Глава 10. На которую были возложены большие надежды

Ганс не появлялся уже дня два. И ровно столько же я не заглядывал на Серпуховскую. Накануне утром я краем уха услышал, как диктор во время утренних новостей говорил о том, что в последнее время астрономы наблюдают что-то, что я точно не смогу сформулировать, но общая идея в том, что усатые учёные дядьки очень обеспокоены тем, что по ночам не светят звёзды. Правда, сразу после этих слов, как всегда, последовало весьма логичное и очень научное объяснение феномена. Что, в общем-то, неудивительно: люди очень любят объяснять то, что на самом деле абсолютно не понимают. Будем считать, что это забавная видовая традиция.

А ещё стало напрягать, что в последнее время мы практически перестали спать с Кариной. Да и то, что было, мягко говоря, вызывало лишь раздражение. Хватало одного взгляда на её лицо. Лицо человека, которому предстоит заняться чем-то, чем ему ну никак не хочется заниматься, но по-любому придётся. Это лицо офисного клерка, каждое утро открывающего глаза, и понимающего, что ему нужно идти на работу, которая ему не очень нравится, но он привык и смирился. Ужасно, не правда ли?

Дальше – лучше! Внимание, барабанная дробь, на работе мне дали повышение! Не спрашивайте, за что, сам не знаю. Но вот уже полдня я сидел в новом, более комфортабельном кресле, в новом, чуть более просторном кабинете, чуть ближе к кабинету Большого Б… а чуть правее от меня на маленьком столике восседало прекрасное кучерявое создание, которое я не так давно видел садящимся в машину босса, сидело и улыбалось. И, как назло, от её улыбки мои проблемы в интимной сфере моментально давали о себе знать.

И последняя новость. Когда вместе с моими вещами мне на новый, чуть более презентабельный стол, бывшие коллеги, а теперь новые подчинённые, положили какой-то небольшой пакетик, я сначала возмутился, но, заметив на нём печать бухгалтерии и приложенную записку, на которой мелким убористым почерком было выведено, «Для Синежниковой Тамары Валерьевны», мигом утихомирился и загрустил. Никогда моё будущее не казалось мне таким определённым и безрадостным.

Не знаю, почему это милое создание напротив было отвергнуто Большим Б. и сослано ко мне. Может быть, она не умеет держать рот на замке. А может, в сравнении с Томой, наоборот, держит слишком крепко, но факт остаётся фактом. С моей новой зарплатой я теперь вполне могу себе позволить небольшой спортивный автомобильчик, не такой, конечно, как у начальства, но для начала сойдёт. И что дальше? Всё более удобные кресла, всё более массивные столы, всё более искусные секретарши, всё более быстрые машины, всё более круглый живот… и что дальше?

Вам никогда не казалось, что многие стоящие вещи в жизни достаются тем, кто никогда их по достоинству не оценит?

Разве вы никогда не замечали, что самые красивые девушки встречаются с, откровенно говоря, недостойными их парнями?

И точно так же в обратном порядке, самые хорошие парни достаются откровенным стервам?

По карьерной лестнице быстрее всего поднимаются не настоящие специалисты, а явные неучи.

Этот список можно продолжать до бесконечности, конечно, бывают и светлые исключения, без которых не обходится ни одно правило, но это исключения, которые лишь подтверждают тенденцию.

Вот такая глобальная несправедливость, которая прекрасно укладывается в теорию Ганса о том, что люди рождены, чтобы страдать.

Всё то, что ты действительно хочешь, что тебе на самом деле необходимо, необходимо выстрадать, необходимо приложить колоссальные усилия. Зато то, что вам не надо, придёт легко. Жизнь мудра, она всегда укажет верный путь, и пусть он будет выложен битым стеклом и колючей проволокой, зато финальный приз затмит все тяготы. А вот приз у каждого свой. Но один прекрасный бонус «нужного» пути не способно перекрыть ничто иное, когда ты движешься к тому, о чём мечтаешь. Пусть снаружи твоё тело изранено, ноги стоптаны в кровь, а руки испещрены порезами, необычайная внутренняя гармония будет самым верным признаком того, что ты движешься верной дорогой.

