Глава 1
То, что близятся перемены, Александр почувствовал кожей. Начальник отдела стал его не замечать, коллеги здоровались, не подавая руки, и норовили проскочить мимо него быстрее, а когда он принёс шефу документы на подпись, секретарь его не пустила в кабинет, сославшись, что начальник срочно уехал в головной офис.
Это было утром в пятницу — день, который он всегда выделял из семи дней недели. Пятница — это преддверье выходных, ожидание праздника. Порой ожидание праздника лучше самого праздника, но эту пятницу руководство фирмы испортило ему окончательно. Незадолго до окончания рабочего дня он обнаружил на своём рабочем столе уведомление об увольнение. «Руководство фирмы благодарит Вас за работу, и сообщает, что в Ваших услугах больше не нуждается. Убедительно просим Вас посетить бухгалтерию для окончательного расчёта до 17 часов». — гласил текст на листе хорошей мелованной бумаги. Ниже текста, в правом углу, красовалась размашистая подпись шефа и дата — 13 сентября 20** года.
— И как можно не верить после этого в приметы! — грустно пошутил новоиспечённый безработный и направился в бухгалтерию.
— Вот что значит работать в иностранной фирме! Всё цивильно! Никакого мата, ни каких угроз, никаких истерик, просто «фирма больше не нуждается в Ваших услугах»! — бормотал он, спускаясь по лестнице на девятый этаж. Фирма была солидной и могла позволить себе арендовать в новом офисном здании три этажа, включая пентхаус.
К его удивлению, в бухгалтерии, кроме зарплаты за проработанный месяц, ему выдали ещё и выходное пособие. Полученных денег должно было хватить на пару месяцев безбедной жизни в Москве.
«Если вернуться к родителям в Заозёрск, то на эти деньги можно протянуть всей семьёй более полугода, — мелькнула мысль, но этот вариант он тут же отверг. Ему не хотелось возвращаться домой побеждённым. Ещё год назад он, будучи в отпуске, перед отлётом на Мальдивы, на несколько дней заскочил в родные пенаты проведать стариков и поразить своим столичным блеском друзей-неудачников.
* * *
В школе Сашка Перепёлкин числился аутсайдером. Одноклассники и учителя считали, что всю свою жизнь Перепёлкин проведёт в родном Заозёрске, ремонтируя в местном автосервисе машины более удачливых сверстников. И, возможно, лет через двадцать пять насквозь пропахший бензином и машинным маслом, он получит место заведующего гаражом и цирроз печени в придачу.
Сашка не стал громогласно опровергать предначертанную ему самодовольными одноклассниками судьбу, а в первых числах ноября тихо, без слёз и причитаний, без разухабистых пьяных проводов, с осенним призывом ушёл в ряды Российской армии.
С призывного пункта его и ещё два десятка таких же коротко стриженых вчерашних школьников отвезли в аэропорт, где быстро, без каких-либо разъяснений, посадили на военный «борт». Через три часа полёта Александр вышел из самолёта на чужую, неласковую, прокалённую злым солнцем землю. Даже в ноябре бетонные плиты военного аэродрома дышали жаром.
— Да! Это тебе не Россия! — ухмыльнулся молодой прапорщик с коричневым от загара лицом и выгоревшим на солнце коротко стриженым «ёжиком».
— Где я? — оторопело, спросил Александр.
— Скоро узнаешь! — ответил прапорщик и зычно отдал команду на построение.
Всех призывников посадили в ЗИЛ-130 с брезентовым верхом и два часа куда-то везли по горному серпантину. Когда солнце стало клониться к закату, запылённый «Зилок» устало ткнулся бампером в металлические ворота с большими красными звёздами. Это был военный городок, в котором размещались штаб и основные службы пограничной бригады. Здесь же были и дома офицерского состава, клуб, столовая и солдатская баня.
Полгода Александр постигал премудрости пограничной службы в учебном подразделении, после чего ему присвоили звание ефрейтора и отправили на дальнюю погранзаставу, которая славилась тем, что афганцы с сопредельной стороны, пытаясь перебросить крупные партии героина, неоднократно стирали её в порошок, повыбив до девяноста процентов личного состава.
Оставшихся после боя живых пограничников с удовольствием снимали залётные тележурналисты, после чего раненых отправляли в госпиталь, чтобы подлечить боевые ранения и снять посттравматический шок.
Оправившихся от контузий и потрясений, героев-пограничников возили в Кремль для вручения им высоких наград. Президент с улыбкой колол на кителя боевые ордена и с чувством жал руку. На этом всё и заканчивалось. Пограничников, как правило, комиссовали, выписывали проездные документы до забытого богом полустанка и отправляли доживать свой век в нищете и забвении. А что Вы хотели? Кому сейчас нужен контуженый инвалид с надломленной психикой и мизерной пенсией!
Застава располагалась напротив самого удобного места для форсирования быстрой и мутной речки, по которой проходила государственная граница. Здесь начинал свой путь знаменитый афганский наркотрафик, и застава для душманов была словно кость в горле.
Ситуация на данном участке границы напоминала «День сурка» в наихудшем варианте: наркокурьеры группами и поодиночке пытались пересечь границу, пограничники с переменным успехом ловили и отстреливали нарушителей государственной границы. И так день за днём, год за годом. Всё можно было принять за игру в «казаки-разбойники» если бы не потери личного состава с обеих сторон.
