Семь Я
Трамвай, звеня и дребезжа на стыках, пересёк проспект и подкатил к остановке. Двери с шумом разъехались, и Денис вошёл в полупустой по причине позднего часа вагон. Опустился в свободное кресло и угрюмо уставился в окно.
Новый год на носу, а ты пашешь, как лошадь. У нормальных людей корпоративы, беготня по магазинам в поисках подарков, а у тебя – работа каждый день с раннего утра и до позднего вечера. Блин. Поскорей бы добраться домой. А что дома? Моя крепость с недавнего времени перестала радовать. С недавнего… Денис задумался. Да, уже неделя прошла. Может, позвонить Лене? Сказать, как мне хреново без неё? Безо всяких там сюсюканий, а просто так: «Приезжай»? Нет.
Трамвай, покачиваясь баркасом на волнах, плыл по Вицмана. Денис глядел в тёмное окно на отражение молодой кондукторши, увлечённо листающей свой смартфон. Мерный перестук колёсных пар убаюкивал…
Нет. Не я тогда кричал в прихожей. И не моими были слёзы на подушке. Не мною были произнесены те обидные слова, как пощёчины.
На Политехнической никто не сел. Двери обиженно захлопнулись, трамвай звякнул и покатил дальше…
Наверное, не надо близко принимать к сердцу слова, сказанные женщиной в минуту душевных волнений. Но мы, мужики, привыкли верить словам.
Я не буду звонить.
Ведь неделю как-то прожил.
Тут выход один…
…Либо пить, либо работать…
…Работать…
Тряхнуло.
…Я и работаю…
…А что делать?..
Подбородок безвольно упал на грудь.
– Папка, возьми меня на руки! – мальчик вопросительно смотрел на меня. Я обернулся. Вокруг никого не было. Уже загорелся зелёный, и толпа дружно ринулась через дорогу под нетерпеливое урчание застывших перед светофором машин.
– Папка, я устал, возьми меня. – Мальчишка состроил плаксивую гримасу.
Я опустился перед ним на корточки.
– Мальчик, ты со мной разговариваешь?
– Я уста-а-ал, – прохныкал он, и неожиданно, сделав шаг вперёд, повис на мне.
Ничего не соображая, я взял на руки незнакомого ребёнка. Зелёный свет предупреждающе замигал, включился красный, и машины с рёвом, выбрасывая из-под колёс грязную раскисшую массу, ринулись по проспекту.
Я стоял дурак дураком, судорожно пытаясь сообразить, что же делать дальше. Обратиться в полицию? Конечно. Но сначала попытаться выяснить хоть что-нибудь у самого ребёнка. Сколько ему лет? Я пошевелил уже начинающей затекать под его весом рукой. Килограммов двенадцать-пятнадцать. Лет пять, – прикинул я. Плюс-минус два года, – добавил после признания недостаточных своих познаний в данном вопросе. Так, для начала…
– Хочешь мороженого?
– Ага. – Пацан оторвался от моего плеча и с надеждой уставился на меня карими глазёнками.
– Пошли, – скомандовал я, и с живым грузом на руках направился к видневшейся невдалеке вывеске детского кафе.
Заняв столик у окна, я раздел ребёнка (синий пуховичок с капюшоном, отороченным мехом, такого же цвета шарф, вязаная шапочка с Дракошей), разделся сам и понёс одежду в гардероб, оставив «сына» в компании подошедшей молоденькой официантки. Возвратившись, я обнаружил их мирно беседующими.
– Он что-нибудь заказал? – обратился я к девушке, кивая в сторону мальчишки.
– Да. Рома сказал, что хочет мороженого. Правда, ещё не выбрал какого. Ромочка, может фисташкового?
Ага, значит Рома. Официантка вопросительно смотрела на мальчика. Тот вытер рукавом нос, подумал и сказал:
– Это такое зелёненькое? Нет. Хочу розового, клубничного.