Мой первый рабочий день на новом месте прошёл в тишине. Один раз зашёл Большой Б… поздравив с новым назначением и заверив, что давно ко мне присматривался. Затем пару раз мне приходилось уворачиваться от назойливых попыток Вероники, а именно так звали мою новую помощницу, упасть мне на коленки, один раз она настойчиво пыталась пролить мне кофе на штаны. Видимо, девочке невдомёк, что если она обольёт мой детородный орган кипятком, последнее, о чём я буду думать, это как бы закрутить с ней интрижку. Интересно, все секретарши шлюхи, или в моей компании какая-то особенная кадровая политика?

Но самые большие трудности наступили по окончанию рабочего дня. Чтобы не сталкиваться ни с кем, ровно в шесть я благополучно попрощался с Большим. Б… в очередной раз поздравившим меня с новым назначением, за что я в очередной раз был вынужден выразить ему огромную благодарность. А затем началось самое интересное. Водрузив своё седалище в умеренно мягкое кресло, я машинально поднял взгляд и тут же наткнулся на два карих глаза и одну очаровательную улыбку, обрамлённую копной кучерявых волос.

– Эм… Виктория, вы можете быть свободны, – как можно более решительно и властно постарался сказать я. Вышло плохо. Даже очень. Я показался себе жалким мышонком, загнанным в угол улыбающейся кошкой. Надо тренироваться.

– А я не тороплюсь, – медленно проговорила она, слегка растягивая слова. Отчего-то её улыбка стала ещё шире.

Время шло. Всё реже хлопала входная дверь, выпуская на свободу последние партии задержавшихся клерков. И с каждым новым хлопком улыбка на лице кучерявой бестии становилась всё шире и шире. Я начинал всерьёз нервничать.

– Кажется, мы остались в офисе одни, – с наигранным смешком выдавил я после очередного звука закрывающейся двери.

– Ну и прекрасно, – медленно протянула она, грациозно поднимаясь с места, не отрывая от меня гипнотического взгляда.

И тут до меня дошло: вот чёрт, она решила, что я специально жду, пока офис опустеет, чтобы не тащить её домой. Чёрт, надо быстро что-то делать, и делать быстро.

– Хочешь, я отвезу тебя домой?! – резко вскочив с кресла, словно пионер, выкрикивающий политические речёвки, выдал я.

– Эм, ну хорошо, – слегка ошарашенно выдавила Виктория, медленно убирая руки от пуговиц на груди. Кажется, она впервые стала задумываться о том, что я какой-то странный.

– Браво, ты не дал этой тёлке себя поиметь. Так ей! Не для неё твоя роза цвела, да Маркуша? – чёрт, а я думал, что этот говнюк ушёл навсегда. Облокотившись на дверной косяк, скрестив ноги и руки, Ганс медленно рассматривал мою новую помощницу.

– Никогда тебя не понимал, – выждав небольшую паузу, заговорил он, – Вроде не девственник, не дурак. А если присмотреться, то ведёшь себя, как девятилетняя школьница. Ну, переспишь ты с ней, и что? Не уверен, что девочка будет рада, но ты, скорее всего, останешься доволен. Хватит вести себя, как долбаный пуританин. Мне стыдно за тебя.

С каждым днём я ненавидел этого засранца всё больше и больше.

Судорожно похватав вещи со стола, и буркнув что-то Вике, я, не оглядываясь, пошёл к выходу. Она молча следовала за мной, цокот её каблуков по кафельному полу острыми иглами врезался в мои оголённые нервы. Кажется, я сам загнал себя в ловушку, а с другой стороны, может, Ганс прав? Какого чёрта я веду себя как школьница на дискотеке, которой и хочется, и вроде как страшно.

