IX. Дальше в лес – больше дров
1
Как ни здорово принимали нас жители Гданьска, не жалея честно заработанных грошей, но и им стало приедаться. Пора, как говориться, и честь знать. Наш путь лежал в Померанию и дальше – в Гамбург. День Святого Валентина мы встретили в дороге.
Собственно, никто из труппы не собирался отмечать праздник всех влюблённых. Я бы и не вспомнила о нём, но Мадлен, жена Зуко, обмолвилась: в девичестве мечтала, чтобы ей подарили «валентинку». Она родилась и выросла в Лотарингии, где влюблённые чтут старинный обычай, делают в этот день друг другу подарки.
А на меня нахлынули воспоминания: и как писала любовные послания, и как получала, и как в первый раз целовалась с мальчиком из соседнего подъезда… До слёз пробрало, пришлось лицо прятать, чтобы никто не увидел.
Накануне отъезда я сняла с руки Стеллы сооружение, которое заменяло гипс – аппарат Джека. Так я его мысленно называла. Кость у девочки, насколько я могла судить, не имея рентгена, срослась правильно. Показала ей, как разрабатывать руку, и посоветовала сменить, по возможности, хождение по канату на что-нибудь менее опасное. В ответ Стелла вздохнула и покачала головой. Риск – часть её жизни. И не только её.
Дорога оказалась скверной: яма на яме да грязь непролазная. Не Европа, а российское Нечерноземье, честное слово. Такая же дрянная и погода стояла: дождь, переходящий в мокрый снег, и ветер, пробирающий до костей. Наши колымаги вязли, колеса по оси проваливались, приходилось слезать, толкать, тянуть. И так бессчётное число раз. За день выматывались так, что к вечеру с ног валились. Останавливались на пару дней в городках, из тех, что побольше да побогаче, устраивали представление – путешествовали «без отрыва от производства».
Герцогство Померания встретило нас отличной солнечной погодой. Пахнуло весной. Сразу веселее стало на душе. А катить по сухой дороге – одно удовольствие. Ну и что, колдобины да ухабы: грязь не месишь – и ладно.
Мы прибыли в Штеттин, город в устье Одера, место, где лет так через сто пятьдесят должна родиться герцогиня Ангельт-Цербстская, будущая императрица Екатерина II.
Если я ничего не путаю.
Да нет же! Ведь я была здесь в прошлой жизни. Школьницей. Нам устроили экскурсию в Польшу, в город Щецин, а это и есть Штеттин. Показали главную достопримечательность – замок, место рождения Екатерины, и Тюремную башню, где во время оно сидела в заточении Сидония фон Борк, знаменитая колдунья. Но мне почему-то врезались в память причал в порту, тяжёлый запах и плавающие в грязной воде дохлые крысы.
– Богатая земля Неметчина, – с уважением произнесла Барбара.
Она и о Гданьске так же отзывалась, и о Региомонтуме. Послушать старуху, тут все земли «славные и богатые». За исключением Московии, о которой Барбара говорила с явным неодобрением. Чем, интересно, старой ведьме земляки насолили?
– Богачка тутошняя, девица фон Борк, зело красна, – продолжила Барбара. – Да не на радость людям та красота – на погибель.
– Чего так? – спросила я.
– Злыми чарами привораживает она вашего брата. И юных, и мужей зрелых. Сказывают, очаровала она князя фон Вольгаста. Тот собрался было взять её в жены, да не посмел ослушаться запрета князей Штеттина. Озлобилась фон Борк, и наложила на князя заклятие. Засох тот от тоски, да помер.
Тут мне вспомнилась печальная развязка истории колдуньи:
– Гореть ей на костре, этой Сидонии.
– А тебе откуда сие ведомо? – живо воскликнула Барбара. – И имечко её знаешь. Неужто и до Московии слух дошёл о ворожее?
Чёрт, опять я прокололась! А старуха явно что-то подозревает – хитро поглядывает, будто догадывается… Вот только о чём? Я объяснила, мол, да, слышала о ней на родине. Барбара кивала, поддакивала, а на устах её блуждала улыбка.
Могла ли я знать, что лично встречусь с самой Сидонией фон Борк?
