Глава 26
Эти двое были счастливчиками. На них не лежала тяжесть ответственности, как на Балмаре. Им не приходилось думать ни о повышении в должности, ни об утрате места работы. Крапс и Кробиорус искони числились в Кантарате по безвременному контракту, и оба работали ещё при Стаброке. Жизнерадостный Крапс возглавлял отдел пространства, задумчивый Кробиорус – отдел времени.
– Обыкновенный? – переспросил Крапс.
– Самый обыкновенный, – подтвердил Кробиорус. – Таких около шести с половиной миллиардов.
Первое, что тут же было растолковано Расину: его силы вовсе не безграничны. В настоящую минуту он чувствует себя довольно бодро лишь потому, что энергополе Пустыни питает его силой по широкому каналу Балмара и множеству канальцев хомунов, которые с изумлением следят за его шагами по «Новостям Службы».
– По пустякам не траться, – посоветовал Крапс.
– Неделю будешь заниматься здесь, – сказал Кробиорус. – Потом перейдешь ко мне, в лабораторию времени.
Старец похлопал своими мутными глазами и исчез, оставив Вадима наедине с Крапсом.
– Учти, – сразу сказал Крапс. – Все, что я тебе сейчас скажу – сплошная крамола. Если до Балмара хоть слово долетит, он будет вне себя от ярости. Поэтому все должно остаться между нами.
У Расина мелькнула надежда, что сейчас обучение может перейти на новый уровень.
– Я перестал предугадывать, когда вошел в здание, – сказал он. – Почему это случилось?
– Предугадывать будущее? – обрадовался Крапс. – Значит, и это ты уже умеешь… Видишь ли… В моем крыле время узко. Курсанты не могут обойтись совсем без него, а то здесь было бы сплошное сейчас , и все движения случались бы в нуле. Но тебе придется и такое освоить. Собственно, это и будет твоя практика: движение вне времени. В моей лаборатории есть особая камера, где времени нет. В ней ты и проведешь свою неделю. Но предупреждаю: будет трудно.
Хлопок. Крапс и Расин сидят за круглым столом.
– Итак, немного теории, – говорит Крапс. – Ты обратил внимание: для ребят я невидим. Вместо меня в лаборатории стоят объемные фигуры. Как правило, я для них – черный куб… Здравствуйте, господин Крапс! Понимаешь? Я – абстракция. Думаешь, только курсанты меня не видят? Ха-ха! Даже опытным кашатерам это не под силу. А почему? Неужели хомуны такие отсталые? Нет. Просто их не учат этому!
Крапс сделал быстрый жест рукой, и расстояние между ним и Расиным сократилось вдвое.
– Основная часть работников – пограничники, – сказал он. – Тех, кто закончил учиться, отправляют на базы. Базы есть по всему берегу – аж до сумеречной зоны. Был на берегу?
– Был.
– Берег Пустыни – сплошная цепь звезд. Тех звезд, что составляют семьсот двенадцать туманностей Хомофара. Тут со звезды на звезду пешком можно добраться.
– А зачем пограничники? – спросил Расин.
– Они думают, что их задача – защищать земли отцов. Мы их этому учим. Будто антиподы – ну, вроде нас с Кробиорусом – когда-нибудь возьмут да и двинут на них со стороны вселенной. Мы внушаем хомунам, что эти самые антиподы смотрят на них с противоположного берега через прицел воронок.
– Холодная война?
– Чушь! Воронки всех армий на самом деле направлены не на врага, а на земли отцов. На города, в которых выросли пограничники. Вся армия пустыни стоит на защите вселенной от нашествия беженцев со стороны оболочки.
– Вы сказали: воронка. Это что-то вроде черной дыры?
– Может быть. Однонаправленные воронки – обычное оружие двенадцати фаров.
– Значит, армии стоят лицом к отечеству и спиной к противнику? Но почему?
– Чтобы жизнь не проникла в Глубину Мегафара.
– Я вас не понимаю.
– Учения времени и пространства, которые преподают здесь, сами по себе верны, но, чтобы их понять, надо воспитать определенное понимание.
– Что?!
– Очки, которые Балмар выдает на входе в Кантарат, искажает понимание.
Опять раздался хлопок, и расстояние между Крапсом и Расиным вновь сократилось. Теперь они сидели нос к носу.
