Раннее утро выдалось великолепное, свежее. Солнце не встало, и над лесистыми вершинами гор протянулась яркая полоса горизонта, излучавшая нежно-синий свет. Трава на скатах, усыпанная сверкающими бриллиантами росы, — удивительного цвета, — не зелёного, но и не синего. Мягкий блеск исходил от поверхности оживающего океана. Мелкие волны, медленно перекатывающиеся, расплывались по индиговой глади, и, казалось, приобретали очертания лица. Нечеловеческого, седого и сердитого.

По равнине к горам Кисо вдаль от побережья двигалась несокрушимая армия Белого Тигра. Замки Майдзуру, Аябэ, включённые Риозо в линию укреплений к северу от Тоёхаси и теперь обойдённые с тыла, широко открыли ворота, их управляющие вместе со свитой стояли на земле на коленях, склонив головы. Они, готовые без боя сдать крепости, в знак смирения преподнесли Ёсисаде драгоценные дары.

Груды подношений, красиво оформленные под ярко-алыми навесами, сверкали издали маленькими пёстрыми очагами.

На противоположной части горной тропы, на пологом склоне горы Коа, около буддийского храма появились многочисленные отряды самураев Токугавы. Мчась галопом, они нещадно рубили сдавшихся соратников, кричали:

— Позор предателям!

Через некоторое время ворота со скрипом затворились.

Самураи Токугавы, в серых и тёмно-зелёных доспехах, стремительно приблизились, встали в несколько рядов у стен ровными линиями. Ощерившись копьями и нагинатами, они отчаянно пошли навстречу авангарду Хадзиме, ведомому Хавасаном. В сравнении с армией Белого Тигра, их насчитывалось немного — гарнизон Окадзаки заметно оскудел людьми. Около бурливой горной реки, пересекающей ничтожную Аябэ с потемневшими от времени деревянными стенами, скопились жалкие остатки воинства, которое по приказу генерала Риозо спешно отступило из Тоёхаси. В болтавшихся на ветру бинтах хромые усталые воины мужественно ожидали скорой гибели. Вот они, последние защитники, а дальше, где-то далеко на запад, за полупустыми крепостями, от страха тряслось Киото в ожидании последней осады, предчувствовал гибель Ода Бадафуса.

Подняв золотой жезл, Хадзиме привстал в стременах и окатил Хавасана и Накомото взглядом надменного владыки, раскрыл рот, намереваясь отдать приказ, и тут… его пыл резко угас. На некоторое время он словно лишился дара речи, страшное, леденящее жилы предчувствие беды сдавило дыхание, кровь в теле точно застыла, и Хадзиме мгновенно озяб, почувствовав себя ничтожным, беспомощным. Мелкая дрожь в ногах и сильное волнение в груди на мгновение лишили сознания. В глазах потемнело, сначала он подумал, что теряет зрение, но потом, услышав сдавленный голос Хавасана, понял: погода резко переменилась.

Тучи потянулись с океана длинными разлохмаченными волосами, а в разрывах заплескалась тёмная синева, и по ней поплыли клочья пепельного цвета кучевых облаков, несущих угрозу. В лиловой вышине гулял штормовой ветер, растаскивал, скатывал тучи. Остро и резко запахло мокрой травой, оттаявшей и разогретой землёй.

— Всех убить! — бросил Хадзиме, и земля под ним вздрогнула.

Будто некий великан, заточённый в подземную темницу, попытался выбраться наверх, ударив в потолок могучими руками. Конь Хадзиме еле удержался на четырёх ногах, завалившись крупом на знаменосца. Генерал Хавасан рядом бормотал древнюю молитву, и храбрый воин Накомото, озираясь на своих самураев-мечников, тоже выглядел крайне подавленно. Боевой задор погас, как светлячок днём. Панический страх охватил армию Белого Тигра, остановились в замешательстве и цепи защитников Аябэ.

Скалы задрожали над головами, загрохотали, точно по ним забили огромным молотом. Крупные камни, сгустки грязи невероятных размеров и сосны посыпались с вершин вместе с пылью. Разбиваясь о выступы, камни раскалывались, грязь лилась потоком. Бурое месиво и расколотые стволы сбивали самураев дюжинами. Раздавленные, сломанные, будто игрушки, тела сползали в низины вместе с грязевым селем. Выбивая из деревьев мокрую пыль, ломая ветви, они исчезали в жидкой хлюпающей земле.