2
Знаменитая колдунья припожаловала к нам, точнее, к прорицательнице Лари. Не иначе как по обмену опытом.
В тот день представление отменили. Заболел Хозяин – отравился рыбой. Накануне он и Себастьян ужинали в кабаке, где угощались вином и жареными угрями. Ночью у Зуко началась обильная рвота. Послали за мной. Я сделала ему промывание и велела выпить молока. Утром его опять тошнило и слабило, хотя и не так сильно. Но артист из него, конечно, никакой. Себастьяна тоже прослабило, однако проспиртованный организм горького пьяницы легче справился с отравлением.
Под вечер раздался стук колёс и цоканье копыт по мостовой. К лагерю подъехала карета, запряжённая парой белых (как правильно назвать такую масть, не знаю) лошадок, в сопровождении двух верховых – телохранителей важной особы. Они спешились, и один проследовал к шатру Барбары, чтобы привести её к владелице шикарного, чёрного с золотыми обводами экипажа. Я стояла неподалёку. Увидела, как дверца кареты распахнулась, и встретилась глазами со взглядом женщины необыкновенной красоты.
Вообще-то я по натуре скептик. Во всяком случае, не умиляюсь при виде гламурных красоток и всяких там фотомоделей – крашеных кукол с куриными мозгами. Сейчас же я видела перед собой по-настоящему красивую женщину, обладательницу роскошных цвета червонного золота волос, точёных носа и шеи. Но заметнее всего – глаза, огромные, темно-аквамариновые, как вода в Адриатике, с лёгким прищуром. В них можно утонуть, любого мужчину взгляд этих глаз должен сводить с ума. Если уж на меня подействовало…
«Сидония фон Борк!», – донёсся до меня восхищённый шёпот Станко. (Мальчишка рядом околачивался).
Барбара в сопровождении телохранителя подошла к карете, поклонилась Сидонии, неуклюже влезла внутрь. Дверца захлопнулась, изнутри задёрнули занавески.
О чём беседовали две ведьмы, не знаю. Разговор продолжался не менее часа. Меня распирало любопытство, а ещё желание как-то помочь красавице Сидонии, предупредить её о грозящей смертельной опасности. Да разве ж она послушает!
Когда Барбара вышла из экипажа, я с удивлением увидела, что фон Борк смотрит на меня. Мало того – она поманила пальцем! Я растерянно оглянулась: может не меня зовёт? Нет, точно – меня.
Я приблизилась к карете и тоже поклонилась, сняв шляпу – научилась уже.
Сидония смотрела приветливо, с лёгкой ухмылкой.
– Садись, – приказала она.
Я не посмела ослушаться.
Находящая здесь же девушка, по-видимому, служанка, подвинулась, я опустилась на скамью напротив Сидонии. Нутро экипажа смотрелось ещё богаче, нежели наружная отделка – всё обтянуто розовым стёганым шёлком, на сидениях мягкие подушки с кистями. Но главное украшение – хозяйка, в роскошном голубого бархата платье с ярко-лиловым корсажем, отороченным серебристым мехом. Волосы Сидонии убраны в сетку из золотистых нитей, на шее колье с крупными зелёными камнями – если не ошибаюсь, чистой воды изумрудами, на запястьях браслеты с такими же камушками.
Подобное великолепие мне разве что на картинках приходилось видеть.
Я думала, хозяйка заговорит со мной, но Сидония крикнула кучеру: «Трогай!», и захлопнула дверцу.
Громко цокали подковы, экипаж ритмично покачивался. Сидония пристально смотрела на меня и… молчала.
Сделалось не по себе. Куда она меня везёт, и зачем? Я боялась спрашивать, но неизвестность страшила больше.
– Госпожа, куда мы едем? – решилась я, наконец.
Сидония нахмурилась.
– Ко мне надлежит обращаться «ваша милость»! – резко сказала фон Борк. – Тебя не научили приличиям?
Чёрт вас тут разберёт, кого как величать! Фон-бароны спесивые.
Но вслух я повинилась:
– Прошу прощения, ваша милость. Можно мне узнать, куда мы направляемся?
– Узнаешь, – холодно ответила Сидония.
