Доктор давным-давно завершил свою больничную практику, но когда в больничных палатах появлялся какой-нибудь особый интересный случай, то его экипаж с упряжкой гнедых останавливался у ворот больницы. Молодой, красивый, многого добившийся в своей профессии, располагающий внушительным доходом, шесть месяцев как женатый на красивой, просто обожавшей его девушке, — его судьбе, конечно, можно было бы позавидовать.

Было около девяти, когда он вернулся домой. Его конюх взял под уздцы лошадей, а он легко взбежал по лестнице.

Дверь распахнулась, и нежные женские руки крепко обвили его за шею, а влажная щека жены прижалась к его щеке.

— Ах, Ральф, — говорила она дрожащим, плаксивым голосом, — как ты поздно! Ты себе представить не можешь, как я скучаю, когда тебя нет в обычный час. Я все время подогревала для тебя ужин. Ах, боже, как я ревную тебя к твоим пациентам, они подолгу отрывают тебя от меня.

— Ах, какая ты свеженькая, такая сладенькая и красивенькая — совсем иное зрелище, чем то, что мне приходится видеть в больнице, — сказал он, улыбаясь и глядя на ее девичье личико с уверенностью мужчины, знающего, что его любят. — Ну а пока налей мне кофе, маленькую чашечку, а я пойду переоденусь.

После ужина он сидел в библиотеке на своем любимом стуле с подлокотниками, а она — на своем излюбленном месте, на подлокотнике его стула, рядом с ним, и протягивала ему горящую спичку, когда он хотел зажечь свою сигару. Она, казалось, была счастлива от того, что он рядом с ней, каждое ее прикосновение к нему означало ласку, а каждое произнесенное ею слово она любовно растягивала, что женщина обычно делает только для одного мужчины, разумеется на этот момент.

— Сегодня я потерял своего пациента с цереброспинальным менингитом, — с серьезным, удручающим видом сказал он ей.

— Хоть ты и рядом, но мне кажется, что тебя нет, — обидчиво сказала она. — Ты всегда занят мыслями о своей профессии, даже в такие минуты, когда всецело принадлежишь только мне одной.

Вздохнув, она продолжала:

— Я понимаю, что ты помогаешь страдальцам, но мне хотелось бы, чтобы все эти страдания прекратились и чтобы тебя оставили в покое все. И этот церебральник, твой пациент, как там его.

— Довольно странный случай, — сказал доктор, поглаживая жену по руке и разглядывая облачка сигарного дыма. — Он должен был оклематься. Я почти его вылечил, а он взял да и помер прямо у меня на руках без всякого предупреждения. Какая черная неблагодарность с его стороны, а я так старался, лечил его. Будь проклят этот парень! Мне порой кажется, что он сам хотел умереть. Какой-то бессмысленный роман вызвал у него лихорадку.

— Роман? Ах, Ральф, что ты несешь! Только подумай! Какой может быть роман в больнице?

— Он пытался мне сегодня утром рассказать об этом, но ему мешали приступы боли. Его всего выворачивало изнутри, голова его чуть не касалась пяток, а ребра, казалось, трещали от натуги, но все же он сумел рассказать мне кое-что из истории своей жизни.

— Ах, какой ужас! — воскликнула жена доктора, просунув руку между спинкой стула и шеей мужа.

— Судя по всему, — продолжал доктор свой рассказ, — насколько я понял, какая-то девушка бросила его ради более состоятельного человека, и он, утратив всякую надежду и интерес к жизни, послал свою жизнь к чертям собачьим. Нет, он отказался назвать мне ее имя. У этого пациента с менингитом была своя особенная гордость. Он лгал, как сивый мерин, по поводу своего настоящего имени, подарил свои часы нянечке и разговаривал с ней так, словно перед ним королева. Не думаю, что я способен когда-нибудь простить его за то, что он умер, ибо я на самом деле ради него творил чудеса. Ну, он умер сегодня утром, — ну-ка дай спичку, — а в кармане у меня лежит одна маленькая штучка, которую он попросил похоронить вместе с ним. Он рассказал мне, что они с этой девушкой однажды собрались на концерт, но потом решили не идти, а просто погулять теплой лунной ночью. Она разорвала билет надвое — ему отдала одну половинку, а себе забрала вторую. Вот его половинка, небольшой красный кусочек картона с надписью «Вход на…». Послушай, моя маленькая, тебе, наверное, неудобно, этот подлокотник старого стула такой скользкий. Я тебя чем-то обидел?

— Что ты, Ральф. Меня не так легко обидеть. Скажи мне, Ральф, что такое любовь, как ты думаешь?

— Любовь! Ничего себе вопросик! Ну, любовь — это, несомненно, случай слабо выраженного безумия. Перенапряжение головного мозга, которое ведет к ненормальному состоянию всего организма. Это такая же болезнь, как корь, но до сих пор сентиментально настроенные люди отказываются передавать такие случаи докторам для лечения.

Его жена взяла половинку маленького картонного билетика и подняла его вверх, ближе к свету.

— Вход на… — сказала она, засмеявшись. — Как ты думаешь, сейчас он куда-то уже вошел? Не так ли, Ральф?

— Куда-то на самом деле вошел, — сказал доктор, вновь зажигая свою сигару.

— Докури сигару, Ральф, и потом приходи. Что-то я немного устала, подожду тебя там, наверху.

— Хорошо, моя маленькая, — согласился доктор. — Приятных сновидений!

Он докурил сигару, потом зажег другую.

Было около одиннадцати, когда он поднялся к жене.

Свет в спальне был приглушен, а она, раздетая, лежала на кровати. Когда он подошел к ней и взял ее за руку, из ладони выпал какой-то железный предмет и, ударившись об пол, звякнул. На ее белом лице он увидел красный ручеек, от которого у него в жилах застыла кровь.

Он бросился к лампе, подвернул фитиль до предела. Его губы разверзлись, чтобы издать дикий вопль, но он подавил его в себе, когда увидел половинку билета своего мертвого пациента на столике. К нему была аккуратно приклеена вторая половинка, и теперь читалась вся фраза целиком: