Через неделю они окончили разработку плана. Его проверили тактики и программисты, после этого план согласовали с руководителями операций в других поселениях, и в завершение его утвердил Верховный. Началась отшлифовка этапов: Сигурд и Поль работали на тренажерах. В те промежутки времени, когда танки должны были выныривать на поверхность, у штурмовиков появлялись несколько секунд, чтоб включить связь и перекинуться двумя-тремя фразами для сверки готовности: эти моменты Сигурд с Полем отрабатывали особенно тщательно. Навигаторы подземного движения могли давать погрешность, — Густав с Мариком предупредили, что из-за разности масс танков добиться синхронности будет непросто. В конце концов сверху поступил приказ на танке капитана Дзендзеля навигатор не устанавливать.

Сигурду пришла идея провести испытания на двух одинаковых танках — одним управлять может Поль, другим — любой другой офицер — мало ли опытных танкистов в армии? Он решил заговорить об этом с полковником Лепой. Каким ни разумным казалось предложение, Лепа сразу же его отбросил, заверив, что это невозможно. «Почему? — удивился Сигурд. — Отработать сложные моменты на практике — это логично». «План утвержден, — сухо напомнил Лепа. — Никто не может его изменить».

«Чхарь бы тебя…», — мысленно выругался Сигурд.

С того дня, когда ему повесили погоны капитана, он ни разу не покидал пределы двух одиннадцатых уровней, а высшее руководство о нем словно забыло.

Раз в неделю приходили то ли медики, то ли биологи: они брали у него кровь, мочу и даже кусочки кожи для каких-то исследований, показывая всякий раз документ, подписанный Куртцом и Шмулем. «Какой вам прок от этого? — спрашивал Сигурд. — Я здоров». «Совершенно верно, — отвечали ему. — Однако мы ведь должны знать, как вас лечить, на случай, если заболеете».

Пару часов в день они с Полем контачили с собратьями из других поселений. Связь наладили всего полгода назад, и она барахлила, но временами звук и изображение были вполне сносны. Особенно близко Сигурд сошелся с одним маленьким и вечно грустным албом из Северного Поселения — майором Толем. В Толе чувствовалась некая внутренняя непримиримость, как-то раз он даже сказал: «Спасибо тебе, Сиг. Знаешь, если бы не ты, никто другой не подарил бы мне эту войну…» Но Сигурд знал, о чем грустил Толь. Он воспитывал сына, и ему было из-за кого беспокоиться о своей жизни.

Поначалу Сигурд отказывался от праны, и Лепа, приносивший ее для Поля, только пожимал плечами. «И чем же ты собираешься ее заменить? — спрашивал он. — Может, религией?»

«Зачем мне заменять то, что мне не надо?» — подумал он, и только к началу апреля до него окончательно дошел смысл вопроса Лепы и самой праны. Кто знает, что случилось? — все вокруг молчали и говорили намеками, но даже в таком тихом местечке, как одиннадцатые уровни, в разум Сигурда стало просачиваться то, что лучше всего было бы назвать албианской природой. Они все ее глотали — и, судя по всему, ровно в тех количествах, какие могли себе позволить. Поль кое-что мог сказать Сигурду, и ему явно требовались усилия, чтобы сдержаться, но он не болтал лишнего — видать, тоже догадывался, что разговоры прослушиваются. Поль помалкивал, и это требовало от него выдержки, и он находил другие слова после того, как проглатывал капсулу. Приняв прану, он смеялся, стучал в свои минибарабаны и пел странные песни о счастье и несчастье, он наружном и внутреннем. Он был поэт и философ — больше, чем воин. Напевшись, он задремывал.

Поль был старше Сигурда, и ему хватало получаса, чтобы полностью освободиться от психоделика, на полковника Лепу прана и вовсе действовала незаметно для окружающих. Порой Сигурд наблюдал ее признаки на инженерах и даже на обслуживающем персонале: прана была целиком легальна и только тем, кто работал с оборудованием, предписывалось принимать ее в строго отведенные часы.

Как-то раз Сигурд спросил Поля, кивнув на желтую капсулу у него в руке:

— Вы просто не можете без нее жить, верно? Как она действует?

— Знаешь что, лучше спроси-ка об этом у биохимиков, — посоветовал тот. — Они сидят на семнадцатом уровне, в лаборатории Тагера… Правда, пока тебя к ним не пустят.

— Из-за нее у всех такие красные лица?

— Угу. Это эритема. — Поль отчего-то смутился, затем взял капсулу двумя пальцами.

