Жёлуди

После крушения телебашни Эллада Вознесенская запила. Запила сильно. Основательно. По-русски. Как пьют люди, разуверившиеся в справедливости жизни, потерявшие смысл бытия и хронические алкоголики. Сразу после того последнего, трагического эфира, Эллада, добравшись до своей семикомнатной квартиры на Тверской, первым делом побежала мыться в ванную. Она долго и тщательно тёрлась сиреневой шершавой мочалкой, пытаясь избавиться от запаха фекалий, который, казалось, пропитал её всю. Однако после душа ощущала, что запах остался, будто прилипнув к коже навечно.

В тот день выход из телецентра выглядел жутко и походил на разлившуюся у подступов к фонтанирующему вулкану лаву. Только вместо огнедышащей массы улицы были затоплены пузырящимися зловонными экскрементами, плавающими в чудовищной слизкой каше. Добраться до дома и не изляпаться в отвратной жиже было невозможно, и Эллада, жалобно скуля и плача, но не в силах более терпеть вонь, ёжась от омерзения, похлюпала-таки по прохладной бурлящей реке к своему «Мерседесу».

Будь Вознесенская чуть поумней, она бы не стала открывать дверь в салон, а добралась бы до ближайшей незатопленной улицы и поймала бы такси, но логические процессы проистекали в её голове так же вяло, как происходит замена отопительных труб в осенне-зимний период. Поэтому она умудрилась загубить дорогостоящий автомобиль.

Ехала Эллада домой, не замечая ни светофоров, ни знаков, ни пешеходов, имея добавочным грузом бултыхающиеся в салоне позеленелые какашки и трясину цвета стухшего персикового пюре. А про запах…. Про запах и говорить нечего…. Подходящих омерзительных слов и в природе-то нет.

Отмывшись, Эллада прошла в гостиную, открыла бар и, продолжая ощущать запах дерьма, пробивающегося сквозь ромашковый шампунь, налила себе полный стакан «Hennessy». С этого и начался запой…

Эллада ехала в электричке. Одета она была жутко, как какая-нибудь рыночная торгашка, а то и похуже, как простая недалёкая тётка, работающая в каком-нибудь сельпо. И со стороны, похоже, ничем не отличалась от других женщин в вагоне. Пассажирки поглядывали на Вознесенскую надменно, а то и с вызовом и совсем не узнавали в ней телезвезду, известную на всю страну. Таких обыденных тёток она сотни раз наблюдала среди гостей студии на съёмках своей телепрограммы. Неухоженные, размалёванные дешёвой китайской косметикой, толстые и вульгарные, они всегда вызывали у Эллады чувство превосходства, и уверенность, что всё в жизни она сделала правильно. А они, соответственно, нет.

– Чего вылупилась, дура! – огрызнулась Вознесенская на сидящую напротив бабу в клеёнчатом «а-ля натюрель» пиджаке и розовых лосинах, которая с любопытством её рассматривала.

Та, не ответив, склонилась к уху едущего рядом с ней небритого мужика и прошептала что-то, смешливо косясь на Элладу. А мужик, посмотрев на теледиву, вдруг громогласно расхохотался, показывая на неё скрюченным, жёлтым от никотина пальцем. Этот жест, к ужасу Вознесенской, привлёк внимание решительно всех пассажиров электрички.

Они зашевелились на местах, словно жители термитника, развороченного палкой. Вагон загудел, и в сторону Эллады со всех сторон на выгнутых шеях повернулись головы, и, увидев её, словно по команде, жуткие головы захохотали.

От такого зрелища звезде стало совсем не по себе. Так стыдно стало. Так неловко, словно её дооперационную фотографию, где она выглядела такой, каковой её произвели на свет родители, показали в вечерних новостях.

Эллада вскочила и побежала в тамбур, но тут навстречу ей вынырнул из прохода маленький ребёнок, то ли девочка, то ли мальчик (совершенно было неясно). Дитя посмотрело на телеведущую снизу вверх глазами бездомной собаки и протянуло какой-то свёрток.

– Покушай, – жалостливо пропищал ребёнок.

Вознесенская приняла подношение, даже не поблагодарив, и, приблизив к глазам, рассмотрела. Это был пакетик, в каких обычно продаются семечки или орешки, только вместо зёрен подсолнуха, фисташек или арахиса, на упаковке была нарисована залихватски танцующая на двух задних конечностях свинья с гармошкой. И надпись: «Жёлуди солёные к пиву». Электричка дёрнулась, остановившись, Эллада, выронив пакет, отпихнула сердобольное дитя и с криком выскочила на улицу.

