За Савинкова я теперь была спокойна. В обозримом будущем голодная смерть ему никак не грозила. Той лапши, что Мишка навесил ему на уши в «Привале комедиантов», хватит надолго. Смущало иное: половина этой лапши приходилась на мой счёт.

— Ты зачем ему про Мексику наплёл? — спросила я у Мишки, развалившегося теперь в кресле с самым благодушным видом. — Ничего проще придумать не мог?

— Мог, конечно, — пожал плечами Мишка. — Вот только не я про Мексику придумал.

— А кто? — удивилась я. — Львов?

— И не Львов…

В глазах Мишки появился азартный блеск, видимо в предвкушении продолжительной игры в загадки. Да вот только я была не в том настроении, чтобы потакать его извращённому вкусу. Видимо мне удалось это выразить во взгляде, потому что Мишка сразу пошёл на попятную.

— Я всё расскажу, — заявил мой друг, — только не смотри на меня с таким укором.

Он набрал в грудь воздуха, потом выдохнул и сказал:

— Постарайся не воспринимать эту информацию как абсолютную истину. Всё ещё может оказаться не так.

Предчувствие того, что он что-то разузнал о Глебе, накатило на меня с такой силой, что я только процедила сквозь зубы:

— Да начинай уже!

Мишка сразу посерьёзнел и заговорил своим обычным голосом:

— Вчера приходил Львов и принёс любопытную информацию.

— Минуточку! — прервала я его. — После спектакля мы, не заходя домой, отправились в кафе. Я – на час раньше. Он к тебе в это время подходил?

Мишка отвёл глаза в сторону.

— Нет. Он приходил домой, до театра, когда ты в уборы наряжалась.

Ну всё понятно. Мишка просто утаил от меня приход Львова. И, как это ни горько признавать, поступил правильно. Времени на обстоятельную беседу у нас тогда не было. Поэтому я просто вздохнула и разрешила:

— Продолжай.

Разговор со Львовым я лучше перескажу от первого лица. Уже по внешнему виду полковника можно было догадаться, что есть важная информация. Когда время, отпущенное на светскую беседу, или, проще говоря, разговор ни о чём, прошло, я обратился к полковнику:

— Теперь выкладывайте, Пётр Евгеньевич, с чем пожаловали?

— Буквально два часа назад, – начал Львов, — зашёл ко мне в кабинет знакомый ротмистр из другого подразделения. Поскольку мы с ним старые приятели, то разговор проходил в свойской манере. «Увидел твой запрос по Каинску и сразу поспешил зайти», — заявил после обмена приветствиями мой приятель. «Есть что-то интересное?» – сразу встрепенулся я. «Да как сказать, — замялся ротмистр. — Ты Кольцова помнишь?» – «Это которого? Того, из вашего подразделения? Ну как же, помню. Тоже, кажется, в ротмистрах ходил?» – «Ротмистром его сделали в последний момент, чтобы с повышением отправить, куда подальше от столицы», — несколько раздражённо пояснил мой приятель. А был тот Кольцов, признаюсь вам дражайший Михаил Макарович, личностью весьма примечательной. Такого лентяя и выдумщика было ещё поискать. До работы вовсе не охоч, зато реляции писал отменные. Начальство его поначалу хвалило, а потом, когда поняло, что реляции те из одной только фантазии и состоят, приложило максимум усилий, чтобы от нас его спровадить. Были у того Кольцова какие-то связи в министерстве, потому и услать его удалось только с чином и званием. Однако вернёмся к моему приятелю. «И что тот Кольцов?» – спрашиваю. «А то, — говорит, — что отправили его как раз в Каинск. Теперь вот он оттуда очередную реляцию прислал. Мой полковник, как прочёл, так сразу весь побагровел, и хотел эту бумагу, было, скомкать, насилу адъютант отстоял. В общем, я её тебе оставлю, поскольку она как раз по твоему запросу, а потом заберу».

– Покажите бумагу, — попросил я полковника.

— У меня её нет, — холодно ответил Львов. — Она уже давно в другом управлении. Вам же придётся довольствоваться моим пересказом.

— Тоже вариант, — кивнул я. — Так я вас слушаю, Пётр Евгеньевич.

— В бумаге говорится, что на ближней к Каинску железнодорожной станции Каинск-Томский не так давно объявился один человек. Пришёл, поговаривают, чуть ли не с Камчатки, а туда попал из самой Америки. А до того, вроде бы воевал на стороне инсургентов в Мексике, да не один, а с женой. Но та, стало быть, по дороге в Россию пропала. И вот этот приезжий наладил в железнодорожных мастерских производство каких-то невиданных карабинов, под названием «Тигръ». Помимо этого он занялся обучением местных рабочих военному искусству. А для того, чтобы всё это оплатить, он отобрал деньги у одного местного купца. И сделал это без единого выстрела. Купец, мол, после беседы с ним, сам деньги и выложил. А в настоящее время отправился этот человек прямиком в Петроград, а с ним ещё шестеро боевиков. И вот что примечательно, написана эта бумага таким языком, что сам Крестовский бы позавидовал. Не мудрено, что полковника чуть удар не хватил. Короче, зная Кольцова, ходу этой бумаге не дали. А вы, я вижу, ею заинтересовались?