Перепёлкин быстро понял, что застава — не учебное подразделение, и всеми силами старался дотянуть до «дембеля» , то есть выжить.
В день, когда Сашка с друзьями втихомолку от командования заставы намечал отметить солдатский праздник «Сто дней до приказа», их в сотый, а может и в тысячный раз, подняли по боевой тревоге.
В то памятное утро большая группа моджахедов в очередной раз решилась на прорыв границы. Нарушая хрупкую утреннюю тишину, с сопредельной стороны противно заухали миномёты, и через несколько минут территория заставы покрылась султанами взрывов.
Александр привычно скатился в заранее оборудованный окопчик и, передёрнув затвор верного «калаша», стал ловить в прорезь прицела силуэты нарушителей. Утро было раннее, и над речкой стелился серый туман. Из тумана повсеместно выныривали и прятались в прибрежных валунах и редких зарослях камыша вооружённые люди. К разрывам мин добавился треск автоматных очередей. Моджахеды, так же, как и пограничники, предпочитали воевать с «Калашниковым», поэтому понять по звуку, на чьей стороне перевес, было невозможно.
Перепёлкин, пробормотав матерное ругательство в адрес ослицы, нарожавшей «чурбанов в тюбетейках», стал бить короткими очередями в стелящийся перед его окопчиком туман. Из тумана донеслись крики и яростная брань, а чтобы пограничникам было понятно, моджахеды ругались на русском языке.
— Вот! Вот это по-нашему! — заорал во весь голос Сашка, приподнявшись из окопчика. — А то лепечете: «Моя твоя не понимай»! — Пока я здесь служу, Вы у меня, тюбетейки грёбаные, весь русский язык выучите»!
Дальше Сашка ничего сделать не успел: очередная мина разорвалась перед самым окопчиком. Последнее, что он запомнил — нестерпимый жар и удушливый запах сгоревшей взрывчатки.
Очнулся Сашка, когда звуки боя стали откатываться к горевшей заставе. В голове стоял звон, а глаза и рот были забиты песком. Вдобавок ему сильно посекло лицо мелкими камешками, и раны обильно кровоточили.
Он не успел откашляться и прийти в себя, как к нему в окопчик свалился мёртвый душман. Пуля настигла нарушителя границы, когда он собирался перепрыгнуть через Сашкин окопчик, и теперь боец аллаха лежал с простреленной головой, а мёртвые глаза продолжали удивлённо взирать на Сашку. Сам Сашка забился в противоположный угол окопа и судорожно искал рукой автомат.
Когда автомат нашёлся, Сашка направил ствол в сторону мёртвого врага и продолжал тупо давить на спусковой крючок, пока не понял, что оружие сильно повреждено осколками разорвавшейся мины. Неосознанно, подчиняясь инстинкту самосохранения, Сашка вырвал «АК-74» из рук мертвеца. С автоматом в руках он почувствовал себя уверенней и приподнялся из окопчика.
Перед ним никого не было, бой переместился на территорию заставы, вернее, туда, где раньше была застава: здания горели. Из горящего штаба доносилась матерная брань и длинные автоматные очереди. Из развалин казармы дробно бил короткими очередями пулемёт. Пулемётчик хорошо знал своё дело и не позволял моджахедам приблизиться к штабу. Сашка стал неприцельно бить в спину наступающему врагу, и это на короткое время вызвало в его рядах замешательство. Неожиданно стрельба усилилась, и оставшиеся в живых моджахеды стали откатываться назад, к речке.
Это вступила в бой переброшенная на вертолётах из расположения бригады «тревожная» рота .
…Из всего личного состава заставы в живых осталось десяток бойцов и один офицер — заместитель начальника заставы. Все остальные погибли, но не отступили. Прорыв границы ликвидировали оперативно, и за речку не ушёл ни один нарушитель. Будучи в гарнизонном госпитале, Сашка с удивлением узнал из газет, что страна считает его, Александра Перепёлкина, и его выживших товарищей героями. В этой же газете был опубликован Указ о присвоении звания Героя России капитану Зарубину — начальнику заставы (посмертно), и лейтенанту Туманову — заместителю начальника заставы, который после гибели Зарубина руководил отражением нападения.
Сашка и его боевые товарищи были награждены орденами Мужества. Туманов, как и Сашка, лечился в этом же госпитале, поэтому Перепёлкин не утерпел и отправился проведать и лично поздравить товарища лейтенанта с высокой правительственной наградой.
Туманова Сашка разыскал в чахлом больничном садике. Лейтенант, раскинув полы больничного халата, сидел на лавочке, сосредоточено курил, и на Сашку и принесённую им радостную весть реагировал вяло, а на вопросы отвечал односложно. Подошедшая медсестра тактично отозвала Сашку в сторону и доходчиво объяснила ему, что товарища лейтенанта пока беспокоить не следует, так как у него проявились последствие контузии и тяжёлый посттравматический шок.
— Это должно со временем пройти, но сколько на это потребуется времени, никто не знает, — сказала девушка и заботливо взяла лейтенанта под руку. — Пойдём, миленький! У нас сейчас обед будет, потом поспишь, отдохнёшь. Для тебя сейчас отдых первое дело.
