V. Дуэль
1
У себя, в двадцать первом столетии, я слышала много историй о похищении людей с целью получить выкуп. Не думала, что придётся столкнуться с киднепингом в шестнадцатом веке. Между тем для пирата пленный, за которого можно получить с его родных деньги – ценная добыча. Как для этого Лурье – мой Роберт, жизнь и свободу которого он оценил в пятьсот ливров (что-то около двенадцати английских фунтов).
У меня голова кругом. Где взять деньги? Заложить дом? Продать всё имущество? Что вообще делают в таких ситуациях?
На другой день после визита Добса я собралась и поехала к дяде Ричу.
По моему виду Беркли сразу догадался: что-то случилось.
– С Робертом беда? – спросил он после первых приветствий.
Я кивнула, и тут же – глаза на мокром месте.
– Он в плену, дядя, – сказала я, всхлипывая.
– Фу, ты, господи. Я уж было подумал… Живой, и слава богу! Давай-ка, выкладывай всё.
Подробно рассказала о визите Добса.
– Пятьсот ливров? – переспросил дядя Рич. – Это ещё по-божески… Сколько у тебя есть денег?
– Только восемнадцать шиллингов и одиннадцать пенсов. Что мне делать, дядя Рич? Где взять остальные? Заложить дом?
– Зачем? Я могу ссудить недостающую сумму. Ты правильно сделала, что обратилась ко мне, племяшка. А с ростовщиками не вздумай связываться – это сущие кровопийцы.
Я бросилась ему на шею.
– Спасибо, дядя Рич! У меня камень с души… Только возьмите что-нибудь в залог. Вот здесь ожерелье, что привёз Роберт…
Полезла в ридикюль за жемчугом, подарком мужа.
– Не надо! – остановил меня дядя Рич. – Оставь у себя.
– Но, как же…
– Главное – освободить Роберта, а там видно будет.
– Спасибо, дядя Рич. Не знаю, что бы делала без вас.
– Погоди благодарить. Вот вызволим твоего муженька, тогда… Кстати, когда ты хочешь ехать? Знаешь, что – я с тобой.
– Со мной? Во Францию?
– Ну, конечно!
О такой услуге я и мечтать не могла. Замечательно: есть на кого опереться, а то ехать одной, в незнакомую страну…
Сборы были недолгими. Через два дня я и дядя Рич в сопровождении двух слуг катили в повозке в сторону Дувра.
2
Немного на земле мест, о которых знают все, и которые мечтает посетить каждый. Одно из них – Париж, город любви и красоты, город-праздник. Недаром французы называют его столицей мира.
И я когда-то грезила Парижем.
Моя мечта исполнилась: увидела французскую столицу своими глазами. Без Эйфелевой башни, зато с целёхонькой Бастилией.
Дядя Рич запасся рекомендательными письмами от своих друзей к их парижским знакомым, которые могли быть полезны в контактах с Лурье, но просить у них гостеприимства счёл неудобным. Мы остановились на постоялом дворе на улице Руе Монторгуейль, носящем гордое звание гостиницы.
Я попала в Париж, но другой – совершенно не похожий на «город вечного праздника». Париж эпохи между временами «Проклятых королей» Дрюона и «Трёх мушкетёров» Дюма. Увидела и остров Сите с Собором Парижской Богоматери, и Еврейский остров, на котором в четырнадцатом веке сожгли Жака де Моле, великого магистра ордена тамплиеров; слышала звон колоколов церкви Сен-Жак-ла-Бушери с её пятидесятиметровой колокольней; полюбовалась «вживую» Бастилией.
Мрачноватым показался мне «город любви и красоты», над которым незримо витал пепел сожжённых на Гревской площади еретиков. И были свежи ещё воспоминания о Варфоломеевской ночи – событий десятилетней давности. Тяжёлая готика храмов, будто нависающих над узкими кривыми улочками, давила. И не запах фиалок – вонь гниющих отбросов подавляла все прочие ароматы. В этом отношении Париж ничем не отличался от любого другого города, из числа посещённых мною за время странствий по средневековой Европе.