Но пока эти светлые мысли роились в голове, ноги бодро несли меня прочь. И когда я уже практически решился обернуться и пуститься во все тяжкие, стало поздно. Прохладный воздух яростно ударил в лицо, на мгновение выгнав оттуда все посторонние мысли; обернувшись, я увидел Викторию, втянувшую шею и закутавшуюся в тёмный плащ.

– Машина на стоянке, подожди меня в коридоре, я подъеду, посигналю, – морщась от сильного ветра, предложил я. Не отвечая, она кивнула, ещё плотнее закутавшись в пальто.

Всю дорогу до машины я издевался над собой. «Ну вот, ты уже неплохо освоился в роли босса, смотри, всего один день, а уже подбираешь подстилку под дверью офиса. Молодец, осталось обзавестись солидным животиком и спортивной машинкой, должен же кто-то когда-нибудь сменить Большого Б. в его нелёгком деле».

– Мне чертовски интересно, что ты будешь делать дальше! – стоило сесть в машину, как с пассажирского сиденья донёсся радостный голос; мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто говорит.

– Отвезу её домой, пожелаю спокойной ночи, и поеду спать, – раздражённо буркнул я, пытаясь попасть ключом в замок зажигания: то ли руки замёрзли, то ли от злости, но нехитрое на первый взгляд действие почему-то никак не удавалось.

– А если она живёт где-нибудь за МКАДом? – вытянувшись вперёд, упёршись широко расставленными руками в передние кресла, переспросил мой друг, настойчиво стараясь заглянуть в глаза.

– Значит, отвезу за МКАД. Заглохни, и без тебя тошно, – после, наверное, сотой попытки мне удалось завести машину, приветливо заурчавшую в ответ.

А может, ну его всё к чёрту? Просто взять и дать сейчас по газам, и будь, что будет?

– Ух, как же холодно снаружи!

И вновь действия обогнали мысль. Аккуратно выруливая из ворот бизнес-центра, я аккуратно поглядывал на соседку. Поначалу мне казалось, что я делаю это мастерски незаметно, но когда в один прекрасный момент спутница вдруг странно улыбнулась и сказала: «Тут сейчас поворот будет, а потом метров триста по прямой, тогда можешь смотреть, сколько захочешь», я понял, что меня раскрыли, ну да и ладно. Никогда не любил игры про шпионов. Ехали молча. На улице совсем стемнело.

– А у тебя хороший вкус. – неожиданно прервала тишину она и медленно протянув руку к магнитофону прибавила громкости. Я не сразу узнал песню. Это была американская рок-группа, Black Lab, песня называлась Gone. Не самая моя любимая группа, но почему-то именно сейчас слегка хриплый голос и звуки гитары, ложась на ритм засыпающего города, создали неописуемую магию звука.

– Coz i am gone, I am gone. You know it… – её тихий голос мощным тараном врезался в мою грудную клетку проломив её насквозь, обнажив сердце, пульсирующее в ритм. Я почувствовал, как мурашки пробежали по телу.

– Остановись вон у того дома, – вытянув руку, укутанную в кожаную перчатку она указала на небольшой многоэтажный блок. Ничем не отличающийся от остальных. Забавно. Я могу при желании поговорить с человеком на другом конце мира, могу рассмотреть поверхность луны, не выходя из комнаты. Я могу всё. Но за всю жизнь я не заслужил маленького клочка земли. Я родился, вырос, и я умру в сотах. А вокруг будут люди. И даже когда моё бездыханное тело засунут в могилу, это ничего не изменит. Ведь там, где буду лежать я, вероятно, уже лежал не один человек. Наша жизнь на самом деле полна иронии.

Медленно припарковавшись прямо под фонарём напротив подъезда, я машинально заглушил мотор.

