Гудит Петроград – гудит, как басовая струна. Удивительно время – февраль 1917 года! Много про это читал. Но то, что вижу сейчас на покрытых пепельно-грязным снегом Петроградских улицах, в цехах его нахохлившихся заводов, в пропахших потом и табаком казармах лучших императорских полков, в чистенькой гостиной на Сергиевской улице, а главное, то, что я там слышу, не идёт ни в какое сравнение с прочитанным. И мне становится, по-человечески, жаль сухощавого бородатого полковника, который смотрит на происходящее из окон Зимнего дворца непонимающими глазами, в которых уже отразилось начало его личной трагедии: стать последним звеном в династической цепочке Романовых. Все последующие примеряльщики Большой императорской короны Российской империи будут уже от оперетты, а не от Истории.

Бедный, бедный Ники – никому ты не нужен. Ни просирающему войну генералитету, ни алчущей свободного рынка буржуазии, ни новоявленным Робеспьерам всех мастей и оттенков. А ведь не под тобой теперь – под ними богобоязненный народ российский. Генералы властны (пока властны) над жизнями восьми миллионов твоих подданных. Над желудками всех без исключения властны проклюнувшиеся в твоей державе капиталисты. А в умах народишка твоего насильничают революционеры. И вот теперь их интересы роковым для тебя образом совпали. Понимаешь, что это для тебя значит? Ничегошеньки ты, Николай Александрович, не понимаешь! Лупаешь попусту глазами на Дворцовую площадь. А если бы понял? Смог бы изменить историю страны и свою судьбу? Кто знает… Гудит Петроград…

Примерно так же гудела наша далеко не маленькая квартира когда Ольга привела Глеба со товарищи. Я, признаться, нисколько не удивился тому, что Ольга всё-таки встретила «свой» поезд. Любящее женское сердце способно сотворить и не такое. А вот появлению Глеба обрадовался без меры. Кстати, очень кстати влился Васич в наши боевые ряды! Тем же вечером состоялось заседание «большой тройки». Ольга, которая, усадив подле себя Васича, не покидала кухни, — шутка ли, накормить такую ораву! — по моей просьбе выкроила кусочек времени и смоталась за Ершом. Васич хотел поехать с ней, но я убедил его пока не светиться. После ужина, отправив хлопцев в верхнюю комнату, где мы их и разместили, я, Васич и Ёрш уединились в кабинете. Ольга присоединиться к нам отказалась наотрез.

— Я боец, а не штабная крыса! — заявила она. — Заседайте без меня. А с мужем, — она ласково положила ладонь на грудь Васича, — я ещё нашепчусь, у нас вся ночь впереди! — И отправилась на кухню делать заготовки к завтраку.

«Крысы» же её действия комментировать поостереглись и стали устраиваться кому как удобно – разговор предстоял долгий. Чего мы в этот вечер добились, так это составили целостную картину нашего появления в этом мире. Дальнейшие действия обозначили лишь пунктиром, поскольку возникло слишком много «если» и «но».

Львов появился на следующий день и охренел от увиденного. Конспиративная квартира секретного подразделения главного жандармского управления Российской империи превратилась в бивак инсургентов. На кухне что-то постоянно шкворчало и булькало, оттуда истекал устойчивый запах готовящейся пищи. По лестнице, ведущей в верхнюю комнату, то и дело сновали крепкие молодые парни. Они, правда, старались не привлекать к себе внимания, дефилируя исключительно между верхней комнатой и туалетом, зато делали это с подозрительным постоянством. И мне кажется, я разгадал причину этого хождения. Хлопцы впервые в жизни увидели тёплый клозет. Я вспомнил, как сам впервые опробовав эскалатор катался по нему до посинения.

Полковник смотрел на меня круглыми от изумления глазами, и я поспешил провести его в кабинет, где уже находился Глеб.

— Познакомьтесь, Пётр Евгеньевич, — голосом телевизионного шоумена воскликнул я. — Это тот самый Глеб Васильевич Абрамов о котором писал в своей реляции несправедливо опороченный ротмистр Кольцов, а столь поразившие вас личности из верхней комнаты – бойцы его отряда.

Полковник обменялся с Глебом рукопожатием, потом неожиданно попросил:

— Покажите карабин!

Глеб удивлённо посмотрел на меня – я лишь пожал плечами – и покинул кабинет. Вернулся, держа в руках карабин. Львов осмотрел оружие, прочитал название «Тигръ», покачал головой, потом неожиданно спросил:

— У вас лупа есть?