Впрочем, цель моего приезда сюда отнюдь не любование красотами французской столицы.
Дядя Рич навёл справки о Жаке Лурье, корсаре по прозвищу Беспощадный. И с удивлением узнал, что сей достойный подданный короля Генриха III уже с неделю пребывает в раю (или в аду, что более вероятно), получив смертельное ранение в какой-то уличной стычке. Имущество же покойного унаследовала некая Адель, содержанка, с которой Лурье обвенчался буквально за несколько дней до своей трагической кончины. Так что теперь нам предстоит иметь дело не с самим корсаром, а с его вдовой. И неизвестно ещё, что предпочтительней, ибо вдовушка слывёт отчаянной сумасбродкой. Кстати, брак у неё не первый, прежний муж мадам, скончавшийся год назад, звался шевалье де Туш.
Я собралась ехать в Буживаль, домой к свежеиспечённой мадам Лурье, но дядя Рич отговорил, сказав, что возьмёт на себя миссию вести переговоры.
– Мне сподручнее общаться с дамой, – объяснил он. – С тебя она наверняка постарается содрать как можно больше за Роберта, а я собаку съел на разного рода сделках, меня не проведёшь. К тому же, неплохо знаю французский.
Дядя Рич поехал в Бужевиль – местечко близ Парижа, без меня. Я осталась в гостинице ждать.
Сидела и думала: что, собственно, происходит? Почему во Франции удерживают английского подданного, нагло требуя выкуп? Беспредел какой! Столетняя война закончилась без малого полтора века назад, между двумя державами мир… Впрочем, нет, какой, к чёрту, мир, скорее – вооружённый нейтралитет. И те и другие только и ждут случая вцепиться противнику в глотку. Но, не решаются: расклад сил примерно равный. Потому и поощряется каперство – способ насолить сопернику, не ввязываясь в полномасштабный конфликт.
Ух, ты! А ведь я могла бы писать трактаты о Европейской политике шестнадцатого века. Как всё же обостряются мыслительные способности в отсутствие ТВ и интернета!
Я подошла к окну. Ливший с утра дождь закончился, ветер разогнал тучи, Париж купался в солнечных лучах, как в золоте. Пламенели шпили на башенках дворца Консьержи, и пылала верхушка колокольни Сен-Жак, увенчанная статуей святого Иакова. Радостно чирикала птичья мелочь. Кричала, очевидно, расхваливая товар, уличная торговка. Кто-то играл на дудке. Париж жил обычной суматошной жизнью.
А муж мой, должно быть, где-то недалеко, в плену у сумасбродной мадам Лурье… Ч-ё-о-орт! Она что, его вместе с движимым и недвижимым имуществом унаследовала?!
Я в гневе саданула кулаком по стене.
И тут же сказала себе: не дури, может, дядя Рич уже сегодня всё уладит, и я увижу своего Роберта.
Дядя приехал к ночи. Уставший и злой. Ругал на все корки французов.
– Чёртовы лягушатники! Уж так любезно разговаривают, такой елей разливают, но как до денег доходит – денье не уступят, кровососы.
– Вам не удалось договориться с мадам? Она повысила сумму выкупа? Сколько ей нужно? Да говорите же, не томите, дядя Рич!
– Знаешь, племяшка, эта Лурье – чёрт в юбке! Понимаешь, она заявила… нет, подумай только! Сказала буквально следующее: я оставлю капитана у себя.
– Что?! – вскричала я. – Что значит «у себя»? Она считает Роберта своей собственностью?!
– Похоже на то… Ты только не расстраивайся раньше времени, племяшка, видимо, она рассчитывает заполучить больше первоначальной суммы, хотя и не говорит прямо. Уж я и так с ней, и эдак – усмехается, негодница, а сколько ей нужно денег – молчит. Пусть, заявляет, жена капитана сама ко мне придёт, с ней, мол, и стану договариваться. Будет ждать тебя послезавтра.
