Глава 14
Дом, в котором нашёл временное пристанище Клим, располагался на улице Краснофлотской. Бравых краснофлотцев здесь никогда не видели, зато вся уголовная публика хорошо знала этот адрес. В этом доме располагался известный на всю округу притон, где можно было без труда достать «дурь», а также девушек нестрогих правил на любой вкус. Держала притон Фёкла, по кличке «Клякса». В далёкой юности как-то раз нюхнула Фёкла кокаину, которым угостил её щедрый ухажёр, после чего решила девушка наколоть у себя между девичьих грудей розу на длинном стебле. Сказано — сделано! Тем же вечером наколол ей Казимир — старый глухой каторжанин — чёрную розу. Фёкла было заикнулась о цветной татуировке, но Казимир был непреклонен.
— Ты дочь вора! — прокричал глухой старик. — Так что пусть роза будет чёрной!
Но то ли что-то Казимир не рассчитал, то ли до конца не продумал композицию, а только издалека смотрелась татуировка, словно клякса на нежной девичьей коже. С тех самых пор за Фёклой и закрепилась эта кличка. Поплакала Фёкла, погоревала, да и смирилась. А когда в притоне появилась длинная худая проститутка Катька — Кошачья Смерть, то Фёкла всерьёз стала считать, что с кличкой ей повезло.
Родилась и росла Фёкла здесь же, в притоне, поэтому всё, что нормальных людей пугает и отвращает — воровство, пьяные драки, продажная любовь и регулярные милицейские облавы, — для Кляксы были милыми детскими воспоминаниями. Мать Фёклы, местная красавица Мария, была возлюбленной Франка — вора-домушника, промышлявшего исключительно по богатым домам и усадьбам. По мнению местной публики, был Франк фартовый и не жадный, поэтому Марии и её дочери на втором этаже была предоставлена просторная светлая комната. Так и росла Фёкла — легко и беззаботно. Правда, когда приходил Франк, мать со словами: «Иди, дочка, погуляй»! — выставляла её в коридор, и девочка потерянно бродила среди пьяной уголовной публики, частенько наблюдая сцены разврата и кровавых разборок. Маленькой пигалицы никто не стеснялся.
Так бы всё и шло своим чередом, если бы однажды удача не отвернулась от Франка, и его не подстрелили бравые ребята в милицейской форме, когда Франк пытался уйти от погони дворами. Револьверная пуля пробила ему икроножную мышцу, и Франка взяли. С тех пор ни Мария, ни Фёкла не видели своего благодетеля. Поначалу Мария на что-то надеялась, но после того, как пришла весточка, что Франка зарезали на пересылке, поплакала и стала, как все, принимать клиентов. Теперь Фёкле приходилось гулять по коридорам притона каждый вечер.
Ей было уже тринадцать, когда в один из таких тоскливых вечеров её зазвал в номер Мишка-Молдаванин, про которого женщины говорили, что ему человека убить — всё равно, что курицу зарезать. Любил Мишка, чтобы любовь была с «марафетом» . Правда, после второй порции кокаина начинал Мишка чудить, и не всякая проститутка его чудаковатости выдерживала, но зато платил Молдаванин знатно — «отстёгивал» сотенные, словно фантики, не считая.
В тот злопамятный вечер, когда Фёкла попалась ему на глаза, Молдаванин уже «зарядил» ноздри второй порцией «марафета». Глянул Мишка расширенными от кокаина зрачками на тоненькую девичью фигурку, на уже обозначившуюся грудь, и поманил Фёклу пальцем. Раньше Фёклу никто не обижал, поэтому в номер к Молдаванину она зашла безбоязненно.
— Пей! — приказал Молдаванин и протянул девочке целый стакан сладкой мадеры. Фёкла раньше вина не пробовала, но отказать Мишке побоялась. Что случилась потом, она помнила плохо. Запомнились лишь Мишкины слюнявые губы и боль, боль, которая пронзала всё тело. Фёкла кричала и пыталась вырваться, но чем больше она сопротивлялась, тем больше зверел насильник.