Девушка что-то быстро записала в блокнот и обратилась ко мне:
– А папа что будет?
Я мысленно хмыкнул. Что же будет «папа»?
– То же самое.
Девушка удалилась, а я внимательно посмотрел на ребёнка.
Да, пожалуй, лет пять. Курносый носик, цепкие глазки, чернеющие на розовом с мороза личике. Свитерок под толстым зимним комбинезоном на лямках. В общем, ничего особенного. Обычный ребёнок. Мальчишка с интересом поглядывал по сторонам, качая под столом ногами. Помещение кафе было в новогоднем убранстве: под потолком висела мишура, в углу непременным атрибутом стояла ёлка, большие оконные витражи были исписаны чем-то подобающим приближающемуся празднику. Под потолком висел приличных размеров ЖК-монитор, по которому в данный момент шёл старый советский новогодний мультик. Кажется, "Двенадцать месяцев".
– Рома, – осторожно начал я. – Давай поиграем в игру.
– Давай. В какую? – тут же отозвался малыш.
– В такую: представь, что мы с тобой не знакомы.
– Классно! – Он с жадностью уставился на меня. – Как на улице, да?
– Ну… да, в общем. – Я откашлялся и с наигранной суровостью спросил: – Мальчик, как тебя зовут?
Мальчишка залился звонким смехом.
– Папка, ты такой смешной. Меня зовут Рома.
Принесли мороженое.
– Хорошо. А как меня зовут?
– Папа.
Я почесал затылок. Детская логика, ничего не поделаешь. Попробуем вот так…
– Пап на свете много. Чтобы их не перепутать, у каждого есть имя. Ты знаешь, какое имя у меня?
– Конечно. Денис. То есть Денис Петрович. – Мальчик невинно посмотрел на меня своими бусинками и отправил в рот ложечку мороженого.
Я обалденно смотрел на него, осознавая, что понимание происходящего отодвигается от меня всё дальше и дальше.
– А фамилия… – медленно произнёс я, уже зная, какой услышу ответ.
– Галкин, – добил меня пацан.
Я взял ложечку, отломил кусочек от розового кругляшка и машинально отправил его в рот. В голове возникла картинка. «Скорая», озаряя вечерний город синим маячком, лихо подъезжает к кафе, и меня, уже укутанного в смирительную рубашку, выводят под руки двое санитаров. Человек сошёл с ума. Да, прямо здесь, в кафе. Разойдитесь, здесь вам не цирк. Да разойдитесь же…
Так, спокойно.
– А мама у тебя есть, Рома? – спросил я, пытаясь скрыть волнение в голосе.
– Да, – беззаботно ответил мальчик. – Мама Лена, Елена Геннадьевна.
Это уже интересней. Елена Геннадьевна, говоришь? Вот откуда ноги растут… Я достал мобильник.
– Ты ешь мороженое, а мне позвонить надо.
Не звони мне больше? Видеть тебя не хочу? Кажется, так мы с тобой расстались, Лена. Оригинальный же ты придумала способ помириться.
– Алло, – раздалось в трубке.
– Это я.
– Денис, я же тебе сказала… – Голос у Лены был злой. Точно такой же, как неделю назад, когда мы поссорились. Разругались в пух и прах.
– Подожди, Лена. Со мной рядом сидит Рома, мальчик лет пяти. Ест мороженое и упорно зовёт меня папой. Ты ничего не хочешь мне сказать?
Трубка молчала.
– Лена, ты здесь?
– Пять лет… Папой зовёт… Какая же ты сволочь, Галкин!
– Стой, не бросай трубку! Значит, это… не ты?
– Что «не ты»!?
– Ну… – Я прикрыл трубку рукой и заговорил шёпотом. – Я думал, это ты специально подстроила, чтобы помириться.
– Ты совсем кретин, Денис?
– Тогда я ничего не понимаю. Мальчик подошёл ко мне на улице и назвал папой.