– Может, поднимешься? – тихо спросила она, – Я всё поняла, можешь не переживать, просто выпьем по чашечке чего-нибудь тёплого и послушаем хорошую музыку. Ты весь словно на ладони, как открытая книга. Редкое в наше время качество. Тяжело, наверное жить, не имея защитного слоя?

Не знаю, зачем я согласился. Знал ли я, чем обернётся этот вечер? Знал ли я, поднимаясь в плохо освещённом лифте, вместе с девушкой, пахнущей дурманящими пряностями востока, насколько круто изменится моя жизнь в ближайший час? Ответ вас удивит. Знал.

Не знаю, откуда, не знаю, почему. Я просто знал. Знал, что уже никогда не будет, как раньше. Наверное, поэтому я ощущал внутри небывалую лёгкость, небывалый подъём.

Ничто не тянуло меня назад. Я смотрел только вперёд.

– Проходи, чувствуй себя как дома, – скинув пальто на вешалку, стоящую в холле, на ходу высвобождая ноги из тёмных замшевых сапог, Виктория направилась вдоль коридора.

Я оказался в небольшой прихожей. Справа от меня стояла угольно-чёрная вешалка, сделанная на удивление искусно, она представляла собой райское дерево, усыпанное яблоками, вокруг которого тут и там порхали херувимы, или, расположившись под ним, вкушали спелые плоды.

Пол был облицован белой плиткой с тёмными прожилками, сделанной под мрамор, а прямо напротив входа сияло огромное зеркало. Весьма эпатажно.

– У тебя всё в порядке? – донёсся голос из глубины комнаты. – Хочешь чего-нибудь выпить, или ты порядочный и за рулём не пьёшь? Хотя, кажется, я и так знаю ответ.

Сняв обувь и аккуратно пристроив пальто и шарф на одной из веток яблони, я осторожно, словно солдат на вражеской территории, направился в глубь квартиры. Сделав пару шагов по небольшому коридорчику, я увидел две массивные двери. Левая была чуть приоткрыта, и оттуда лился мерный желтоватый свет.

– Заходи, – подтвердив мои подозрения, донеслось из левой комнаты. Слегка толкнув дверь, я оказался внутри.

Это была кухня. Небольшая комната, с огромным серебристым холодильником, небольшой разделочной доской, сделанной под камень и скромным столиком, пристроившимся в углу.

– Я уже начала опасаться, что ты сбежишь, – улыбнувшись, приветствовала меня хозяйка квартиры, протягивая вытянутую чашку с дымящимся напитком. – Это имбирный чай, думаю, тебе должно понравиться.

Я послушно сделал глоток. И вправду весьма недурно. Весьма и весьма.

– Расслабься, я тебя не съем. Обещаю, присаживайся. Дай-ка угадаю, ты, похоже, очень давно не был в гостях у посторонней девушки? – обворожительно улыбаясь, продолжила она. Такому голосу просто невозможно не повиноваться, и я молча сел, машинально отхлебнув из чашки.

– Да ты сегодня красноречив, как никогда! Надеешься, она решит, будто ты умственно отсталый, и не тронет тебя? – напротив меня, облокотившись на стол, ухмыляясь, сидел старый знакомый. Как ни странно, я был чертовски рад его видеть. Я и вправду чувствовал себя очень скованно и неуютно, сам не знаю, почему. Параллельно я пытался вспомнить, когда в последний раз малознакомая девушка приглашала меня к себе домой. И тут меня ждал крах. Я так привык, что рядом со мной одна и та же девушка, на протяжении длительного периода времени, что стоит внезапно рядом появиться кому-то другому, моё подсознание впадает в шок. Даже стыдно немного. Точь-в-точь как говорил Ганс: словно маленькая девочка.

– Да, извини, мне просто немного неуютно… – начал я, стараясь заставить себя поднять глаза на Викторию.

– Да брось ты, – неожиданно фыркнула она, усаживаясь на соседний стул. – Это мелочи, я прекрасно тебя понимаю. Наверное, не стоило тебя к себе тащить, но я не удержалась. Уж очень ты мне понравился.