Гигантские трещины и провалы образовывались на тропах, а горы, рокоча, дрожали, как ледяные исполины. Каменные стены кренились, словно неимоверная тяжесть внезапно навалилась на их выносливые хребты, с них бесконечно спадали груды грязи, обломков и валунов. Дикий многоголосый крик обеих армий потонул в мощном громыхании, растворился в тумане и пыли. На глазах Ёсисады Хадзиме и его генералов пропадали сотни самураев, пыльное марево поглощало их вместе с доспехами. По разрушенным горным тропам и крутым склонам, превратившимся в овраги, стлалась густая пелена. Из неё доносились глухие стоны и мольба о помощи.

— Землетрясение! — кто-то возбуждённо кричал в тумане. — Мото-сан уберёг бы нас. Живые, поднимитесь!

— Живы, живы! — как в бреду повторял каждый услышавший.

Услышав знакомый голос, Хадзиме очнулся. Он лежал в грязи среди мёртвых тел, их измазанные руки и ноги торчали из каскадов бурого месива, словно коряги, яркие накидки сотников, скрученные, точно водоросли, и рваные, накрывали искорёженные доспехи, сплющенные шлемы.

Сёгун шевельнулся, и понял, что чувствует только руки — грязь засосала половину тела.

— Придите… — отчаянно позвал Хадзиме.

Хавасан вынырнул из серой мути. Чумазый, что добытчик угля, он хромал. Его правая рука болталась в плече, как чужая, левой он опирался на копьё.

— Мой повелитель не ушёл! — произнёс он вдохновенно, и, споткнувшись о мёртвого, свалился. Глаза генерала сверкали, озаряя лицо.

— Сюда, на помощь! — заголосил он, протянув руку кверху и размахивая какой-то яркой тряпицей.

Грохот ослабел, но земля ещё подрагивала. И после того, как пыль опала, они увидели бушующую стену морской воды, фосфоресцирующую, вышедшую из берегов, поднявшуюся настолько высоко, что в ней утонули не только прибрежные скалы, но и весь полуостров Ацуми, превратился в архипелаг.

— Н-не… может быть, — лишь проговорил Хавасан, не отводя слезящегося взгляда. — Отсюда невозможно увидеть море.

Могучие валы, переливающиеся сине-зелёным пламенем, блистающие крошечными огоньками мириад микроскопических животных, обрушились мощным тараном на горы Кисо и Акаиси, сметая все города и селения на пути, и только вал укреплений Риозо ослабил натиск океана, сработав волноломом. Разъедающая раны солёная пыль моря Токай маревом плыла над толстыми змеями густой бурой и лиловой грязи, над руинами, осколками гор. Но это была только первая волна!

Где-то далеко в океане землетрясение на Хондо вызвало худшую катастрофу: взорвался вулканический остров. В мгновение ока многотонная масса земной тверди ухнула под воду, всосала гигалитры морской воды и выстрелила в стороны такой мощью, словно вода была порохом. В самом очаге волны были плотны, но невелики, потому что толща воды поглощала мощь взрыва, но ближе к побережью Японии, набирая высоту на шельфе, блестящие валы росли, увеличиваясь. Выше и выше, толще и громадней, становился гребень волны по мере того, как она изгибалась, готовясь к прыжку. И вот она с грохотом обрушилась на Ямато массой черноты и тонн воды! На глазах громадные острые скалы смыло, будто тории.

Не помня себя от ужаса, Белый Тигр, подгоняемый выкриками охромевшего Хавасана и Накомото, которого нашли целого и невредимого под стволом разбитой сосны, бежал вниз по склону холма вслед за выжившим остатком своего воинства.

Гигантский вал второй волны цунами вырос до небес, приблизился, закрыв солнце, погрузил горы во тьму. Во мгле, холодной и пронизанной солёными морскими брызгами, разносящимися ветром, стало не видать земли и неба. Парализованные страхом, самураи и военачальники спотыкались и падали, вставали и снова неслись со всех ног, бросая всё — оружие, доспехи, шлемы… Выкатываясь со склонов на тропы, точно камни, они не думали ни о чём, кроме спасения своих жизней. Когда дикий ужас до безнадёги берёт верх над человеком, он готов пожертвовать чем угодно, лишь бы выбраться из беды, отдалить миг того страшного забытья, откуда не бывает возвращения. И сейчас, не щадя себя, выжимая последние силы и калеча кости, люди спасались бегством.