Видать, ещё много крови попортит мне эта мадам Лурье, чтоб ей пусто было!
3
В очень непокойное время оказалась я в Париже. Хотя и действовал мирный договор, подписанный три года назад во Флё, все во Франции понимали: новой гражданской войны не избежать. Генриху III Господь не дал детей, а его брат, герцог Анжуйский, как утверждали, болен чахоткой, следовательно – не жилец. Глава гугенотов Генрих Наваррский, которого король теперь желал видеть в качестве преемника, стал поперёк горла Католической лиге и матери монарха, «чёрной королеве» Екатерине Медичи. Королева поддерживала другого претендента на престол – Генриха Гиза. Три Генриха не смогли бы усидеть на одном троне, поэтому стало ясно, как божий день – будет очередная драка.
В Англии протестанты всячески притесняли католиков, во Франции, наоборот, католики вырезали протестантов-гугенотов. И конца не видно этим распрям. Скорее бы уже ввели свободу вероисповедания!
По счастью, мне пока не довелось столкнуться с проявлениями оголтелого фанатизма, никто не преследовал как иноверку и жену протестанта. Тех французов, с которыми приходилось иметь дело, интересовала моя платёжеспособность, а не религиозные убеждения и родственные связи. Имея возможность платить, мы с дядей Ричем могли рассчитывать на гостеприимство парижан.
Деньги, как известно, универсальный ключ, способный открыть любые двери. При достаточном их количестве. Но мои средства были скудны, я опасалась, что Лурье заломит цену выкупа, которую мы не осилим. Наверное, стоило подстраховаться: заложить дом в Стратфорде, либо совсем продать.
С такими мыслями я собиралась на встречу с вдовой корсара.
Два часа пришлось трястись в арендованной дядей Ричем повозке по весьма скверной дороге, прежде чем я увидела дом пленительницы моего Роберта.
Двухэтажный особняк, как и утверждал Добс, был куда больше нашего стратфордского жилища: неплохое наследство досталось мадам Лурье. От основной трассы к дому вела дорожка, мощёная серовато-красным камнем; возле крыльца стояли привязанными несколько лошадей.
«В доме гости», – подумала я. И не ошиблась. Служанка провела нас с дядей Ричем в залу, где за ломберным столиком играла в карты и угощалась вином небольшая компания: хозяйка и трое мужчин.
Почему-то сильно пахло корицей.
Я обратила взор на Лурье: мужики, её гости, меня не интересовали.
Адель носила траур по мужу, но не традиционное белое платье и не чёрное, «моду» на которое ввела вдовствующая королева Екатерина Медичи, а лиловое. (Этот цвет также считается траурным). Причём покрой платья мадам я бы не назвала скорбным: открытый ворот, отороченный светло-серым мехом, украшения из жемчуга. Да и сама Адель не выглядела убитой горем. Кареглазая брюнетка лет тридцати с миловидным лицом, которое несколько портил большой «лягушачий» рот. Она кокетливо улыбалась, оживлённо болтая с гостями, и поигрывала ножкой в изящной туфельке. Нас она удостоила лишь кивка, не предложила сесть, и не прервала беседы. Один из мужчин что-то негромко сказал ей – видимо попросил обратить внимание на визитёров, – только после этого Адель отложила карты, которые держала в одной руке, и бокал – в другой.
Повернулась к нам лицом:
– Monsieur Berkeley est encore vous? Et que votre compagne, probablement conjoint de capitaine à Houm? (Мсье Беркли, это вновь вы? А ваша спутница, должно быть, супруга капитана Хоума?)
Моё знание французского, мягко говоря, оставляло желать лучшего, но смысл вопросов я уловила.
– Совершенно верно, мадам Лурье, – учтиво ответил дядя Рич по-французски. – Миссис Хоум недостаточно хорошо знает французский язык, поэтому я буду, с вашего позволения, переводить.