Карета остановилась. В сумерках, при свете факела, я не разглядела дом, в который вошла вслед за хозяйкой. Запомнились лишь ступени лестницы из молочно-белого мрамора, ярко отсвечивающие в полутьме.
Слуга проводил меня в комнату, где пылал огонь в камине, зажёг свечи, вышел, оставив одну. Я огляделась: небольшая комнатка, стены задрапированы тёмно-бордовым атласом, сбоку столик с гнутыми ножками, на нём подсвечник на две свечи, кругом расставлены пуфики, оттоманки и мягкие скамеечки, над камином зеркало в золочёной раме.
Будуар хозяйки?
Непонятно, почему тут пахнет корицей?
Сидония долго не появлялась. Я устала стоять, но не решалась присесть. Тревога в душе сменилась страхом на грани паники. Желание бежать без оглядки сделалось настолько сильным, что я едва с ним справлялась.
Вошла Сидония.
Пронзительный взгляд её колдовских глаз пригвоздил меня к месту.
Хозяйка успела поменять наряд. Теперь на ней лёгкое платье бледно-розового шелка, с короткими рукавами-фонариками, с вырезом, полностью открывающим шею. Изумруды она заменила рубинами (а может, то были лалы, или ещё какие, неведомые мне самоцветы). Волосы распущены и свободно спадали на плечи.
Не думаю, что Сидония нарядилась ради ничтожного лекаришки. Аристократка – по-другому она просто не могла.
Хозяйка не предложила мне сесть, сама же расположилась на оттоманке. С минуту она молчала, продолжая жечь взглядом:
– Назови своё имя.
– Джек, гос… ваша милость.
Сидония нахмурилась.
– Не это! Подлинное имя!
Я совсем оробела.
– Яков, – пробормотала я неуверенно. Голос предательски дрожал.
– Ты из Московии? Русич?
– Да, ваша милость.
Сидония чуть приподнялась, взяла со столика звонок.
На сигнал явилась служанка, держа поднос с высоким бокалом, наполненным ярко-красным напитком, и маленькой изящной тарелочкой с традиционным лакомством – засахаренными орешками, поставила перед госпожой и бесшумно удалилась.
Отпив из бокала, Сидония продолжила:
– Платье твоё холопское, а вот руки – барские.
Что за наказанье мне с руками – выдают «благородное происхождение»!
– Я лекарь, ваша милость.
– Знаю, – отмахнулась Сидония. – Значит, Яков?
Я подтвердила.
Сидония отставила бокал и пристально посмотрела мне в глаза. Я не выдержала, отвела взор.
– Лжёшь!
Прозвучало, как выстрел.
– Разденься! – приказала хозяйка. – Живо, сбрасывай одежду!
– Ваша милость, не могу! – воскликнула я в отчаянии.
Меня трясло, страх цепкими когтями рвал душу – обман раскроется и тогда…
– Не можешь? Отчего же? Стыдишься меня? – Сидония усмехнулась.
Я стала бормотать что-то про увечья на теле, мол, стесняюсь своего уродства.
– А вот и поглядим, – жёстко возразила Сидония. – Не желаешь добром, я кликну слуг, они живо сорвут с тебя мужское платье.
Неожиданно для себя я разрыдалась – слёзы градом. Бросилась в ноги хозяйке дома, оказавшегося западней.
– Ваша милость, умоляю, не надо! Не заставляйте снимать одежду! Я… сознаюсь… я женщина. Только не выдавайте меня!
Сидония расхохоталась. Сардонический смех прозвучал жутковато:
– Я должна убедиться!
Воля этой властной госпожи подавляла. Как во сне я стала раздеваться, дрожа от стыда и страха. Осталась с забинтованной грудью и нелепом подобии трусиков.
– Снимай всё! – приказала Сидония.
Пришлось покориться.
Я стояла перед госпожой совершенно голая, жалкая и подавленная, а она скользила взглядом от головы до ног, хищно раздувая ноздри. Я была полностью в её власти, и она могла делать со мной всё, что вздумается. В глазах закона я – преступница, нарушившая запрещение женщинам носить мужскую одежду.
– Подойди ближе! – прозвучал новый приказ.
Во взгляде Сидонии я усмотрела огонёк извращённой похоти.
Отчаянно замотала головой:
– Госпожа… ваша милость, ради Бога, не надо!