Волна издевательски нависла над бегущими, но ещё не захлёстывала, её громкий шелест и морозные пары достигали несущихся самураев. Застыв на миг, она едва не смыла Белого Тигра с окрестными горами вместе, едва не уничтожила тысячи миров, ведь смерть каждого человека — это смерть одного мира. Триединый грозный лик океанского владыки Сумиёси, восседающего на черепахе, почудился сёгуну в бурунах волны…

Потеряв надежду, обессилев, Хадзиме упал в мокрую землю и отчаянно молился Сусаноо, тоже владыке ветров и морских пучин, — страстно, как никогда в жизни. Душа вот-вот лишится тленного тела, вот-вот растворится в бесконечно мрачном забытьи. Он бормотал, ощущая себя плывущим в предсмертной зыби. Руки слепо и судорожно ощупывали тело, будто пытаясь удостовериться, живо ли оно.

Такого не могло быть, но ветер внезапно гулко завыл, его порывы хлестнули по вершине нависающей волны, вмиг обратили её в гору серебристо-серой пены. Огромные клочки серо-белой и зелёно-синей бороды вместе с водорослями полетели врассыпную. Поглощая поднятую после землетрясения пыль, становились тяжёлыми, точно валуны, и падали на землю с шумом, с чавканьем, как огромные медузы. Нарастающий ветер сдувал всё на своём пути, и если бы Белый Тигр оставался на холме, ему пришёл бы конец.

Но случилось чудо: боги договорились. Море успокоилось, и весёлым хороводом понеслись в бешеной пляске высокие волны, оставляя на земле миллионы морских обитателей на поживу пернатым. Трепеща крыльями, медленно взмывали вверх, навстречу лёгкому бризу, огромные птицы; бакланы, буревестники расклёвывали рыбу, креветок, осьминогов. Птичий гомон усилился, когда над водой появилась стая раздражённо каркающих морских глупышей. Выделывая причудливые пируэты, они метались на солнечной дорожке, где волны, большие и малые, капли да брызги походили на расплавленное серебро, а вода потеряла зловещий цвет и превратилась в сверкающий поток. Земля перестала грохотать и трястись. Природа ожила и наполнялась звуками мира.

Словно очнувшиеся от кошмарного сна, самураи медленно поднимались, оглядывались настороженно. Повсюду мусор, камни, сплошные обломки и развороченные строения бывшей линии укреплений. На месте одиноких хижин и селений — руины.

— Мы — живы! — радуясь, крикнул Хавасан, и вдруг спохватился — рука жутко болела.

— Да, да! — поддержали оставшиеся в живых. — Хвала богам!

Как безумные, люди, причём недавно бывшие смертельными врагами, плясали от счастья, обнимались, хохотали и подбирали с земли и подбрасывали шлемы, потрясали брошенным недавно чужим оружием.

— Что с вами, оякатасама? — взволнованно проговорил Накомото, наклонившись. Хадзиме, тяжело перевернувшись на спину, бессмысленно глядел в небо. Мертвецки бледный, он шевелил губами и прерывисто дышал. На худом лице, шелушащемся от сухой грязи, застыло неопределённое выражение.

— Что с вами, господин? — припал к нему Хавасан. — Ответьте! Лекаря, лекаря!..

Белый Тигр, словно лишённый рассудка и сил, лежал и молчал, а полуденный ветер трепал его длинную смоляную чёлку.

Через несколько дней склоны холмов предгорий хребта Кисо, омытые солёным гневом океана, густой зеленью встретили пилигримов — монахов из Этидзен, отправившихся в странствие по новым святым местам, где богами было явлено чудо.

Первые виноградные усики на узловатых лозах каскадом спадали по стволам бамбука. Маленькие змеи заползали на камни, и, разводя мелкую зыбь, мягко скользили в стоячую воду и плавали в заводи, выставляя головки, как любопытные дети. Боящиеся солнца москиты слетелись в тень, и громко звенели над водой прудов, появившихся тут недавно.