Лурье криво усмехнулась, дескать, откуда взялась такая необразованная деревенщина, не знающая языка, на котором говорит вся культурная Европа.
– В этом нет нужды, – скала Лурье на хорошем английском, и обратилась ко мне. – Так вы жена капитана «Коричневой звезды»?
– Жанна Хоум, к вашим услугам, мадам, – ответила я, изо всех сил стараясь быть вежливой, в то время как в душе волной поднималось раздражение от высокомерного тона весёлой вдовы.
– Что привело вас в мой дом, сударыня?
Это уже слишком! Она издевается! Уж чего-чего, а цель моего визита хорошо известна наследнице Жака Лурье. Сказала бы тебе пару ласковых… Однако вынуждена оставаться учтивой.
– Мне сообщили, что Роберт Хоум, мой супруг, в данный момент пребывает в вашем доме, мадам. Так ли это?
Адель загадочно улыбнулась и, не торопясь с ответом, потянулась к отставленному бокалу. Туфелька на её правой ноге продолжала качаться вправо-влево и обратно.
Испытывает, насколько велико моё терпение?
– Должна вам напомнить, мадам Лурье, капитан Хоум подданный её величества, королевы Англии, и то, что его удерживают здесь насильно – это произвол.
– Да что вы говорите! – глумливо воскликнула Лурье. – А мне известно, что капитан Хоум командовал невольничьим судном, то есть занимался работорговлей, и был захвачен в плен во время стычки с подданными французского короля.
– У меня нет желания спорить с вами, мадам… Мне передали, что мсье Лурье, пленивший моего супруга, назначил за него выкуп – пятьсот ливров. Я готова уплатить вам эти деньги… Только отпустите Роберта. Прошу вас.
Последние слова дались мне с огромным трудом. Не то что просить, и разговаривать-то с этой великосветской куртизанкой нет желания. Послать бы её… куда подальше.
Мы с Беркли стояли, словно бедные родственники, перед хозяйкой-насмешницей и её гостями, бросавшими на нас полные брезгливого высокомерия взгляды. Вынуждены унижаться, просить.
Лурье при упоминании о деньгах опять состроила непонятную гримасу: то ли сумма её не устраивала, то ли желала продемонстрировать безразличие к презренному металлу.
– Мой покойный супруг желал получить выкуп, это так, – сказала Лурье безразличным тоном. – Впрочем, мне ничего не известно о его размере…
Так и думала, что она собирается заломить новую цену! Хотела спросить прямо: сколько тебе нужно? Дядя Рич сделал мне знак, заговорил сам.
– Мы готовы обсудить с вами размер выкупа, мадам Лурье…
– Это всегда успеется, – оборвала хозяйка. – Пожалуйста, присаживайтесь. Извините, не предложила раньше.
Мы с Беркли переглянулись, И не стали возражать, устроились на кушетке. По зову мадам пришла служанка, пододвинула столик, принесла нам вина и засахаренных орешков.
Из просителей мы превратились в гостей, что, однако, нисколько меня не обрадовало. Чего она время тянет? Чего добивается?
Сидела я, как на раскалённой печи.
Хозяйка и её гости закончили игру. Лурье, судя по весёлому блеску в глазах, выиграла.
– Нынче мне везёт, – сказала она, отпивая из бокала. – А вы, сударыня, не играете в «фараон»?
Сразу же вспомнилось пушкинское «тройка, семёрка, туз выиграют тебе сряду». Герой «Пиковой дамы» тоже играл в «фараон». И продулся дочиста – «обдёрнулся», вместо туза поставил даму, в которой потом разглядел сходство с умершей из-за него старухи. А мне в чертах Лурье почудился рисунок дамы пик, как олицетворение неких темных сил, образ роковой женщины, «чёрной вдовы», похоронившей уже двух (а может и больше?) мужей.
Я покачала головой:
– Нет, я не играю.
– Жаль. А я хотела предложить сыграть на вашего мужа.
– Что?!