– Чего ты боишься?! – Сидония усмехнулась. – У меня много грехов, но среди них нет содомского… Пока нет.
И опять я вынуждена подчиниться.
Вздрогнула от прикосновения холодных пальцев. Стояла, опустив глаза долу, а фон Борк самым бесстыдным образом ощупывала мои груди, живот, бёдра, ягодицы.
– Хороша, – сказала она с уже знакомой усмешкой. – Грудки очень славные, а бёдра узковаты… Вот что я тебе скажу, милая: я ведь разгадала тебя сразу, едва увидев. Это деревенских олухов, что окружали тебя, ты могла водить за нос. А я, Сидония фон Борк, вижу людей насквозь!.. А теперь ответь: ради какой надобности ты старалась выдать себя за мужчину?
– Позвольте мне одеться, ваша милость.
– Не раньше, чем ответишь мне, негодная! – вспылила Сидония.
Я стала рассказывать путаную историю, сочиняя на ходу: мол, спасалась от гнева московского царя, бежала в Восточную Пруссию вместе с парнем, своим женихом, он заболел и скоропостижно скончался, а я, боясь надругательства со стороны мужчин, взяла его одежду и…
– Довольно! Ты лжёшь, как непотребная девка! Правду! Иначе я прикажу слугам высечь тебя розгами. Прежде чем выдам властям. Здесь не жалуют женщин, наряжающихся мужчинами – ты поплатишься головой!
Я плохо соображала в тот момент. Единственное, что пришло на ум: я должна придерживаться моей версии, иначе окончательно запутаюсь. Не могу же, на самом деле, открыть ей истину! Она решит: я просто издеваюсь.
Я упала на колени.
– Ваша милость, клянусь: всё, что я поведала вам – истинная правда!
– Ты прежде бывала в Померании? – задала неожиданный вопрос Сидония.
– Нет.
– Где же ты могла обо мне слышать? Только не лги, будто бы в Московии знают, кто такая Сидония фон Борк!
Вот в чём дело! Барбара рассказала ей о нашем разговоре. Мерзкая доносчица!
– Молчишь? Тебе нечего сказать? Так вот – ты шпионка, тебя подослали! Говори: кто и зачем?
Я попыталась было отрицать, но Сидония поднялась и вдруг залепила мне пощёчину:
– Долго ты собираешься испытывать моё терпение?!
Она взяла звонок.
– Ваша милость, я скажу правду! – вскричала я, поднимаясь с колен.
Голому человеку разговаривать с одетым – мучение. Тем более возражать. Но я спасала свою жизнь.
– Вы не верите мне, ваша милость, а между тем я – ведунья! У меня в роду по женской линии все занимались ведовством, передавая знания от матерей дочерям.
Сидония обратилась в слух.
Странное дело, но упоминание чародейства придало моей версии весомость.
Я продолжила:
– Да простит меня ваша милость, но должна сказать: о вас идёт слава, как о колдунье, и даже на моей родине слышали о вас. Вы, якобы, навели порчу на князя Вольгаста…
– Я знаю! – прервала Сидония. – Только всё это – выдумки! Церковный суд снял с меня обвинение. Ты же, как я знаю, предрекла мне смерть на костре. Объясни.
– Я предвижу будущее, ваша милость. Не всех, только отмеченных знаком судьбы!
Сама не заметила, как стала впадать в экзальтацию. Посмотреть со стороны – демоническое зрелище, наверное. Обнажённая женщина изрекает пророчества, раскачиваясь и простирая руки.
– Обвинения сняты с вас, ваша милость, однако же готовятся новые. На сей раз вам вменят в вину проклятие рода герцогов Штеттина, обречение князей сего рода на бесплодие.
Сидония переменилась в лице, сделавшись белее мела. Удар попал в цель. Она, конечно, творила волшбу в полном одиночестве, и была уверена, что о ней не знает ни одна душа.
Я же просто вспомнила рассказ экскурсовода.
До чего быстро работают мозги в минуту смертельной опасности!
– Как?! – вскричала колдунья. – Откуда ты…
Она заходила взад-вперёд, нервно комкая в руках платок. Схватила бокал с вином, и разом осушила.
