16

На следующий день, когда я относил бумаги Куксину, ко мне подошел Жора и взволнованно сказал:

– Надо встретиться.

– Где?

– Хочу пригласить тебя домой в субботу, завтра то есть, часов в одиннадцать. Как на это смотришь?

Я кивнул.

Цуман протянул мне сложенный листок с адресом, и мы заговорщически перемигнулись. Похоже, он уже виделся с менгами. Илья должен был лично переговорить с ним. Я похлопал Жору по плечу. Нам предстояло работать в одной команде.

Бирюкинг по-прежнему странно на меня косился. Он был недоволен положением. Деловод, к которой он периодически присасывался, закатив глаза так, что были видны только белки, не могла в полной мере утолить его жажду. У нее были совершенно пустые глаза. В них отсутствовала даже затравленность, которая так сильно отличала обычных работников от администрации. Словно паранджу носила деловод рабскую покорность, потому что тупое безразличие могло бы показаться вызывающим, как отголосок не вытравленной индивидуальности.

О чем он, закон Ширмана?

Где-то я читал об одной закономерности. Стремление унизить более слабого – естественная реакция человека, которым тоже кто-то управляет.

Как просто!

Думаю, когда мелкое заводское начальство вроде Бирюкинга предстает перед вышестоящими руководителями, оно становится таким же безвольным и загнанным, как подчиненные ему клерки.

Может, небольшие начальники выполняют функцию пищеварительных трубок, чтобы предоставить высшему руководству материю страха в более чистом виде?

Бирюкинг даже не пытался делать со мной то, что с деловодом. Хотя, скорее всего, это давно уже было его заветным желанием. Неужели на меня опять наложили карантин? Или дело в моем растущем авторитете избавителя? Впрочем, я тоже не старался нарываться. Делал все, что мне велели: клеил конверты, разносил почту, сортировал документы.

Вета до сих пор сидела в директорской приемной. Недавно я узнал, что дверь в кабинет директора никогда не открывается. Что там за ней? – никому не известно. Может быть, дверь всего лишь имитация?

Хоть Вета долгое время была секретарем директора и находилась под непосредственным руководством, с Присмотровым она никогда лично не встречалась. Еще одна странность в копилку сюрреалистичного человека с портрета. Вета получала от него задания письменно или по телефону. Однако многие директорские распоряжения проходили мимо нее. Нередко Присмотров действовал через своих заместителей.

Мне все эти сведения говорили вот о чем: директор человек скрытный, погруженный в себя и недоверчивый.

– Вы придете к нам завтра? – спросила Вета, когда я принес ей отчеты, собранные со всех отделов аппарата. – Я переехала к Жоржу после того случая, когда на меня напали. У них большая семья. Но зато место, где они живут, самое безопасное в городе. Приходите, пожалуйста. У Жоржа сестра. Мы вас познакомим.

Вета говорила оживленно и даже улыбалась, но глаза у нее оставались печальными.

Я взял ее за руку.

– Как ты поживаешь, Вета? – мне хотелось сказать что-нибудь теплое.

– Думаю, с новым секретарем уже все решилось, – она выдернула руку и стала ее нервно растирать. – Мне осталось доработать считанные дни. Потом меня вышвырнут. Я буду жить у Жоржа. В дома они не заходят.

– Да, – кивнул я, – в дома не заходят.

Я оставил ее в подавленном состоянии, как ни странно, чувствуя вину за происходящее.

Бродя целый день из кабинета в кабинет, я замотался и стал подозревать, что мне умышленно дают так много работы, чтобы утомить и ослабить.

За последние два дня, как нарочно, на заводе резко увеличился документооборот.

С другой стороны, меня злило, что люди, работающие в отделах и конторах цехов, куда также приходилось наведываться, воспринимают меня слишком уж просто. Так, будто я для них не больше, чем курьер.

