Внутрь священного каменного круга, где собрались жрецы, крики издалека доносились приглушённо. Шаманы, завершив подготовку к ритуалу, быстро наносили краску на обнажённое тело дрожащей Юкио-мико. Напоили её одурманивающим зельем. Мановением руки Сендэя ритуал начался с музыкального соло на свирели. Кто-то из «серых балахонов», виртуозно владея инструментом, выводил трели как заправский артист театра кагура. Один за другим вступили два хора, зазвучала священная песнь…

Что-то происходило не так. Сендэй ощутил это поздно, и не успел предпринять мер. Да он и не смог бы! Воля богов…

У северной стены святилища, сложенной из болотного зелёно-коричневого сланца, выбеленной солоноватыми морскими ветрами и дождями, меж двух Столпов, ярко пылало большое бронзовое Зеркало. Перед святыней, на перевёрнутом кверху днищем громадном котле из старинной, патиной покрытой красной меди, плавно и изящно двигалась расписная фигура обнажённой мико. Юкио исполняла танец — легко, привычно, как учили… И хор звучал, и слышались смешки со всех сторон… не от людей уже — то демоны резвились, хохоча и улюлюкая. Так же, как в первый раз, шаманы вызывали любопытство Аматерасу, выманивали богиню, лишившую мир солнца, из тягостного уединения, гася её обиду на Сусаноо предложением весёлого зрелища. И вроде всё шло так, как нужно, но у Сендэя росла тревожность, сгущаясь чувством приближения неотвратимой беды.

Остро запахло гнилым болотом. Действо, практикуемое в святилище Авадзи шаманами, искони освещала луна, и факела тут не зажигались. Никто и никогда не звал сюда огненных демонов — возможно, оттого, что однажды они показали своё недружелюбие. Свет исходил от самого Зеркала, и, возможно, как-то участвовали Столпы, которые его касались. Бронзовая гладь на миг подёрнулась вуалью, и отворился «грот»…

Но вместо прекрасного лика Аматерасу на участников ритуального действа воззрилось страшное измождённое лицо костлявой женщины. Дзигокудаю обвела безглазым взглядом сборище, и…

Юкио, которая в экстазе танцевала с сомкнутыми веками, ощущая себя единой с Амэ-но Удзумэ, единственной повезло. Прочие — певцы, шаманы, даже демоны — узрели…

Хозяйка ада пропала также — вдруг, и смолкла музыка, и Юкио вдруг оступилась. Она с недоумением глядела на простёртых ниц — у её ног? Это как? Это почему — её? …приветствуют, как божество… Юкио затрясло в ознобе, она поёжилась, потёрла ушибленную при падении коленку.

Каменная дверь с трудом отвалилась, вбежал Шуинсай. Призвав на помощь самообладание, стараясь выглядеть спокойным, мастер увёл девушку, помог одеться и завернул в толстую меховую накидку.

— Немедленно отсюда! Потерпи.

Из-за потери крови мучил озноб. Мастер скрежетал зубами, точно во сне глубокий старик, и подёргивал больную руку.

— Ты ранен… Таро!..

— Не ной, нет времени! — бросил Шуинсай, стиснув зубы. Бинты на руке покраснели, рана открылась. В распоротых хаками на правом колене краснело свежее ранение. — Поднимемся на холм, отдышаться надо… затем по склону, через ограду выйдем на излучину реки, а там недалеко до моря — скроемся в прибрежных скалах.

Серые балахоны отлепились от пола, шаманы привстали, и на коленях, на четвереньках, с пустыми глазами, поползли к Шуинсаю и Юкио, протягивая худые руки с корявыми узловатыми пальцами.

— Не трогайте меня! — взвизгнула мико.

Избегая касаться шаманов, мастер волоком потащил девушку к выходу.