– В некоторых туманностях в районе сумеречной зоны ведутся учения, – продолжал Крапс. – Там стреляют из воронок. Разумеется, в рамках, дозволенных установкой сознания. В эти отдаленные места кашатеры командируются путем безвременного перемещения. Отвечает за доставку отдел пространства во главе со мной. Эта функция могла бы работать сама собой, она не требует обслуживания. Поэтому мне остается подавать формальные отчеты.
– Неплохо устроились, – сказал Вадим. – Поздравляю. Но мне все-таки не ясно, зачем препятствовать проникновению жизни во вселенную?
– А теперь ты должен войти в эту дверь, – решительно заключил Крапс.
Крапс не имел ничего общего с хомунами. В силу «своей испорченности» Вадим видел его этаким отставным неунывающим полковником. Фантом Крапса был всегда в движении. Он заходил в пространственно-безвременную камеру и выходил из нее, входил – и вновь выходил.
– Смотри внимательно, – говорил он. – Ты должен научиться понимать все сам. В колодце не будет подсказок. Кантарат может выпихнуть, а то, что произойдет дальше, зависит от тебя.
Поначалу Вадим чувствовал себя контуженным. Вокруг была пустота. Тело изогнуто дугой. Голова – словно вмурована в пол. Впереди возвышался живот, из-за которого торчали колени, но сперва он видел лишь несвязанные между собой предметы. Понимание того, что это части его собственного тела, наступило не сразу и не во времени.
Крапс появлялся неожиданно и, когда появлялся, то словно он здесь находился всегда, а когда исчезал, будто никогда его тут и не было.
Он появлялся опять, растекался по всему потолку, рассказывал анекдот и хохотал, вытирая красные пластмассовые глазки, – и вот опять его нет.
Расин силился оторваться от пола, перенести тело из одного места в другое, но ум требовал для этого времени, которого не было.
– Спроси у моей племянницы, как это сделать, – советовал Крапс. – Знаешь, кто моя племянница?
Вадим не знал. Он оцепенел настолько, что мысли совсем перестали липнуть к уму.
– Все во вселенной – одна-единственная пространственная сущность, – сверкая улыбкой, заявил Крапс. – И оболочка, и Глубина Мегафара. Это и есть моя племянница.
У Расина язык не повернулся спросить Крапса, как это может быть. Он силился разогнуть окаменевший позвоночник или хотя бы моргнуть глазами.
– Если основатель рода создает два родственных создания – А и Б, а потом А производит ещё создание В, то это создание В является для Б племянником, – пояснил Крапс. – Вселенная – дочь одного из миллиардов моих братьев, подгулявшего со временем и сознанием.
И он опять оставил Вадима в тишине и неподвижности.
Здесь, в непроницаемой камере, могут находиться только две природы – пространство и сознание. Тут хомун утрачивает треть себя, становится калекой. И в этом состоянии ему предстоит научиться ходить.
Движение вне времени? Неужели это невозможно?
Семь дней в пространственно-безвременной камере – вечность.
Настоящее стоит на месте. Голова вмурована в пол. Выпученные глаза глядят в потолок.
После исчезновения Крапса нельзя определить, как долго его нет. Он скрылся – и Вадим погружен в бессрочное одиночество.
Даже дни, проведенные в психиатрической палате под опекой санитара-призрака, кажутся забавой в сравнении с этой титанической попыткой освободиться от неподвижности.
«Хомо, – звучит в ушах. – Вспомни, что я тебе сказал».
Он пытается что-то сообразить, но понимание приходит по одной песчинке в сто лет.
Фиолетовый потолок. Когда-то давно, в прошлой жизни, на его фоне возникло улыбающееся лицо. Сколько ещё впереди этого неподвижного безвременья? Будущее – сумрачно.
Когда-то давно…
– Фух… Фух… Фух…
Что это? Бамбуковое дыхание. Но ты не можешь дышать: твое тело превратилось в камень.
Значит, это всего лишь ложное ощущение. Можешь попытаться его воссоздать снова? Вперед, Вадим! Лети, как в Трифаре.
– Фух!..
Пустота вокруг была непониманием. Но она изменилась, и это стало похожим на первое маленькое открытие.
Состояние контузии становится ясным: возможно, оно – всего-навсего проявление беспомощности.
Тебе придется признать собственное бессилие, свою неспособность двигаться привычным образом. И, когда ты это сделаешь, произойдут новые изменения.
И он сделал это, и это был маленький шажок к пониманию. Мысли начинали проясняться.
Теперь он чувствовал: вот-вот должно возникнуть что-то вроде проблеска. Проблеска чего? ещё неизвестно, но предчувствие есть.