– Позвони в полицию. Ребёнок потерялся, разве не понятно?
– Я это и собирался сделать, но он знает, как меня зовут. Всё: имя-отчество, фамилию. И ещё… он сказал, что ты, Елена Геннадьевна, его мама.
Лена молчала. Я тоже. Наконец в трубке раздалось:
– Вы где?
– В «Лимпопо» на Ленина.
– Я в «Пассаже», в квартале от вас. Сейчас подойду.
Раздались гудки, и я убрал телефон в карман.
– Что, мама сейчас придёт? – спросил малыш, не поднимая головы. Он уже доел мороженое, и сейчас соскребал ложкой остатки со стенок розетки.
– Да, Елена Геннадьевна сейчас подойдёт, – уклончиво ответил я.
Сладкого совсем не хотелось, и я пододвинул ему свою порцию.
– Хочешь моё?
Мальчик жадно посмотрел на почти не тронутую горку розового лакомства, затем вздохнул:
– Не-а. Ты же знаешь, мама ругаться будет. Вдруг горло заболит?
– Да, ты прав, – согласился я.
Рома переключил внимание на телевизор под потолком. Корзина подснежников к Новому году – это круто…
– Мама! – Малыш соскочил со стула и бросился к стоящей в дверях Лене. Он обнял её, прижался и защебетал:
– Мы с папкой мороженое ели. Я своё съел, а его не стал, потому что я могу заболеть. Правильно? Мама, ну можно я чуть-чуть у папы попробую, ну одну ложечку? Я не заболею, честно. Можно?
Лена стояла и ошарашенно переводила взгляд с меня на Рому.
– Рома, дай маме раздеться, – пришёл я ей на помощь.
– Конечно, можно… Рома, – наконец смогла произнести «мама».
– Ура! – малыш уже бежал назад к столику. Он забрался на стул, протянул руку и придвинул к себе полную розетку.
Лена, немного поколебавшись, подошла к нам и опустилась на стул. Я поднял брови и кивнул в сторону ребёнка. Мол, вот – полюбуйся.
– А он похож на тебя, – задумчиво произнесла Лена, не сводя глаз с мальчика, поглощавшего вторую порцию мороженого.
– И на тебя тоже, – не остался я в долгу. – Посмотри: нос курносый, губки бантиком.
– У меня не такой курносый, – попыталась она возразить.
– Ещё какой такой.
– Денис, что происходит? – спросила Лена после паузы.
Тише! Я поднёс палец к губам. Но малыш, шустро орудующий ложкой, не обращал на нас никакого внимания.
«Мама» смотрела на меня растерянно и виновато. Мне было не легче. Я пожал плечами: не знаю я, что происходит. Сам ничего не понимаю. Чтоб мне провалиться на этом…
– Ну всё, пошли домой, – заявил довольный ребёнок, развалившись на стуле. – Я, кажется, объелся.
Я посмотрел на Лену: пошли домой, дорогая? Поднялся.
– Сейчас принесу одежду. Мама, расплатись, пожалуйста.
Не дав ей возразить, я направился в гардероб…
На гудящий проспект мы вышли втроём. Рома крепко держал нас за руки – папа справа, мама слева. Постояв на крыльце, мы спустились вниз по ступенькам и влились в бурлящий поток таких же людей, суетливо спешащих по своим делам в эти последние часы уходящего года. Рома уверенно вёл нас по направлению к моему дому…
Я шарил по карманам, пытаясь найти ключи. Чёрт, куда я их сунул? Лена после секундного колебания достала свои и открыла дверь. Я успел подумать, что ключи она мне не вернула. И не выбросила их, хотя сказано в тот памятный вечер было много всего. «Забери свои ключи!» Бла-бла-бла… Как я не люблю ругаться! Нет ничего хуже, чем женский крик. Нет, есть: женские слёзы.