Я достал из ящика стола лупу. Львов долго изучал с её помощью год выпуска карабина. Потом отложил лупу, вернул оружие Глебу и как-то потерянно произнёс:

— И всё-таки 1994…

— Вы до сих пор сомневаетесь? — спросил я.

Львов не ответил, только как-то неопределённо подёрнул плечами. Чтобы вывести его из прострации я решил сменить тему.

— Пётр Евгеньевич, почему вы ничего не сообщили мне о том, что внесли поправки в дело группы Седого?

— Просто не успел. Впрочем, и вы не успели сообщить мне о встрече с Савинковым.

— Но вы, тем не менее, об этом узнали?

— Как и вы о том, что в дело террористической группы внесены изменения. — Такой диалог вёл в никуда и полковник, видимо, понял это. — Впрочем, я готов объясниться. О вашей встрече с Савинковым я узнал из рапорта офицера, руководившего облавой на «Привал комедиантов». Там указано, что караулившие один из выходов жандармы были необъяснимым образом приведены в беспамятство, как и крутившийся подле дворник. Я тут же догадался, чьих это рук дело. Никто кроме Ведьмы не проделал бы этого столь изящно. — Полковник не обратил внимания на самодовольную улыбку Глеба. — Догадаться об остальном, согласитесь, было нетрудно. Я понял, что вы вышли на руководство эсеров. И ещё я понял, что они будут проверять подлинность вашей легенды. Я решил вам подыграть. Внёс нужные изменения в дело и позволил ознакомиться с ним информатору эсеров.

— Так вы знали, что в дело заглядывал посторонний?

— Разумеется, — пожал плечами Львов. — Иначе, он никогда бы туда не заглянул. Помимо этого я допустил утечку ещё кое-какой информации касающейся пребывания Войновского в Петрограде.

Мне стало стыдно. Я ведь подумал о полковнике плохое. Львов усмехнулся, видимо всё прочитав с моего лица. Мы немного помолчали, каждый о своём, потом полковник сказал:

— Вы не спросите, почему мы, — я имею в виду жандармов – зная имя предателя, терпим его в своих рядах?

Был ли этот вопрос ещё одной проверкой или Львов давал мне шанс реабилитироваться – не знаю, но ответил я довольно уверено:

— Тут как раз всё ясно. Зная предателя можно держать его под контролем, сливая через него строго дозируемую информацию или дезинформацию.

— Если бы все в жандармском управлении рассуждали как вы, — вздохнул Львов. — А то, чтобы получить санкцию на работу с этим выродком, моему коллеге пришлось обратиться к самому Джунковскому.

— Вы сказали «выродок», — вмешался в разговор Глеб. — Я так понимаю, что «крот» работает не за идею?

— Вы сказали «крот»? — перепросил полковник.

— Так в нашем времени называют сотрудника спецслужб, сотрудничающего с противником, — пояснил я.

— Очень интересно, — пробормотал полковник, потом повернулся к Глебу. — Какие там идеи. Мерзавец работает исключительно за деньги!

— Пётр Евгеньевич, — обратил я внимание полковника на себя, — у нас к вам будет несколько… просьб.

Львов обратил внимание на то, что я промешкал с формулировкой и беззлобно заметил:

— Да будет вам, «просьб», говорите прямо: поручений!

— В следующий раз непременно так и поступлю, — заверил его я. — А теперь к делу. Глеб приехал в Петроград с легендой, что у него тут есть явка. Вы не могли бы подсказать имя недавно умершего эсдека, не обязательно большевика, к которому такая явка могла быть?

— Постараюсь помочь, — заверил полковник. — Что-нибудь ещё?

— Да. Не могли бы вы посоветовать, где нам разместить бойцов Глеба? Долго держать их в этой квартире, сами понимаете, неразумно.

— Подумаю и над этим, — сказал полковник.

— Тогда, это пока всё.

Попрощавшись с Глебом, полковник направился в прихожую, я пошёл за ним. Уже надев пальто Львов вдруг на секунду замер, потом решительно полез в карман и извлёк оттуда ключ.

— Вот, — сказал он, — протягивая ключ мне. — Это ключ от квартиры моего молочного брата. Когда он умер, квартира досталась мне, поскольку других наследников у брата не оказалось. Там всё очень скромно, брат не был богатым человеком, но для размещения ваших людей вполне подойдёт. Это недалеко, на Крюковом канале. Дайте на чём записать адрес.