Туманов вяло, как марионетка, последовал за медсестрой.
Сашка тяжело вздохнул, и прикусил нижнюю губу.
— Сволочи! Тюбетейки, мать вашу! Что с человеком сделали! — прошептал он и украдкой смахнул набежавшую некстати слезу, понимая, что героям плакать не к лицу.
С Тумановым он встретился через месяц в Кремле, куда его и Сашку по установившейся традиции пригласили для вручения наград. Лейтенант в новой парадной форме выглядел по-молодецки. Они обнялись, как братья, и Сашка почувствовал, что в этот момент в целом мире нет для него человека роднее, чем лейтенант Туманов.
После вручения наград началась неофициальная часть. Вышколенные официанты стали сноровисто разносить подносы с шампанским, а недавно избранный Президент со свитой обходил присутствующих, аккуратно чокался своим бокалом, к которому не прикладывался, и старался не обойти вниманием никого.
Сашка стоял возле колоны с бокалом пузырящегося напитка и по-хорошему завидовал своему лейтенанту, которого обступили награждённые. Каждый из них хотел выпить с Героем России. Президент подошёл к Сашке, когда он этого не ожидал. Из-за спины Президента выглядывал министр обороны, начальник генштаба, Глава Администрации Президента РФ и ещё какие-то чиновники в штатском.
— Ну, что герой, как дальше жить думаешь? — с улыбкой спросил Президент и осторожно чокнулся с Сашкиным бокалом. Свита в ожидании короткого и умного ответа замерла в нетерпении.
— Я хотел бы продолжить образование, товарищ Главнокомандующий! — по-военному, как учили, ответил Перепёлкин. Свита облегчённо вздохнула и заулыбалась.
— Учиться? Это хорошо! — одобрил Президент. — И в какое же военное училище ты хотел бы поступить?
— Я не годен к строевой, товарищ Главнокомандующий! Медкомиссия забраковала! — ответил Сашка, и смело взглянул Президенту прямо в глаза. За стёклами модных очков Президента плавали две холодные льдинки.
— Это не беда, герой! Если надо, подлечим, любую медкомиссию пройдёшь.
— Я хочу учиться в Финансовой академии! — осмелел Сашка и опустил глаза, чтобы не встречаться с ледяным взглядом собеседника. Хочу быть, как и Вы, банкиром.
За спиной Президента разом охнули два генерала! То, что говорил Перепёлкин, шло вразрез с образом героя-пограничника, к тому же Президент не любил, когда его называли банкиром.
— Хочешь быть богатым? — усмехнулся Президент и серьёзно, без иронии, посмотрел на Сашку.
— Я хочу заработать много денег и построить для своих сослуживцев реабилитационный центр.
Теперь пришла очередь конфузиться Главе Президентской Администрации. Он в расстроенных чувствах шлёпнул себя ладонью по лбу и стал делать Сашке какие-то знаки.
— Это хорошо, что ты так рьяно заботишься о товарищах, — ровным голосом произнёс Харьковский. — Но все твои сослуживцы уже получают квалифицированную медицинскую помощь в госпиталях и в реабилитационных центрах.
— Тогда я куплю квартиры! Каждому куплю! Всем, кто служил на заставе со мной и до меня! А семьи тех, кто погиб, поселю в отдельных коттеджах! — неожиданно повысил голос Перепёлкин и уголок его рта задёргался в нервном тике.
Президент, который собрался перейти к следующей группе, остановился и с удивлением посмотрел на пограничника. Министр обороны не выдержал и рванул к Сашке.
— Прекратить! Немедленно прекратить! — прошипел он Сашке в лицо, но Харьковский сделал ему знак, и генерал-полковник вернулся на своё место за президентскую спину.
Харьковский подошёл к пограничнику и положил ему руку на новенький сержантский погон. Первым, почти инстинктивным, желанием Сашки было дёрнуть плечом и убрать президентскую длань, но он сдержался.
— Вот что, герой! Давай решим так: ты сначала закончи ВУЗ, стань высококлассным финансистом, а потом мы с тобой вместе решим, куда твою прибыль девать. Если твоих денег на благое дело не хватит, то государство добавит! Обещаю тебе это лично!
Перепёлкин в ответ только кивнул и почему-то покраснел.
— Распорядитесь насчёт места в академии, — бросил Харьковский через плечо и один из чиновников свиты усердно закивал головой.
Когда Президент со свитой двинулись дальше, Александр слышал, как министр обороны говорил извиняющимся тоном: «Захар Маркович, мальчишка контуженный! Только что из госпиталя. Вида ть, не долечили…».
— Это у тебя тыловики контуженные! — сквозь зубы процедил Харьковский. — Ты мне когда обещал решить проблему с бесквартирными офицерами? У тебя до сих пор Герои России по общагам да съёмным квартирам теснятся! Хочешь довести ситуацию до абсурда?
Дальнейшего разговора Перепёлкин не слышал: поставив бокал на поднос подскочившему официанту, он побрёл к выходу.