Болотный дух тяжёл. Всплывая пузырями на поверхность топи, он стелется по низинам, заливает лощины, каждую впадину и яму. Дышать становится невозможно, и тошнит, и кружится голова, и людям и животным хочется убежать… а куда бежать на открытом пространстве? Только вверх. Но есть проблема — это понимают ВСЕ, и враги тоже, потому, спасая себя от удушья, оставайся начеку, ожидай встречи…

Выбравшись из стен Адзуми и поднявшись на холм неподалёку, они угодили из огня да в полымя. В обнимку с юной полуголой мико Шуинсая увидала та, кого он никак не ожидал тут встретить — Ёсисада Суа. Мастер сразу спрятал девушку за собой. Невзирая на боль и утомление, он встал прямо, и, вытащив катану, резким движением стряхнул с него коросту засохшей крови.

— Наконец-то встретились! — надменно расхохоталась Суа. Под пристальным осуждающим взором Шуинсая её коробило. Она выдержала нежеланную паузу, и, сознавая, что плошает, сказала нарочито напористо:

— Так вот какой настоящий Шуинсай?! Бегает от службы, обкрадывает святилища… изменяет жене с императорской дочкой-сучкой!.. — сказала, и себя пожалела: «а мне — отворот!»

В груди Суа созрело противное ощущение, что она, урождённая принцесса, испытывала одновременные влечение и благоговейный страх перед каким-то мелким и незнатным Зотайдо. Видя его, даже раненого и обессиленного, тяжело дышащего, не могла не восхититься. Но гнев нещадно терзал душу сестры Ёсисады Хадзиме. Мысленно приписав мастеру грехи родного брата, отвергнутая вновь женщина-воин завелась неистовой злобой.

— Зачем тебе глупая девчонка? — с остервенением процедила она. Запылённая копна волос спадала на левый глаз, правый горел агатом, будто неживой.

— Сама дура! — не удержалась от реплики Юкио из-за спины мастера.

— ЧТО? — не веря ушам, переспросила ошарашенная Суа. Ждали воины по левую и правую сторону от Чио-сан, как называл её Тсенг. — Маленькая наглючка! Взять их!

Самураи «Пылающего рассвета» окружили пару. Шуинсай, шепнув девушке приказание лечь на землю, круговым движением отбил катаной сразу две атаки. Над головой Юкио звякнула сталь. Шуинсай… её Шуинсай!.. ЕЁ герой!

Самураи нападали как-то неохотно, поодиночке, словно сговорившись разыграть приз — славу победителя знаменитого мастера. Захватив руку третьего, неосторожно напавшего воина, «трофей» обездвижил его ударом пальцев в какие-то особые точки на незащищённом латами горле. Обманным манёвром слегка завалился на противника, и, словно в бессилии, замер.

— Нога онемела?! — загоготал четвёртый самурай, и хотел было добить мастера тычком вакидзаси, но Шуинсай развернул и толкнул на него остолбеневшего бандита. И тут же сам атаковал. Пронзив обоих насквозь, подхватил чужой валяющийся катана и метнул в нападавшего пятого…

Поражаясь слабости воинов «Пылающего рассвета», Суа, словно фурия — сама решительность, вступила в бой. Синее лезвие тати полоснуло Шуинсая наискось. Левое бедро мастера ожгло болью. Рана обильно кровоточила. Он упал на правое колено и сквозь сжатые зубы издал стон.

— Шуи! — всхлипнула Юкио, кинувшись к нему. Выдернув катану из подёргивающегося рядом в судорогах тела бандита, мико отважно кинулась на ненавистную разбойницу, но в безыскусном наивном порыве её явилась лишь жажда мщения. Прыжком оказавшись около принцессы, Суа выбила меч, схватила девушку в замок и приставила лезвие к шее.

— Отпусти! — бросил Шуинсай, поднявшись с трудом и держась за бедро. — Забери что хочешь, но не её!

Наслаждаясь зрелищем раненого врага — такого врага! — Суа почувствовала облегчение. Некоторое время, глядя с умилением на его дрожащее колено и в потухшие глаза, она ядовито улыбалась.

— Даже не надейся! Ты — беспомощен, Зотайдо, — произнесла Суа, толкнув Юкио на землю. — Сучка погибнет у тебя на глазах! Я так хочу — так будет!

— Стоять! Бояться! — закричал кто-то снизу. — Сопротивление бессмысленно!

— ЧТО? Опять этот ненавистный фигляр Зотайдо Лао?! — поморщилась Суа. — Я же велела убить его!

Тсенг, стоящий в нескольких шагах, пожал плечами:

— Он, верно, сумел удрать, не вступая в бой.