— Тут эндорфины. Их гипофиз вырабатывает, особенно в моменты удовольствия. Ну, еще в случае радости, озарения и тому подобное… Тут смесь натуральных и искусственных эндорфинов с измененной формулой. Эта штука нужная, она совершенно необходима тем, кто живет в подземных условиях. Понимаешь, вроде незаменимых аминокислот… Прана улучшает работу нервной системы.

— А разве она не вредна?

— Нисколько. Говорят, даже наоборот. Так что, если ты…

— Послушай, Поль, я в этом, конечно, не разбираюсь, но, кажется, гипофизы у албов и бигемов разные. Не уверен, что ощущаю то же самое, что и ты. Ко мне тут всякие мысли лезут, даже целые как бы сюжеты приходят.

Майор ободряюще улыбнулся.

— Значит, так надо, — сказал он. — Честно говоря, сомневаюсь, что кроме тебя кто-нибудь из бигемов вообще пробовал прану.

— Хочешь сказать, на мне опыты проводят?

— Ну нет… Думаю, раз уж тебе ее выдают, сначала они провели нужные исследования. Хотя ты, вроде, и без праны неплохо обходишься. А что касается мыслей, то тут прана дает тебе возможность выбора. Приходит именно то, что ты хочешь. Я, например, часто вижу отца.

— Полковник сказал, твой отец был героем.

— Ты тоже герой. Ты прошел к ним в тыл куда глубже.

— А я своего отца не помню. — Сигурд подумал про мать — ту, настоящую (Зубровскую он уже почти выкинул из головы, хоть изредка и она вспоминалась). — Почему у вас нет семей?

— Это архаизм, — усмехнулся Поль. — Семья разрушает общество и личность. Мы — свободолюбивый народ, нам не нужна семья.

Сигурд ничего не сказал. Он вспомнил Руну.

Через три дня, когда на него нашло уныние, он попросил полковника Лепу, чтобы тот принес ему пару капсул.

— Ага, стало быть, в религии разочаровался! — Лепа вынул из кармана коробку. — Бери все. Может тебе бабу?

Сигурд покачал головой.

— Ну, как знаешь.

Вечера Сигурд проводил в компьютерной комнате: переговаривался по связи с майором Толем или копался в электронной библиотеке. За время пребывания в диверсионной группе он изучил все албианские гипотезы нашествия. Их было семь или восемь. Последняя — с ней его раньше познакомил Поль — утверждала, что боги существуют, и что землян они создали по своему образу и подобию и сделали это ни для чего другого, как для собственного развлечения, ибо в одиночестве (а боги не имеют привычки создавать сообществ) им было скучно обитать во Вселенной. По сути, эти боги такие же двуногие твари, как Сигурд или Поль, только весьма продвинувшиеся в науке. Настолько сильно, что могли, к примеру, позволить себе жить вечно, преодолевать любые космические дали и осваивать целые планеты.

Эта последняя гипотеза была несуразнее и фантастичнее других, зато отвечала на многие вопросы. Она объясняла присутствие терракотеров на Земле, строительство городов и даже доставку из далекой космической станции людей-кукол, которыми после установки программы населяли города. Из этой же гипотезы следовало, что вся Федерация со всеми ее страстями-мордастями и противостоянием мифической Болгарии — что-то вроде карманного народа бога, задуманного как простая безделушка. Получалось, что и все бигемы с албами — тоже всего лишь потомки таких же искусственных, сотворенных в древних лабораториях, людей.

Гипотезу не изучали ни в школе, ни в карантине, ни на воинских курсах: ее рассматривали факультативно, и о ней, похоже, по-прежнему поговаривали во всех девяти поселениях. По крайней мере майор Толь в нее верил. Она не была официальной, ибо принадлежала некому профессору Фридриху Галлу, ставшему впоследствии ренегатом.

В разделе «Теория нашествия», с пометкой «Отр. из письма проф. Ф. Галла господину Велимиру (о происхождении человека)» хранился следующий фрагмент документа:

«…после чего, уважаемый г-н Велимир, я заявляю вам со всей ответственностью, что гипотетические существа, которых мы условно называем кинготами, безраздельно владеют той частью космического пространства, которую прежнее человечество наблюдало в телескопы.

Кинготы — коварные, надменные и фантастически умные создания. Крайняя нетерпимость к себе подобным — одна из их генетических черт. За долгую историю существования кинготы напрочь разучились жить сообща. Семья, род из пяти-шести персон, — это предельная по размерам группа, в которой они способны обитать. Поэтому кинготы ведут обособленный образ жизни. Их маленькие семьи с патриархальным укладом рассеяны по вселенной и крайне редко выходят на связь друг с другом.