Она побежала по платформе, словно сзади неё рвались бомбы.

Когда вокзал остался позади, запыхавшаяся Вознесенская остановилась и осмотрелась, пытаясь сообразить, где она. Но место было совершенно незнакомое. С одной стороны улицы примостилась чахлая церквушка с полуразвалившимися луковицами куполов, с другой – сияющее великолепием казино «Алмаз». Помпезное здание горело чудесными огнями, и на крыше его лукаво подмигивал неоновым глазом карточный Джокер.

Эллада, не раздумывая, двинулась к казино. У входа стояла охрана – два широкоплечих дюжих молодца в костюмах. Они хмуро поглядывали на прохожих и о чём-то переговаривались при помощи раций. Когда Вознесенская поднялась по выстеленным ковровой дорожкой ступеням и попыталась пройти внутрь, один из широкоплечих стражей бесцеремонно отпихнул популярную ведущую, словно она была какой-то бомжихой.

– Ты что! – заорала она, чуть не упав. – Холоп, ничтожество!

– Свиньям без намордника не положено, – категорически заявил охранник и передал по рации напарнику (хоть и стоял тот от него в двух шагах), – эту шваль не пускать! Приём?

– Вас понял, приём! – отозвался второй.

– Кто здесь шваль?! Да я сейчас один звонок!!!.. Да вы у меня дворниками всю жизнь!!!..

Нервно, кипя от негодования, Вознесенская принялась рыться в карманах, которых оказалось у неё бесчисленное множество, но вместо сотового в каждом находила горсти желудей. Эллада ожесточённо выбрасывала их, но дубовые плоды, как в сказке о волшебном горшочке, вновь появлялись в карманах из ниоткуда.

– Дайте позвоню! – Она попыталась выхватить из рук охранника рацию, но тот ловко увернулся от её выпада и передал второму:

– Вот сука! Приём?

– Ну! – подтвердил напарник, хохотнув в рацию, и несильно пнул ногой телеведущую. Тут самообладание покинуло Вознесенскую, и она заплакала совсем по-детски.

– Пусти-и-ии – теее ме – ня… – разревелась она, – ну… по-жа-а-а-а-луй-ста-а-а-а! Ну пустите-э-э-э-э!

– А зачем? – издевательски поинтересовался тот, что её пнул.

– Я звезда-а-а-а!!! – залилась Эллада. – Меня по телевизору показывают!!! Я модная-а-а-а-аа!

– По какому такому телевизору? Не знаем никакого телевизора. И тебя не знаем. Пошла вон отсюда!

– Гуляй мимо! Приём? – сказал второй охранник по рации.

– Пуститеееее! – не унималась отверженная ведущая, и тут взгляд её упал на зеркальную гладь входной двери. Эллада увидела себя. И как только осознала, что сальная свинская физиономия с розовыми румянами на круглых щёчках – это она и есть, сон сразу закончился.

Проснувшись, Эллада открыла глаза и всё вспомнила.

Она пила с вечера четверга. Пила одна, и пила много, а потом вдруг превратилась в свинью. Обнаружила это Вознесенская совершенно случайно.

К ней зашёл по-соседски знаменитый клипмейкер Забарышников, прославившийся рекламными видеороликами одного известного банка. Фишка роликов была в том, что банк рекламировали очень известные персонажи: звёзды кино и эстрады, политики, московский бомонд, и все те, чьи лица часто мелькали в телепередачах и прессе, освещающей светскую московскую жизнь. Так пожелал заказчик.

Однако Забарышников, будучи от природы человеком хитрым и пронырливым, придумал кое-что более оригинальное. Он находил на улице людей, очень похожих на известных и всеми любимых актёров, певцов и политиков. Гримировал их для большего сходства и науськивал читать в камеру текст, восхваляющий деятельность банка. Естественно, платил он им жалкие копейки, а с рекламодателя драл втридорога, объясняя это привлечением звёзд. Разницу между двумя суммами, и немалую, хитроумный клипмейкер клал себе в карман.

Потом обман был раскрыт, и имел место крупный скандал, но всё обошлось, так как банк к моменту судебного разбирательства лопнул, а многие из сфальсифицированных звёзд и политических фигур безвозвратно потеряли рейтинг и интерес народных масс к своим жалким персонам. Скандал замяли, и на этом всё закончилось.

Фёдор Забарышников, озабоченный отсутствием картинки в своей новой гигантской плазменной панели, стоящей примерно столько же, сколько хватило бы какой-нибудь многодетной семье на безбедное существование в течение лет десяти, решил узнать у соседки телеведущей, в чём, собственно, дело.