Ромка первым влетел в прихожую и привычным жестом, встав на цыпочки, щёлкнул выключателем. Я уже перестал чему-либо удивляться, а Лена застыла на пороге, наблюдая, как ребёнок, быстро разувшись, помчался в дальнюю комнату с криком: «Мам, пап, я за ноут». В ответ на её немой вопрос я только пожал плечами: сам в шоке, мать. Раздевшись, мы оба, не сговариваясь, прошли в спальню и осторожно заглянули внутрь. Ромка сидел за компьютерным столом и, высунув язык, умело орудовал мышкой. Я неслышно подошёл сзади и взглянул на монитор. Мультяшная корова лихо прыгала по ступенькам, уворачиваясь время от времени от стреляющих в неё неприятного вида дядек с ружьями.
– Пятый уровень. Пап, не мешай.
Я молча развернулся и вышел из комнаты, увлекая за собой Лену.
Мы сидели на кухне, опустив глаза, друг напротив друга. Над столом тикали ходики. Я поднял голову: семь часов вечера. Надо что-то делать.
– В холодильнике курица под соусом и бутылка водки. Я никого не ждал. Думал, встречу Новый год и спать лягу.
Лена подняла на меня глаза.
– А я хотела у Люськи…
Мы посмотрели друг на друга, и я принял решение.
– Завтра будем разбираться, что к чему. А сейчас – курицу в духовку, а я – в магазин за ёлкой, шампанским, салатами, и… всё такое. Вопросы есть?
Лена покачала головой.
В прихожей я обернулся. Лена, уже в фартуке, возилась у плиты. Из спальни донеслось: «Вот, блин!» Видимо, корову всё-таки подстрелили…
Я открыл дверь и ввалился в квартиру с мохнатой ёлкой в одной руке и пакетом, полным продуктов, в другой. Не разуваясь, прошагал в зал, где застал «маму» с «сыном», сидящих по-турецки перед раскрытой коробкой с ёлочными украшениями. Пол вокруг них был завален разноцветными шарами и гроздьями гирлянд.
– Вот и Дед Мороз пришёл, ёлку принёс, – увидев меня, весело продекламировала «мама».
– Ты что, мама? Это не Дед Мороз, это папа, – серьёзным тоном возразил «сын» и на четвереньках подполз ко мне. – Где ставить будем? Как обычно, в углу?
– Конечно. Доставайте крестовину.
Подстрогав ствол у места спила, я насадил ёлку на деревянную подставку и водрузил на законное место в противоположном от телевизора углу.
– Кто будет наряжать?
– Мы, мы! – Лена с Ромой тянули руки.
– Хорошо. Тогда я на кухню резать салаты.
Оливье был почти готов, когда сзади бесшумно подошла Лена и обняла меня. Так привычно. Так приятно. Словно не было никакой ссоры.
Встав на цыпочки, она зашептала мне в ухо:
– Дениска, он всё обо мне знает. Моих родителей – его бабушку и дедушку. Где они живут. Где я работаю… Всё-всё-всё. Даже знает о моей родинке рядом с пупком.
Она замолчала. Я резал солёный огурец. Откромсав с обеих его сторон по приличному куску, я отправил одну «попку» себе в рот, вторую подал через плечо. Через секунду сквозь аппетитное хрумканье донеслось:
– Знаешь, он такой милый. Мне иногда кажется…
– Мам, – раздалось из зала. – Помоги мне. Я не достаю.
Лена убежала. Я высыпал порезанный огурец в большое блюдо к ожидавшим его картошке, яйцам, колбасе, зелёному горошку и полез в холодильник за майонезом.
Стол получился на загляденье. Мы торжественно стояли вокруг, не решаясь присесть. Ромка не выдержал первым.
– Чего стоим? – И забрался на стул. Мы последовали его примеру.
По телевизору прогудели фанфары, появился Путин.
– Денис, открывай, – негромко предложила Лена. Я взял бутылку шампанского.
– Папка, сделай, чтоб бабахнуло! – восторженно прошептал Ромка.