Выдержка изменила мне. Я даже вскочила с места.
– О! Не волнуйтесь так. Игра была бы честной: выигрываете вы – я отпускаю капитана безо всякого выкупа, выигрываю я – вы уступаете мне право на руку и сердце Роберта. Вернее нет, только на руку, сердце его и без того уже принадлежит мне.
– Что ты сказала, дрянь! – крикнула я, теряя от гнева голову. Хорошо, что по-русски, и никто из мужчин не понял, иначе в их глазах я уподобилась бы базарной торговке.
Сдерживаясь изо всех сил, я подошла к ломберному столику, встала напротив насмешницы-хозяйки. Сказала, теперь уже на английском:
– Потрудитесь объяснить мадам, что вы имели в виду?
Лурье смерила меня презрительным взглядом:
– Объяснять? Вам? Дикарке, которой самое место в лесу – танцевать голой у костра.
Бах! Звон пощёчины разлетелся по комнате.
Хорошую плюху отвесила я обнаглевшей горе-аристократке. Она, значит, голубых кровей, культурная европейка, а я дикарка, плебейка, об меня можно ноги вытереть…
Честно говоря, эти мысли появились позже, а в тот момент во мне клокотало возмущение, вытеснив всё остальное.
Мужчины повскакивали с мест, и не дали нам с Лурье вцепится друг дружке в волосы. Ибо, при всём внешнем лоске, хозяйка была готова (я видела по её лицу) пустить в ход кулаки, не отставая от меня, продукту постсоветской эпохи.
– Вы ответите за оскорбление! – прокричала Лурье. – Вызываю вас на поединок! Слышите! При свидетелях!
4
Драться на дуэлях – привилегия мужчин.
Так считают многие. И я так полагала когда-то.
И ошибалась.
История знает массу примеров женских поединков. Даже принцесса Ангальт-Цербская, будущая Екатерина II, дралась на дуэли. А француженки, те и вовсе не отставали от мужчин, и сражались, если не столь же часто, то, во всяком случае, не менее жестоко.
Так что ничего невероятного в вызове меня на поединок не было.
Основное требование для дуэлянтов: они должны быть равными по социальному статусу и являться дворянами. Я и Лурье, хоть и с большой натяжкой, могли считаться дворянками, как жена и вдова (по первому супругу она де Туш) людей благородного происхождения.
– Лурье блефует, – сказал дядя Рич, когда мы с ним остались наедине, – рассчитывает, что ты откажешься. Тогда она победительница, и весь Париж станет о ней говорить.
«Пропиариться хочет», – подумала я, а вслух спросила:
– Что вы мне посоветуете, дядя Рич?
– Даже не знаю… Понимаешь, в чём дело, племяшка: просто так отказаться не выйдет. Они потребуют, чтобы вместо тебя дрался мужчина-родственник.
– С Лурье?
– Нет. В таком случае и её заменят мужчиной. И тут вот какая закавыка: меня не допустят до поединка из-за возраста, скорее всего, придётся Роберту. А они выставят против него какого-нибудь опытного фехтовальщика и…
– Я сама стану драться!
Дядя Рич покачал головой:
– Не принимай решение сгоряча. Надо всё как следует обдумать. Ты когда-нибудь шпагу в руках держала?
– Нет, но… в общем, я умею фехтовать, приедем в гостиницу – покажу.
Мы возвращались в Париж. Лурье пообещала нынче же прислать секундантов, чтобы договориться о времени и месте дуэли.
В своё время на занятиях по айкидо я прошла курсы айки-кен и айки-дзё – приёмам с «кен» (мечом) и «дзё» (палкой). Не думала, что пригодится, но вот…
По приезду в гостиницу взяла черенок от метлы и показала Беркли, как можно обороняться простой жердью, используя технику «кихон». Потом мы фехтовали на палках. Дядя Рич был озадачен:
– Где ты этому научилась, племяшка? Ты всё делаешь не по правилам. А может так и надо? Точно собьёшь с толку противника.
