Замок в городе Хамамацу оберегали гвардейцы Имагавы Нибори. На это и рассчитывал Ёсисада Хадзиме, направляя Мицухидэ именно сюда, в бывшие владения родичей Асикага, совсем недавно подчинённых Токугавой. Предавший раз, предаст повторно — так рассчитал сёгун. Крестьянской армии с небольшим подкреплением хатамото Ёсисады добавочные сильные и мстительные союзники в этих местах совсем бы не помешали!

Токугава Иэясу достаточно легко управился с Шуззе-дзе, «замком успеха», потому озаботился расширить его и обнести частоколом, и даже переименовал — дал нынешнее название. И сам переехал сюда из Оказдаки, провинция Айти.

До утра город пылал. Армия Мицухидэ грабила и радовалась безнаказанности, наслаждаясь кровавым пиром. Толпы горожан теснились у частокола, но в замок их не пускали. Самураи Имагавы высыпали во внутренний двор из казарм, заняли позиции вдоль валов и перед бойницами, до нервной дрожи сдерживали себя, чтобы не палить в черноту. До зари ситуация зависла в неопределённости: Имагава ничего не предпринимал, не имея ясного понятия о силах и возможностях нападавших, а разбойничающим крестьянам Ёсисады и так всё нравилось. В суматохе таранной высадки с кораблей погибли многие командиры — некому было призвать мародёров к порядку. Только к рассвету якудза Кендзо и бойцы Лао сумели накинуть узду на крестьянское войско, обогатившееся на дармовщинку и отожравшееся до поросячьей отрыжки.

Генерал Мицухидэ объезжал неровный строй своей армии на вороном жеребце. Мрачнее тучи, всматривался в самодовольные гнусные рожи — как же ненавидел он сёгуна за позорное назначение! Свидетели позора — отряд моряков, лишившихся кораблей. Моряки не принимали участия в грабежах, всю ночь они боролись за выживание своих посудин: заводили под днища матерчатый пластырь, откачивали воду, а кто смог оставаться на плаву, уходили в бухту. Захват города мнился им делом решённым.

Но ещё оставался замок!

Мицухидэ ждал условный знак…

Пройти частокол оказалось нелегко — мешала толпа перепуганных горожан, растормошившая охрану. Под видом спасающихся перелезть ограду нереально. Лао долго колотил в ворота и орал, вызывая охранников. Те не спешили открывать ему — то ли не слышали из-за гомона толпы, то ли не верили, что «посланник генерала Мицухидэ» настолько наглый и самоуверенный тип.

— Имагава, выходи, подлый трус! — захлёбывался яростью Лао, колошматя калитку.

Тем временем Шуинсай и группа синоби додзё Ампаруа энергично расчищали пятак непосредственно перед воротами. Только обнаружив за забором некое подобие порядка, охранники заинтересовались настойчивой личностью переговорщика.

— Эй, ты, там! — рявкнул басом хантё воинов Имагавы сверху, с галереи над воротами, разглядев Лао. — Кто таков, собачья твоя морда?

— Отворяй, тупица! — взъярился Лао. — У меня поручение от генерала Мицухидэ!

— Смерть ему! — злобно крикнули несколько ртов с галереи.

— Цыть! — хантё проявил дипломатичность. — Лезь сюда, инуномусуко.

Хантё скинул под ноги Лао узловатый канат. Тот дёрнул, проверяя прочность крепления, и вмиг очутился наверху. В бока ему тут же упёрлись жала яри. Злые настороженные физиономии самураев бледны, но полны решимости — оценили мастерство, поняли, что этот усатый дядька вовсе не крестьянин.

— Уберите железяки, придурки, — мирно посоветовал им Лао. — Я дарю вам жизнь.

Спустя час переговоров через вторые уста, Лао и сопровождающие его ниндзя удостоились лицезреть самого Имагаву Нибори. Заплывший салом полководец выслушал речь Лао, чуть наклонив голову — тугоух.

— Ты понимаешь, шпион, что я с вами могу сделать? Даже не за дерзость вашу, а за сам факт вашего существования — негодяи, не почитающие кодекс Бусидо, вы подлежите жестокой казни и смерти в муках.

— Боюсь, тогда генерал не сможет удержать моих учеников от сожжения замка вместе с вами, тайсё Имагава.

— Вот как? Смеешь мне угрожать?