– Эм, приятно слышать, – замялся я. И постарался мастерски перевести тему: – А за что Большой Б. решил сослать тебя ко мне?

И только закончив, сообразил, что мой вопрос был слегка неуместным, и собрался сдать назад. Но собеседница в очередной раз очаровательно улыбнулась, и, как ни в чём не бывало, ответила.

– Можно сказать, мы не сошлись в цене.

– В смысле? – слегка ошарашено переспросил я.

– Ну, он требовал от меня очень многого, в плане секса, ты представить себе не можешь, чего он хотел, этот парень натуральный маньяк. Я, в общем, не особо против, но то, что он предлагал взамен, меня, мягко говоря, не привлекало. Для тебя же не секрет, с какой целью шеф заводит новых секретарш? Уж явно не ради того, чтобы готовили свежий кофе и отвечали на телефонные звонки. Это побочная работа, – абсолютно спокойно продолжила она.

Я, наверное, слишком старомоден, но когда милая привлекательная девушка говорит, что она продаёт своё тело за деньги, пусть и не на панели, а в более комфортных условиях, что-то внутри меня напрочь отказывается это принимать.

– Что с тобой? – обеспокоенно переспросила Вика, моментально прочитав на моём лице ту бурю эмоций, царившую у меня внутри, – Разве ты не знал об этом?

– Знал, но… – я замялся, подбирая слова. И, не найдя ничего лучше, неожиданно для себя, выпалил: – Разве тебе не противно? Ты же не дура, зачем тебе всё это?

– Ах вот ты о чём. Ты не против, если я закурю? – улыбнувшись краем губ, едва слышно прошептала она. И, не дожидаясь ответа, достала из тумбочки небольшую пачку тонких сигарет, и через мгновение струйка сизого дыма вырвался из её ярко-алых губ, наполнив комнату тяжёлым запахом смол и тлеющего табака.

– Я, пожалуй, присоединюсь, – внезапно подал голос молчавший до этого момента Ганс, и медленно раскурил угольно-чёрную сигарету.

– В наше время всё покупается и продаётся, и у всего есть своя цена. И мы продаём то, на что есть спрос. Вот ты, например, продаёшь свой мозг. Потому что он кому-то нужен больше всего, из того перечня, который ты можешь предложить. Со мной ситуация несколько иная. Издавна женщины были товаром, и как бы феминистки ни боролись за призрачные права женщин, это мужской мир, и спрос на мой мозг куда ниже, чем на моё тело. И знаешь, что самое забавное? Я, в общем, не против, ведь сейчас моё тело ценится гораздо выше, чем твой мозг, и пусть это временное явление, при должной сноровке из этого можно получить немалую выгоду. Я никогда не была сторонницей равноправия. Каждый должен находиться на своём месте, – медленно раскуривая сигарету, продолжила она. И самое ужасное, что её слова, никак не вязавшиеся с моим внутренним представлением об устройстве мира, звучали до безобразия логично.

– Но зачем тебе я? То есть, ты не подумай, я, наверное, неправильно тебя понял. Может, мне показалось… – вновь замямлил я, что за безобразная привычка.

– Ты имеешь в виду, зачем я хотела с тобой переспать? Ну конечно, тебе не показалось, слепой бы понял. Тут на самом деле ещё проще. Ты мне нравишься. Но, думаю, тебя такое объяснение не устроит. Такие, как ты, очень любят всё усложнять, – улыбнулась она. И сделала это как-то по-новому. Я доверял этой женщине, доверял ей, хотя знал её от силы пару часов. Как так вышло?