Я посмотрел на Львова.

— И даже весьма. А скажите, Пётр Евгеньевич, не упоминает ли сей ротмистр имени этой странной личности?

— Ах, простите! — хлопнул себя по лбу полковник. — Упоминает: Абрамов Глеб Васильевич.

Как хорошо, что я не умею читать по губам, зануда Мишка всё ещё ими шевелит в надежде закачать мне в мозг ещё несколько мегабайт совершенно не нужной мне информации. Он не понимает, что я уже отключила звук и, глядя на его смешно шлёпающие губы, думаю о том, кто является для меня самым главным в жизни. Васич, ты нашёлся! Всё то время, что тебя не было, я почти не сомневалась, что ты ко мне вернёшься. В Мишкиных словах растворилось, наконец, это проклятое «почти», которое, ещё немножко, свело бы меня с ума. Ну чего ты, Мишенька, так пыжишься? Хоть я тебя и не слышу, но догадываюсь, в чём ты пытаешься меня сейчас убедить. Мол, всё это ещё не точно. А вдруг это досадное совпадение? Чудак ты, Мишка! Какое совпадение, если самая незримая и самая прочная на свете нить вновь связывает наши души. Я не знаю, где он сейчас и что делает, но я знаю, что он с каждой секундочкой, с каждым вдохом приближается ко мне. А до Мишки, похоже, дошло. Он уже не шевелит губами, и лишь смотрит на меня и печально и нежно. Встаю, подхожу к нему, целую в тёплую щёку и скольжу в свою комнату. Нам надо побыть вдвоём.

Жадно глотаю морозный воздух, чтобы хоть как-то остудить клокочущее внутри меня возбуждение. Я возвращаюсь в казарму после только что завершившегося собрания партийной ячейки, на котором мне вручили членскую карточку РСДРП. Там всё было по-взрослому. Сначала за меня замолвили слово порученцы: Фрол и товарищ Матвей. Потом было бурное обсуждение. Каверзные вопросы сыпались со всех сторон. Меня, вернее Ежова, тут знали многие, и, в отличие от того же Фрола, совсем не считали подходящей кандидатурой в члены партии. Как я и предполагал, Ежов до возвращения с фронта в революционной борьбе замечен не был. Выручил товарищ Матвей. Он вновь попросил слова, и объяснил присутствующим, что война резко изменила мировоззрение товарища Ежова, и его военный опыт для партии исключительно важен. За короткий срок товарищ Ежов успел высказать несколько ценных мыслей, а по его эскизам сочувствующие нашему делу инженеры с Путиловского уже заканчивают делать чертежи нового пролетарского оружия – услышали бы эти слова чеченские боевики. Его выступление решило исход обсуждения в мою пользу, и меня, пусть и не единогласно, в партию приняли. А уже после собрания, товарищ Матвей отвёл меня в сторону и предупредил, что в первых числах января мне надлежит присутствовать в качестве «приглашённого товарища» на заседании Петроградского комитета РСДРП(б). Он де так меня расхвалил перед комитетчиками, что они сами решили меня послушать. А что, мне есть что сказать. В виду казармы настроение моё заметно упало. Этот Новый год обещал стать самым унылым праздником в моей жизни. Фрол, правда, приглашал в компанию, да и увольнительную дали бы без хлопот, но уходить в загул мне хотелось ещё меньше, чем проводить праздник в казарме.

— А ты в этом прикиде отлично смотришься! — прозвучал над ухом знакомый голос.

Я стремительно повернулся. Прямо передо мной, упакованный барином, стоял и лыбился Мишка – Михаил Макарович Жехорский – Шеф.

