Глава 4 Десять шагов

Вхожу в обсерваторию, останавливаюсь на пороге. С таким видом, будто сам чёрт мне не брат.

Вот это самое главное: остановиться с таким видом, будто сам чёрт мне не брат.

Сом Сомыч многозначительно смотрит на меня. Потом на часы. Потом снова на меня. Потом снова на часы.

Молчу. Испытываю терпение.

– Молодой человек… вы мне ничего сказать не хотите?

Включаюсь в игру:

– А что я вам сказать хочу?

– А я стесняюсь спросить, у нас во сколько рабочий день начинается?

– Как только, так сразу.

– Вы мне не умничайте, умничать дома будете… В восемь тридцать у нас в обсерватории работать начинают. А сейчас сколько?

– Счастливые часов не наблюдают.

Ага, испугался…

– Вы во сколько работу начать должны?

– А мне плевать… у вас, может, и восемь тридцать… а у меня и в десять… и в одиннадцать…

– Это где это у вас… у вас что, обсерватория своя есть?

– Да вот, думаю открыть… дом себе прикупил, Тойоту прикупил, можно и о науке подумать…

Прохожу по комнате, чтобы все меня видели. Да дохлый номер, что увидят, они в брендах ничего не понимают. Я сам в брендах ничего не понимаю, отхватил костюм в каком-то храме одежды на главной площади, а то же самое продаётся в подворотне у китайцев за одну миллионную цены…

Ладно, через это надо пройти… перебеситься… когда шальные деньги на голову падают, главное, эту голову не совсем потерять… а так, чуть-чуть…

– Ну, я вас поздравляю… большому кораблю… большая торпеда. Мил человек, а ещё вопросик можно?

– Нужно.

– А… за телескоп кто отдавать будет?

– А-а вы про телескоп… сколько?

Называет сумму.

Бросаю на стол пачку банкнот, как в каком-нибудь казино.

– Сдачи не надо. На сдачу себе ещё астролябию какую-нибудь купите.

Кажется, я переборщил, перераспустил хвост, как бы с пьедестала не навернуться. Ну да ладно. Один раз можно перья распустить, я и так много раз с пьедестала наворачивался…

Это было сегодня.

А вчера было вот что…

Я-то думал, что умею ходить… мне так казалось…

Мама, почему ты меня не научила ходить…

…десять шагов. Ни больше, ни меньше. Десять. Не одиннадцать. Не девять. Не сто. Не девять с половиной. Не девять с тремя четвертями. Не девять поделить на нуль и помножить на корень из минус единицы. Десять.

Раз.

Два.

Три…

– Осаночку держим…

Так бы и прибил этого цемерони… цереноми… мейстера. Да он бы и сам меня сейчас прибил. Когда всё это кончится, выйдем на задний двор стреляться на дуэли. Кто хочет быть моим секундантом, поднимите руку.

Семь…

Чихаю. Громко, оглушительно, от души. Цере-и-так-далее смотрит на меня так, будто я нарочно. В памяти голос училки из прекрасного далёка: тебе, Игнашев, лишь бы внимание к себе привлечь, летать бы умел, в окно вылетел… И я, обиженный, бормочу: я не нарочно упал, чего, думаете, так приятно со стула падать?

– Сначала.

Уже и сам понимаю, что сначала. Десять шагов. Десять. Не три, не минус два, не тридцать три и три в периоде. Голову повыше, осаночку держим, руками не размахиваем (вы улететь пытаетесь, или как?), ноги ровно (миш-ка-ко-со-ла-пый-по-ле-су-и-дёт), не сутулимся, я ни в чём не виноват, не надо делать вид, как у побитой собаки…

Поднимаюсь на пьедестал. Цере-как-его-там сует мне конверт, знаю, что пустой, когда научусь ходить, дадут полный.

– Я… очень благодарен всем, кто меня поддерживал…

…а что, разве были такие…

– …моим коллегам…

…чёрт бы их драл…

– …моим родителям…

…тоже…

– …всем, кто меня знает…

Цере-мастер делает отчаянные знаки, ты не на Радио-универсаль: я хочу передать привет своей девушке и всем, кто меня знает, поставьте для неё песню Ну, что ж ты страшная такая, ты такая страшная…

Запинаюсь о самого себя, роняю сам себя с постамента, осталось самому себе дать в морду…

Это было вчера…

А позавчера…

– Вопросы?

Затравленно оглядываю зал, ну спросите хоть что-нибудь, я же хоро-оший, я же вас спрашивал, когда вы на трибуну выбирались, я даже не смеялся, когда вы выступали…

Тянутся руки.

Во, блин.

– П-пожалуйста.

– А вы уверены, что это был не мираж? – спрашивает старый дед, сто лет в обед.

– Ну… даже если это был мираж, всё равно где-то есть объект, этот мираж породивший.

