70

Чужеземцы бросились вон из замка, но столкнулись с сотней воинов у самых ворот. Оставшиеся два десятка аназийцев попятились назад – патроны они уже растратили.

Один из христосцев, который уже успел заглянуть в замок, сбежал по крыльцу вниз, крича в исступлении:

– Все наши братья мертвы, там груды тел, и все в крови! Они убили короля! Их нельзя прощать…

– Прости нас, Господи, нет им прощения! В плен никого не брать, пощады для них не будет! – отчаянно крикнул возглавлявший подкрепление Орфен и одним стремительным ударом обезглавил командира чужеземцев.

Не прошло и пары минут, как от отряда аназийцев не осталось ни одного человека.

Всю вторую половину этого дня и весь день следующего христосцы готовили тела к погребению. Все были чисто вымыты, одеты и накрыты голубыми саванами. Гробы с телами поставили под кронами деревьев, во дворе замка, где птицы порхали меж ветвей, наполняя воздух своим щебетанием, словно тоже произносили поминальные мотивы по потерянным жизням. Легкий осенний бриз нес со стороны океана влажный морской аромат, ласкающий в последний раз волосы навечно уснувших в этой жизни христосцев.

Орфен всю ночь гнал коня, и только рано утром добрался до стен города Хашмар. Кругом стояла тишина, жители еще спали. Дом Монтенея окружала изгородь из ровно подстриженных кустов роз, вокруг раскинулся сад щедро плодоносящих деревьев.

Немного отдышавшись, Орфен громко постучал.

За дверью послышались шаги и нервный мужской голос ответил:

– Иду, иду. Кто же спешит так рано? – и Монтеней открыл дверь.

– Я из Хамсона, отец, – Орфен глубоко вздохнул и не смог больше ничего произнести, лишь слезы потекли по его лицу.

– Ну, ну, сынок, – Монтеней положил руку на его плечо. – Неужели все так плохо?

– Плохо – мягко сказано. Король и все остальные, кто находился в замке, мертвы. Никто не предполагал, что они будут действовать столь вероломно – мы опоздали всего на несколько минут! Камрину надо вернуться, приготовьтесь к дороге, отец. Надо немедленно ехать, там вас ждут.

Эта страшная новость потрясла Монтенея. Сердце его сжалось, он побледнел, тяжело задышал, словно рыба без воды, ноги подкосились, и если бы не Орфен, старик бы упал.

Юноша помог старику сесть в кресло и налил воды.

– Уже лучше, сынок, – выдохнул Монтеней, не зная, как сообщить черные вести Камрину и Афре, но услышав шум в доме, Камрин вышел из своей комнаты сам.

– Что произошло, отец?.. Орфен, почему ты здесь? – Камрин стоял на ступеньке боковой лестницы, ведущей на второй этаж, с перевязанной рукой, вопросительно и тревожно глядя на Орфена.

Орфен обо всем рассказал, ничего не тая.

– Господи, и не знаю, как Афре сказать… – Камрин отошел к окну, прикрыл лицо здоровой рукой и зарыдал.

Он понял, что остался единственной опорой для своего народа, но не знал, сможет ли утешить людей, если у самого не осталось сил сдерживать горькие слезы.

– Пусть плачет, так ему будет легче. Господи, он еще совсем ребенок, а сколько пришлось пережить! – проговорил тихо Монтеней.

– Я сам все сообщу Афре… – начал Камрин, но тут раздался голос девушки:

– Я все слышала!

Афра стояла в длинной ночной рубашке, она была бледна, как мел и, казалось, вот-вот упадет.

Камрин обернулся на ее голос и подскочил, чтобы поддержать.

– Случилось то, чего мы так боялись. Ты поплачь, радость моя. Не стой так, а то я сойду с ума, если что-нибудь с тобой случится.

Он крепко прижал ее к себе и поцеловал.

– Нам надо держаться вместе, Афра, – сказал он. – Не только наши родители погибли, многие сейчас оплакивают родных. Ты плачь, плачь, отдай мне свою боль, я все вытерплю.

Они крепко прижались друг к другу, как в детстве, и оба тихо плакали.