«Водки бы выпить, помянуть «корешков» армейских!» — мелькнула мысль, и Сашка пошёл бродить по территории Кремля. Через полчаса Сашка понял, что ни ларьков, ни рюмочных в Кремле нет, и водки ему никто не продаст. Огорчённый этим открытием, Перепёлкин направился к Спасским воротам.
Водки Сашка выпил в привокзальном ресторане в ожидании поезда. Он сидел в полупустом помещении, расстегнув китель и положив локти на белую скатерть. На столе стоял маленький графинчик и тарелка с нехитрой закуской. Сашка опрокидывал в рот рюмку за рюмкой, и чем больше он пил, тем горше становилось на душе.
«Несправедливо как-то, не по-людски!» — думал он. Хотелось кого-то обвинить в этой несправедливости, но кого именно, пограничник не знал.
Когда Сашка был изрядно пьян, в помещение ресторана вошёл комендантский патруль — гроза не только солдат, но и офицеров любого ранга. Начальником патруля был сухощавый капитан с седыми висками и обожжённым чужим солнцем лицом. Этот особый загар въелся капитану в кожу, как пороховая гарь, как напоминание об одной очень ответственной командировке в страну с жарким засушливым жарким климатом и нестабильной политической обстановкой. За спиной капитана возвышались два двухметровых курсанта со штык-ножами на поясе.
Сашка сквозь слёзы посмотрел на патруль и, отставив рюмку с водкой, медленно с угрожающим видом поднялся из-за стола. Капитан посмотрел на новенькую форму, на блестящий на кителе орден, на испещрённую мелкими шрамами Сашкину физиономию, по которой катилась пьяная слеза, и всё понял.
— Задержать? — спросил один из курсантов.
— Отставить! — твёрдым голосом произнёс капитан. — Это тебе не пьяный «дембель»! Видишь, что у него на кителе блестит? Так вот, Васильченко, это орден Мужества, а его так просто не дают. Это тебе не медалька «За выслугу лет».
— Так ведь не по уставу!
— Не по уставу, — согласился капитан. — Но герою можно, на то он и герой!
В конце августа в Заозёрск пришёл Перепёлкину вызов на учёбу в Москву.
Собрал Сашка барахлишко, в одном чемодане уместилось, обнял отца с матерью и отправился в Златоглавую.
В академии Сашке, кроме места в общежитии, дали ещё небольшую стипендию. Он понимал, что если бы не указания самого Президента, то не видать ему ни места на бюджетном факультете, ни других льгот. Но Сашка высоким знакомством не хвастал, о себе рассказывал мало, всё больше помалкивал, и орден свой никому не показывал. Был он по возрасту в группе самым старшим. Может быть, поэтому, а может, за серьёзный нрав, его выбрали старостой группы.
Учился Александр увлечённо, и пять лет студенческой жизни пролетели быстро. В середине пятого курса прошёл слух, что к ректору приходили представитель нескольких иностранных фирм, работающих в Москве и Питере.
Фирмы были все как одна, солидные, зарекомендовавшие себя на мировом рынке и имевшие стабильную многомиллионную прибыль. Поэтому сотрудников представители фирм подбирали сами из числа наиболее выдающихся выпускников московских и питерских ВУЗов.
Как раз в это время Александр написал свою первую научную работу по снижению рисков и организации деятельности банковской системы в условиях нестабильного рынка. К Сашкиному счастью, эта работа попалась на глаза одному из директоров фирмы со смешанным американо-японским капиталом, и Перепёлкина взяли в эту фирму на должность финансового аналитика. О такой удаче Сашка Перепёлкин, вернее, теперь уже господин Перепёлкин, и мечтать не смел. Работа была живая, интересная и, что немаловажно — хорошо оплачиваемая.
С первых же дней работы в фирме аналитик Перепёлкин по самую маковку погрузился в работу, и покидал офис, когда в коридорах фирмы бродили только охранники, а вечерняя Москва заманчиво сверкала неоновыми вывесками дорогих ресторанов, престижных ночных клубов и других увеселительных заведений.
Хоть и молод был аналитик Перепёлкин, но ночная жизнь его манила мало. После работы он смотрел по телевизору последние новости, делал в блокноте на завтрашний день какие-то пометки, и уставший, но счастливый, засыпал. Спал Сашка без сновидений. Утром за пять минут до сигнала будильника он открывал глаза и «выныривал» из мира грёз и сновидений.
После контрастного душа и горячей чашечки чёрного, без сахара, кофе, он тщательно подбирал галстук к костюму, и следил, чтобы цвет носков не диссонировал с цветом брюк. Руководство фирмы строго следило за внешним видом сотрудников, но, учитывая, что капитал фирмы был смешанным, позволялась небольшая вольность: вместо обязательно галстука с эмблемой фирмы разрешалось носить цветные галстуки, но приглушённых тонов.