По своей природе кинготы смертны. По данным проф. Б. Измаила, предельный срок жизни их мозга — около 750 земных лет, сердца — 500 лет, печени — 320. Однако высокоразвитые технологии позволили им решить проблему бессмертия, судя по всему, еще несколько десятков тысяч лет назад. Большинство нынешних кинготов — подлинно долгожители. Между тем, имеются предположения, что правом абсолютного бессмертия обладает только глава семейства, и это справедливо, ведь остальные члены семьи — кинготы-полукровки — и так вознаграждены: они имеют возможность прожить полный срок жизни, к тому же в королевских условиях.

Кинготы — подлые боги вселенной, они до мозга костей властолюбцы. Никакие искусственные методы увеселения и опьянения не могут в достаточной мере удовлетворить горделивых деспотичных повелителей. Им необходима действительность, полная пресмыкающихся рабов. Мир, в котором они находятся на вершине иерархической лестницы в сиянии славы и величия. Поэтому, обживая очередную планету или астероид, либо создавая искусственный анклав, кинготы из собственной ДНК выращивают себе народ — популяцию людей разумных, управляемых существ — от нескольких сот тысяч до миллиона особей, которые затем, размножаясь, превращаются в население. Кроме того, автоматизированные технологии позволяют кинготам транспортировать на заселяемые планеты уже готовых клонов, выращенных заблаговременно и погруженных в состоянии криогенного сна. Те же сверхтехнологии дают возможность содержать на иждивении огромное количество клонов.

Искусственные люди не подозревают, что их жизни без остатка принадлежат кинготам. Они не ведают о существовании механических терракотеров, которые их кормят и одевают. В поле их восприятия предусмотрено слепое пятно: оно надежно скрывает техническую сторону существования. Мир доступен для них лишь в той мере, чтобы они могли убедиться, что он в самом деле существует. При всем при том люди остаются уверены, что обладают свободой выбора. Однако желания искусственных людей смоделированы компьютером и диктуются текущей игрой кингота. Каким бы высоким ни был уровень жизни народа, желания и потребности его должны быть на ступень выше. Таков закон управления людьми.

Эта идиллия может длиться бесконечно. Кинготам не надоедает править народами. Шансы погибнуть у кингота-властелина ничтожно малы. Тем не менее, случается и такое.

При попытке воссоздать историю происхождения земных народов приходим к нижеследующему.

Жил некий кингот, имя которого, вероятно, произносилось Егуа (по некоторым данным — Игуа). За долгую жизнь он поочередно построил и разрушил около десяти цивилизаций. Последняя из них предположительно называлась Лемером, и столицей ее был Атаам. Лемер занимал обширную территорию между рек, известных современной истории, как Тигр и Евфрат. Люди разумные, жившие на всем готовом, производимом терракотерами и системами, играли в навязанные игры, стремились к внушенным целям и с именем Егуа на устах преодолевали искусственные препятствия. Каждая одержанная победа была посвящена великому Егуа.

И вот, уважаемый г-н Велимир, представьте, что однажды Егуа погиб. По некоторым данным это случилось за двадцать восемь тысяч лет до появления первого письменного свидетельства существования Егуа и за тридцать тысяч лет до начала летоисчисления эпохи Р.Х. Предположительно, катастрофа произошла летней ночью. Нет сомнения в том, что приборы предсказали заранее возможное изменение сейсмической активности земной коры поблизости от загородной резиденции кинготов. Блок-трансформер, служивший Егуа материнским лоном, которое он никогда не покидал, как и полагалось, разделился на ядро и внешнюю часть. В ядре, двигавшемся на автономном питании, главный кингот вместе с семейством по правительственной трассе незамедлительно перебрался на сотню миль южнее от линии разлома коры. Внешняя часть блока, выполнявшая функцию защитного корпуса, должна была последовать за ядром сразу же после завершения этапа отсоединения от многоуровневой платформы дворца. Вероятней всего, толчки начались, когда Егуа, окруженный терракотерами и контейнерами с обслугой, ожидал на временной платформе прибытия своей «оболочки». Внезапно задвигались горы, и случилось мощнейшее за последние пять тысячелетий землетрясение. В считанные минуты участок трассы, прилегающий поселок и платформа с ядром блока Егуа ушли под землю, тут же на этом месте вздыбились скалы.

Виртуальный клон Егуа (несложная креативная программа) еще несколько сотен лет время от времени обращался к человечеству с гигантских общественных экранов Атаама — до тех пор, пока не закончилось автономное питание. Терракотеры, обслуживавшие гигантскую инфраструктуру кинготской державы, не получили новых указаний и один за другим переключились в режим сна. В жизни клонированного человечества наступил этап независимого существования.

