на связь с Духониным.

На Киевский аэродром самолёт за самолётом садились «Невские». Сразу после дозаправки принимали на борт бойцов, и, взлетев, брали курс на небольшой прифронтовой аэродром вблизи Львова. Примерно за сутки Тухачевский предполагал перебросить туда обе бригады. Попова он с собой не взял. Отозвал в сторону и передал распоряжение Петрограда: одним бронепоездом срочно выдвигаться на станцию Гуляй-Поле. Оттуда ехать в Гуляйполе к Махно, и кровь из носу привести его вместе с подчинёнными отрядами под советские знамёна.

Дебаты по вопросу о независимости Украины шли к завершению, Центральная Рада жаждала голосовать за четвёртый универсал. Ни пламенная речь Винниченко, призвавшего коллег не идти на открытую конфронтацию с Петроградом, ни выступление киевского комиссара Василия Чумака, который от имени Украинской Народной Республики Советов внёс предложение создать согласительную комиссию для совместного поиска выхода из затянувшегося конфликта, не нашли у вошедших в раж депутатов должного понимания: «Нет! Поздно! Геть! Геть!»

Когда Чумак в очередной раз полез на трибуну, его с неё просто стащили, не дав произнести ни слова. Комиссар в отчаянии махнул рукой и направился к выходу из зала, группа депутатов во главе с Винниченко последовала за ним под свист и улюлюканье зала и насмешливый взгляд Симона Петлюры, направленный из президиума им в спины.

В вестибюле их окружили гайдамаки. На возмущённые выкрики: «Как вы смеете! Мы депутаты Центральной Рады!» следовал ответ: «Были депутаты, пока не предали свободную Украину!» Увлёкшись, гайдамаки не заметили, как сами оказались в крепких руках российских спецназовцев, быстро заполнивших вестибюль. К освобождённым депутатам и Чумаку подошёл Тухачевский.

— Здравствуйте, товарищи! Надеюсь, в этом здании найдётся укромный уголок, где вы сможете отсидеться, пока мы разберёмся с вашими бывшими коллегами? Да и город пока не полностью в наших руках…

Петлюра был счастлив. Только что он своей подписью под гром аплодисментов скрепил акт, провозглашающий независимость Украины. Теперь он потрясал бумагой, держа её высоко над головой. Да так и замер, окаменев лицом и телом. Кое-где в зале ещё аплодировали, но большинство депутатов уже недоумённо вертели головами, глядя, как все проходы быстро заполняются вооружёнными короткоствольным оружием («Самопалами») военными.

Тухачевский подошёл к столу президиума и буквально вырвал из рук Петлюры бумагу. Показал её залу.

— Только что вы проголосовали за акт, который противоречит существующему законодательству! Именем Советской власти объявляю Центральную Раду распущенной! Требую очистить зал! А вас, господин Петлюра, — повернулся Тухачевский к бледному лицом главе Директории, — я попрошу задержаться.

Очисткой зала от бывших депутатов руководил комиссар Железняков. Не повезло матросу Железняку в ЭТОМ мире с Учредительным собранием, теперь он в полной мере отыгрывался на Центральной Раде. Перед тем, как отпустить, депутатов заставляли сдавать мандаты. Некоторых сразу отводили в сторону. Всего было задержано двадцать семь человек, и один, Петлюра, арестован.

Всё пропало! Эти животные изнасиловали девушку. Как её в таком виде передавать отцу? Я не удержался и высказал уродам всё, что я про них думаю. Бандитам – а как их ещё теперь прикажете называть? — мои определения пришлись не по нутру.

— Ну ты не очень-то языком мели! — зло выкрикнул Грицко, направляя на меня ствол.

Сашко придержал его руку, отвёл ствол в сторону.

— Та шо с ней будет? — примеряющим тоном сказал он. — Подумаешь, девка бабой стала, эка невидаль! — И добавил: – А Грицко прав: ты за словами-то следи!

— А что я теперь её отцу скажу? — остывая, спросил я.

— Так то твоя забота, — сказал Сашко. — Наше дело было девку выкрасть и покараулить, а гутарить с паном Граниевским твоя печаль.

— Где моя дочь?!

Было видно, что Граниевский на грани срыва.

— А где выкуп? — вопросом на вопрос ответил я, держа за спиной наган с взведённым курком.

Граниевский показал саквояж.

— Откройте! — потребовал я.

От блеска жёлтого металла и драгоценных камней зарябило в глазах.

— Здесь всё? — сглотнув слюну, спросил я.

— Больше чем на сорок тысяч! — выкрикнул Граниевский. — Всё что смог собрать. Где моя дочь?!

— Успокойтесь, подойдите к обрыву.

Под высоким берегом в обрамлении песчаных пляжей текла река. Я указал Граниевскому в сторону небольшого островка.

— Вон ваша дочь!

— Ядзя! — крикнул Граниевский. — Доченька! — Повернулся ко мне: – Почему она не отвечает? Что вы с ней сделали?!

— Ничего мы с ней не сделали, — соврал я. — Вы же видите, ваша дочь жива. Отдавайте саквояж и ступайте к лодке, забирайте вашу дочь с острова.