– Ваша милость, – напомнила я о себе, – я, с вашего позволения, оденусь.
Сидония кивнула. Она опустилась на оттоманку, рванула на себе колье с рубинами – ей не хватало воздуха.
– Вам плохо, ваша милость? – спросила я, надевая сюртук.
– Нет, всё в порядке, – ответила Сидония. Она взяла себя в руки.
Некоторое время молчала. Я стояла подле, ждала, что скажет.
– А тебе идёт платье мужчины, – небрежно обронила хозяйка. В самообладании ей не откажешь. – Однако хоть ты и умеешь предвидеть будущее, всё же допускаешь оплошности. Женщина, «мой юный друг», когда смотрит вверх – поднимает глаза, мужчина – запрокидывает голову… Дай руку! – приказала она неожиданно.
Я выполнила приказ.
– Видишь! Ты протянула руку ладонью вниз, мужчины же, всегда подают ладонью вверх!
Ух, ты! А ведь верно.
– Благодарю вас, ваша милость.
– Пустое. Так когда, ты утверждаешь, меня должны казнить?
– Не скоро, ваша милость! Через тридцать восемь лет. Сначала вас отправят в монастырь, затем заточат в Тюремную башню, а уж потом…
Сидония облегчённо вздохнула:
– Вот как! Что ж, у меня есть время подготовиться. Садитесь, мой друг, – сказала хозяйка, переходя на «вы». – Сейчас нам принесут вина и перекусить, затем мои люди доставят вас обратно. Пока же, расскажите мне…
Мы беседовали ещё часа два, угощались вином. Сидония расспрашивала, выведывала секреты пророчеств. Я, как смогла, удовлетворила её любопытство, вспомнив рассуждения «ясновидящих» и «экстрасенсов» двадцать первого столетия. Сидония осталась довольна.
А я была готова пожелать ей отправиться на костёр прямо сейчас. Жаль – нельзя. Хорошо, хоть не домогалась.
На прощание она сказала, что в случае надобности разыщет меня, и пожаловала две монеты. Золотые!
3
«Кто пьян да умён – два угодья в нём», – любила повторять Барбара к месту и не к месту. Старая ведьма успешно сочетала оба качества. В последнее время она начинала прикладываться к бутылке с раннего утра, чтобы к вечеру напиться до положения риз. Как удавалось ей обслуживать клиентов в таком состоянии – одному Богу ведомо.
После случая с фон Борк я возненавидела свою «благодетельницу» – её длинный язык едва не стоил мне головы. Неизвестно к тому же, каким унижениям могла подвергнуть меня Сидония, прежде чем выдать палачу. По злому ли умыслу Барбара передала фон Борк неосторожное высказывание о том, что мне известна её судьба, или старуха просто проболталась, не знаю. С того дня я старалась всячески избегать общения с предательницей.
В Штеттине мы пробыли две недели, дали десяток представлений, да и двинулись дальше – в Гамбург.
Путь не близкий, зато дороги не чета тем, что уже проехали. Выступали мало – старались поскорее добраться до вольного имперского города Гамбурга (таков его официальный статус), главнейшего из портов на Северном море.
Я безмерно радовалась возможности оказаться подальше от Померании и от фон Борк – красавицы с извращёнными наклонностями.
Молва нисколько не преувеличивала: Гамбург действительно был богатым и большим городом. А должен стать ещё крупнее, ещё зажиточнее. Бросались в глаза вереницы возов на подъезде к городу, везущих камень и лес. Строили тут с размахом. На обеих берегах Эльбы.
Трущоб здесь тоже хватало – роскошь и нищета уживались рядом, дополняя друг друга. Привлечённые богатством, со всех краёв сюда стекались мошенники и авантюристы, бродяги и проститутки, воры, и тому подобный люд, вплоть до беглых каторжников. Зуко, рассказывая мне о Гамбурге, сказал: «Тут меня обкрадывали, пару раз пытались ограбить, и разок ударили ножом». Словом – необходима осторожность.
Поставили лагерь на одной из городских площадей, стали выступать.
Стелла опять работала на верхотуре – отчаянная девчонка. Правда, выбора у неё не было. Себастьян жонглировал, подбрасывал и ловил тяжеленные, пуда на два, гири, завязывал узлом железные прутья в палец толщиной. Зуко веселил публику, сбивал с моей головы парик. С успехом шли сценки-репризы. Работа кипела.