Кто-то восхищённо фыркает: какой слог… Ну-ну, посмотрим, какой слог у тебя будет, когда тебя на трибуну чёрт вынесет…

– Нет, я имею в виду, что есть такие миражи… в военных целях… чтобы обмануть противника…

– Вы бывший военный?

– Нет… но я же знаю, я же в газетах читал, я же…

Смешки.

– В газетах много чего пишут.

Хохот.

– И вообще, чего ради они этот мираж держат там три месяца?

Чувствую, что победа осталась за мной. Смотрю на руки в зале.

– П-пожалуйста.

– Как, по-вашему, возможен переход от нас… к ним?

– Вы же знаете, что между нами бездна. Бездна войны.

– А… если не через бездну?

– Как? Перелететь, что ли?

Смотрю на неё. Свитерок с какими-то вязаными кошками, светлые волосы собраны в хвост…

– Да… я… думал об этом. На данный момент это невозможно… пока… по крайней мере, пока…

Это было позавчера.

А вот что было завтра.

И послезавтра.

И послепослезавтра…

– Тим, чего как неродные-то? Из грязи в князи, уже загордился, да? Уже старые друзья все пошли они псу под хвост? Видал, про тебя тут в журнале напечатали, я ещё такой иду себе, никого не трогаю, мимо киоска прохожу, думаю, чё такое… рожа знакомая… потом такой смотрю, ма-ать моя женщина, Тимка наш, ботан хренов, дикошарый… да чего как неродные-то, давай, посидим где-нибудь… или тебе некогда теперь, ты же у нас птица ва-ажная, тебе сейчас в Париж какой-нибудь лететь… на саммит там какой-нибудь… не-е, пра-ально классуха говорила, что мы все дурьи бошки, а Тимка далеко пойдёт…

ШОК!

Нобелевский лауреат Тимофей Игнашев не мог ответить на элементарные вопросы нашего журналиста!

– …ну что мы всё о работе о вашей… давайте о вас поговорим…

– Да что обо мне… про плато-то интереснее…

– Да зрителям и про вас интереснее… вот, например, андроид какой модели вы предпочитаете?

– Ну… как-то не разбираюсь.

– Нет, ну а на данный момент у вас какой?

– М-м-м… да никакого.

– Ну… вы хотя бы представляете, что это такое?

– Да… как-то нет.

– …Тимофей, я стесняюсь спросить, нас-то помянуть как, не судьба было? А то, значит, как работать вместе, так пожа-алуйста, а как лавры делить, так все сливки Тимошечке… чей телескоп-то кокнули? Да знаю я, что расплатились, упомянуть-то коллег нельзя было поимённо? Да не помянуть, а упомянуть… я те помяну… идиотище… хоть бы заехал как-нибудь, а то…

А это было неделю назад.

Что я там хотел говорить…

Всё я там хотел говорить…

Не помню…

Ну да. Как я обнаружил это клятое плато, как я его обнаружил… Не говорить же, как на духу: в чужое время полез… не простят мне полезание в чужое время, даже на то, что пацанёнка спасал, не посмотрят… Присочинил же я какую-то легенду: однажды, во время ночного дежурства…

Нет, не так.

Или там… однажды компьютеры высветили странный объект…

Не то…

Не помню, блин, не помню… а надо что-то говорить, здесь, сейчас, люди собрались, люди ждут, уже пересмеиваются, перешёптываются, перешушукиваются…

– Я… тут одного мальца спасал… он заигрался, туда побежал… за буйки… тьфу, чёрт, за ограждения… на западный Склон… ну вот, я его вытаскивать пошёл… пока туда-сюда… а тут углядел… свет какой-то впереди, я ещё думал, взорвалось, что ли, что-то… а потом смотрю, нет, город… там, впереди… высоко-высоко. Выше нашего.

Только сейчас слышу гробовую тишину. Мёртвую тишину. Эффект разорвавшейся бомбы. Или чего похуже. Чтобы человек вот так, с трибуны, объявлял, что ходил туда, в будущее…

Интересно, меня сразу арестуют, как только с кафедры сойду, или потом…

– Ну вот… я тогда внимания не обратил, сами понимаете, не до того было… меня там самого чуть не убили… на войне стреляют, если кто не знал… Потом уже выбрался с пацанёнком, в себя пришёл… начальник, скотина, ещё с работы выгнал…

Боже, что я несу…

– А потом пошёл в обсерваторию, деньги нужны бы… м-м-м-м… я хотел сказать, я решил дальше заниматься изучением будущего, направил телескоп на плато…

Я хоть правильно сказал, обсерватория, а то слово какое-то неблагозвучное получилось… а, ну оно и есть такое неблагозвучное…

– Сделал кое-какие снимки… счас я вам их покажу… Я бы ещё больше сделал, если бы телескоп не разбился…

Гос-ди, да неужели я это вслух сказал…

А на следующий день было вот что…

– С кем имею честь?