– Слышал когда-нибудь о таком слове, как легитимность? Должен, ты парень образованный. Обычно этот термин используют при определении отношения народа к власти. Если он её любят, власть легитимна, если нет, ей приходится компенсировать недостаток любви иными средствами: деньгами, запугиванием. Каждый выбирает свой путь, – рассуждала она, не отрывая от меня взгляда, плавно жестикулируя руками, словно кобра, гипнотизирующая жертву перед смертельным броском, – Я люблю применять этот термин в повседневной жизни. Вот, к примеру, легитимность нашего толстячка по отношению ко мне была крайне мала, и он просто не в состоянии предложить мне ничего, чтобы компенсировать эту пропасть. А ты мне нравишься, даже не знаю, чем ты меня зацепил. И, исходя из этого, тебе не нужно много сторонних ресурсов. Так понятно?

Я смотрел на неё. На вид ей было не больше двадцати пяти. Чёрные вьющиеся волосы, тёмные большие глаза, немного смуглая кожа, очень тонкие запястья, чёрный лак, пухлые алые губы. Она была умна. Умна и красива. Но не это потрясло меня. Это я видел и раньше, нечто совсем иное заставляло трепетать моё естество. Её взгляд на мир был подобен взгляду опытного хирурга на беззащитное тело, лежащее на операционном столе. В её словах не было злости, не было протеста, не было уныния. Она смотрела на мир, и видела его изнанку. Она не пыталась ничего изменить, она принимала всё как данность, как константу, не подлежащую обсуждению. И я не могу сказать, чего было больше внутри меня, стоило мне взглянуть на девушку. Я желал её. И боялся её.

– Ты очень странный парень, – внезапно продолжила она, – Когда я смотрю на тебя, я чувствую внутри тебя что-то ещё, нечто запертое в клетке, дикое и прекрасное. И это что-то неистово рвётся наружу, оно жаждет свободы, и в неистовой борьбе пожирает тебя, и вы страдаете оба…

Её слова, сливаясь с дымом, медленно заполнили всё пространство, постепенно проникая в меня, завораживая, она говорила… и говорила… но я не слышал слов, я видел, как медленно шевелятся её пухлые губы, как её глаза отражают свет далёких звёзд. Машинально я перевёл взгляд на Ганса. Он молчал. Впервые я видел его таким. Его взгляд, устремлённый в никуда, его напряжённое лицо, всё это было как-то дико, и никак не вязалось с тем Гансом, которого я знал. И весь окружающий мир медленно тонул в синеватой дымке.

Очнулся я вновь рывком. Вокруг было темно, так что обнаружить причину внезапного пробуждения было нетрудно: мерно жужжа на деревянном подлокотнике кровати, звонил телефон. Слегка ослеплённый светом экрана, я прищурился и попытался разобраться, кто звонит. Через мгновение, когда глаза более-менее привыкли к свету, я увидел знакомое лицо с удивительными голубыми глазами, которые так поразили меня при первой встрече и не перестают завораживать до сих пор. «Карина» гласила надпись сверху. «Принять» мерцало зеленоватое окошко чуть ниже. Тяжело вздохнув, я дважды нажал на клавишу блокировки. Звонок прекратился. «8 пропущенных» гласила новая надпись. Закрыв глаза, я откинулся на подушку.

Как ни странно, события предыдущих часов ни капли не смылись или размазались в моих воспоминаниях, хотя, это я помнил отчётливо, в те самые моменты мой разум был явно затуманен. Или наоборот, как никогда чист и ясен.

«Пойдём со мной», – сказала Виктория, и нежно положила руку на моё запястье. От прикосновения, нежного, словно шёлк, и в то же время жаркого, словно тысяча поцелуев, у меня всё внутри перевернулось. Я повиновался. Вместе мы встали, и, словно два крейсера, бороздящих волны туманного Альбиона, двинулись прочь, в непроницаемую мглу. Ганс даже не повернулся в нашу сторону.