Усердие молодого аналитика Перепёлкина не осталось незамеченным: через два года его повысили в должности, сделав начальником отдела, и значительно прибавили в окладе. Ещё через год Сашка Перепёлкин въехал в собственную трёхкомнатную квартиру. Правда, квартира находилась в районе новостроек, и до работы приходилось добираться около часа, но Сашку это не пугало. На рождественскую премию от фирмы он приобрёл новенькую «Тойоту» и теперь с удовольствием проводил это время за рулём собственного автомобиля. Александр почти с упоением занимался прогнозированием рынка ценных бумаг и инвестиций. Благодаря точным прогнозам господина Перепёлкина, фирма выиграла тендер на поставку крупной партии своей продукции в отдалённые районы Сибири, где по личному указанию президента активно разрабатывались законсервированные ранее нефтегазовые месторождения. После этой сделки активы фирмы резко пошли вверх, и господин Перепёлкин окончательно уверовал в свою счастливую звезду.
Беда нагрянула в понедельник утром. Недаром Сашка не любил понедельники, и не потому, что в этот день многих россиян поджидало похмелье — спиртным Перепёлкин не злоупотреблял, — а потому, что за два выходных дня в мире, а значит и на мировых биржах, могло произойти всё, что угодно, и предвидеть это было практически невозможно. Ещё накануне в пятницу на совещании он заливался соловьём, убеждая руководство фирмы пойти на рисковую, но очень прибыльную финансовую операцию.
— Принимая во внимание стабильность рынка за последнюю декаду, риски можно считать минимизированными! — убеждал он высокооплачиваемых менеджеров и, к своему несчастью, убедил.
В первую половину дня клерки отдела старательно выполнили его распоряжения, и баснословная сумма в валюте легла на счёта одной из фирм, которая, в свою очередь, должна была провести её через офшоры, и через подставные фирмы-однодневки «прокрутить» деньги, мягко говоря, в не совсем законных операциях. Таким образом, сама фирма оставалась как бы в стороне от проводимых махинаций, избегала ответственности за нарушения ряда статей по налогообложению, и в тоже время имела хороший куш.
Когда Перепёлкин после обеда вернулся на своё рабочее место, то не поверил своим глазам: рынок ценных бумаг обрушился! Это был тот самый «чёрный» понедельник, когда начался кризис неплатежей. Фирма, на счета которой в пятницу утром были переведены деньги, к вечеру понедельника внезапно обанкротилась и перестала существовать.
Перепёлкину стало страшно, как тогда в окопчике, когда на него смотрел мёртвый душман. Теперь на него мёртвым глазом смотрел погасший экран дисплея, который Перепёлкин выключил сам, чтобы не видеть, как лавинообразно развивается ситуация.
… Ему не устраивали публичную «головомойку», так как в замысел проводимой Перепёлкиным операции были посвящены только избранные, но слух о том, что господин Перепёлкин доживает на фирме последние дни, среди коллег распространился подозрительно быстро.
Все выходные Сашка пролежал на новенькой тахте, тупо глядя в потолок. На душе было пусто, тревожно и противно. Нечто подобное он испытал после корпоративной вечеринки, когда проснулся в постели Эллы Петровны — женщины старше его на добрый десяток лет, и по слухам имевшей связь с директором головной фирмы — низкорослым японцем в больших очках, явно страдавший комплексом Наполеона.
Перепёлкин понимал, что фирма не будет возбуждать против него судебный иск, иначе руководству фирмы пришлось бы признать факт участия в незаконных финансовых операциях, а говоря по-простому — в «отмывании» денег. Поэтому, несмотря на понесённые убытки, руководство фирмы решило «не выносить сор из избы», ограничившись увольнением проштрафившегося сотрудника.
Утром в понедельник Александр по привычке проснулся рано, и с тоской подумал, что спешить ему некуда. Он встал с тахты и подошёл к зеркальному встроенному шкафу. На него из зеркала смотрел стройный поджарый молодой мужчина с умным взглядом и волевым лицом, которое несколько портили белые отметины небольших шрамов, заработанные в памятном бою на афганской границе.
— Чего ты хандришь? — спросил Сашка у отражения. — Ты не из таких передряг выпутывался! Ты образованный, умный, будет желание, так ты деньги из воздуха сделаешь!
Отражение грустно улыбнулось в ответ, и Сашка побрёл в душ. После душа Сашка выпил стакан апельсинового сока, поскрёб давно небритый подбородок и, глядя на искажённое отражение в металлической кофеварке, уже весело переспросил: «Так что там я говорил насчёт воздуха»?
Через два часа Александр Перепёлкин, чисто выбритый и благоухая дорогим парфюмом, сидел перед чиновником Московской мэрии. Опытный сотрудник мэрии ещё и ещё раз вчитывался в поданную гражданином Перепёлкиным заявку.
— Так, что Вы собираетесь приобрести? — не веря своим глазам, спросил удивлённый мужчина.
— Там написано, — кивнул Сашка головой в сторону заявки.
— Тут написано, что Вы собираетесь приобрести воздух? — ещё раз пробежав глазами текст, произнёс чиновник.
— Не совсем так! Там написано, что я желаю приобрести некоторый объём воздушного пространства над районом новостроек. Размеры указаны.
— Странно, — нараспев произнёс чиновник, пытаясь понять, в чём кроется подвох.
— Ничего странного не вижу, — не унимался Сашка. — Некоторые фирмы и у нас и за рубежом уже несколько лет как успешно торгуют земельными участками на Луне, и это никого не удивляет. Я же прошу разрешения на покупку воздушного пространства над родным моему сердцу городом, а у Вас это почему-то вызывает удивление.