Какие-то движения внутри. Внутреннее движется наружу. Нельзя тратить слишком много сил. Надо научиться контролировать это. Что это? То, что исходит изнутри, проявляясь то здесь, то там в виде крошечных сгустков.
Теплые искорки покидают существо. Эти сгустки возникают в разных местах камеры и затем исчезают, как бы питая пространство.
Но силы все равно расходуется – те силы, что накопились во время пребывания в карцере. Все, что дал Балмар и тысячи кантаратских хомунов, тратится на бесполезные усилия изменить положение тела.
Силы уходят, и возможности их восстановить нет.
А впереди еще… вечность.
И вдруг отмычка задевает крохотный рычажок.
Потолок прямо перед глазами. Теперь он белый, как снег.
Снова попытка… Нет, попытки-то как раз не было. Был порыв совсем другого свойства – проблеск, исходящий из неясного закоулка, – назовем его вневременной составляющей души.
Ну же! Повтори это! Ради всего святого, не упусти!
Он пытается повторить и… Медленно, но уверенно стены начинают менять цвет. Сначала они розовеют затем становятся красными, и вот они уже насыщенно-фиолетово-синие.
Закружилась карусель цветов, и вот-вот ты провалишься в беспамятство.
Слабость нарастает. Как это остановить?! Слишком резкая смена цветов. Потолок, стены проносятся перед глазами. Тебя швыряет из стороны в сторону. Не так резко! Медленнее… Пожалуйста, медленнее…
Как контролировать тело?
Он делает два шага навстречу открывающейся двери и падает прямо в мощные руки Крапса.
– Вы – мой двоюродный дедушка, – успевает сказать Вадим, прежде чем его охватывает темнота.
…Он открывает глаза и обнаруживает себя в постели. Голова ясная, но в теле такая слабость, что ему с трудом удается приподняться на локте.
Рядом возвышаются два кресла, в них сидят Крапс и Кробиорус. У обоих сдержанный, немного суровый вид.
– Неужели и после этого не назовешь его гением? – Это Крапс спрашивает.
– Гением!.. – Кробиорус неодобрительно качает головой. – Да теперь, пожалуй, и способным не назову. Разве не видишь, он слаб и нуждается в опеке. В чем, по-твоему, его гениальность? В умении растрачивать силы?
Внезапно перед Вадимом возникает поднос на ножках, на нем стоит блюдо с пузатыми пончиками и большой стакан молока.
– Это сила, – поясняет Крабиорус.
– Кушай, – добавляет Крапс и украдкой подмигивает.
Вадим осторожно берет в руку горячий пончик, откусывает, обжигается. Вкус обычного пончика – мука, сахар, растительное масло.
– И в следующий раз будь внимательней. Соблюдай этикет, – говорит Крапс. – Пространственная вселенная – это женщина. Будешь лететь по ней – прислушивайся. Она неоднородна. Где-то больше пространства, где-то – времени. Это надо понимать. Видишь, теперь ты уже научился двигаться в абсолютном безвременье. Если ненароком занесет на территорию чистого пространства, сможешь, во всяком случае, выбраться.
– Этикет, – повторяет Расин, жуя и чувствуя, как восстанавливаются силы. – Я пытаюсь понять то, что вы мне говорите, но не все слова доходят сразу. Про этикет – это шутка?
– Нисколько, – нижняя половина лица Крапса растягивается в неимоверной улыбке.
– Если вселенная – женщина, она посмеется над моим этикетом.
Кробиорус становится очень серьезным, он сводит брови, а Крапс смеется, он просто заходится от хохота.
– Женщина обязана уважать умение мужчин соблюдать этикет! – говорит он, отсмеявшись. – Вспомни всех женщин, которых ты знал. Учтиво кивая женщине, пропуская её вперед, и тому подобное, мужчина дает тем самым понять, что здесь она чувствует себя в безопасности. Женщина физически слабее. У вас на земле в прошлые тысячелетия бывали периоды, когда женщина могла быть изнасилована в любой момент, кроме того, она была и самой дешевой рабочей силой. Времена менялись, но эта традиция долго оставалась незыблемой. Гораздо позже люди начали изобретать правила совместного проживания. Одним из таких правил стала договоренность между сильным и слабым полами о взаимном уважении. Все условности, соблюдаемые мужчинами во время общения с женщиной, символизируют вот что: ты не должна бояться, здесь тебя никто не тронет. Какими бы ни были перипетии истории, это – закономерно вытекающий вывод.