Краешком глаза Шуинсай заметил брата и с ним троих ниндзя из додзё Ампаруа — Йиро, Маса и кто-то ещё, кажется, девушка… Морико, — после тяжёлой победы над намбадзинами составляли невеликий его отряд. Двое телохранителей леди Коридвен — Эги и коротышка Кин, а с ними пузатый молодец Хаору, связанные, стояли на коленях в кругу самураев Белого Тигра. Несколько здоровяков, склонившись над ними, словно палачи, допрашивали.

— Вон они, там! Суа-химэ и тайсё Тсенг… — громко заверещал малодушный Кин в надежде на милость.

Приказав своим атаковать, командир самураев Ёсисады зарубил его.

Голова коротышки откатилась прямиком к Хаору, глаза в глаза…

Атака была молниеносной. Воины Белого Тигра рванули в направлении скульптурной группы, каковой издали виделись им вожди «Пылающего рассвета». Но внезапно все остановились на полпути, замерли. Адзуми погрузилось в полную тишину, послышался кашель. Задыхаясь, все переглядывались, из глаз текли слёзы. Казалось, воздух резко улетучился — с таким трудом удавалось людям напитывать лёгкие. Куда там бежать, да ещё сражаться — просто дышать стало тяжело!

На вершине холма изготовился к бою «Пылающий рассвет». Ввысь взметнулись яри и нагинаты, обнажились хищные катаны, нацелились луки, аркебузы. Тсенг зажёг фитиль огненного шара Генбо. Леди Коридвен ткнула кончиком тати в грудь юной мико. Юкио всхлипнула.

— Слышишь, умоляй оставить девку в живых!.. — зашипела Суа… но мастер как будто не услышал — он вглядывался куда-то в направлении её самураев.

В сердце Шуинсая кольнуло, когда увидел невысокого человека, который незаметно появился в кучке бойцов клана Суа за спиной Тсенга. Свет месяца ласкал косматую голову, сверкал на серебряном медальоне, скатившемся на правое плечо. Непроизвольно вытянув шею, мастер всё так же не мог разглядеть лица — парень, будто желая остаться неузнанным, наклонял голову.

Необъяснимое тёплое чувство овладело душой, оживило. Мысли заметались потревоженными муравьями. Если бы парень поднял руку и коснулся уха… Нет, не коснулся, даже не дрогнули руки. Но чувство было настолько сильное, что Шуинсай едва не окликнул его. Интуиция подсказывала: молчи!..

Синоби-профессионал, наблюдательный Тсенг заметил внезапное замешательство атакующих и заподозрил неладное. Втянул воздух и уловил накатывающийся снизу запах… Газ! Нельзя огня!!! Он тут же попытался погасить искрящийся шнур, но пальцы обожгло. Неожиданно пробив бок Тсенга ударом кулака, какой-то парень, смутно знакомый, не позволил затушить фитиль шара. Выхватив бомбу, этот ненормальный швырнул её туда, под ноги командиру отрядов Ёсисады Хадзиме. Панический страх отразился на лицах воинов Белого Тигра, узревших в полёте рассыпающий опасные искры чёрный предмет. Раздался взрыв — неимоверной силы, который раскинул вихрем синее пламя повсюду. Загорелся мох на камнях и на земле, вспыхнули яркими голубыми огнями деревья над рекой. В одно мгновение всё пространство Адзуми превратилось в огромный светоч — и погасло.

Шуинсай опомнился быстро — уже в воздухе. Взрывной волной их троих выкинуло с холма и пронесло над болотистой равниной. Сгруппировавшись, Шуинсай упал в реку. Оглушённый, он последними усилиями вырвался из ледяной воды, и теперь судорожно крутил головой. Туман исчез, но кругом тучи пепла, и ничего не видно.

— Шуи!.. Шуи!.. — расслышал он. Звала Юкио, захлёбываясь. — Где ты?

По плеску и голосу определив местонахождение девушки, он быстро загрёб одними руками: онемевшая нога не действовала. От страшного напряжения из груди вырывался глухой стон, а сильный холод пронзал тело, будто иглами.