— Простите, но мы воздухом не торгуем! — решительно произнёс чиновник и вернул Сашке его заявку.
— Неужели? — деланно удивился Сашка. — А я думал, что Вы этим только и занимаетесь!
— Прощайте, — ровным голосом произнёс работник мэрии, и сделал вид, что углубился в чтение очередной заявки.
— До встречи! — ответил Сашка и, забрав заявку, направился в городской суд первой инстанции.
Из здания суда Перепёлкин вышел с твёрдым намерением найти проныру-адвоката. Он посетил несколько адвокатских контор, где его ждало полнейшее разочарование. Опытные стряпчие или отказывались браться за заведомо проигрышное, по их мнению, дело, либо заламывали такие цены, что даже у Сашки, который вот уже лет пять как считал себя москвичом и, казалось, ничему в городе не удивлялся, глаза от удивления вылезали из орбит.
Объявление «Опытный адвокат проводит платные консультации и оказывает юридическую помощь по уголовным и гражданским делам любой сложности» попалось ему на глаза совершенно случайно. Перепёлкин ещё раз пробежал взглядом текст и ниже напечатанный адрес. Затеянная им афера требовала если не самого опытного адвоката, то хотя бы самого бессовестного, и Перепёлкин на своей «Тойоте» уверенно закружил по узким московским улочкам.
Контора располагалась недалеко от площади трёх вокзалов, между обувным магазином и парикмахерской.
«Это что за «гадюшник»?» — подумал Перепёлкин и откровенно пожалел о попусту потраченном времени и бензине.
Но отступать не хотелось, и Александр решительно потянул дверь адвокатской конторы на себя.
Контора представляла собой перепланированную однокомнатную квартиру, в центре которой располагался массивный письменный стол. За столом находился круглолицый мужчина с характерной для его национальности курчавостью вокруг обширной лысины и выразительными выпуклыми глазами.
— Чем могу служить? — старомодно обратился к посетителю хозяин кабинета.
— Мне нужен адвокат, — решительно заявил Александр и без приглашения уселся в кресло для посетителей.
— Молодой человек, то, что Вам нужен адвокат, ясно, как божий день! Вы ведь пришли ко мне, а не к моему знакомому парикмахеру Яше, который работает за стеной. Вот если бы Вы пришли к Яше, то он бы спросил, как Вас подстричь, я же собираюсь Вам оказать юридическую помощь. Вы ведь за этим пришли?
— Вы действительно берётесь за дела любой сложности? — пропустив мимо ушей заданный вопрос, уточнил Александр.
— Молодой человек, для Зиновия Гольбрахта не бывает сложных или простых дел, — усмехнулся адвокат. — Для Зиновия Гольбрахта есть дела интересные и не очень интересные.
— Я так понимаю, что Зиновий Гольбрахт, это Вы?
— Для приезжего Вы удивительно догадливы, — пошутил хозяин кабинета. — Адвокат Гольбрахт— это действительно я!
— Я не приезжий! — возмутился Перепёлкин. — Я москвич! У меня квартира в Москве и прописка!
— Вы приезжий! — настаивал адвокат. — А москвичом Вы стали совсем недавно, поверьте мне, москвичу в пятом поколении, это видно невооружённым глазом. Однако мы отвлеклись. У Вас дело уголовное или гражданское?
— Гражданское, только я не уверен, что Вы за него возьмётесь. Я уже обошёл дюжину ваших коллег, и, как видите, безрезультатно.
— Как знать, как знать! — почесал лысину Гольбрахт. — Если Вы собрались оттяпать бизнес у вашего партнёра, мне это неинтересно с профессиональной точки зрения, но я за это дело возьмусь чисто из меркантильных соображений. А вот если Вы собираетесь заявить свои права на жилплощадь в Зимнем дворце, мотивируя свои претензии родством с последним императором, о чём вашим родителям поведала перед смертью ваша прабабушка, я возьмусь за это дело из профессионального интереса, и поверьте мне, цена за мои услуги будет ниже, чем в предыдущем случае.
— Я хочу купить московский воздух! — твёрдо произнёс Перепёлкин, наслаждаясь произведённым эффектом.
— Весь? — после короткого раздумья уточнил Зиновий Моисеевич.
— Нет не весь, а только над районом новостроек.
— Жаль! — искренне произнёс адвокат. — Жаль, что не весь! А я уж было обрадовался, что наконец-то мне попало в руки интересное дело.
Зиновий Моисеевич Гольбрахт не лукавил. Зиновий Моисеевич был большим чудаком, но при этом очень опытным адвокатом. Он мог бы прослыть вторым Плевако или, на худой конец защитником, не проигравшим ни одного дела. Таких юристов называют адвокатами дьявола, но дьявол не хотел связываться с Зиновием Моисеевичем, опасаясь попасть впросак при составлении договора о покупке многострадальной еврейской души опытного стряпчего.
К удивлению своих коллег, Зиновий Моисеевич за деньгами не гнался, но и не бедствовал. Порой он брался за дела, которые вызывали если не смех, то удивление, брался и выигрывал, чем снискал у клиентов уважение, а у коллег зависть. Это побудило Зиновия уйти из известной адвокатской конторы и заняться частной практикой. В своём маленьком офисе он был и за адвоката, и за секретаря, и за делопроизводителя, и даже за курьера, но зато никто не смеялся над ним и не крутил пальцем у виска.