…Очнулась Фёкла на постели голая и перепачканная собственной кровью. Её тошнило, и сильно болел низ живота. Мишка спал рядом, а у окна спокойно курила Цыганка — чернявая проститутка с косящим взглядом, которую постоянно заказывал Молдаванин.
— Понравилось? — ухмыльнулась Цыганка и швырнула ей одежду. — Одевайся и дуй отсюда!
— Я мамке скажу! — захныкала девочка, испуганно сжавшись в комочек.
— Скажи! — презрительно скривила губы Цыганка. — Только сначала подожди, когда от неё клиент выйдет. Можно подумать, что тебе другая судьба уготована! Рано или поздно всё равно бы ноги раздвинула, не под Мишкой, так под другим. Такая уж наша бабья доля! — вздохнула Цыганка и глубоко затянулась горьким дымом.
Матери Фёкла тогда ничего не сказала, побоялась, что отлупцует её Мария, которая теперь была во хмелю каждый божий день.
А через полтора года подвернулся Фёкле случай рассчитаться с Мишкой за его паскудство. Когда Мишка в очередной раз пришёл к Цыганке, дождалась Фёкла, когда все уснут, и осторожно зашла к Молдаванину в номер. Мишка к тому времени перешёл на морфий, и шприц, приготовленный для повторной инъекции, с желтоватой жидкостью, напоминавшей по цвету мочу, лежал рядом с ним на тумбочке.
Фёкла неоднократно видела, как посетители делали себе уколы в вену, поэтому недрогнувшей рукой вогнала иголку в синюю испещрённую уколами вену насильника и осторожно выдавила из шприца всё содержимое. Мишка заворочался, что-то забормотал, но так и не проснулся. Шприц Фёкла унесла с собой, а потом выбросила в отхожее место.
Утром в доме поднялась какая-то нервная суета: женщины испуганно о чём-то шептались, а Цыганка, когда её уводили милиционеры, выла в полный голос. Позже из номера вынесли на одеяле Мишкин труп. Фёкла смотрела на этот спектакль сухими глазами, и на её по-детски пухлых губах играла нехорошая улыбка. В этот момент Фёкла вдруг неожиданно для себя осознала, какая это хрупкая штука — жизнь!
Свою жизнь, как и свои услуги, Фёкла ценила дорого. С годами она из хрупкой худенькой девочки превратилась в стерву по кличке «Клякса», и теперь уже она выпроваживала в коридор рано состарившуюся и спившуюся мать, когда приходил очередной клиент.
Клякса красавицей не была, но была в ней какая-то потаённая изюминка, которая нравилась мужчинам. Природный ум, помноженный на женскую хитрость и коварство падшей женщины, помогли ей выбиться в древнейшей профессии на самый верх. Со временем нашла Клякса себе богатого покровителя, который и помог ей прибрать весь дом вместе с жильцами и приживалками к рукам.
После этого Клякса перестала принимать клиентов и навела в доме железный порядок. Торговля «марафетом» и другой «дурью» в притоне прекратилась, и теперь милиционерам, которые регулярно устраивали в её доме облавы, прицепиться было не к чему.
Клякса наняла охрану, которая абы кого в дом не пускала и пресекала пьяные драки на корню, чем значительно подняла статус заведения. А после того, как особо доверенным клиентам стала предлагать хорошо обученных и вымуштрованных малолеток, заведение стали посещать богатые и уважаемые люди. Именно так она и познакомилась с Климом, который в ту далёкую пору был мелким воришкой, но уже держал себя, как подобает матёрому вору. Гулял тогда Клим широко, и денег не жалел, а когда бывал во хмелю, поражал проституток широтой воровской натуры, или, точнее говоря, мотовством. Швырял Клим деньги, из-за которых ещё вчера рисковал жизнью, словно фантики, за что и был зачислен Кляксой в список особых клиентов, которых обслуживали в притоне по высшему классу. Клякса лично следила, чтобы водка подавалась холодной, простыни были свежими, а девочки молодыми, но умелыми.
Теперешний Клим утратил залихватскую удаль и деньгами больше не ссорил, хотя, по слухам, денег у Клима было, как грязи. Матёрый стал Клим, хоть и побитый жизнью, и здоровье по лагерям растратил, но, словно раненый волк, всё ещё был опасен.