— Не увидишь… никогда! — другой злой сдавленный голос донёсся до него… и плеск прекратился.

— Нет, не-ет! — колотя замёрзшими руками по воде, он обезумел. — Убью, Суа!

— Не сдержал обещание! — эта мысль как будто отняла всё то, для чего стоило оставаться в живых, лишила рассудка, и оттого, не в силах больше двинуться, Зотайдо Шуинсай отдался в руки судьбе. Им овладело равнодушие. Мысленно простившись с миром, он плыл и не сопротивлялся воде, заливавшей его лицо, однако жизнь теплилась, не уходила. Казалось, его душа, отыскав укромное место в теле, ненадолго спряталась там. Находясь в странном состоянии, похожем на смерть, в котором ни о чём не жалеешь и ничего не желаешь, Шуинсай увидел перед собой сына, бравого и улыбающегося, возмужалого, окрепшего, словно сталь клинка после закала.

— Помогу тебе, пап! — призрак Шиничиро протянул руки, словно хотел крепко обнять отца. — Пойдём, вперёд! Дорога Цветов — не твоя!

Изумлённо оглядев отца сверху вниз, умерший сын покачал головой, звонко беззаботно расхохотался:

— Совсем на тебя не похоже: раскис, как варёная рыба. Дядя Лао и не узнает!

— Шини… я очень горжусь тобой и люблю, ты — самое ценное, что у меня есть! — признался Шуинсай, наконец. — Прошу, не уходи, мальчик мой.

— Эй, — Шиничиро погладил отца по раненой руке. — Бинты надо бы сменить и меньше нервничать. Выздоравливай, а то дядя Лао не справится один в трёх додзё, и времена-то наступают не простые!

Шуинсай хотел было что-то сказать, но Шиничиро положил палец на его губы, и, осклабившись во весь рот, добавил:

— Только не сердись, ведь я стащил из дома фамильный клинок! На стене висел, помнишь?.. Ого, — вдруг посмотрел он вдаль и помахал рукой. — Пора… Пап, — обернулся мёртвый сын в последний раз, — там, дома, мама ждёт тебя…

Очнувшись на берегу, Шуинсай глядел на звёздное небо. Оно расплывалось — в глазах стояли слёзы. Тумана как не бывало.

— Э-эй, дядька, ты жив? — отложив тяжёлую поклажу, незнакомый мальчик наклонился и с опаской рассматривал его. — Кто тебя отделал? Небось, твой друг, монах с кривой рукой?.. Так он ушёл по склону. Нельзя тут шататься в поздноту!

В синяках, порезах и кровоподтёках, с трудом соображая где находится, мастер тяжело поднялся на ноги. Тепло, но ветер ночи, пронизывая насквозь мокрую одежду, заставлял вздрагивать от холода.

— У тебя и ката-ану забрали, — подметил мальчик, усмехнувшись. — Когда я вырасту, отец подарит мне прекрасный клинок. Я-то никому не позволю взять его… разве что отцу.

Медленно передвигая ноги, Шуинсай поплёлся, сам не зная куда.

Лао и Шуинсай встретились во дворце, на церемонии Рождения Новой Эпохи, затеянной кампаку императора, Мотохайдусом. Вместе угрюмо веселились, рано ушли домой.

Удивительно, но катаклизмы, сотрясшие Ацуми, прекратились именно на окраине Эдо, словно деревня и додзё Ампаруа поглотили их, спрятав гнев Бо глубоко под землёй. Старики, дети и женщины всю весну разбирали медленно оттаивавшие руины своих деревенских жилищ, и только теперь принимались очищать завалы додзё, заросшие кудрями густого дикого плюща. Убогое зрелище предстало взорам братьев-мастеров.

В напряжённой суматохе рабочие, которых послал Мотохайдус в помощь Зотайдо, копались в грудах дерева, тростника и камней. Цвет лиц у них мало чем отличался от цвета земли, в какой они копошились, точно жуки. Кирки и лопаты застучали: грохот разносился далеко окрест. Строители, вынося обломки, крошили твёрдую почву, насыпали в корзины, потом пересыпали в мешки и уносили на плечах.