Сказать по правде, я боялась – только дурак не боится – но для себя решила: буду драться. С одним условием: чем бы ни закончился поединок, Роберту должны вернуть свободу.
Ближе к вечеру к нам явились секунданты – та троица, что играла у Лурье в карты. С ними беседовал дядя Рич, я оставалась в своей комнате.
– Завтра в полдень в Булонском лесу, – объявил Беркли, проводив гостей до двери.
– Вы сказали им про моё условие, дядя Рич?
– Да. Завтра утром один из них, Мортель, сообщит ответ Лурье. Кстати, он твой секундант. Вместе со мной. По правилам, у дуэлянтов должны быть по два секунданта. Мы всё обговорили, Лурье выставила своё условие, и я его принял: вы с ней должны будите драться обнажёнными по пояс.
– Что?! Это ещё зачем?
– Во Франции так принято. – Дядя Рич развёл руками. – Думаю, тебе не о чем беспокоиться – ты молода, не рожала ещё, значит, грудь не отвислая…
– Дядя Рич! – воскликнула я гневно.
– Я что-то не то сказал? Может, ошибся?
Моё лицо залила краска:
– Нет, не ошиблись. Просто… с какой стати я стану оголять грудь перед мужчинами? А Роберт? Что он скажет?
– Он станет гордиться своей женой.
– Это обязательно, обнажаться?
– Думаю, да.
Я вздохнула. Видно, судьба мне всякий раз обнажаться перед посторонними.
– Ладно. Я согласна.
5
Герои романов в ночь перед дуэлью спать не ложатся, составляют завещание или пишут письма любимым. И я не спала, лежала, таращилась в темноту, тщетно пытаясь прогнать мысль, что, быть может, жить мне осталось меньше суток. Предстоит участвовать в дурацком фарсе, где две бабы в присутствии нескольких мужиков, по пояс голые, сойдутся в поединке на шпагах, и это представление неизбежно обернётся кровавой драмой. Дичь какая-то!
Весь вечер я осваивала оружие, которое где-то раздобыл и принёс дядя Рич. Оно несколько отличалась от шпаги, носимой им постоянно – имело облегчённый клинок, предназначенный только для колющего удара, тогда как шпагой можно и колоть и рубить. «Foil», назвал дядя по-английски это оружие, которое испанцы именуют «espadas roperas» (рапира, по-нашему). Серьёзная штука: несмотря на некоторый «театральный» вид, можно насквозь проткнуть человека. Дядя Рич показал, как правильно держать в руке эфес, как отбивать удары, колоть. Я стала упражняться. Постепенно мышцы «вспомнили» навыки, полученные на тренировках по айкидо. «Ты рапирой как мечом орудуешь, замах широкий, – отметил дядя Рич, наблюдая за моими движениями. – Смотри, откроешься, и если противник окажется проворней, получишь укол».
Дядя наставлял, а я думала: хватит ли у меня духу нанести противнице удар, который может покалечить её, или убить? Боже мой, я не хочу становиться убийцей!
Что ж, подставляться самой? Ну, уж нет. Не я вызвала соперницу на дуэль, и ответственность за последствия – на ней. И всё-таки…
Так я и вела бесконечный немой диалог, пока не сморило. Удивительно, но мне удалось заснуть, и я отлично выспалась.
Утром пришёл Мортель, мой второй секундант, и сообщил, что Лурье принимает моё условие: если я не откажусь, то по окончании поединка она предоставит Роберту полную свободу. Более того, добавил посланник, мадам рассчитывает, что сможет даровать капитану также и свободу от брачных уз, сделав его вдовцом.
Нет, какая гадина! И я её стану жалеть?! Чёрта с два! Ведь она меня точно не пожалеет, если окажется сильнее.
Я где-то слышала, или читала, что на дуэли побеждает тот, у кого крепче нервы. Дядя Рич тоже внушал: «Тебе нужна холодная голова, племяшка». А как сохранить голову холодной, когда подлая мадам такие заявления делает? И ведь специально делает, змея подколодная, желая вывести меня из равновесия!