После того, как народ оказался обезглавленным и остался без централизованной системы жизнеобеспечения, началось его тотальное одичание. Цивилизация пришла в упадок, и мало помалу природа стерла с лица земли ее следы, оставив лишь так называемые мегалиты — обломки фундаментов энергостанций.

Таким образом, уважаемый г-н Велимир, перед людьми встала проблема выживания. В первые столетия от голода, болезней и междоусобных столкновений их популяция уменьшилась с полумиллиарда до нескольких десятков миллионов. Затем знания, содержавшиеся в ДНК людей разумных — копиях ДНК кингота — стали выводить искусственный народ из тупика.

Егуа умер физически, но идея продолжала жить. За время сосуществования со своим народом образ властителя глубоко въелся в плоть человечества, остался в его генетической памяти. Через много веков после гибели кингота идея о единобожии и едином царе единого народа выбралась из хаоса верований и, распространившись по планете, стала господствующей. На столпах этой веры люди построили новую цивилизацию: они воздвигли города, сотворили искусство, развили науку, создали высокие технологии и оружие массового поражения.

Суверенный мир существовал до середины XXII века, а затем ему суждено было погибнуть, так как на Землю нагрянули терракотеры-захватчики, слуги неизвестного кингота. Пришельцам почти не понадобилось тратить силы на войну с землянами. Они лишь взорвали человеческие запасы ядерного оружия и довершили дело особым, неизвестным землянам, излучением. В разразившейся катастрофе погибло более 99 % земного населения. Уцелевшие ушли в подземелье — шахты, тоннели, канализации и пещеры. Выжили те, кто сумел приспособиться к новым условиям, но им пришлось стать другими. С одной стороны люди мутировали под влиянием излучения и изменившихся условий, с другой — из-за стремления организма адаптироваться к новым обстоятельствам. Прошло несколько веков, в течение которых терракотеры, распространившиеся по поверхности, очищали среду, создавали новые производства и строили здания — антураж для новой игры. За это время ускорившаяся эволюция разделила людей на две расы — разумных албов, то есть нас с вами, и могучих, выносливых, но жестоких мутантов бигемов. По сей день мы соперничаем между собой за право владения территориями, пользование подземными источниками энергии и естественными холодильниками. Мы ненавидим друг друга, но еще больше ненавидим терракотеров, владеющих земной поверхностью и служащих кинготам. Достижения разума албов, украденные бигемами, помогали им выживать и уберегаться от карательных операций, которые время от времени проводят терракотеры. С другой стороны наши хитрые стратегические ходы дают возможность теснить бигемов с их территорий и захватывать добытые ими продукты питания. Так, враждуя, одни человеческие существа помогают другим.

(Гипотеза выдвинута на основе анализа «Всемирной истории» В. Толокяна (Москва, 2049 г. по старому стилю), «Истории первых веков Подземелья» Г. Хаура (Приморский штаб, 287 г.) и трехлетних наблюдений (398–401 г.г.) за постройкой города Северска терракотерами юго-восточного строительного округа, а также анализа карт памяти, раздобытых в…)».

На этом документ обрывался.

Официальной в Большом Поселении была другая версия: терракотерами управляют инопланетные существа, в силу особого устройства тел они не имеют возможности посетить Землю. Задача терракотеров — извлекать из земных недр полезные ископаемые и доставлять их своим хозяевам. Люди же возникли сотни тысяч лет назад где-то на Африканском континенте, эволюционировав из своих более примитивных предшественников. Эта теория эволюции до странности напоминала ту же, что проходили в школах Федерации, но в фальшивости всего, что изучалось в Федерации, Сигурд не сомневался.

Разумеется, эта официальная теория выглядела куда проработанней и мотивированней, чем та, которую предложили ренегаты, и она могла убедить кого угодно, но только не бывшего учителя географии средней школы номер один города Алгирска.

Странно, но прибытие Сигурда в Большое Поселение, видимо, не развенчало привычных представлений. По-прежнему считалось, что терракотеры похищают у землян природные запасы. Боги-кинготы все так же оставались не больше, чем поводом пофилософствовать за капсулой-другой праны.

О ренегатах же Сигурд, как ни пытался, так ничего и не смог разузнать. Говорить о них было не принято, история тоже о них умалчивала, но именно они больше всего разжигали его любопытство.