«Уж она-то должна знать», – думал клипмейкер, протягивая руку к звонку. Пьяная Вознесенская в фривольном халатике открыла дверь, улыбнулась знаменитому соседу, но по реакции его поняла, что с ней что-то не так. Клипмейкер побледнел, перекрестился и с криком «Господи, помилуй!» сбежал, не оглядываясь, так быстро, словно увидел чёрта во плоти.

Тогда Эллада, пошатываясь спьяну, подошла к зеркалу и разглядела в нём свою опухшую физиономию. Сначала Вознесенской показалось, что её просто перекосило от чрезмерного поглощения водки («Hennessy» к тому моменту кончился, и Эллада продолжила накачивать себя сорокоградусной беленькой), но, присмотревшись, телезвезда обнаружила на месте искусно сконструированного и весьма дорогостоящего носика свиной пятачок. Пьяно пошатнувшись, Эллада сощурила оплывшие глазки и спросила своё отражение:

– Что за свинские шуточки?

Но ей, понятное дело, никто не ответил. Тут теледива, вдруг осознав, что свинья в зеркале – это она сама, и что вовсе не спит, моментально протрезвела. Схватив хрустальную пепельницу, Эллада разбила зеркало, будто надеясь, что сей поступок вернёт ей прежнюю красоту. Но, разведав лицо рукой, поняла, что этого не случилось. Она помчалась к другому зеркалу, но и оно показало ей всё то же неприятное свиномордство.

Вознесенская побила в квартире все зеркала, но пятачок не исчез, а начал чесаться и требовать водки. Именно требовать. Эллада физически ощущала, как подрагивающий, влажный и скользкий новый её нос посылает в мозг импульсы желания продолжать и продолжать пить. И Эллада не сопротивлялась, тем более что с каждой новой рюмкой ей становилось всё лучше, всё легче и комфортнее. Ей даже пятачок начал казаться весьма симпатичным и очень подходящим к похмельной опухлости лица.

Напиваясь, Эллада самозабвенно ползала по квартире на карачках, звонила знакомым и, разно интонируя, хрюкала в трубку. Ей казалось это очень забавным. Он подолгу смеялась и набирала телефонные номера снова и снова, вызывая у себя ещё большие приступы веселья. Потом она кратковременно засыпала, но по пробуждении, немного приходя в себя, всё начинала сначала. Пила и безобразничала с телефоном.

Встав с ковра, на котором она, не испытывая дискомфорта, спала, Эллада первым делом пошла к бару и выкушала сто грамм водки «Юрий Долгорукий». В организме разлилось приятное тепло, телезвезда блаженно хрюкнула, отметив про себя с некоторым сожалением, что запасы алкоголя неминуемо заканчиваются и надо бы их пополнить. Налила ещё одну рюмку, и в этот момент в дверь позвонили. Наученная опытом общения с соседом Забарышниковым и привыкшая к новому облику, Эллада смастерила себе из ажурного платочка некое подобие вуали. Смотрелась она в ней, как японка во время эпидемии птичьего гриппа.

Вознесенская игриво полюбовалась своим отражением в уцелевшем от погрома косметическом зеркальце, махнула водки, приподняв платок, и пошла открывать.

На пороге стояла заплаканная, с подбитым глазом и потёкшей тушью подруга телезвезды, тоже звезда, только эстрадная, Катерина Лавандышева.

– Катька! – прохрюкала Вознесенская. – Здарова, ты откуда?

– Меня Фарух избил! – хныкнула певица.

– Свинья! – определила Вознесенская твёрдо.

– А ты чего? Болеешь? – Лавандышева только сейчас заметила, что Эллада предстала перед ней в платке. – Или у тебя кто есть? – полушёпотом добавила она, пытаясь заглянуть через плечо телезвезды. – Может, я не вовремя? – Она лукаво подмигнула, подозревая, что застала подругу во время эротической игры с любовником.

– Нету, – брезгливо хрюкнула Вознесенская.

– Ты как-то странно разговариваешь? Простыла?

– Ага, – ответила ведущая, барахля носовыми пазухами, – заходи…

Лавандышева прошла. Не разуваясь, она продефилировала в гостиную, увидев, что всё вокруг заставлено бутылками из-под алкогольных напитков, немытой посудой, окурками и прочими непотребностями, сопровождающими запой.

– Водку будешь? – поинтересовалась у подруги Вознесенская, возникнув в комнате.

– Ты что! Ты больная? – удивилась певица.

– А что?

– Не знаешь, что ли?

