66

Хозяева и гости продолжали беседу, медленно поднимаясь на холм, где их уже ждали повозки и кони.

– Вы умеете ездить верхом? – Камрин вопросительно посмотрел на молодую журналистку.

– А вы думаете, только ваши девушки умеют держаться в седле? – с этими словами Раймена лихо вскочила на коня.

– Вот, это да! – воскликнула Афра и улыбнулась.

– Выбирайте любого, профессор, – предложил Камрин.

– Это означает, что ты не выбрал себе нового коня?.. Я все знаю, Камрин. Полковник рассказал мне о том, что вам пришлось пережить. Как Омеана, король, Гуатр?

– Матушке совсем плохо, – Камрин опустил голову, и всю дорогу они молчали, если не считать восторгов журналистки по поводу окружавших пейзажей.

Когда они въехали во двор замка, их встретили люди с заплаканными лицами.

Камрин поспешил к матери, но в дверях столкнулся с рыдающей Араданой и понял, что случилось что-то страшное. С трудом передвигая ноги, он вошел, и до него донеслись напевные слова – перед телом Омеаны стоял священник и еще люди. Голос святого отца звучал печально и торжественно, читая заупокойную молитву, но для Камрина он громыхал, словно набат.

Камрин растерянно огляделся. Глубокая сердечная скорбь царила сейчас в сердцах собравшихся: Тавын сжимая голову, преклонил колени у постели Омеаны; Гуатр стоял, положив руку на его плечо; женщины, старики стояли на коленях и плакали, прощаясь с Омеаной. Камрин чувствовал, как холод пробирается в каждую клеточку его тела, ноги ослабели. Он закрыл глаза, безумным голосом закричал:

– Нет! Нет, матушка, не оставляй меня! – и бросился к матери, не помня ничего на свете.

Афра плакала рядом, обнимая ноги Омеаны. Гости, вошедшие следом за принцем, поняли, что невольно оказались в гостях в самый неподходящий момент, и чувствовали себя крайне смущенно.

– Сынок, Камрин, ты должен смотреть правде в глаза, – произнес, рыдая, Тавын. – Мать твоя ушла от нас. Омеаны больше нет, моя Омеана отдала душу Богу.

– Нет, нет, отец, как же так?.. Утром она меня обняла, как ты сейчас обнимаешь, но, услышав о прибытии корабля, отправила на пристань…

– Она понимала, что это твоя обязанность, хотя почувствовала, что настало время уйти в вечную жизнь. Когда ты уехал, она попросила, чтобы я крепко обнял ее. Хотела умереть в моих объятиях, говорила о тебе, любимый сын. Говорила, чтобы мы друг за другом присматривали, не теряли надежду и были примером для всех христосцев. Это были ее последние слова. Я даже не заметил, когда она испустила дух. Я обнимал ее безжизненное тело и не заметил, как оно охладело, пока лекарь не забрал ее от меня. Ты плачь, сынок, плачь, так тебе станет легче… – Тавын еще крепче прижимал сына к себе.

– Поплачь, сынок, но помни: так Богу угодно, – подошел к принцу лекарь. – Я был с нею в последние минуты. Она отдала Богу свою душу и сейчас смотрит на нас с небес.

– Бедная моя Омеана даже не увидит, как уйдут последние чужеземцы, – проговорил горестно король.

– Увидит, отец, увидит, – поспешил поддержать отца в его горе Камрин, – но тут его собственное горе нахлынуло на него с новой силой: – Как же без нее теперь будем? Я не могу, мне тяжело оставаться в замке. Воспоминания о ее голосе, ее ласковых руках, добрых глазах не будут давать мне покоя. Куда бы я ни смотрел, везде увижу матушку.

– Надо держаться… Нам с тобой придется с болью нести эту ношу до конца.

– Я выдержу, отец, ты только береги себя. Я люблю тебя!

– Я тебя тоже, сынок…

Три дня остров находился в трауре. Христосцы молились и оплакивали любимую королеву, а на третий день, на рассвете, состоялись похороны.

Люди приехали отовсюду, все хотели проводить Омеану в последний путь. Гроб с телом поставили у могилы, он был накрыт голубым покрывалом – символом свободы и чистоты. На бледном, светлом лице покойницы словно застыла улыбка.

Христосцы подходили, отдавая последнюю дань, прикладывая ладонь к груди и низко кланяясь в знак уважения. Граф Монтеней, не выдержав смерти единственной дочери, обессилено упал на гроб, обхватив его руками.

Камрин с раздражением посмотрел на нескольких подошедших журналистов. «Только их здесь не хватает!», – подумал он, но, заметив предупреждающий взгляд отца, который ясно говорил: «Ты не должен со смертью матери пускать в душу гнев», сменил суровое выражение лица на отрешенно-безразличное.

Афра не могла спокойно смотреть на страдания отца и сына. Он знала, что Камрин с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться. Девушка отошла к дереву, стоявшему поблизости от места погребения, и, слушая, как священник произносил последние слова молитвы, и повторяла их за ним.

Тавын и Камрин установили надгробную плиту с крестом, похороны закончились, и люди постепенно стали расходиться.

Новый дом Омеаны не выглядел одиноко среди остальных могил христосцев. У этой свежей могилы, держа друг друга за руки, стояли отец и сын, а немного дальше, обнимая высокое дерево, стояла Афра.

Могла ли она оставить своего любимого в таком горе?