Когда поднос опустел, Вадиму велели подняться на ноги. – Теперь освоим методы движения по колодцу, пополнения силы, изменения пространства и времени и – что самое важное – контроля над чувствами, – объявил Кробиорус.
Пять дней его учили тренировать ажну, уменьшаться в размерах, перемещаться со скоростью света, восполнять потери сил и создавать тела.
– На самом деле мы не ведаем, что происходит, – сказал как-то Кробиорус и кивком головы передал слово Крапсу. Тот стал рассказывать о перемещениях и исчезновениях фрагментов вселенной, затем перешел к изложению гипотезы о Захватчике. В этот раз Крапс ниразу не улыбнулся.
– Ты пробил оболочку и пришел к нам, – сказал Кробиорус, как только Крапс закончил. – Это значит, что тебе что-то известно. Просто ты не можешь вспомнить. Но все же ты должен пытаться это сделать.
Вадим только пожал плечами. Кое-что он знал из письма Криброка и мыслей Балмара, но вряд ли это было ново для его учителей.
– Захватчик использует временные воронки, – раздумчиво произнес Кробиорус. – Я даан, но не могу даже вообразить, что это за оружие!
– У меня вопрос, – вдруг оживился Вадим. – Вы говорили, что некоторые туманности не уничтожены, а упорядочены. Что это значит?
– Не ведаем, хомо. Порядок есть, а понимания нет.
Когда Вадим усвоил принцип «Все призрачно», он понял: окружающее изменить просто.
Главное условие – присутствие энергополя. Пока оно есть – лепи из него все, что хочешь.
Теперь стало понятно, как управлять силой. И Расин сделал следующий шаг: начал «работать с обстоятельством».
Он готовился к борьбе так же усердно, как когда-то готовился к врачебной практике. Разница в том, что на подготовку были отведены не годы, а дни.
Поток преображения толкал Вадима к немедленным действиям, но он обязан был пройти свое блиц-обучение. Кробиорус велел не торопиться и проводил с ним занятия по двадцать четыре часа в сутки.
В короткие перерывы Расин общался с кружковцами. Эд похвастался новым спортивным костюмом, который ему помог создать Ник. Аманда предложила Вадиму уделять их кружку хотя бы час в день. Глория каждый день просила поведать о новых достижениях, но Расин не мог говорить об этом – Кробиорус запретил.
– Ходят слухи, ты попытаешься отправиться в колодец, – недоверчиво сказал Эд.
– Я ещё не знаю, что это такое, – ответил Расин.
– Не делай этого, – попросил Эд. – Каждый день туда кто-нибудь отправляется в поисках счастья. Но никому не под силу одолеть эту пустоту.
– А Криброк? А Махалус?
– Двое за последние сто лет. И то, где они сейчас?
– Может, нашли счастье? – Вадим подмигнул.
– Те двое были ведущими кашатерами. Перед первым вылетом у каждого за плечами лежали десятилетия учебы… Вадим! Я слышал: всех, кто пытается повторить их опыт, здесь называют выскочками или дезертирами. Помнишь, Балмар упоминал о них вскользь на занятии? Вот так всегда о них: вскользь. Понял? Я не хочу, чтобы тебя тоже зачислили в ряды этих без вести пропавших.
– Я уже сказал, Эд, что даже не знаю еще, что такое колодец. Оставим этот разговор.
Кружковцы только и делали, что шушукались об Захватчике и пропавшем Криброке. Да ещё о каком-то провокаторе из вримов.
– Вселенная волнуется, ребята, – говорил Сережа. – В оболочке нашей трети есть тварь, которая пожирает пространство и время. Захватчик прикоснулся к истинной тайне мира…
– За последнюю неделю исчезло семнадцать туманностей, – сетовала Глория. – Хоть это и случилось в безжизненной зоне, все равно страшно. Что будет дальше?
– Захватчик проводит свои первые опыты, – говорила Аманда, повторяя чьи-то слова. – Боюсь, это начало террора. Конечная цель Захватчика – стать правителем всего.
– Вримы и шадры объединились против надвигающейся с нашей стороны угрозы, – сказал Ник. – Представьте тысячи воронок, которые в эту минуту смотрят на нас!
– Хомо! Время и пространство не могут устранить врага, – говорил Кробиорус во время занятия, – ведь они стабильны настолько, что нарушить Соглашение для них не представляется возможным. Им нужен резидент: надо отыскать Захватчика. Воронки харитов и даанов никогда не придут в действие. Миф о заговоре даанов – клевета. Но все же война возможна.