Эта привилегия осталась только у его жены Софочки, которая имела большое сходство со знаменитой советской актрисой, так эффектно произносившей популярную фразу «Муля, не нервируй меня»! Частенько глядя на мужа с высоты своего роста и целуя его в лысину, Софочка ласково называла его сумасшедшим, но при этом добавляла: «Ты, Зина, не просто сумасшедший, ты гениальный сумасшедший! Это надо таки умудриться быть в Москве известным и не сделать из этого состояние»!
Гольбрахт проявил к афере Перепёлкина живой интерес, и через полчаса они, как старые знакомые, горячо обсуждали линию поведения в суде.
На суде Зиновий Моисеевич был немногословен, но весь светился какой-то потаённой радостью. Судья Агрипина Ивановна Калинкина, знавшая Зиновия ещё со студенческой скамьи, видела в этом верный признак того, что адвокат Гольбрахт в рукаве своей мантии затаил не просто козырной туз, а возможно, джокер.
Когда начались прения, Зиновий Моисеевич подобрался и с застывшей на лице полуулыбкой ловил каждое слово ответчика. Наверное, именно с таким выражением лица опытный птицелов терпеливо ждёт, когда жертва запутается в силках.
— Мы не торгуем воздухом! — негодовал ответчик. — В перечне объектов города, подлежащих продаже и приватизации нет такого наименования. А раз нет предмета торга, следовательно, отсутствуют и расценки.
— Очень хорошо! — уверенно вклинился в выступление Гольбрахт. — Мой клиент согласен взять указанный объём пространства в безвозмездное пользование!
— Какая наглость! — взревел представитель мэрии, но получил замечание от судьи за нетактичное поведение.
— У истца есть ещё вопросы к ответчику? — монотонно произнесла судья Макарова.
— Да, Ваша честь! Вопросы имеются, — Гольбрахт привстал с места и, прикусив дужку старомодных очков, на мгновение задумался. — Я прошу представителя ответчика назвать объекты нашего города, которые ни в коем случае не подлежат продаже, приватизации или долгосрочной аренде.
— Вопрос понятен? — уточнила судья. — Если вопрос понятен, то отвечайте.
— Да, перечень таких объектов существует. К ним относятся объекты оборонного и стратегического значения, культурного наследия, исторические памятники…
— Есть ли в этом перечне объект притязаний моего клиента? — нетерпеливо перебил Гольбрахт.
— Я же говорил, что воздух не может быть…
— Так есть или нет?
— Нет! — сквозь зубы произнёс представитель ответчика, поняв, куда клонит адвокат истца.
— Значит, ходатайство моего клиента не наносит урон обороноспособности страны, и не ставит под угрозу существование культурно-исторических ценностей столицы?
— Нет, — потухшим голосом произнёс представитель ответчика.
— Таким образом, мы установили, что требования моего клиента не являются противозаконными, — произнёс довольный Зиновий Моисеевич, обращаясь в основном к судье. — То есть ходатайство моего клиента может бытьудовлетворено городскими властями в соответствие с существующими законодательными актами.
По окончанию прений судья объявила перерыв, но прежде чем выйти из зала, подозвала к себе Гольбрахта.
— Скажи мне, Зина, честно, что за аферу вы задумали со своим клиентом? — тихо произнесла Агрипина Ивановна.
— Что-то не так, милейшая Агрипина? — с иезуитской улыбкой вопросом на вопрос ответил Гольбрахт.
— Да всё, Зина, так! Всё так! Предмет разбирательства мне понятен, и линию поведения с юридической точки зрения ты выстроил безупречно, но я хочу понять, в чём здесь подвох.
— А если я сошлюсь на коммерческую тайну? — смешно сморщил нос бывший однокурсник.
— Да ради бога! Только что-то мне подсказывает, что после этого ты ещё долго будешь писать апелляции.
— Всё понял! — быстро перестроился адвокат и с таинственным видом прошептал. — Мой клиент мечтает добиться монополии на рекламу в воздушном пространстве одного отдельно взятого района. Понимаешь, он уже закупил воздушные шары, чтобы подвесить баннеры и, что удивительно, уже есть заказы. Если вдуматься — это золотое дно!
Эту версию они с Перепёлкиным заготовили заранее. Истинное предназначение необычной сделки Александр не открыл даже адвокату, но Зиновий Моисеевич и не настаивал. Он был достаточно умён, чтобы понять, что эта гениальная по простоте задумка имеет двойное дно, и достаточно опытен, чтобы не пытаться проникнуть в чужие тайны. За всё время своей адвокатской деятельности Зиновий Моисеевич узнал массу секретов, и понял, что быть копилкой для чужих тайн очень утомительно.
— Ты, Зина, большой оригинал! — улыбнулась Агрипина Ивановна. — Сколько лет тебя знаю, а ты всё такой же. И где ты только такие дела берёшь?
— Они меня сами находят.
— Сознаюсь, это дело меня заинтересовало. Необычное дело! Того и гляди, в печать просочится.
— Да уж, я об этом позабочусь. И знаешь, как будет называться статья?
