Тибет

Человек напротив курил огромную сигару, которая так сильно напоминала останкинскую телебашню, что Вифлеем Агнесович не удержался и спросил прямо:

– Зачем вы это сделали?

Попутчик косо посмотрел в окно, на мелькающий серый пейзаж, и озарился таинственной, еле заметной в темноте улыбкой, которая означать могла всё что угодно. Он затянулся, долго и смачно вкушая дым, так, что сигара осветила его губы зловещим алым огнём, и, выпустив невозможное облако дыма, будто внутри у него пылал пожар, ответил изумлённо:

– Вы, уважаемый Вифа Трилитрович, к чему клоните?

«Откуда он меня знает?», – испугался Загробулько. Майор, хоть и сидел совсем рядом, никак не мог рассмотреть лицо незнакомца: то дым сигары мешал, то он необъяснимым образом смазывался, будто теряя резкость, то широкополая шляпа кидала тень на лицо, полностью скрывая черты.

– Скажите, – тревожно говорил Загробулько, – зачем? Зачем это понадобилось? И почему вы её курите?

– Она так сама хочет! Вы, уважаемый Литр Трилитрович, не пугайтесь. Всё образуется!

– Нет, вы меня не понимаете! – Загробулько нервно придвинулся к незнакомцу, но лицо по-прежнему оставалось скрытым клубами курения и тенью шляпы. – Мне очень это странно! Как это получается?

– Это космического уровня загадка! – Незнакомец вдруг вытащил из кармана бумагу жёлтого цвета в блестящих крошках, сияющих микроскопическими огнями, развернул её и торжественно прочитал:

Он свернул бумагу, поджёг её от сигары, и она сгорела в один миг, будто пропитанная селитрой, разбросав искры, как крошечный салют. В этот миг в пламени Вифе Агнесовичу почудилось лицо незнакомца, и было лицо это больше чем странно. Под шляпой сидел ребёнок лет десяти, невероятно мордастый, словно хряк, с чёрными густыми усами. Загробулько вздрогнул, и тут дверь купе открылась, явив на порог священнослужителя в рясе, фуражке контролёра и с сумкой поперёк живота. В руках он держал дырокол для билетиков и смотрел выжидающе на пассажиров.

– Ну-с? – произнёс он деловито. – Предъявлять будете?

В ответ на это мордастый ребёнок снял шляпу, и оказалось, что он абсолютно лысый. Сложив пальцы в крестное знамение, он запричитал по-старушечьи:

– Во славу господа нашего всемогущего, Архангелов его и Останкинской телебашни, предъявляю на свет истинный крест божий и душу, не оскоплённую грехом! Верой и правдой, отец всемилостивый, служу я! Верой и правдой!

Сказав это, жуткий усач перекрестился и молитвенно сложил ладони. Кондуктор в рясе пропел басом:

– Боже, царя храни!

И повернулся к Вифе Агнесовичу с вопросом:

– Ну-с?

Загробулько понял, что ни одной молитвы он не знает, а от этого стало ему невозможно стыдно и неловко. Он откашлялся, и виновато, как ученик, не знающий урока, опустил глаза.

– Экай ты татарин! – с чувством произнёс священнослужитель и, плюнув под ноги, хлопнул дверью. Вифа Агнесович, чувствуя, что обидел его непростительно, вскочил и кинулся за дверь, но увидел, что странного кондуктора и след простыл. Проход был пуст, за окном мелькала обворованная осенними ветрами российская природа; поваленные высоковольтные столбы, ухабы, покосившиеся домишки и мутное небо, грязное, как нестиранное бельё. От этой картины Загробулько пронзила тоска и вселенская печаль. Он заплакал и в слезах проснулся у себя дома, в постели, в форменных брюках и кителе.

Открыв заспанные глаза, он сел на кровати и ощутил, что голова его вовсе не шумит, не болит и не кружится. Наоборот, состояние было удивительно бодрым и ясным. Хотя отчётливо Загробулько вспомнил, что накануне пил он водку с сослуживцами, и пили они, вероятно, так отчаянно много, что один допился прямо-таки до свинского состояния. Перед Вифлеемом будто нарисовалось лицо коллеги с мерзким свиноподобным рылом.

«Что же это творится?» – задумался майор. Осмотрев помятую форму, он встал с кровати и, странным образом не ощущая и капли похмелья, учуял запах приготавливаемой на кухне еды.

– Ну, здравствуйте, гражданин следователь! Майор-алкоголик! Как вам спалось? – На кухне вовсю хозяйничала двоюродная сестра Вифы Агнесовича, Капитолина.

– Нормально спалось, – пробубнил он, принюхиваясь к чарующим сознание запахам, доносящимся из скворчащей сковородки.

– Да уж, надо думать… Двое суток беспробудного сна… – Она недоговорила, потому что увидела, как у брата два маленьких, слегка розоватых спросонья глаза превратились в чайные блюдца и он по-рыбьи стал хватать ртом воздух, будто пытался надкусить невидимый батон докторской колбасы.

– Ско-ль-ко? Двое суток? Да ведь… я…

– Сегодня понедельник, чтоб ты знал! Я на работу тебе позвонила, сказала: ты болен. Но они-то там в курсе, что за болезнь у тебя, вон уже и гостинец тебе передали, Степанцов завозил. – Она кивнула на подоконник, и Вифа Агнесович увидел трёхлитровую банку огурцов с болтающейся на скотче запиской. Приведённый в бешенство, он подошёл и, оторвав листок, прочитал: «Дорогому шефу от коллег! Поправляйтесь!»

«Ну, я им покажу!» – подумал про себя Загробулько, начиная внутренне трястись.

Через пять минут он хрустел подаренными огурчиками, поглощая приготовленную заботливой сестрёнкой жареную картошку с куриным шницелем.

А ещё через час Вифа Агнесович сидел в кабинете и кричал в трубку:

– Как это в Тибет? Зачем? Он что, сдурел? – То, что за последние пять минут узнал майор, повергло его в шок. Во-первых, выяснилось, что, так же, как и он, Семирядцев и Каюмов проспали двое суток, придя в себя только сегодня и явившись на работу растерянными и странными. Во-вторых, Васильков в субботу, сразу после их трагической пьянки, бросив все дела, улетел в Тибет, заявив дежурному Ключихину, что суета бренна и жизнь проходит впустую. И в-третьих, выяснилось, что превратившийся в свинью Профонасенко так и остался ею до сих пор, и его, боясь предъявить жене, заперли пока в карцере, где он орёт благим матом, требуя водки. Мало того, помимо Профонасенко, в свиней превратились ещё несколько тысяч человек, и в городе началась паника. Учёные подозревают, что имеет место эпидемия генного вируса, который, попадая в кровь, меняет ДНК, а те, кто больше доверяют слухам, рассказывают о странном профессоре, разбившем утром в субботу на Пушкинской площади склянку с какой-то заразой, действующей на водку и всех, кто её потребляет.

Новости обрушились на Загробулько, как рояль «Беккер», упавший с неба, придавив неподъёмной массой трёхлитровую голову решительно и моментально.

– Чёрт знает что! – Майор бессильно вышагивал по кабинету. Он решил разобраться с алкогольной мутацией после, а сейчас намерился ехать в офис треста «Латунь». Взяв листок с адресом, Загробулько тяжело вздохнул и покинул участок.