Чтобы успокоится, я уселась поудобнее, расслабилась и сделала несколько дыхательных упражнений, как учили в школе айкидо. Ни черта у тебя, подлюка, не выйдет, пока следую принципу «ум правит телом».
На время мне удалось совладать с эмоциями и даже полностью отрешиться от предстоящей схватки. За завтраком я разговаривала, как ни в чём не бывало, и это далось без каких-либо усилий. Но приближался полдень, и снова пришлось делать дыхательную гимнастику, чтобы унять нервную дрожь.
– Жанна, пора, – объявил дядя Рич, войдя в мою комнату.
Я уже собралась: выбрала и надела темно-бордовое выходное платье, уложила волосы, закрепив их золочёной сеточкой, припудрилась.
«Идущий на смерть, приветствует тебя, Цезарь!» Так, кажется, восклицали гладиаторы, проходя мимо трибуны, с которой на них взирал император. Сейчас я их хорошо понимала: перед лицом смертельной опасности бойцу очень важно выглядеть достойно.
– Я готова, дядя, – сказала я, с удовлетворением убедившись, что голос не дрожит.
В условленном месте, на широкой поляне, подальше от любопытных глаз, нас уже поджидали секунданты Лурье и сама мадам во всём чёрном.
«Траур тебе к лицу», – подумала я.
Всё внутри перегорело, волнение сменилось чуть ли не полной апатией.
Мне поднесли две шпаги, предложив выбрать, хотя обе были абсолютно одинаковые с виду. Строго говоря, предстояло сражаться не шпагами, а более подходящими женщинам рапирами, аналогичными той, что приносил мне дядя Рич.
Я и Лурье вышли вперёд. Мужчины стояли двумя группками, двое позади меня, и трое (один из них – лекарь) за спиной мадам. Лурье бросила в мою сторону презрительный взгляд, криво ухмыльнулась, воткнула рапиру в землю у ног, расстегнула корсаж платья и быстро спустила его на пояс. Я последовала её примеру, обнажившись наполовину.
С утра стояла пасмурная погода, сейчас уже накрапывал мелкий противный дождь. Холода я не чувствовала. Как и стыда от того, что на мою голую грудь глазеют пять мужиков. Вся напружиненная, я ждала, когда Лурье станет атаковать. Но она не торопилась, стояла подобно античному изваянию, белела мраморной кожей, сплошь покрытой мелкими каплями, спокойная и уверенная в себе, и только в глазах – лихорадочный блеск.
Кто-то крикнул: «Начинайте!». Клинки наших рапир звякнули, сойдясь, и тут же острие оружия соперницы едва не вонзилось мне в левую грудь – так стремительно атаковала Лурье. Я лишь в последнюю долю секунды успела отбить удар. Закусила губу – так, да?! Ну, держись!
Дальше в глазах всё мельтешило, как при ускоренном просмотре киноленты. Отражаю атаку, сама наношу удар, ещё, опять обороняюсь, делаю ложный выпад, колю…
Обнажённая женская грудь, залитая кровью, что может быть более противоестественным! Нежная трепетная грудь, такая чувствительная к прикосновению мужских пальцев, и вдруг – стекающая рубиновой струйкой кровь, повисшая на соске крупной каплей… Ужасно!
Мой клинок вошёл в тело Лурье ниже ключицы. Глубоко вошёл, чуть не на четверть длины. Мадам вскрикнула, упала на колени, потом завалилась набок, зажав рану ладонью.
Я бросилась ей на помощь – сработало профессиональное чувство долга – но услышала: «Не трогай меня!».
Подбежали секунданты и лекарь. Дядя Рич накинул на мои плечи плащ и отвёл в сторону. Меня трясло, как в припадке.
– Успокойся, племяшка, всё хорошо. Ты молодец! Повезло же Роберту с женой…
Рана Лурье оказалась не смертельной.
Я победила.