И почему я не герой приключенческого фильма? Припрятал бы загодя коня и ускакал бы сейчас на нём вместе с золотом и драгоценностями. Но кавалерист из меня никакой, потому я пошёл к Грицку и Сашко и безропотно поделил с ними добычу.

Ночью я всё-таки попытался бежать, но меня почему-то стерегли пуще обычного, и мне вместо свободы пришлось довольствоваться самыми дурными предчувствиями.

Утром за мной пришли. В комнате, помимо Махно, присутствовали Щусь, Задов и какой-то незнакомый мне командир в форме без погон, на рукаве гимнастёрки двойной шеврон с красной звездой внутри, а также… пан Граниевский. Тот, как увидел, так сразу на меня кинулся с воплем: «Это он, мерзавец!» Его удержали.

Махно спросил:

— Куда спрятал награбленное?

Я назвал место. Задов отправил своих людей по указанному адресу. Махно повернулся к Граниевскому.

— Гражданин Граниевский! От имени Украинской Народной Республики Советов приношу вам извинения. Всех виновных в постигшем вас несчастье настигнет суровая кара. Что касается денег, которые были получены от вас обманным путём, то они будут переданы в государственную казну как нажитые нечестным путём. Я вас больше не задерживаю!

Граниевский встал и в сопровождении Задова молча покинул комнату. Щусь поманил меня к окну.

— Гляди, падла, как хлопцы по твоей вине пропадают!

У стены соседнего дома стояли Грицко и Сашко без ремней и сапог. Залп расстрельной команды совпал с выходом из дома пана Граниевского. Тот побледнел, стараясь не смотреть на трупы, подбежал к своей бричке и поспешно уехал.

Гадать, почему я не с ними, пришлось недолго. Махно произнёс:

— Поскольку я теперь командующий внутренними войсками Украинской Народной Республики Советов, то должен с тобой поступить по закону. Грицко и Сашко сознались, что на подлое дело их подбил ты, но насильничали они по своей воле, за что и расплатились жизнями. Тебя же я предаю в руки бригадного комиссара товарища Попова, который доставит тебя в Петроград, где за тобой, оказывается, водятся другие грешки.

Махно в отличие от меня свою птицу удачи за хвост поймал – надолго ли? Теперь он мечется по Украине, разоружает гайдамаков, а меня мотает в арестантской клетушке, что оборудована, видимо, специально для таких пассажиров, как я, в одном из вагонов бронепоезда, который мчит сейчас в Петроград. Я нисколько не сомневаюсь, по чьей воле это сделано. Не знаю, как мои земляки – можно ведь их так назвать? — обо мне узнали, но я им за это даже благодарен, хотя бы тем, что их приказ спас мне жизнь.

Ехать скучно. Окон на волю в арестантской не предусмотрено. Очередная остановка показалась мне уж слишком долгой, когда дверь в мою келью отворилась. Прозвучала команда «Выходи!»

Был день тёплый и солнечный. Отвыкшие от такой роскоши глаза слезились, и я плохо различал окружающие предметы. Меня куда-то вели, потом посадили в машину с открытым верхом на заднее сидение. Рядом примостился кто-то, чьё лицо, как и весь окружающий мир, плыло перед глазами. Вскоре глаза пообвыкли, и я стал различать предметы. Мы ехали по Санкт-Петербургу (по здешнему, Петрограду). Я столько раз тут был, что не мог ошибиться. Рядом со мной сидел один из тех, кто в ту далёкую теперь ночь корчил рожи перед мыльницей в руках симпатичной бабёнки.

Когда Ёрш из прихожей крикнул: «Встречайте гостя!» мы все выперлись прямо туда, настолько нам не терпелось посмотреть на человека с ТОЙ стороны. Я уже по глазам Слепакова – ведь он же Слепаков? — определила, что гость ОТТУДА. И по ним же поняла, что он мне не нравится. Сколько я повидала таких глаз сто лет вперёд: полупустых, полуводянистых, до наглости самоуверенных, занавесившихся от остального мира ложным пониманием собственной значимости. Рассказ Слепакова о его жизни ТАМ и о его похождениях ЗДЕСЬ ничего к нарисованному в моём мозгу портрету не прибавил и нечего от него не отнял. Не думаю, что он представлял собой большую ценность в том мире, откуда его выкинули следом за нами; и в этом мире из него пока что ничего путнего не получилось: недоделанный псих и жалкий вымогатель! Обязательно поделюсь крайней мыслью с ребятами.

— Совершенно с тобой, Оля, согласен, — кивнул Ёрш. — Гнида этот Слепаков и точка!

— Гнида-то он гнида, — задумчиво произнёс Васич, — но не убивать же его за это?

— А я бы так убила! — твёрдо сказала Ольга. — Как Савву Никольского.

Зря она про него вспомнила. Меня до сих пор гложет чувство вины за то, что не помешал тогда друзьям ликвидировать этого человека. Но Слепакова я им точно казнить не позволю!

— Ни о каком насилии в отношении Слепакова не может идти и речи! — твёрдо заявил я. — Тем более о его убийстве!

Видно, мой вид смутил друзей, потому что Васич сразу произнёс:

— Да не кипятись ты, Ольга ведь это не всерьёз сказала.

— Это точно, не всерьёз, — подтвердила Ольга. — Только знайте, мальчики: намаемся мы ещё с этим Слепаковым!

На эти слова мне возразить было нечего.