У Барбары клиентов заметно поубавилось – одна-две местных кумушки за день заглянут, и то хорошо. Видно, вечно пьяная прорицательница не внушала доверия горожанам. Старуха редко показывалась на свет божий, даже в кабак за вином посылала Анатаса, сынишку Зуко. Встречаясь со мной взглядом, она криво ухмылялась – то ли не хотела показать, что чувствует себя виноватой, то ли замыслила недоброе.
Мужчины, в отличие от слабого пола, никогда не были основными клиентами Барбары. Поэтому я невольно обратила внимание на господина в плаще и при шпаге, выходящего из шатра прорицательницы. Да и как не заметить столь важную птицу. Подле входа его поджидал слуга, держа под уздцы двух коней – господского и своего. Красавец гнедой, на которого резво вскочил господин, стоил, наверное, целое состояние.
Но главное – как посмотрел на меня этот барин. Как на вещь! Причём, вещь, принадлежащую ему!
У страха глаза велики. После встречи с Сидонией, я пугалась любого пристального взгляда, но этот поверг меня в трепет.
Неспроста он так посмотрел. Берегись, подсказывало чутье. Но нужно идти выступать: зрителям нет дела до твоих страхов.
Я заметила, как Барбара высунулась из шатра, зыркнула по сторонам, и спряталась.
С тяжёлым чувством отработала программу. Ощущение опасности не покидало меня. А хуже всего – непонятно, с какой стороны её ждать.
Что теперь делать? К кому обратится за советом?
Тяжёлая рука опустилась на плечо.
– Чего повесил нос, малый? Пойдём, опрокинем по чарке.
Себастьян, непонятно с какой радости, решил пригласить в собутыльники.
Я, неожиданно, согласилась. Невмоготу сидеть в одиночестве, накручивая себя настоящими или мнимыми угрозами.
Себастьян привёл меня в кабачок, приткнувшийся возле пожарной каланчи. Рядом, располагались казармы и конюшня. Видимо, доблестным пожарным не возбранялось посещать питейные заведения.
Маленькая уютная забегаловка – один стол, рассчитанный на десять-двенадцать персон, длинные скамьи с обеих сторон – вот и вся обстановка. Хозяин, дородный мужчина в полосатом колпаке, устроился на табурете, сбоку от входа. Когда мы вошли, он поднялся, кряхтя, и шумно поприветствовал моего спутника:
– Себастьян, дружище, рад видеть тебя! И спешу выговорить: совсем ты забыл старого друга Вилли. Цирк ваш уже с неделю у нас в Гамбурге, а ты только сегодня соизволил зайти проведать, мошенник! – Хлопнул Себастьяна по плечу. – А этот милый юноша с тобой? Добро пожаловать, молодой человек, в заведение старого доброго дядюшки Вилли! Вам, наверное, пива? Или желаете отведать моего шнапса? Такого вы не найдёте во всем Гамбурге! Вот, мой друг Себастьян вам подтвердит. Я готовлю его по рецепту, доставшемуся от деда, но об этом молчок.
Болтун-хозяин явно соскучился – не с кем язык почесать. Из посетителей – только трое жуликоватого вида мужиков, что-то обсуждающих полушёпотом за кружками пива.
Мы уселись, а Вилли полез в погреб за заказанным шнапсом. Вылез, так же натужно кряхтя, поставил перед нами толстую бутыль темно-зелёного стекла, и кружки. К шнапсу он подал печёные яйца и холодную варёную печень с чесночным соусом.
– Выпьешь с нами, Вилли? – спросил Себастьян, разливая по кружкам.
Хозяин, отирая от пота мясистое лицо, покачал головой:
– Хвораю я, по ночам задыхаюсь. Как овдовел – хозяйство на мне, едва справляюсь. Дочери замужем, сыновья – один помер, другого убили… Так, посижу с вами, поболтаю по-стариковски. А вы пейте – шнапс у меня отменный.
Я впервые попробовала эту странную горько-сладкую водку с запахом перечной мяты. Ничего, пойдёт.