Стоило нам пересечь границу соприкосновения света и тьмы, как я почувствовал, как чьи-то горячие мягкие губы нежно коснулись моей шеи. Я был полностью в её власти. Затем я скорее почувствовал, чем услышал, как медленно отворилась дверь, ведущая в спальню. Мой мозг был не в состоянии полностью оценить помещение, в котором оказался. Единственное, что я уловил – огромная стеклянная дверь, занимающая практически всю стену и ведущая на балкон. Вещь странная и нелепая, учитывая наши климатические условия, но от этого лишь более прекрасная. Затем я почувствовал, как её рука медленно легла мне на пояс, и потянула вниз. Дальше всё было размыто, и лишь с трудом мне удалось выхватить из океана эмоций отдельные фрагменты. Помню запах её кожи, дурманящий не хуже опиумных паров, помню сильные бёдра, обхватившие меня в момент наивысшего экстаза, помню губы, касавшиеся самых интимных уголков моего тела, помню пальцы, до крови впившиеся в мою спину. А ещё помню рисунок. Прекрасный фрегат, идеал военной мощи, могучий, с парусами наполненными свободными ветрами, золочёной резьбой, испещрившей его борта, и отважной командой. Застрявший между трёх высоких скал, стремящийся вырваться из смертельных объятий, но от лишь сильнее в них застревающий. Я помню эту картину, вытатуированную на её левом боку. И от всех воспоминаний меня вновь бросило в жар.

– Уже проснулся, милый?

Я открыл глаза. Прямо передо мной стояла богиня. Изящные контуры обнажённого тела, словно драгоценный сапфир обрамляли лучи лунного света, пробивающиеся сквозь распахнутые занавески.

– Я ждала этого, – едва слышно прошептала она. Плавным движением руки она коснулась небольшой коробочки, стоящей на тумбочке у кровати, и комната огласилась глухими басами. Puscifer. Идеально. Медленно покачивая бёдрами, она подошла ко мне. Я закрыл глаза. Мгновение, и я почувствовал её горячее дыхание около уха, моя кожа моментально покрылась мурашками, а разум ушёл в забытые. К чёрту рассудок. От него одни проблемы.

Когда утром на работе мы появились вместе, никаких особых эмоций это не вызвало. Да и кого удивишь? Все давным-давно привыкли к особенностям отношений Большого Б. и его помощниц, а я теперь, похоже, стал вроде его юной копии в их глазах. Ну что ж, надо это как-нибудь использовать.

Суммарно за прошлый вечер Карина звонила двенадцать раз, и ещё четыре сегодня утром, для закрепления, наверное. Как мне ни хотелось этого делать, всё же после двенадцатого раза я написал ей небольшую смс-ку, содержание которой помню смутно, но доверия она не вызвала, так как звонки продолжились, вплоть до того, что мне пришлось выключить телефон.

– У тебя очень красивая татуировка, – вдруг посреди рабочего дня очнулся я.

– Спасибо, я её сделала, когда мне было восемнадцать, как напоминание себе, – на секунду задумавшись, ответила она.

– Напоминание о чём, если не секрет? – не унимался я.

– Для тебя не секрет, – неожиданно тепло улыбнулась она. – Напоминание о том, что жизнь будет пытаться сломать каждого, но, даже идя ко дну, нельзя предавать себя. Ведь как бы ни трепала тебя судьба, твою суть она изменить не в силах, если ты сам не позволишь.

– Глубокая мысль.

– Я не сомневалась, что тебе понравится. Ни секунды.

– И как ощущения? – около получаса назад Виктория ушла на обед, и, несмотря на моё искреннее желание присоединиться к ней, некоторые срочные дела не позволяли. А теперь в её кресле, вальяжно закинув скрещённые ноги на стол и нагло уставившись на меня, восседал мой старый приятель.

– И как оно? – вновь повторил он, не пытаясь скрыть ухмылку.

– Я искренне не понимаю, о чём ты, – соврал я.

– О! Ложь – это грех, юная леди! – расхохотался Ганс, – Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю! Каково быть в роли подлого изменщика?