Я осторожно потянул пробку, одновременно вращая её из стороны в сторону. В последний момент резко отпустил, и она с хлопком выстрелила. Лена ойкнула, а Ромка радостно захлопал в ладоши.
Президент всё ещё говорил, и наш малыш спросил, наблюдая, как я разливаю пенящуюся жидкость по бокалам:
– А зачем люди чокаются?
Я пояснил:
– Древний обычай. Когда чокаешься, напиток переливается из одного бокала в другой. Это знак доверия, что тебя не хотят отравить.
Ромке я налил сок.
Часы на Спасской башне пробили первый раз.
– …два, три, четыре… – считали мы хором. На двенадцатом ударе небо за окном озарилось фонтанами множества фейерверков, заранее закупленных предусмотрительными гражданами. Мы закричали «Ура» и выпили. А потом прилипли к стеклу и долго смотрели на яркие вспышки в чёрном небе, на людей, высыпавших из подъездов, на всеобщее ликование и массовое умопомрачение. Такого Нового года в моей жизни точно не было…
Идти кататься с горок предложил Ромка. Мы с Леной переглянулись. В груди ностальгически кольнуло. Когда ж я последний раз…? Увидев озорной огонёк в её глазах, я, не раздумывая, скомандовал:
– Давайте наперегонки. Кто быстрей оденется, тот первым катится.
Народ дружно покинул праздничные столы и нестройной толпой двигался в сторону парка культуры, где, как всегда, был выстроен снежный городок. Дети юных возрастов, преимущественно на плечах захмелевших папаш, радовались редкой возможности не отправиться рано спать.
– У меня ледянок нет, – грустно изрёк Рома.
Я огляделся. Почти каждый ребёнок держал в руках пластиковые санки – этакое сиденье с ручкой, рельефом повторяющее детскую попу.
– Ждите меня здесь, – крикнул я и побежал к ближайшему круглосуточному ларьку. Ледянки в таких местах не продают, конечно же. Но через минуту я уже нёсся обратно с приличного размера картонкой из-под марокканских мандаринов.
В снежном городке был аншлаг. Мы медленно продвигались наверх по крутой деревянной лестнице. Здесь все были равны. Ребёнок, взрослый – не важно. Вернее, взрослых здесь не было. Все были детьми: пяти-, десяти, сорока– и шестидесятилетними. Когда подошла наша очередь, мы дружно плюхнулись на картонку: Рома, мама и я замыкающим. Я хотел оттолкнуться, но не успел. Кто-то сзади любезно мне помог, и, судя по всему, ногой. Мы понеслись…
Не надо ломать копья в попытках изобрести машину времени. Всё до банальности просто. В одно мгновенье я перенёсся на…цать лет назад. Чувства нисколько не притупились. Те же восторг, страх, возбуждение. Всё быстрее и быстрее, и ветер в лицо, «эй, впереди, отходите!» Деревянный помост кончается, подо мной неровный лёд, надо тормозить, а впереди копошатся, пытаясь подняться, такие же, как я. И мы сбиваем их, они валятся на нас, лежат, смеются. И всем хорошо…
Мы выползли на снег, все втроём. Сидели и хохотали, обнявшись. Потом, как по команде, вскочили и побежали занимать очередь у деревянной лестницы.
…Домой мы брели усталые и счастливые. На полпути Ромка закапризничал, и я взял его на руки. Он уткнулся мне в грудь и быстро заснул. Снег падал большими пушистыми хлопьями. Мы шли по тополиной аллее, оставляя за собой две неприметные дорожки следов. Минута, и, облепленные упавшими снежинками, они пропадали в белом ковре скрывающего всё и вся новогоднего снега.
Ромка так и не проснулся, лишь пробормотал что-то, когда Лена раздевала его. Но как только голова коснулась подушки, он сразу затих. Мы стояли возле дивана и смотрели на это спящее под одеялом чудо. Кто ты, маленький мальчик Рома, так похожий на ангела?