– Чего?

– Что водку пить нельзя?

– Это почему ещё? – деловито поинтересовалась Эллада. И словно в доказательство, что водку пить не только не нельзя, а наоборот, можно, прошла к бару, налила полный фужер, предназначенный скорее для шампанского, и, приподняв платок, влила в себя новую порцию.

– Элка, ты что! – Подруга задрожала, округлив глаза до размеров бильярдных шаров. – Ты знаешь, что с теми, кто водку пьёт, происходит? Сама же журналистка, газет, что ли, не читала?

– Не-а!..

– Помнишь моего политика?

– Это который? Тот, что из «Партии разногласия»?

– Нет, – отмахнулась Катерина, – другой, из административного корпуса.

– А-а-а-а, – Вознесенская вспомнила, – он у меня на передаче был, рассказывал о… – но о чём рассказывал политик, Эллада не вспомнила. У неё снова зачесался пятачок, требуя добавки, и она потянулась за новой порцией. – Как его звали-то?

– Валерий Дмитриевич Гомнюк.

– Ну и что он?

– Мы с ним в субботу встречались у меня дома. Всё как полагается: цветы, закуска…

Эллада под тканью платка порозовела, подрагивая свиным носиком в предвкушении повествования интимного характера.

– Ну, и Валерка, как обычно, выпил слегка, – продолжала Лавандышева, её взор затуманился, словно она снова погружалась в события того дня, – я в это время с Фарухом по телефону разговаривала, а когда повернулась… – тут в глазах певицы застыл испуг, и она, сделав долгую трагическую паузу, выдохнула: – он превратился!

– В кого? – визгливо вскрикнула Эллада, уронив только что налитый бокал.

– В свинью!

– Как, и он? – Глаза тележурналистки подозрительно заметались.

– Не только он, все, кто водку пьёт, превращаются…

– А ты чего же? Ты чего не превращаешься? – злобно прохрипела Вознесенская.

– А я не пью! – гордо заявила звезда эстрады.

– Врёшь!

– Нет, не вру. Что я, дура, что ли, пить? Чтобы в свинью превратиться? – брезгливо заявила Лавандышева, не подозревая, что обидела подругу смертельно.

– Да ты же беспробудно жрёшь! Не просыхая! – закричала взбешённая Эллада, колебля дыханием платок.

– Когда это было, я теперь себя в форме держу…

На самом деле Лавандышева перестала потреблять именно в тот самый момент, когда её любовник Гомнюк обернулся хряком. Не желая следовать его примеру, Катерина в панике вылила весь имеющийся дома алкоголь в раковину, словно какую-то отраву.

– А это ты видела? – демонически изрекла Вознесенская и сорвала с лица ажурный платочек, предъявив подруге блестящий, покрытый испариной пятачок.

Лавандышева испуганно вскрикнула и попятилась, неловко спотыкаясь о разбросанные по ковру бутылки. Злобная, уродливая гримаса подруги заставила её сердце сжаться до размеров невызревшей сливы. В голове тревожной мембраной запульсировал страх.

– Что, нравится? – истерически хрюкнув, поинтересовалась перевоплощённая телезвезда.

С зажатой в руке початой бутылкой она наступала на певицу, и в глазах её блестел сумасшедший огонёк. Вид её был ужасен. Так, наверное, мог бы выглядеть маньяк-потрошитель, приближающийся к жертве. Отступающая Катерина задела журнальный столик, с которого, звеня, посыпалась грязная посуда, споткнулась и, подвернув ногу, упала на пол.

Вознесенская в этот момент, словно хищник, воинственно взвизгнула и набросилась на подругу, вцепившись той в волосы. Завязалась борьба. Лавандышева, напуганная до смерти, извивалась глистой, пытаясь укусить атакующую стерву, но та не давалась. Злобно хрюкая, обдавая певицу невозможно зловонным перегаром, Эллада пыхтела, жилистая и жёсткая, словно пружина, вжимая подругу в ковёр. В ней проснулись неведомые силы, и в какой-то момент она сломила сопротивление певицы, зажала той нос и вставила в распахнувшийся за глотком воздуха рот горлышко бутылки. Водка стремительно потекла внутрь Лавандышевой, и та рефлекторно проглотила её, поперхнувшись.

Сипя от ужаса, Катерина таращилась на дрожащее свинское рыло подруги и ощущала, как водка, пройдя по пищеводу, растекается тёплым воском в желудке.

– Сука! – прохрипела звёздная певица.

– Сама ты сука! – Эллада победоносно ослабила хватку. – Сука и свинья!