Высокие гости смотрят на меня, как…

…даже не скажу, как они на меня смотрят.

– Тимофей Игнашев. Слышали?

– Н-не имели чести, – цедит расфранчённый старичишко.

– Ну как же… Нобелевка по хронографии…

– М-м-м… а поподробнее?

– Плато. Плато.

– Какое плато?

Какого чёрта они меня не понимают, какого чёрта они все на меня уставились, так и хочется заорать, как лягушка-путешественница, это я сделала, я…

– А за хронографию вроде Эльберет Дитрих получил… – цедит отгламуренная кукла рядом со старичишкой, откуда она такие слова вообще знает…

– Ну да, кисуля, Дитрих, доказал, что в истории без взлётов невозможны падения. А вы, видно, в какой-то другой области…

И снова смотрят на меня…

Не скажу, как.

И в тот же день вечером… когда зарывался с головой в Википедию, выискивал лауреатов, нобелевка по литературе за культовый роман «Две половинки одной жопы…» честь и хвала… нобелевка по математике, какой-то хмырь доказал, что прямая небесконечна… счастья ему… Чш, стой, вроде бы по математике не вручают, жена Нобелю с математиком изменила… а-а, это в другой реальности было, сейчас подкорректировали… нобелевка…

Бли-и-ин…

Кто из нас сошёл с ума, я или весь мир… или оба…

Очень похоже.

– Очень сожалею, не могу помочь, – девушка за стойкой подобострастно улыбается.

Я тоже подобострастно улыбаюсь. Я тоже очень сожалею. Ещё раз смотрю на стопку журналов, а может, если я их ещё раз открою, всё поменяется, и нобелевским лауреатом снова буду я, я, я….

Счас…

Чёрта с два…

Знать бы ещё, где искать справедливости…

– Вечер добрый, вас беспокоят по поводу плато…

Вздрагиваю. Ага, есть. Великая вещь интернет, разместил статейки, где надо, ожили, вспомнили моё открытие…

– А… да-да, очень приятно…

– Нам тоже очень приятно. Про Плато забудьте.

– А?

– Про Плато, говорю, забудьте. Нет его.

– Но…

– Но оно есть, да?

– Я за него Нобелевку…

– Поздравляю. Молодчина, парень, далеко пойдёшь. А про Плато забудь.

– А…

– …по кочану. Забудь. Ты не дрейфь, деньжат тебе ещё подкинем, не меряно… заслужил, молодчина… Сколько люди на вашем плато живут, соседнее плато три человека увидели.

– А… ещё двое…

– А-а, ты их не знаешь, они на кладбище Новомосквореченском… могу познакомить…

Тихий смешок.

– Не…

– Не надо? Я тоже так думаю… Деньжат тебе подкинем, даже не думай… заслужил…

А потом…

Это уже потом…

Это потом я вычислил по голосу, кто звонил, нашёл этих злодеев, всех перестрелял, одного оставил в живых, чтобы узнать, на кого он работает. Он мне назвал имя хозяина, а потом я застрелил и последнего злодея тоже, и пошёл искать хозяина. А потом я разоблачил мировой тайный заговор, члены которого не хотели, чтобы люди знали про Плато, а потом я пробрался в их логово, и…

Ага, щассссс….

Боевиков обсмотрелись, да?

Ничего я не делал. Молчал в тряпочку. У меня ещё сын. И жена, хоть и бывшая, хоть и стерва крашеная, а жена… Денег мне на счётец перевели, нехило перевели, всем бы так. Так что если у кого с деньгами проблемы, совет постороннего: растрезвоньте на всех углах, что видели в далёком будущем Плато. Вам позвонят и скажут приятным мужским голосом, чтобы вы про Плато заткнулись. Посулят златые горы и реки полные вина.

Берите, не пожалеете.

А?

Какая, к ядрёной фене, наука…

Ага, можно подумать, вы бы тут на моем месте за правду до конца боролись…

2.2. Дорогие ребята, наверняка вас волнует вопрос, что будет, если искривление времени больше числа пи. В этом разделе мы рассмотрим именно такой вариант: время в таком случае замыкается в кольцо. У событий в таком случае может быть двоякая судьба.

Рассмотрим самый простой вариант: время замкнуто в кольцо, события тоже замкнуты в кольцо. В этом мире мы видим постоянное повторение событий. Жители такого мира помнят свои прошлые жизни, соответственно, знают, что с ними случится в этой жизни. Однако изменить события своей жизни не могут.