Адрес «общаги», — а чем казарма не общага? Кто не согласен, пишите, поспорим – в которой обитался Николай Ежов, Львов мне выдал как раз в канун Нового года. Я решил сделать Ольге сюрприз, потому ничего говорить не стал. Тому была и другая причина. Ольга, на мой взгляд, излишне эмоционально восприняла известие о Глебе, твёрдо уверовав в его скорое пришествие. А вот я, грешным делом, сомневался. И теперь, идя в сторону Путиловского завода, решил загадать: окажется Ёж Ершом, значит и Глеб подлинный, а, коли, нет, то не знаю, что я буду делать с Ольгой. До казарм добрался ближе к вечеру, как раз к концу смены. Я знал, что Ежов служит механиком в Запасном автомобильном бронедивизионе и днём работает в мастерских. Однако когда солдаты возвратились в казарму, Ерша я среди них не заметил. Расстроился, конечно, однако решил проверить. И не зря. Оказалось, что Ежов сразу после работы ушёл в увольнительную. Когда стрелки моего «Паши Буре» оказались в опасной близости от конца срока увольнительной вижу, идёт, родимый! И так мне вдруг стало хорошо, я разве что не прослезился. Ёрш меня, конечно, не узнал, да и не смотрел он по сторонам, торопился. И как только он со мной поравнялся, я и выдал: «А ты в этом прикиде отлично смотришься!» – ничего, значит, умнее придумать не смог. Ёрш аж крутанулся на месте. Смотрит на меня, а глаза у него, на глазах, — забавно: «глаза на глазах» – увеличиваются в размере и нижняя челюсть постепенно отвисает. Он тоже не умнее меня оказался, спрашивает: «Ты как здесь?» – умора! Отвечаю в тон: «Так же, как и ты». Испугался: «Что, тоже грохнули?» Тут я не выдержал и говорю: «Ёрш, тебе не кажется, что мы разговариваем как два идиота?» Он кивает: «Кажется, Шеф, ох, как кажется!» И полез, наконец, обниматься. Потом мы зашли на КПП, Ёрш отметил увольнительную, и мы ещё час просидели в комнатёнке для посетителей. О многом поговорить не успели, зато договорились Новый год отмечать у меня на квартире. Я ему про Ольгу не рассказал, очень захотелось посмотреть на их рожи во время встречи. Записал ему адрес, спросил: «Найдёшь?» Ухмыляется: «А то!» Спрашиваю: «С увольнительной помочь?» Оглядел меня критически: «Ты и здесь уже в начальники выбился?» Ответил его же словами: «А то!» Рассмеялся, но помощь отверг: «Сам, — говорит, — с усам!» На том и расстались.

Стала я какая-то рассеянная. Пока ёлку украшала, две игрушки разбила. Мишка молчит. Моё состояние ему понятно. Он молодец. Взвалил все заботы по встрече Нового года на себя. И ёлку приволок, и игрушки раздобыл. Они у них тут такие чудны́е, никогда таких не видела. Теперь вот на кухне копошится. Я помогаю, как могу, но, честно говоря, всё время ощущаю себя где-то за бортом. Вчера ездила на Николаевский вокзал, смотрела расписание поездов. Мишка спросил: «Ты, надеюсь, не собираешься ежедневно встречать все поезда?» Я даже немножко обиделась: «Ты меня совсем за дуру-то не держи. Буду встречать один». — «А как определишь, какой?» – «А закрою глаза и ткну в расписание пальцем. Сердце, оно подскажет» Мишка только головой покачал. «Делай, — говорит, — как знаешь. Деньги на извозчика брать не забудь». Он всё-таки замечательный.

Николай пришёл, когда Ольга на вокзале встречала «свой» поезд. Я, грешным делом, всерьёз обеспокоился, что она умом тронулась, но, кажется, всё обошлось блажью. Ёрш облазил квартиру, потом демонстративно пошмыгал носом и заявил: «Чую, женщиной пахнет». После этого заявления он уставился на меня, и мне пришлось сознаться: «Да, помимо меня живёт в этой квартире ещё и женщина». Ёрш потребовал было подробностей, но тут я был непреклонен: «Скоро придёт, и ты сам всё увидишь». Глеб, тот бы так просто не отстал. Однако Ёрш по привычке держал меня за старшего и эту тему до поры отставил.

Коротая время, мы продолжили беседу, начатую при нашей прошлой встрече. Ерша тогда в основном волновали события, последовавшие сразу за взрывом, и как они отразились на семье. Тут мне порадовать было нечем. И хотя я ему ничего не сказал про подлость с выселением Лены с ребёнком из общежития, рассказ всё одно получился грустный. Мы потом даже немного помолчали, чтобы хоть как-то отойти. «А ты знаешь, чьи останки вы похоронили вместо меня?» – спросил после паузы Николай. Хотел сделать мне сюрприз, а вышло наоборот. «Разумеется, — ответил я, — Николая Ежова, чьё имя ты теперь и носишь, — посмотрел на его вытянувшееся лицо и добавил: – А как бы ещё, чудак-человек, я тебя разыскал?» – «Ну не знаю, — пожал плечами Ёрш, — может как-то случайно вышло…» – «Могло и случайно выйти, — согласился я. — Но не вышло, ибо я тебя вычислил», — и рассказал как. «Подумать только, насколько всё просто», — вздохнул Ёрш.