— Что вы, тайсё, просто ситуация такова — либо вы напрасно погибаете за интерес бывшего вашего заложника и союзника Токугавы, который вас предал и унизил… либо вместе с моим даймё выступаете против Оды, вашего родового врага.

— Ода и так в моих руках, — возразил Имагава. — Но я встречусь с прославленным покорителем эмиси, генералом Мицухидэ, чтобы принять его извинения. Ты приведёшь его сюда, одного и безоружного, а остальные пока посидят в башне.

Цокольный этаж замка служил казармой, он соединялся подземными ходами со складом припасов, с колодцем, куда стекала ключевая вода из источника под замком, с арсеналом. Ниже, прямо под полом казармы, был сооружён ещё один этаж — тюремный. Камеры тюрьмы Имагавы представляли собой каменные мешки, перекрывались сверху коваными металлическими решётками, а на решётки настилались тростниковые маты, по которым ходили воины. С одной стороны, это было практичное решение: нелегко решиться на побег, когда бежать придётся через казарму ёдзимбо. А с другой стороны самим ёдзимбо бывало лихо от такого соседства: заключённые оказывались весьма неприятными — громко и противно стонали, и самураям-христианам казалось, словно так напоминают о себе голоса грешников из их христианского ада. К тому же иногда заключённые засиживались на этом свете, и, ослабевшие духом, оказывались весьма неопрятными засранцами, и такое положение дел в прямом и переносном смысле отравляло атмосферу казармы.

Шуинсая сбросили в одну из камер, отдельно от других. Их вообще всех раскидали поодиночке, понимая, на что способны синоби. Обобрали каждого, раздели до голой кожи. Возиться с осмотром естественных полостей, впрочем, не стали — побрезговали. Ограничились обливанием тростникового пола водой, чтобы не сразу загорелся, если кто утаил в себе воспламеняющие вещества.

— На, укройся… — хриплый старческий женский голос в темноте прояснил, что Шуинсай не один. — Могли бы подумать своими куриными мозгами, прежде чем скидывать ко мне голого мужика.

Мастер Зотайдо торопливо прикрыл наготу какой-то тряпкой. Странно, но тряпица никем не была населена — женская рука и в темнице заботилась об опрятности быта.

— Простите, хаха, — покраснел Шуинсай, чувствуя себя до крайности глупо.

— Устраивайся поудобнее, чичи, — последовало приглашение. — За что, не спрашиваю, надеюсь, что надолго. Скучно тут одной.

Шуинсай поёжился.

— Мы заложники. Нас сегодня выпустят, когда Имагава с Мицухидэ договорятся.

— О чём договорятся? И кто такой Мицу-э-как его там?

— Генерал Мицухидэ захватил город и сожжёт замок, если Имагава не заключит с ним союз.

— Какой город?

Вопрос был задан с интересом, что озадачило Шуинсая. Как же сюда попала эта женщина, коль ей неизвестно, где она, собственно, находится? И кто она?

— Хаха, а кто вы? Почему вы тут?

Женщина в темноте долго возилась у противоположной стены, и наконец собралась в комок, поджав ноги.

— Я его жена… Нибори бросил меня ради дочки Оды. Молодая дура должна была выскочить за Токугаву, а тот передарил девку Имагаве, как наложницу. Думал привязать Нибори к себе с помощью такого подарка.

— Сочувствую вам! — промолвил Шуинсай.

— Да ладно, чего там! Я не в обиде… Мне сюда сбрасывают кое-кого из акуто или проштрафившихся буси… Какая-никакая, а добавка к столу… Ты там, в уголке-то, смотри аккуратнее, не наткнись на черепа да рёбра! Пока вместе доедим последнего, позабавишь меня, чем сможешь, а как наскучишь — я и тебя… в кипарисовый ларчик.

Сумасшедшая! Шуинсай пошарил вокруг, нащупал что-то похожее на берцовую кость, пододвинул к себе несколько рёбер — вооружился.

— Что, боишься? — женщина блеснула единственным глазом. — Зря!.. Это я так, пугаю, чтобы не скучно век коротать. Кости-то остались от прежних жильцов — сгноил их тут ещё свёкор покойный.

Она встала и без боязни подошла к Шуинсаю, уселась рядом. Длинные бледные волосы, белое лицо, выцветший глаз, но как будто ни одной морщинки.