Клякса уложила Клима в той самой комнате, где провёл последнюю ночь Мишка-Молдаванин. Сама села рядом и молча смотрела, как в глазах воровского авторитета угасает жизнь.
— Может, врача тебе вызвать? — для проформы спросила Клякса, заранее зная отрицательный ответ гостя.
— Не надо, — тихо прошептал Клим. — Я у тебя маленько отдохну, посплю, и утром уйду.
— Ну-ну… — пробормотала Клякса и закрыла дверь.
Однако поспать Климу не удалось. Всю ночь его мучили боли в сердце, и лишь под утро, когда в окне забрезжил рассвет, и комната наполнилась неестественным сиреневым светом, боль неожиданно отпустила. В эту же минуту скрипнула дверь, и в комнату тихо вошла женщина. Лица её Клим не видел, но понял, что это не Клякса.
— Кто ты? — прошептал старый вор, и его больное сердце непроизвольно сжалось от страха.
Женщина сдёрнула с головы сиреневую накидку, которая прикрывала её лицо и в упор взглянула на Клима.
— Узнал? — высоким красивым голосом спросила Сиреневая незнакомка. — Вижу, что узнал! Долго ты от меня, Климушка, бегал, но сегодня уже не убежишь. Пришёл твой срок, собирайся! — и с этими словами незнакомка коснулась рукой небритой щёки воровского авторитета.
«И совсем не страшно!» — успел подумать Клим, но в следующее мгновенье его тело заполнил обжигающий холод. Похожее ощущение он испытал в юности, когда зимой впервые попал в Колымские лагеря, но там можно было хоть немного обогреться в пронизанном сквозняками бараке. Сейчас же вошедший в него ледяной холод причинял ему нестерпимую боль.
— Мне холодно и больно, — одними губами прошептал Клим.
— Это пройдёт! — утешила его Сиреневая Дама. — Как только сердце перестанет биться, боль пройдёт.
В это мгновенье сердце старого вора остановилось, и перед ним разверзлась бездна.
— Что это? — удивился Клим, уже не чувствуя ни боли, ни страха.
— Это твой новый дом, — буднично пояснила Смерть. — Добро пожаловать в Вечность!
Когда Копчик пробрался в дом и, побродив по тёмным коридорам, наконец отыскал комнату, где спал Клим, за тонкой филёнчатой дверью раздался характерный звук передёргиваемого затвора и через мгновенье приглушённая брань. Копчик рванул дверь на себя и выставил вперёд пистолет, ствол которого удлинял глушитель. Посреди комнаты стоял мужчина, одетый во всё чёрное. Лицо незнакомца, так же, как и лицо Копчика, скрывала маска, а в руке был длинноствольный пистолет.
«Тоже с «глушаком» », — машинально определил Копчик, да так и застыл, не решаясь открыть по незнакомцу стрельбу. Секунд тридцать, не шевелясь, они смотрели друг на друга.
— Судя по тому, что ты не стал в меня палить — ты не охранник, — глухо произнёс незнакомец. — А судя по «прикиду», ты здесь за тем же, за чем и я. Расслабься! Клиент мёртв и без нашего с тобой участия.
В этот момент Копчик разглядел в блёклом утреннем свете заострившееся лицо мёртвого воровского авторитета, с безвольно открытым ртом. На белой простыне, которой был укрыт труп, следов крови не было.
— Предлагаю разойтись по-мирному, без стрельбы, — предложил незнакомец в чёрном.
Копчик, немного помедлив, кивнул, и задом быстро выскользнул из комнаты.
Когда утренняя заря вовсю играла красками на небосклоне, в комнату вошла Клякса. Увидев покойника, женщина на мгновенье замерла, а потом стала испуганно креститься. Покончив с формальностями, Клякса шумно выдохнула и безбоязненно стала шарить по карманам одежды покойного.
В душе старой сводни не было ни страха, ни сострадания, как не было сострадания в душе проститутки по кличке «Цыганка», когда пятьдесят лет назад в этой самой комнате, в её присутствии, одурманенный наркотиком уголовник насиловал маленькую девочку по имени Фёкла.