За окном ещё раздавались редкие хлопки да всполохи последних фейерверков. Кто-то пытался пьяным голосом завести песнь про мороз и коня, но бросил эту попытку под возмущённое женское шиканье.
– Денис. – Лена лежала у меня на плече и водила ногтем, рисуя на моей груди только ей ведомый замысловатый узор. – Ты знаешь, я была не права. Мне не надо было на тебя давить. Если не хочешь знакомиться с родителями, значит время ещё не пришло.
– Нет, Лена. Я много думал об этом. Я хочу тебе кое-что сказать. – Ноготь на груди замер. Я прислушался к своим ощущениям. Никакого волнения, чувства эпохальности события и в помине не было. Я спокоен. Почему? Может, потому что это правильно, потому что я действительно этого хочу?
– Выходи за меня замуж.
Лена поднялась на локте и посмотрела мне в глаза. Что она увидела там, я не знаю. Я же в этих двух голубых океанах, наконец, увидел то, что предстаёт перед путником после многолетних скитаний.
Причал.
Конец исканий.
Вместо ответа, Лена наклонилась и поцеловала меня…
Я проваливался в сон. Падал, падал, падал в бездонный колодец небытия. На самом краю тающего сознания возник её голос:
– Любимый, я боюсь, что утром сказка кончится. Ромка исчезнет, а ты забудешь, что говорил мне.
«Не кончится, не исчезнет, не забуду», – успел я подумать и отключился.
– Мужчина. Мужчина! – кондукторша трясла его за плечо.
– А? Что?
– Конечная. Выходим.
Денис несколько секунд непонимающе пялился на девушку, затем повернул голову и посмотрел в окно. Действительно, конечная. Обернулся: пустой вагон.
– Я спал?
– Нет. Сидели и разглядывали свои колени. С закрытыми глазами. – Кондукторша улыбнулась. А что? Пассажир трезвый, одет прилично. Можно и пошутить.
– Вот чёрт. Извините.
Денис вскочил и быстро вышел на мороз в гостеприимно распахнутые двери.
Луна на своём привычном месте флегматично взирала на мир. Блёклые точки звёзд дрожали в восходящих потоках тёплого воздуха. Нет, ну надо же! Никогда не засыпал в транспорте, а тут… А этот сон. Денис стоял и мотал головой, прогоняя видение. Как реалистично! Он всё ещё чувствовал Ленину голову на своей груди, запах её волос. «…Утром сказка кончится…» Нет уж, дудки!
Он достал телефон.
Тихий, уставший, такой родной голос:
– Алло, Денис?
Конечно, я, любимая.
– Здравствуй. Лена, я хочу, чтобы у нас был ребёнок.
Тишина в трубке. Всхлипы.
– Лена, ты меня слышишь?
Срывающийся голос, почти шёпот:
– Прости меня, Денис. Я такая дура. Я сейчас приеду. Можно?
– Приезжай.
Амур неслышно выскользнул из-под одеяла, подошёл к окну, расстегнул и скинул пижамную рубашку, а затем брючки. Постояв немного голышом, он повёл плечами, расправляя крылья. Острые мальчишеские лопатки выгнулись, затрепетали перьями и раскрылись в два величественных белых крыла. Неужели вы думаете, что у амуров маленькие крылышки размером с голубиные? И как, скажите на милость, на таких летать взрослому пятилетнему мальчику?
Амур подпрыгнул и завис в полуметре от пола. Огромные лебединые крылья опускались и поднимались с глухим уханьем. В комнате поднялся небольшой ураган. Штора на окне заколыхалась в такт взмахам, шары на ёлке начали позвякивать, ударяясь друг о друга. Мальчик настороженно посмотрел на дверь спальни: не разбудить бы. Затем одним взмахом преодолел расстояние до окна и растворился в исписанном зимним узором стекле.