– Намного приятнее, чем могло показаться с первого раза. А теперь исчезни! – резко ответил я, подкрепив слова скоросшивателем, метко брошенным в голову засранца.

Хотя с другой стороны, он попал в самую точку. Раньше мне казалось, что в такой ситуации я буду испытывать колоссальные мучения, я думал, что за такое моя совесть обязана съесть меня с потрохами. Но на самом деле я не чувствовал ровным счётом ничего. Я с удовольствием вспоминал прошедшую ночь, и если бы у меня была магическая возможность пережить её ещё раз, я бы сделал точь-в-точь так же. Но самое странное то, что подобное безразличие отнюдь не было вызвано моим охлаждением к Карине, отнюдь, я любил её так же сильно, как и вчера, позавчера, и все предыдущие годы. Может, я моральный урод? По крайней мере, это объяснило бы очень и очень многое.

Пока я не до конца осознал, в чём заключается основная суть моей работы. Пару раз ко мне заходили бывшие коллеги, поздравляли с повышением, и просили подписать бессмысленные бумажки, которые я подписывал и на прежней должности. Только тогда мне стопку просто швыряли на стол, а сейчас чуть не в ноги кланялись. Со стороны ситуация выглядела, пожалуй, весьма забавно.

– Сегодня утром, пока ты был в душе, я такую жуткую историю в новостях слышала, – подсев на краешек моего стола, заговорила Вика, когда кабинет наконец-то опустел.

– И что же там такое рассказывали? – с радостью оторвав взгляд от очередной порции «ОЧЕНЬ ВАЖНЫХ ОЧЕНЬ СРОЧНЫХ ДОКУМЕНТОВ, КОТОРЫЕ БЕЗ ВАШЕГО ОДОБРЕНИЯ НУ ВООБЩЕ НИКАК» и откинувшись в кресле, я с наслаждением в очередной раз окинул взглядом это милое создание.

– Самоубийство! – резво вскочив со стола и закрыв на ключ входную дверь, моя собеседница медленно подошла ко мне сзади, и, расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке, медленно принялась массировать плечи, при этом продолжая повествование прямо в ухо. Честно говоря, не самый лучший способ донесения информации, так как стоило её губам слегка коснуться мочки уха, как я потерял нить разговора и стал мягким и податливым, как пластилин.

– Там рассказывали о девушке, – медленно продолжила она. – Она выбросилась из окна многоэтажки, с двадцать первого этажа. Причём не картинно, как многие истеричные особы любят: выйти на парапет, поорать, что сейчас сбросятся, чтобы приехали люди, поснимали их на камеру, поуговаривали не прыгать, а дальше бы они, размазывая слёзы по лицу, соблаговолили вернуться назад, раз уж, как внезапно оказалось, их все любят и они всем нужны. По отзывам очевидцев, эта девушка была абсолютно спокойна, на охране ей выдали временный пропуск, так как она там абсолютно спокойно наврала, что идёт на собеседование. Потом поднялась в лифте, нашла курилку, выкурила несколько сигарет с местными служащими. С их слов, они успели обсудить и спорт, и машины, и спектакли, потом они ушли, а она закурила ещё одну сигарету, приоткрыла окно, залезла на подоконник, и, ни мгновения не сомневаясь, выбросилась. Как ты думаешь, она сделала это из-за мужчины?

Непроизвольно я представил себе Карину на месте этой девушки, тут же у меня внутри всё сжалось, а кровь заледенела. Всё-таки я любил эту девушку.

– Не знаю, но в любом случае она сделала свой выбор, – запрокинув голову назад и взглянув прямо в её глаза, тихо ответил я.

– Знаю, но всё же… Это же неправильно, в конце концов… – слегка смущённая моим ответом залепетала Вика.

– Знаешь, – резко прервал её щебетание я, – Один умный человек, однажды, ответил мне на вопрос, который ты сейчас пытаешься сформулировать. Он сказал, что каждый в жизни делает выбор и мы не вправе…