— Зоркий взгляд слепой Фемиды? — рассмеялась судья.
— Я бы предпочёл что-нибудь о торжестве Закона и о твоём высокопрофессиональном подходе к рассмотрению нестандартных дел.
Суд вынес решение в пользу Перепёлкина. Мэрия в свою очередь оформила аренду сроком на 99 лет и обязала покупателя внести деньги сразу за весь срок аренды. Когда Перепёлкин ознакомился с расценками на московский воздух, он возмущённо отбросил документ.
— Вы с ума сошли! — возмутился Александр. — Вы оценили воздушное пространство по той же цене, что и землю, над которой оно находится. Я же покупаю не земельный участок в центре Москвы, а определённый объём воздушного пространства в районе новостроек!
— Не нравиться — не покупайте! — равнодушно произнёс чиновник, который отказал ему в проведении сделки в первый раз. — Лично мы идём Вам навстречу, и у Вас к нам претензий быть не должно. Или Вы опять в суд побежите?
В суд Перепёлкин обращаться не стал. Уже не веря в справедливость, он от отчаянья написал письмо самому Президенту, где вежливо напомнил о его обещании помочь в случае финансовых затруднений. Ответ из Администрации Президента РФ пришёл на удивление быстро. Видимо это был тот редкий случай, когда клерк, сидящий за разбором почты, уяснив из письма факт личного знакомства корреспондента с самим Президентом, побоялся ограничиться простой отпиской и переадресацией письма в другую организацию. Письмо Перепёлкина оказалось среди тех немногочисленных документов, которые легли на стол Харьковскому.
Через два дня Президент лично позвонил мэру и поинтересовался, почему он считает, что московский воздух полезней, а следовательно, дороже, чем весь воздух на курортах Краснодарского края и Кавказа, вместе взятых. Мэр не нашёлся, что ответить по существу, и пообещал разобраться.
После полученной от разъярённого мэра выволочки, сотрудники мэрии пересмотрели цены на воздушное пространство столицы и значительно их снизили, но, чтобы завершить сделку Александру, пришлось вложить в покупку все сбережения и продать машину.
В своей трёхкомнатной квартире Александр оборудовал офис новой рекламной фирмы. На остатки сбережений Александр заказал на разворотах журналов «Коммерсант» и «Большие деньги» рекламу своей фирмы.
Через двадцать дней с глянцевых страниц журналов читателям улыбалась ослепительно красивая, почти полностью обнажённая блондинка, интимные места которой закрывали невесть откуда набежавшие кучерявые тучки. Девушка игриво доставала руками до облаков. Поверх облаков в виде подвешенного между двумя воздушными шарами баннера, красовался рекламный слоган «Рекламная фирма «Высь». Мы за высокие отношения с клиентом»!
К его удивлению, заказы пошли один за другим. Желающих поместить рекламу своей продукции на воздушных шарах и подвешенных на мини-стратостатах баннерах оказалось так много, что Перепёлкину пришлось расширить штат фирмы. Дела пошли так хорошо, что через пару месяцев Александр позволил себе снять помещение под офис фирмы прямо в центре Москвы.
Однажды утром по дороге на работу Александр увидел в голубом небе то, чего там не должно было быть: на ярких воздушных шарах с характерной корпоративной окраской в жёлто-зелёные цвета висели чужиебаннеры, с чужойрекламой! Хорошо известный на международном рынке оператор сотовой связи «Эфир» наглым образом рекламировал свои услуги на воздушной территории господина Перепёлкина!
Приехав в офис, Александр позвонил Гольбрахту.
— На моих заливных лугах пасётся чужое стадо! — после короткого приветствия произнёс в трубку обделённый бизнесмен.
— Этого следовало ожидать, мой юный друг! — беспечно ответил Зиновий, легкомысленно болтая под огромным письменным столом короткими ножками, обутыми в дорогие, но давно не чищеные туфли. — Назовите мне имя пастуха, который загнал это стадо на ваш выгон.
— Имя не знаю, но на баннерах вовсю красуется эмблема оператора сотовой связи «Эфир»!
— Чудесно! Просто чудесно! Запомните, юноша! С этой минуты «Эфир» ваша «дойная корова»! Такую высокоудойную бурёнку приятно потрогать за вымя!
В этот же день Зиновий Моисеевич вчинил руководству «Эфира» иск, равный их месячному доходу. Начальник юридической службы «Эфира», бывший прокурор города Житомира, со смешной фамилией Ковбасюк, заброшенный волей случая на московские просторы в период между загниванием воровского социализма и расцветом бандитского капитализма, клялся здоровьем близких и дальних родственников своих подчинённых, что «Эфир» не подозревал о том, что «забрёл на чужую делянку»!
В конце концов, враждующие стороны пришли к мировому соглашению: «Эфир» убирал свою рекламу с территории господина Перепёлкина и платил крупную сумму в евро в качестве «неустойки». В ответ Фирма Перепёлкина отзывала исковое заявление.
Зиновий Моисеевич ликовал, но Перепёлкин почему-то попросил его не афишировать свою очередную победу.
— Это может повредить мне в ближайшем будущем, — туманно пояснил Александр и окинул довольным взглядом подрастающие здания будущих небоскрёбов.