Теперь мы устроились на кухне, — я уже начал отвыкать от этой советской привычки – где Николай со всем вниманием выслушал рассказ о пропаже Глеба и моих приключениях. Об участии во всём этом Ольги я, по понятным причинам, умолчал. Ёрш сам про неё вспомнил, когда я довёл рассказ до дней сегодняшних. «Представляю, как там Ольга переживает», — сочувственно вздохнув, произнёс он. На что я тут же выдал фразу, повергшую Ерша в лёгкое недоумение: «Уверяю тебя, что ТАМ она точно не переживает». Ёрш свёл брови к переносице, пытаясь переварить фразу. Видимо не сумел и произнёс: «Загадками говорите, товарищ полковник». В это время над дверью зазвенел колокольчик. «А вот и разгадка пришла!» – воскликнул я, спеша в прихожую.

— А вот и разгадка пришла!

Шеф исчезает в прихожей. Интересно, говорить непонятками вошло у него за правило, или это он для меня так старается? Слышится характерный звук открываемой двери, чуть позже голоса Шефа:

— Ну как?

Ответа я не расслышал. Вошедшая – я полагаю, что вернулась хозяйка дома – говорит очень тихо. А вот голос Шефа слышен отлично. Догадываюсь, что это он для меня слегка прибавил звук.

— Ну ничего. А у нас гость!

И почти сразу же:

— Нет, нет, успокойся… Пройди на кухню, сама увидишь.

Я с интересом смотрю в сторону коридора, но вижу исключительно фигуру Шефа, которая загораживает ту, что идёт следом. Войдя на кухню, Шеф быстро отходит в сторону, в дверях я вижу Ольгу и моментально обалдеваю. Она застывает на пороге, всматривается, охает и прислоняется к косяку. Шеф смотрит на нас и радуется, как режиссёр, которому только что удалась сцена в спектакле. Вот и склонности к театральным эффектам я тоже за ним раньше не замечал. Видимо, мы тут все изменились.

Чем дольше смотрю на Ольгу, тем сильнее охватывает меня раздражение. Ведь она по всем понятиям должна выглядеть измождённой, а она смотрится просто шикарно. С моих губ непроизвольно срываются слова:

— А ты, я вижу, похорошела!

Вроде бы и комплимент отпустил, а только сказал я это с таким неодобрением, что Ольга вздрогнула, как от удара, и растерянно посмотрела на Михаила. Тот успокоил её улыбкой и обратился ко мне:

— Ёрш, ты в зеркало давно смотрелся?

Какое зеркало, причём тут зеркало? Если он имеет ввиду то, через которое сюда пришёл и которое стоит у него в кладовке, то на него и смотреть нечего: всё в трещинах. Видел я его давеча.

— А смотрелся бы почаще, — продолжил Шеф, — то и не говорил бы глупости. Или ты думаешь, один здесь помолодел?

Ну конечно. Какой же я дурак!

— Оля, прости!

Говорю – чуть не плачу, встаю и делаю шаг к Ольге. Она грустно улыбается, — Ах, Ёрш, Ёрш… — и принимает меня в объятия.

Появление Николая вывело меня из прострации. Я снова почувствовала вкус к жизни. И то верно. Мы ведь и прежде не все праздники вместе встречали. Во время долгих «командировок» – и кому пришло в голову назвать опасную работу этим обиходным словом? — вдали от любимого главное не думать о том, что с ним или с тобой может что-то случится, недолго и беду накликать. Особенно тяжело переносить разлуку в праздники, и тогда лучше быть среди друзей. Скоро полночь и я спешу накрыть на стол. Ребята помогают, выполняя все мои ценные указания, и одновременно оживлённо беседуют. Я не сильно прислушиваюсь. Рассказав давеча Кольке всё, что я знаю о нашем деле, я посчитала свою норму на болтологию на сегодня выполненной и перестала вникать в суть мужского разговора. Но вот парни чего-то раздухарились. Интересно, что там у них?

Николай: – Ты что, всерьёз решил примкнуть к эсерам?

Михаил: – А ты считаешь, что нас сюда забросили, чтобы мы опять оставили власть в одних руках?

Николай: – Я думал что мы, вернее, я сначала так думал только о себе, будучи большевиками, сумеем каждый на своём месте…

Михаил: – Ты что, правда, такой наивный? Пойми, дурья башка, если не изменим систему – не изменим ничего, только головы зря сложим.

Николай: – Я так не считаю!

Михаил: – А я считаю!

— И я считаю! — пришлось решительно вмешаться в разговор. — Считаю, что пора садиться за стол, если мы хотим успеть проводить Старый год.

Умная женщина всегда сумеет вставить нужное слово. Ребята враз остыли.

— И верно, — сказал Мишка, — ещё наспоримся. Пойдём, Ёрш, накатим за уходящий!

— Так я разве ж против? Было бы предложено!