«Вставай, вставай! Довольно тебе дрыхнуть, лежебока… Эх, что мне с ним делать? О, Спаро, помоги…»

Темный горбун нависает над Сигурдом, в темноте едва различимы его маленькие прищуренные глаза. Это самые добрые глаза, которые Сигурд когда-нибудь видел.

«Да, дядя Огин… только давай нынче в паре. Со Своном — нет. Опять проколется… Хочу с тобой».

«Нет, и не со мной, и не со Своном, а с Гаттом Юмом пойдешь».

«А он жив?»

«Да, он жив, этот парень… Вставай, дуй к нему, поболтайте… а я туточки побуду».

Сигурд уже спешит на поверхность, он мчится по отвесной стене шахты: бежит прочь от Гатта.

«Это не сон! Помни!» — доносится вслед.

Зеленые глаза Гатта… только бы не увидеть их…

Скорее! Беги! Еще скорее! Хоть и знаешь, что никому тебя не догнать: давно уже быстрее всех в общине…

Как их обмануть? Как вернуться с добычей, чтоб они не поняли, что Гатта не было рядом, ведь разбился Гатт. Путаница… Но сначала-то…

Вбок, за тот тот закоулок… Тут ты впервые на миг задумался… о чем? о пользе разума… Помнишь? Это албианка помогла тебе в тот раз…

Сигурд выбирается на поверхность. Вперед, вверх, по склону воронки.

Ночь, голубые кустарники…

«Вон там, справа… разве не там разбился Гатт? Но сначала-то камень угодил в него, крупный камень раскроил ему голову».

Что такое? Ты бормочешь вслух? Заткнись!

Сигурд оглядывается, ему тревожно… Это страх? вот, стало быть, что такое страх! получи-ка, бигем, теперь тебе правды не утаить!

Вон они все за спиной у тебя: Мерло, а рядом и дядя Огин, а с ними Джикеры и Юмы, и даже толстопуз Уилл, которого ты однажды точно мертвым видал, — он тоже топчется среди них. Они все слышали… Потому так колотится сердце. Страх! Сроду еще не было так страшно — ни в тот раз, когда гопники прицепились, ни в учительской, когда места себе не находил, ни тогда, на стройке, с Локковым…

Ты им чужой. Бигема убил. Вот этими руками. Паршивей подлой железяки теперь. Кто ты вообще, что на брата своего руку поднял?»

Последние слова — опять вслух… чхарь их пожри!

Упал перед общиной на колени, о прощении взмолился, взвыл и к земле приник. Затрясся от рыданий. Каким-то закоулком разума, не затронутым страстью, понял: глупо поступаешь, — но никак уже не остановиться.

Тихо вокруг… Сигурд поднял взгляд.

Девушка, белобрысая, та самая албианка, которую Мохнатый Толстяк Уилл привел.

«Перестань», — говорит.

Он зыркает по сторонам с опаской, а вокруг как никого и не бывало — только лишь они двое.

Плато усеяно валунами, — от луны они тоже бледно-голубые. Родной Шедар, это его мир… Значит, причудились бигемы. Стало быть, и перед албианкой он дурака свалял.

«Забудь про это!» — кричит Сигурд, потрясая кулаком.

Албианка молчит, в глазах ни капли страха. С чего ей бояться? Она все знает. Но и укора во взгляде нет, она будто ждет чего-то.

«Что? — раздраженно кричит он. — Все одно не поймешь… У меня тут, — тычет себе пальцем в лоб, — гребаные железяки топтались. Каково это? А еще ты со своими ремнями…»

Албианка молчит. Худо дело.

Кто он такой, этот Сигурд Дзензель? — а чхарь его знает. Куда тебя несет? Кто твой друг?

Тут память начинает подсовывать бред: черные одежды, белые волосы, красные рожи…

«Дерьмо… Я присягу им дал… слышишь, ты? Не им — подземному народу… но на деле-то им… Байки… подземный народ. Каждый сам по себе…»

Албианка молчит.

«Видал я их, вот как тебя сейчас вижу… в черном, в зеленом, в сером… А кто они такие? Они сами не знают… я — идиот!..»

Сигурд вскакивает. Вперед — по равнине.

Кому служишь? Перед кем провинился? Кого любишь?

Почему так паршиво тебе?

Нет уже вокруг ни гор, ни кустарников — одна только голая плешь, она похожа на блин космодрома.

Куда бежишь? Может, на смертную схватку с железяками — отомстить за дядю Огина и остальных собратьев. А может, к зеленому автобусу с мальчиком и дремлющей женщиной — пусть увезет в тот мир, где тебе будет хоть что-нибудь понятно…