Только Балмар помалкивал. Главный хомун больше не мог ни привлечь Вадима к своим занятиям, ни отправить в карцер.
Однажды Вадим ощутил себя первооткрывателем истины.
– Учитель! – сказал он. – Если уберу мою собственную причину, то войны не будет!
– С чего ты решил, что ожидается война? – осведомился Кробиорус.
– Вчера мы весь вечер говорили об этом, учитель. Разве не помните?
– Хомо! Ты слышишь то, что хочешь слышать. – Тут Вадим вспомнил Доэ («ты не видишь то, чего не хочешь видеть»).
– Но вы говорили о войне.
– С чего ты взял? В ту минуту в действительности я говорил о другом. Эту войну ожидаешь только ты. В моем мире иные темы. О них сейчас я с тобой говорю.
– Какие это темы, учитель?
– Я и сейчас озвучиваю их, а ты по-прежнему слышишь: война.
– Постойте, – засомневался Расин. – По-вашему, мы говорим о разных вещах… а затем информация каким-то образом искажается?
– Именно так.
– В таком случае, мы с вами вообще друг друга не можем слышать и видеть. Мы с вами этакие иллюзии… мы…
– …мертвые призраки… Ты все правильно понял.
– Нет, я ничего не понимаю.
– Мы не можем видеть друг друга, вот и все. Мы шлем друг другу письма, но кто-то по пути успевает их подменить. Мы опять вернулись к закону «все призрачно».
– Как мне в этом убедиться?.. Вот вы меня сейчас видите. Скажите, к примеру… какого цвета мои глаза? – Вадим знал: даан не может соврать.
– Неудачный пример, – Кробиорус усмехнулся. – Что бы я ни ответил, мой ответ прозвучит так, как тебе нужно, чтобы обмануться. Глаза у тебя карие с зеленцой. Но с чего ты взял, что я говорю именно это? В действительности ты спросил, что там за дымка вдали? – а я ответил: густой туман невежества.
– Абсурд… – Расин покачал головой. – Что же мы ищем? Если придем к выводу, что не существует единого мира, это приведет к более тяжким последствиям, чем самая страшная война.
– Прежде, чем ты уберешь твою собственную причину, хомо, у тебя остается шанс развязать войну, – заметил Кробиорус. – Вопрос в том, пересекаются ли индивидуальности…
К концу обучения Расина посвятили в решение совета Кантарата: Захватчика надо искать по следам Криброка. Есть только одна кандидатура, возможности которой позволяют выйти в колодец – Расин.
По истечении срока учебы прошло ещё три трудных дня, в течение которых Расину пришлось пережить ряд сложных испытаний.
Последний экзамен был сплошной пыткой. Надо было в течение получаса непрерывно смотреть в мутные глаза Кробиоруса. По командам, которые давал Крапс, Расин должен был поочередно делать меланхолическое выражение, краснеть, презирать, плакать, блаженствовать, скучать, гневаться. Переключаться нужно было мгновенно. Изобретательный Крапс заставил во время плача выкрикивать фразу «Бим-бом! Бим-бом!».
Учителя остались довольны.
Затем Крапс удалился, но перед самым уходом подметил:
– Может, он и не гений, но за последние семь миллиардов лет я такого встречаю впервые. Кто бы ты ни был, постарайся скорее покинуть это место. Оно не для тебя.
После этого Кробиорус приступил к изложению Высшей Сути.
В Глубине Мегафара движение происходит по колодцу, который представляет собой линию единой сети, – сказал он.
Колодец – это континуум, непрерывная совокупность. Движение по ней не похоже на полеты астронавтов. Здесь космоса никакого нет, хотя движущийся странник может видеть бесчисленные скопления звезд.
В действительности физический космос с его звездами находится в оболочке вселенной, на том поверхностном уровне, где живет сознание хомунов и других существ.
В колодце отсутствует тяготение, но создать горизонталь-вертикаль – не задача. Нет атмосферы, но распространяются звуки. Все эти призраки ползут сюда из оболочки по закону распространения.
Сквозь стенку колодца проникнуть нельзя, да и незачем: за стенкой – пустота.
От служб охраны каждого из двенадцати фаров в направлении ледяного сердца идет по одному колодцу. Не доходя до поверхности ледяного сердца, начинается сплетение. Там можно перейти со станции на станцию и отправиться в другие фары. Перемещение к иным звездным скоплениям по оболочке – утопическая мечта космических ведомств земли.
И еще. Не забывай: вселенная – жива.