Гора Химбэй изменилась, осунулась, точно лицо человека, не знавшего отдыха долгое время. Подземные толчки будто уменьшили её, скинув лишнее. Единственное, что осталось неизменным — на месте изгородей, от которых остались лишь обломки, сидели глянцевые чёрные дрозды с красными полосами в основании крыльев. Они пощёлкивали клювами и отрывисто перекликались.

— Сожри Хатиман этих пернатых! — сплюнул Лао, хлопнув брата по плечу. — Ничего, Шуи, складут хижину, поживёшь пока без излишеств.

Шина стояла около развалин дома Шуинсая задумчивая, отрешённая, глядя сквозь подбежавшую к ней с радостной вестью о возвращении мужа служанку Рёи.

— Лао-сан?.. — обронил младший. Лао напрягся, догадываясь, о чём хотел поговорить брат. Вмиг придумал множество возможных вопросов и ответов на них.

— Когда восстановят додзё Ампаруа… мы их разделим?

Облегчённо вздохнув, Лао удивлённо воззрился на него:

— Не нравится вместе?

— Нравится, но «не моё».

— Тогда… — старший пожал плечами. — Что предложишь?

Глаза младшего Зотайдо повлажнели, а голос изменился тихо и трепетно:

— «Красный лотос» — додзё Ампаруа.

— Как скажешь, — согласился Лао. — Что, «Широй хасу» впечатлили?

При любых других обстоятельствах старший начал бы сердиться, настаивать на своём, но сейчас согласно кивнул.

— Тебя ждут.

Отчасти чтобы приноровить шаг к стремительному потоку мыслей, отчасти чтобы развеяться, Шуинсай пошёл к реке. На покачивающемся от ветра бамбуковом мосту, волнуясь, ждала старая женщина — тётка Шины; тут же, на бережку, играли три ребёнка. Заметив мастера, старуха быстро позвала их. Дети встали рядом и замолчали, глядя на Шуинсая с нескрываемым восторгом.

— Вы отправляли за ними? — под его испытующим взглядом чувствуя неурочность своего вопроса, старуха заволновалась.

— Да, — приблизившись к детям почти вплотную, он выхватил катану и взмахнул перед их лицами так, что дуновение, созданное резким движением, всколыхнуло чёлки. Женщина вскрикнула от неожиданности, но ожидала ответа, затаив дыхание. — Не моргнули, значит, сгодятся!

Наклонившись, Шуинсай всмотрелся в них, оживлённых, и задышавших глубоко и часто, улыбнулся — под глазами сетью пролегли добрые морщинки.

— Я — Татсу-тянь — лучший воин додзё! — заявил черноволосый мальчик, толкнул беловолосого, который в неумелом захвате за руку, попытался перебросить нахалёнка через перила моста.

— Может, хватит, мальчики? — пригрозила кулаком девочка с маленькой родинкой на щеке. — Аяме, — поклонилась она, учтиво представившись, — а это Рики-пён.

— Рикиморо, — серьёзно поправил светловолосый малыш.

Ученики, которым мастер отдал горячую любовь, лежали в земле, сгинули во времени, но, хотя вместе с ними оказалось погребено счастье и радость его жизни, однако не превратил он своего сердца в гробницу и оставил открытым для лучших чувств. Глубокая скорбь только укрепила, очистила душу.

Вернувшись, он увидел неприятно вытянутое лицо старшего брата, который грозно надвинулся на невысокого сутуловатого парня с животом, не по возрасту большим.

— Мне плевать… Хаору ты или нет? — орал покрасневший Лао. — Иди отсюда, ни с кем ты не будешь говорить. Во дворце выдают вознаграждение тем, кто остался в живых из нашего додзё, скажи, что помогал лично мне. Подойди к сэмпэю Йиро… вон он, там! Перескажи мою волю.

Схватив парня за грудки, Лао встряхнул его, будто пытаясь привести в чувства контуженного. — Увижу в Ампаруа, зарублю!

— Кто он? — спросил Шуинсай, глядя парню вслед.

— Босяк с… дороги, и прохиндей, — зло ответил брат, стерев рукавом пот с покрасневшей лысины.

— Сейчас много обездоленных бродит, нельзя их гнать.

— Следующего приютим, — усмехнулся Лао, и вздохнул.