— Вы, верно, придерживали эту квартиру для себя, — спросил я, глядя, как он водит карандашом по бумаге.

Львов протянул мне листок и карандаш.

— Чего уж теперь… — ответил он с чуть грустной улыбкой и исчез за дверью.

А полковник молодец, сработал оперативно. Мы с Макарычем на следующий день после разговора со Львовым определили ребят по новому месту расположения. Вернулись где-то после обеда. Ольга – не могу на неё налюбоваться – сразу сообщила, что звонил Львов, нами интересовался, вечером обещал приехать. Меня кто за язык дёрнул сказать: «Что-то часто полковник сюда захаживает. Интересно, кто ему тут так приглянулся?» Шутка получилась довольно тупой. Ольга сразу надулась и ушла на кухню, а Макарыч неодобрительно покачал головой: «Зря ты так. Львов никогда не приезжает без дела. А чтобы два дня подряд, так вообще впервые. Так что если кто ему здесь и приглянулся, так это ты. В смысле, что узнал он, о чём мы просили». И как в воду глядел. Полковник действительно нашёл для меня квартиру, куда мне могли дать явку. Хозяин её был из породы тихих революционеров. На митинги не ходил, в споры не встревал. Зато охотно предоставлял свою жилплощадь под эсдековские нужды. Кому что передать или слово верное сказать, а то и приютить на день-другой. Такой вот значит борец с самодержавием. Был. Умер не так давно, так же тихо, как и жил. А ведь, глядишь, и назовут потом улицу его именем. А может так и надо? Ещё Львов сказал, что засветил явку перед жандармами тайный агент, который и сейчас орудует в среде большевиков, и даже, вроде как, входит в состав их Петроградского комитета. Мы с Макарычем тем же вечером смотались с этой новостью до Ерша. У того аж челюсти свело. «Прав полковник. Я ведь и сам помню, что был такой провокатор, но фамилию его, убей, забыл! Эх, мой бы архив сюда». Макарыч его успокоил: «Ничего, — говорит, — скоро в твоё распоряжение поступит архив всего Охранного отделения». Ёрш удивился: «Так ведь он сгорел?» Макарыч смеётся: «Когда, дурья башка?» Ёрш смутился. «Ну да, ещё не сгорел. Всё никак не могу привыкнуть» – «И теперь уже не сгорит, — авторитетно заявил Макарыч. — Уж мы об этом позаботимся!» – «А фамилию его или кличку полковник не называл?» – Ёрш прямо-таки зациклился на этом отморозке. «Нет, не называл, это же не его агент, — ответил Макарыч. — Да и плюнь ты на этого гада. Что он теперь успеет?» – «Янковский», — сказал Ёрш. «Что, Янковский?» – удивился Макарыч. «Вспомнил я кличку агента: Янковский, как фамилия артиста». — «И что это тебе даёт?» – спросил Макарыч. «Да, собственно, ничего», — пожал плечами Ёрш. «Ну и забей!» – подытожил я.

Иду по 11-й линии Васильевского острова, смотрю номера домов. Тот, что мне нужен, уже совсем близко. Параллельно мне, но по 10-й линии идёт Иван, один из бойцов моего отряда. Где-то сзади Ольга. Львов предупредил, что по неподтверждённым данным в квартире, которая после смерти хозяина осталась пустой, — без родни жил горемыка – может оказаться кто-то из большевиков. Вот мы и приняли все меры предосторожности. В подъезд вхожу один, стучу в дверь. Открывает молодой парень. Осторожно интересуюсь:

— Мне бы Митрофана Игнатьевича Смолянинова увидеть.

— Так умер он, — отвечает парень.

— Вон оно как, — тяну я, изображая полную растерянность.

— У вас к нему дело было? — спрашивает.

Сразу настораживаюсь, отвечаю резко:

— К нему, может, и было, а к тебе точно нет, извиняй за беспокойство! — резко поворачиваюсь и ухожу.

На улице становлюсь спиной к дому, жду, пока подойдёт Иван. Говорю негромко:

— Окно на втором этаже слева от входной двери, только осторожно.

Глянул украдкой мне через плечо, говорит:

— Смотрит за нами кто-то.

— Порядок, — говорю, — пошли.