— Ты, господин, не гляди, что крива — вишь, не беззубая ещё!

Наверху затопали охранники, послышалась ругань, затем с потолка полилась вода — видно, кто-то всё-таки изловчился зажечь циновки.

— Эй, мастер, — решётка откинулась, и Шуинсай увидал Чонг-Ву…

В сопровождении телохранителей генерал Мицухидэ въехал во двор замка Имагавы. Вокруг него ещё толпился народ, но уже никто не прорывался за ограду. Большинство беженцев разошлись по домам и как-то обустраивались на пепелище — якудза жёстко восстановили дисциплину в крестьянском войске.

Генерал степенно спустился с коня — ступил сперва на хрустнувший хребет стремянного, затем на землю. Имагава ждал его на втором этаже замка, в приёмном зале. Поднявшись по деревянной лестнице, Мицухидэ увидел вассала своего врага восседающим на мягком футоне. Имагава и не подумал встать. Напротив, весь его вид выражал оскорблённое достоинство и надменность.

— Можешь не падать лицом в пол, — разрешил Имагава, — ты, покоритель эмиси. Но я, потомок рода, владеющего разорённым тобою городом, слушаю твои оправдания, Кено Мицухидэ, слуга прохвоста!

— Владевшего, но не владеющего, — поправил Мицухидэ, ничуть не смущённый. — Встань, склони голову и поблагодари меня за то, что я верну тебе и твоему роду этот город, когда мы заключим почётный союз.

Осмыслив сказанное, Имагава стал наливаться гневом, его жирное лицо покраснело, налилось кровью до фиолетового оттенка. Подбородки задрожали.

— Ты! — пискнул он. — Бандит! Я тебя сгною! Я тебя казню на площади! Голова твоя будет висеть на воротах, а тело пожрут крабы!

Мицухидэ оглядел ряды самураев, выстроившихся по периметру зала с обнажёнными катанами в руках.

— Ты не хозяин даже в этом замке, Имагава Нибори, — спокойно заявил Мицухидэ. — Приведи-ка сюда хотя бы одного из твоих заложников. Знаешь ли ты, где они сейчас?

Спустя четверть часа в зал на четвереньках вполз начальник замковой стражи и упал перед господином, носом в ноги.

— Бежали! — дрожа всем телом, пролепетал он.

— Как бежали?! — всполошился Имагава. — Куда бежали?

— Поищи в арсенале, — посоветовал Мицухидэ. — Там, где у тебя бочки с порохом.

Имагава пнул в лицо горе-служаку, и тот, в кровавых соплях, поспешил убраться. Ещё на четверть часа зал погрузился в молчание, пока злосчастный начальник охраны вновь не появился в проёме дверей — трясущийся, как лист на ветру. Рот его кривило, щёки колыхались, а глаза скакали вразнобой.

— ТАМ!!! С огнём! Двое…

— Двое! — подтвердил Мицухидэ. — Из шестерых…

Имагава Нибори опасливо заозирался. Ему всерьёз стало страшно за собственную шкуру — а ну как вот сейчас, откуда ни возьмись, в его толстую шею тихим плевком вопьётся отравленный дротик! Остро захотелось стать крошечным и скользким. Он сглотнул.

И вдруг…

— Господин! — из-за фусума к Нибори метнулась тонкая девичья фигурка в ультрамариновом кимоно, сверкнули крупные сапфиры на шее и запястьях. — Старая людоедка сбежала! Я видела, она ищет меня в моих покоях! Защити меня!!!

Мицухидэ вздрогнул.

— Кто ты, дева?

— Это моя жена… — почему-то сообщил растерянный Имагава. — Старшая дочь Бадафусы…

— Оды? — тупо уточнил Мицухидэ, теряя самоконтроль.

Вечернее солнце освещало нестройные ряды пеших асигару — копейщиков и аркебузиров, брызгало золотом и бронзой на доспехах самурайской замковой конницы. Новоявленные союзники принимали доклады командиров подразделений.

Надменный жирный Имагава, и рядом с ним прославленный покоритель варваров севера Мицухидэ, предатель.

На рейде, не входя в порт, качалась старая посудина каррака. С её палубы на берег смотрела женщина в синем. Саюке не понимала, как Мицухидэ договорился с Имагавой — кто они теперь, друзья или враги Трёх Тигров? Асахара, следивший за генералом, ещё не вернулся…