Вилли с Себастьяном оживлённо беседовали, вспоминая какие-то события, а я незаметно хмелела, убаюканная их голосами. Страхи отступили, мысли пошли спокойные, ленивые…
– … к черту! Канальская жизнь! Брошу, да наймусь на корабль, в Новый Свет уеду!
Я подняла глаза. Вилли рядом не было, Себастьян изливал душу мне.
– А что там, в Новом Свете? – поинтересовалась я.
– Известно что – золото!
Глаза выпивохи горели огнём алчности. Он принялся длинно и путанно рассуждать о возможности сказочно обогатиться, выменивая или просто отнимая золото у индейцев.
В лагерь мы вернулись здорово набравшись. Оба. Себастьян пошёл к благоверной под крыло (а может, устроить ей хорошую взбучку), я – в своё холостяцкое жилье.
Упала – как в омут головой.
Меня разбудили толчки и громкий шёпот:
– Проснись! Да, просыпайся же!
Какого дьявола! Что ещё за…
Я подняла голову:
– Кто здесь?
– Тише, это я.
– Стелла?
Станко, паршивец, решил всё-таки подложить под меня сестру!
– Джек, ради бога, только не шуми, она услышит!
– Кто – она?
– Барбара. Я узнала… подслушала…
Девчонка очень волновалась. До меня стало доходить: дело серьёзное.
– Объясни, что случилось?
– Джек, скажи мне, это правда – ты… женщина?
– С чего ты решила?
– Я же говорю, подслушала. Ты видел… видела того важного господина, что приезжал сегодня к Барбаре? Это барон фон Борхерт. Они разговаривали у неё в шатре, о чём, не знаю. А потом он вышел, крикнул слугу, чтобы тот подошёл ближе, и сказал: смотри в оба, никого сюда не подпускай. Затем вернулся к Барбаре. Меня разобрало любопытство, и я тихонечко прокралась к шатру сзади. Я слышала, о чём они говорили! Барбара рассказала барону, что ты женщина, а он заплатил ей шесть талеров. Он рассмеялся и сказал: такой аппетитной птички мне ещё не попадалось! И добавил: в мужском платье она сильнее разожжёт желание!
Я сидела, ошарашенная новым несчастьем. Предчувствие беды не обмануло. А Барбара – Иуда в юбке, получила свои тридцать серебряников! У меня возникло острое желание пойти и свернуть ей шею. Только, не время – спасаться надо!
– Тебе нужно бежать, – продолжала Стелла. – Барон – страшный человек! Я много слышала о нём: попадёшь в его когти, уже не вырвешься. Сущий злодей, им матери в Гамбурге пугают детей непослушных.
– Ты думаешь… он захочет увезти к себе насильно?
– Конечно, если ты не пойдёшь добром. Он может пригласить тебя, как лекаря: мол, срочно нужно к больному. Ты не посмеешь отказаться, ведь так?
Похоже, действительно не посмею. Что же мне делать? Бежать? Но как, куда?
– Беги! Он может прислать за тобой даже нынче ночью, прямо сейчас! Тебе лучше перебраться подальше – в немецких землях ты не будешь в безопасности. Иди прямо в порт, найми там лодку, или найди корабль, который плывёт в Антверпен.
Я не ожидала от девочки такой рассудительности. И такого сопереживания, желания помочь. От избытка чувств навернулись слёзы.
– Спасибо тебе!
Стелла вдруг бросилась мне на грудь. Обняла. Спросила:
– Как на самом деле звать тебя?
– Жанна, – ответила я, чуть поколебавшись.
– Жанна, – повторила Стелла задумчиво. – Как жаль, что ты не парень…
Неужели влюбилась? В меня – какой кошмар!
Но разбираться с её чувствами некогда. Мысль, что сюда в любую минуту могут нагрянуть слуги барона, вызывала дрожь.
Девочка помогла собрать мои нехитрые пожитки, покидать их в дорожный мешок. Мобильник я спрятала в карман.
Стелла проводила меня до ближайшего перекрёстка, объяснила, как пройти в порт. Потом обняла и расцеловала.
Мы обе прослезились.
– Прощай, сестра! Пусть Бог хранит тебя!
Я, старясь не шуметь, пустилась по темным улицам.