Вечером вернулся домой, Ольга доложила:

— Как только вы отошли, из подъезда вышел парень. Вёл вас до адреса.

Переглянулись мы с Макарычем.

— Похоже, клюнули? — спрашиваю.

— Никаких сомнений, — кивнул он. — Адрес они ваш теперь знают. Остаётся ждать.

Я и Пётр прогуливались по дорожке Александровского сада. Справа, сквозь голые ветви деревьев желтело Адмиралтейство. Вечно улыбающийся Коряков был сегодня излишне деловит.

— Вечером идём вот по этому адресу. — Пётр показал бумажку, на которой был записан адрес, потом спалил её на папироске. — Встречаемся с Александровичем. Будем договариваться о создании совместного с эсерами штаба народных дружин. А до того будет тебе ещё одно задание. Была у нас на Ваське явка. Недавно хозяин квартиры умер, и мы явку сняли, но оставили там нашего человечка, на случай, если кто придёт. Вчера один заявился. Спросил хозяина, пароль правда не назвал, да туда и без пароля приходили, если хозяин знал того, от кого пришли. Так вот, этот пришлый выглядел как приезжий и сильно нервничал. На улице его ждал ещё один человек. Наш парень проследил за ними и узнал, где они живут. Кой-кого там расспросил и вот что выяснил. Несколько дней назад в одну из пустующих квартир вселились какие-то приезжие, то ли четверо, то ли даже больше. Ты бы разузнал о них подробнее.

— Сделаю, — коротко ответил я, — давай адрес.

Как и подобает шибко занятому партийному функционеру, на работу я забил окончательно. Утром приходил в мастерские, брал увольнительную и отправлялся по своим революционным делам. Начальство мастерских смотрело на мои отлучки сквозь пальцы. Нашлись крутые ребята, которые объяснили, что совать нос в мои дела небезопасно. Так что после беседы с Коряковым я отправился прямиков на Крюков канал. Помаячил под нужными окнами и через некоторое время из подъезда вышел Васич. Он сделал вид, что не видит меня в упор и пошёл по направлению квартиры Шефа. Я, естественно, потопал за ним. Если была за мной какая слежка, то смогла насладиться этим спектаклем, если нет, то вся Шефова режиссура шла псу под хвост. Но Михаил Макарович оказался закоренелым перестраховщиком – вот ведь, столько лет провёл рядом, а об этой черте его характера ничего не знал! — и переспорить его не было никакой возможности. Потому и в квартиру я зашёл украдкой, и всего на несколько минут. Впрочем, этого времени вполне хватило на то, чтобы согласовать наши действия и съесть приготовленный Ольгой обед.

Вечером, по пути на встречу с эсерами, я успел удивить Корякова свежей информацией по последнему поручению.

— Всего приезжих семеро. Откуда прибыли пока неизвестно но, думаю, что издалека. Один, по описанию тот, что приходил на явку, посетил сегодня одну квартиру на Екатерининском канале. Вот адрес.

Коряков под фонарём прочитал бумажку, там же её и сжёг. При тусклом свете фонаря я успел разглядеть его лицо. Оно было задумчивым. Это дало мне повод спросить у своего спутника, когда мы продолжили путь:

— Тебя что-то беспокоит?

— Нет… просто… ладно! Я думаю, ты можешь про это знать. Не так давно к нам пришло сообщение из города Ка… — чёрт! — никак не вспомню названия. Короче, из Сибири. В нём сообщалось, что к нам на подмогу выехала боевая группа в составе семи человек. Командир этой группы, Абрамов Глеб Васильевич, якобы имеет явку в Петрограде. Вот я и подумал, не те ли это ребята?

— А что, — подхватил я, — очень похоже. — Может мне поговорить с их командиром?

— Нет, — охладил мой пыл Коряков. — Я сначала доложу комитету. Как он решит, так мы и поступим.

— Оно, конечно, верно, — согласился я.