Почему они меня словно не замечают, не заговаривают, не пытаются подружиться, попросту не посылают подбадривающих взглядов? Ведь всем давно уже известно: курьер № 4327 пришел, чтобы изменить их жизнь к лучшему. Только вот вопрос: многие ли этого хотят? Если о свободе мечтают не более одного процента людей, не проще ли эту часть уничтожить, опустошив их души и съев их мясо?

В конце дня, буквально за десять минут до звонка, меня вызвал к себе начальник отдела кадров. Войдя в холл второго этажа, я вдруг оцепенел. Могильной тяжестью навалилось видение – то самое, что накрыло меня в минуты первого посещения этого места. В ушах загудело.

«Не надо бояться, – прошелестел над самым ухом тихий голос. – Здесь то, что ты ищешь. Оно рядом»

Я оглянулся. Поблизости никого не было. Еще несколько мгновений сохранялось ощущение чьего-то присутствия и затем пропало.

Мрачно поблескивали круглые светильники в низком потолке.

Я подошел к железной двери начальника и постучал.

Меня нагрузили папками и отправили в архив. Стопка получилась изрядная. Я придерживал ее подбородком и едва не упал с лестницы, не заметив ступеньки.

В архиве я еще не бывал и с архивариусом не встречался. Распахнув дверь ногой, поскольку руки у меня были заняты, я огляделся. Полуподвальное помещение оказалось огромным с бесконечными рядами стеллажей. Здесь витал запах похожий на библиотечный, и было холодно. Маленькие зарешеченные окна, наполовину закрытые наслоениями асфальта двора, почти не давали света, как и тусклые лампочки под потолком.

– Есть кто-нибудь? – громко спросил я.

Ответа не последовало.

Куда бы пристроить эти проклятые папки?

Я прошел вглубь. Здесь где-то должен быть стол.

Свет неожиданно погас. Я замер. Позади меня с грохотом захлопнулась дверь. С характерным звуком скользнул в петли навесной замок.

Я выронил папки и бросился к выходу.

– Эй! – С криком забарабанил кулаками по дерматину. – Эй, кто там?! Отоприте!

Из прорех выбились клочья утеплителя, точно дверь подразнивала меня высунутыми языками.

– Чтоб вас всех!.. – Я пнул дверь ногой. Подбежал к окну. Двор пуст, некого звать на помощь. Я бросил взгляд на часы – семнадцать десять. Большинство работников уже стоят на автобусной остановке. Кто-то остался. Они проторчат на заводе еще три часа и уедут последним автобусом. Погоди-ка Лемешев, никто не пойдет через этот двор-колодец.

Черт! Замечательно! Лучше просто не бывает – заночевать в архиве.

Злость и досада клокотали во мне.

Я пощелкал выключателем, никакого эффекта – отключили внешний рубильник. Прогулялся вдоль стеллажей. Быстрая ходьба всегда помогала мне сбросить нервное напряжение. Может, побегать? Плохая идея – ноги и без того гудят. Я глянул на датчики противопожарной сигнализации и первый раз пожалел, что бросил курить. Зажигалка сейчас бы очень пригодилась. Интересно за порчу архивных документов меня бы понизили в должности или съели?

Я вернулся к лежащим на полу папкам. Соорудил подстилку и уселся на нее по-турецки. Через некоторое время лег на спину. Сетка трещин на потолке напомнила о засухе. Я представил себя птицей, парящей в поисках воды над выжженной равниной.

Перед внутренним взором проносятся обрывки неясных образов: не лица, не обстановка, а только фрагменты знакомых предметов, связанные с каким-то чувствами и абстрактными представлениями. Я погружаюсь в неописуемую фантасмагорию цветов, линий, вспышек, впечатлений, переживаний, растворяюсь в них. То, что я нахожу, меня не удовлетворяет. Образы никак не желают соединяться.

Я разлепил веки и не сразу понял, где нахожусь. Холодно. Темно. Я, свернувшись калачиком, лежал на полу – скатился с папок. Как страдающий ревматизмом старик, с трудом поднялся. Не опоздать бы к Жоре, – подумал я, взглянув на часы. – Нужно обязательно заскочить домой, привести себя в порядок.