Несколько дней Шуинсай был немногословен и подавлен, неохотно рассказывал о минувших событиях. Рабочие наскоро восстановили жилище младшего Зотайдо, нашли какой-то инкрустированный драгоценными камнями клинок под грудой обломков. Постепенно облагородили и додзё.

Только со временем вернулся давний Шуинсай, открытый и отпускающий шутки невпопад.

Ярко освещённый целым пуком христианских восковых свечей, прилепленных к металлической подставке и пылающих ярко, беспокойно, он лёг на футон рядом с супругой. После долгого молчания Шуинсай первый заговорил с Шиной.

— В хижине почти нечего делать, служанку можно отпустить. Меньшей части от вознаграждения, которое получили Зотайдо от Мото-сана, хватит на то, чтобы Рёи обзавелась собственным жилищем и хозяйством.

Рёи, тщательно выскребая глиняный горшок в прихожей, прислушивалась через тонкие бумажные фусума. Тонким ароматом цветов, посаженных заботливой рукой служанки, был напоён жаркий сумрак. Уйдя в свою выгородку, она и радовалась, и грустила, готовясь ко сну.

— Шуи, — вдруг взволнованно начала Шина. Голос жены дрогнул, а глаза заблестели. — Не видел ли ты нашего мальчика? Он приснился мне в ночь, когда я заболела сердцем и чуть не умерла…

— Видел!.. Такого красивого и сильного! — сказал он с тихим отрешённым плачем. Замотал головой, будто пытаясь отогнать навязчивый образ. — Шини-тянь ушёл Дорогой Цветов… и не вернётся.

Всхлипнув, Шина зарыдала. Прильнув к тёплой груди мужа, несчастная женщина искала успокоение в стуке его сердца.

— Не позволю… слабость… — бросил Шуинсай, поднимаясь. Шина отшатнулась. — Гордись сыном, женщина!

С того дня Шина давала волю слезам лишь втайне от мужа, а Шуинсай не допускал расспросов.

Прошло немало времени, прежде чем в деревне Ампаруа стали тренироваться юные буси. Аяме, Татсумару и Рикиморо отличались от остальных учеников, как отличался сокол от журавля. Подобно художнику, не знающему сна и отдыха, расписывающему залы дворца императора, малыши усердно тренировались.

С холма в центре Ампаруа мастер Зотайдо руководил тренировочным процессом, как прежде вдохновляя юных воинов. Слыша строгий негромкий, но добрый голос наставника, мальчики и девочки спешили исполнить указания, неустанно меняя виды тренировки. Как прежде, собирая учеников вокруг себя, возле костра, Шуинсай рассказывал им захватывающие истории. Морщинки на его лице складывались в затейливый рисунок. Волосы, схваченные ремешком на затылке, покрыты сухим пеплом ранней седины, слегка поредевшие, они подчёркивали решительную, волевую внешность.

Учитель Шуинсай тренировался вместе с учениками, говорил, что истинный Путь Воина бесконечен. Идти по нему следует разумно. Всегда. Вопреки усталости, невзгодам и трудностям. Сильные руки, засученные по локоть, усыпанные шрамами и морщинами, проделывали молниеносные движения. Он владел с завидной ловкостью изощрёнными техниками боя, мало кто решался из других додзё мериться с ним силами… Разве только родной брат: возвращаясь издалека, он так и норовил поддеть и нарваться.

Время от времени клан «Шакурен», или «Красный лотос», пополнял ряды воинов императора новыми ниндзя.

Каждую весну распускались цветы сакуры, и в эту прекрасную пору широкие зелёные холмы становились округлыми, таились в логах низкорослые кустарники в цвету, вытягивали трели зарянки и камышовки, вдоль дорог ри за ри тянулись залитые водой рисовые поля, да грядки — бледно-зелёный салат, кудрявая цветная капуста, серо-зелёные уродцы-артишоки. Коровы и козы лежали сонно в тени деревьев, и только к вечеру брели на пастбища. Налетавший после полудня ветер гнал по долине пыль, и она жёлтым туманом поднималась в небо, высоко-высоко, чуть ли не к вершинам гор, а в предвечернюю пору вода в глубоких заводях рек отливала кармином.