На переговоры с большевиками Александрович взял с собой меня. Логика в этом была, поскольку именно я теперь отвечал за подготовку эсеровских боевых групп. Саммит в формате 2×2 проходил в обстановке строгой секретности, в маленькой комнатке с плотно зашторенными окнами, в свете керосиновой лампы. После церемонии представления мои отношения с Ершом приобрели статус официальных. Никаких конкретных вопросов в повестке этой встречи не значилось. По сути, и решался-то только один, общий: быть или не быть объединённому штабу? В нашей прошлой жизни такого штаба не существовало. Теперь он, не без трений, но возник. Это было уже довольно значимое событие. Нам, походу, удалось-таки перевести стрелку и пустить 1917 год по параллельной ветви Истории. Наши партийные боссы того что натворили так и не поняли. Вдоволь налаявшись, они постановили: штабу быть! Быть с двумя начальниками – экая глупость! Хорошо хоть этими начальниками стали мы с Ершом. Нам сразу нашлось что обсудить, потому после саммита я пошёл провожать Ерша до казармы.

— Как будем делить власть, товарищ полковник? — спросил полушутливым тоном Ёрш, когда мы утвердились в том, что нас никто не слушает. Впрочем, технических средств, необходимых для прослушки в те времена быть не могло, а людей вокруг себя мы всегда могли контролировать. Может, ребята правы, и я становлюсь параноиком?

— Никак не будем делить, товарищ майор, — в тон Николаю ответил я.

— Почему? — удивился он. — Никогда не поверю в то, что ты решил выступить против единоначалия.

— Правильно делаешь, что не веришь. Просто штабом будет руководить Васич, а мы с тобой займёмся каждый своим направлением.

— Преклоняюсь перед вашей мудростью, Шеф! — восхитился Николай. — Вот только как к такому решению отнесутся наши партийные боссы?

— А мы их и не будем посвящать в такие тонкости. Им достаточно знать о Глебе, что он просто существует. Кстати, Александровичу я уже доложил, что объявился муж Ольги.

— Как вы во время подсуетились, товарищ эсер, — съёрничал Николай.

Я промолчал, и моё молчание Ёрш расценил верно: мне не понравилась его последняя фраза. Некоторое время Ёрш размышлял: не начать ли ему извиняться? Но потом, видимо, решил, что дело того не стоит и продолжил как ни в чём не бывало:

— То, что, по сути, Васич станет во главе объединённого штаба это понятно, а кому он будет подчиняться формально?

— Не тупи, — поморщился я, — тебе, конечно.

— Ах да, он же почти большевик… Но ведь Ольга почти эсерка?

— Боюсь, что уже нет, — со вздохом произнёс я.

Пребывая в счастливом полусне, я на какое-то время забыла о проблеме, которая образовалась по вине Мишки. Имя этой проблемы мне было известно, теперь пришла пора с ней познакомиться. Я категорически потребовала от Мишки организовать мне встречу с его пассией. «Ради бога!» – пожал плечами сексуальный символ грядущей революции и уже на следующий день свёл нас в маленькой кафешке. Этого я и боялась. Любовью, по крайней мере, с её стороны, здесь и не пахло. Такая без расчёта ничего делать не станет, а уж тем более не запрыгнет в чью-нибудь постель. Не знаю, что думала Нина про меня, но кофе мы «кушали» с чувством взаимной антипатии. Мишка всё это видел. Но, кажется, его это совсем не тревожило. Когда мы вышли из кафешки Мишка поймал мне извозчика, а сам остался с Ниной. В уносящих меня санках я затылком чувствовала её победный взгляд. Этот взгляд не давал мне покоя весь день, вызвав, в конце концов, сильнейшую мигрень. Заявившемуся под вечер Мишке я закатила скандал. Глеб смотрел на эту сцену выпученными глазами, Мишка, напротив, смотрел с иронией, и от этого меня ещё больше «несло». Когда я устала орать, Мишка попросил слова.

— Всё что ты тут наговорила, если отбросить эмоции, верно, — сказал он. — И я сам не строю насчёт Нининых чувств никаких иллюзий. Но я должен оставаться с ней как минимум по трём причинам: через неё я поддерживаю связь с Александровичем, мне приятно её общество, связь с ней пользительна моему здоровью.

— То есть, ты её не любишь? — начала успокаиваться я.

— Почему? — пожал плечами Мишка. — Когда люблю – люблю. Шепчу всякую дребедень на ушко. По мере остывания начинаю фильтровать базар. Так что вам, друзья мои, волноваться нечего. Находкой для шпиона подполковник Жехорский не станет.

Поверила я Мишке и сбросила эту заботу с плеч. Тем более что и других забот хватает. Мало того что у самой в доме два с половиной мужика, — половинка, это Коля и лишь потому, что бывает не часто – так я ещё каждый день на Крюков канал бегаю: за той шестёркой тоже пригляд нужен.