О возможности существования такого мира писал ещё Ф. Ницше в…

Крадущийся в зарослях тираннозавр уже знает, что переживает свои последние годы: уже подули северные ветры, уже подступает с севера что-то холодное, снежное, белое, что унесёт всех, всех. Ящер уходит на юг, пытается что-то переменить, знает, что не уйдёт от того, белого, снежного. От него нельзя сбежать, его нельзя загрызть мощными клыками…

…Авель играет на свирели, он уже чувствует спиной приближение брата, уже знает про нож в руках Каина. Авель ещё надеется обернуться, убежать – в последний момент, вскакивает, тут же падает, сражённый клинком…

…Вещий Олег идёт на холм, он чует, что его советники приготовили клинки, он знает, что останется лежать на холме, а приближенные будут бормотать что-то про змею, которая оказалась в черепе коня. Олег обнажает клинок, но сам падает замертво… не успел…

…Джордано Бруно бежит из Венеции под покровом ночи, он помнит, что будет схвачен и казнён, но всё-таки надеется на что-то…

…Ермак смотрит в темноту ночи, он знает, что в какую-то ночь на его отряд нападут, и он погибнет, только не помнит – в какую. Может быть, не в эту…

…вождь вглядывается в сияние кремлёвских рубинов, он помнит, что война должна начаться вроде как где-то скоро, то ли в сорок втором, то ли в сорок третьем, ладно, до сорок второго ещё успеем…

…мистер Президент, мы рекомендуем Вам ехать в закрытой машине. Вы же знаете… Не беспокойтесь, мои люди уже проверили все окрестные дома, снайперов нет…

…перед стартом Комарова конструкторы ещё раз проверяют корабль, вроде всё учли, вроде не должен разбиться… вроде…

…Доди аль-Файед открывает дверцу машины перед Дианой, а может не надо, милый, ты же знаешь, в прошлой жизни… не бойся, моё сокровище, Анри поведёт машину аккуратно, я тоже помню… на этот раз всё будет хорошо…

Странно: я вспомнил тебя только когда увидел там, на площади. И даже не так. Вышел на площадь, увидел тебя, скользнул глазами, ещё отметил про себя, ничего девушка, хорошенькая… Пошёл дальше. И только когда ты рассыпала яблоки по мостовой, во мне как перевернулось что-то… да это же она… та самая… моя судьба.

Вот только тогда вспомнил. Вся прошлая жизнь пролетела перед глазами. До этого были какие-то обрывки воспоминаний, детские какие-то мечты, которым не предавал значения. А теперь вспомнил, все, разом, даже голова заболела, даже затошнило, как бывает от Прошлых воспоминаний.

Всё вспомнил. Ещё раз прокручивал в памяти, когда помогал тебе нести сумку, как встретились, как расстались, как…

– А можно я вам на этаж подниму?

– А у вас хлебнуть чего не найдётся, жара такая…

– Да после первой встречи нехорошо…

У нас всё будет по-другому. На этот раз. Я тебе повешу эти проклятущие шторочки, или что тебе там надо куда повесить, и ты не будешь хлопать дверями… Лежали с тобой в полумраке спальни, клялись друг другу, больше никогда-никогда-никогда не поссоримся, и…

Было же…

Когда разругался с начальником в пух и прах, своими руками бы задушил долбохлёба окаянного, пока домой добрался, дебилы какие-то столкнулись на проспекте, всё движение встало, открыл дверь, в раковине посуда грязная так и лежит, чёртова цаца, хлеба в доме и то нет, какого хрена она вообще дома сидит, ах, я поступать буду, третий год поступает…

Было…

Упал в кресло, щёлкнул пультом, на экране очередной супергерой сражался с очередным суперзлодеем на очередной крыше очередного небоскрёба.

Потом была ты, ворвалась в дом, волоча какие-то пакеты, вот куда деньги-то деваются, миленький, а шторочки мне…

…как оборвалось что-то внутри.

И странное дело: вчера помнил прошлое, сегодня утром помнил, а вечером Прошлую память как отшибло.

Хлопанье дверей…

Я тебя ненавижу…

Взаимно…

Я спохватился через пару дней. Поостыл, всё хотел позвонить тебе, всё что-то мешало. Как нарочно, как назло, шеф соловьём заливался: ты прости, что я тут вчера наговорил, я тут в Париж по делам еду, ты со мной, помогать мне будешь, ты у нас парень толковый… Потом были какие-то друзья и недруги, Петро, я тут домишко на Кулькумкуле снял, вода кристальная, форель сама из воды прыгает…

Я спохватился только через два месяца, м-мать моя женщина, так и прощёлкать недолго, и упустить тебя, мою судьбу. Ничего, ещё не поздно, ещё позвоню, ещё проору в трубку: не садись за руль, ты ещё вспомнишь…

– А вам кого?

– А мне… Иру…

Уже знаю, что услышу дальше…

…долго молотил кулаками в стену в бессильной злобе…