Зима выдалась необычайно морозной и снежной. Мело начиная с конца ноября. Это уже больше чем два с половиной месяца. «Хорошо, что я всегда запасаю еду и дрова заранее», – подумал Карл Дюльсендорф и радостно улыбнулся сам себе. Приятно было вот так сидеть возле печки и беззаботно смотреть на огонь. Особенно после тяжёлого, но весьма благотворного трудового дня. Карл был алхимиком. Он не искал философский камень или вечный эликсир. Его не интересовали золото и вечная жизнь. Он не искал ни славы, ни почестей, ни богатства. Вот уже более двадцати лет он искал причину, побуждающую мир вертеться именно так, а не иначе. Именно тогда, двадцать с лишним лет назад, он впервые столкнулся с тем, что кто-то начисто переписал весь его опыт, исправил прошлое, сделал работу над ошибками, превратив в ничто более десяти лет трудов Дюльсендорфа. Но этот кто-то допустил серьёзную ошибку. Он оставил в памяти Дюльсендорфа смутные воспоминания. И его тренированный по древней методике мозг смог восстановить утраченную информацию, а вместе с ней и понимание того, что этот некто обязательно вернётся, чтобы уже окончательно или набело переделать свою работу. Дюльсендорфу понадобилось несколько часов, чтобы собрать вещи и уйти из города в лес, как можно дальше от людей да и от самого себя.

Следующие двадцать лет ушли на поиски следов тех, кто так бесцеремонно вмешался в его жизнь. Двадцать лет Дюльсендорф, словно следопыт, открывал для себя удивительно величественный танец двух сил: одной – пытливой, волевой, ищущей постоянно новые варианты решений, и другой – исправляющей ошибки, устраняющей последствия, переписывающей само прошлое, словно бумажный лист. Это было самое увлекательное из приключений. Тем более что с каждым годом Дюльсендорф всё ближе и ближе подбирался к этой паре.

Сегодня…

В дверь уверенно постучали.

– Кто бы это мог быть? – спросил себя вслух Дюльсендорф. – Входите, там не заперто, – крикнул он погромче, чтобы путник или путники могли его услышать.

Их было трое. Высокие, крепкие, судя по движениям, молодые. Закутанные по самые глаза. Одного такого было бы вполне достаточно, чтобы… Карл отогнал дурные мысли. Случится то, что случится, так зачем заранее себя настраивать…

– Добрый вечер, господа. Хотя не думаю, что его можно назвать добрым. Какими судьбами в лесу?

– Здравствуйте, Дюльсендорф.

– Мы знакомы?

– Лично нет, но заочно…

– Как это понимать?

– Вы слишком долго за нами следили, чтобы самому остаться незамеченным.

– Не понимаю вас, господа.

– Мы служим тому, кого вы всё это время разыскивали.

– Почему я вам должен верить?

– Покажи ему личико, Аукк.

Один из вошедших, самый крепкий, скинул плащ.

– Невероятно! – вырвалось у Дюльсендорфа.

– Мы не столь экзотичны, – продолжил всё тот же незнакомец, – если, конечно, не учитывать, что мне более четырёхсот лет.

– Как вы можете это доказать?

– Никак. Пока никак. До тех пор пока мы с вами не прибудем на место.

– Куда вы собираетесь…

– Не волнуйтесь. Там всегда тепло. К тому же в любой момент вы можете вернуться.

– Вы…

– Нет, Дюльсендорф, мы не причиним вам вреда. Для этого было бы достаточно одного Аукка. Он хочет с вами говорить.

– Кто «он»?

– Если вас интересует имя, то у него его нет. Если что-то ещё, то мы сами ничего не знаем.

– Как же вы служите тому, о чём ничего не ведаете?

– Все служат тому, о чём ничего не ведают. Государь, бог, Отчизна… Всё это не более, чем достаточно расплывчатые слова, смысл которых каждый понимает по-своему.

– Но…

– Он сам всё расскажет. Собирайтесь. У нас мало времени.

– Идти сейчас?! Это безумие.

– Добро пожаловать в безумие, Дюльсендорф. И постарайтесь поскорее избавиться от своего жалкого рассудка. Он как костыль для здоровых ног.

– Что я могу взять?

– Что хотите. Но лучше не брать ничего. У нас есть всё, что вам понадобится.

Спорить в любом случае было бесполезно. Дюльсендорф в последний раз окинул взглядом свой дом, надел плащ, и они вышли в холодную, снежную тьму.

– Далеко? – жалобно спросил Дюльсендорф.

– Не более десяти минут.

– И на том спасибо.

Ветер бросал в лицо снег жменями. Карл согнулся и ещё сильнее закутался в плащ.

– Ничего, Дюльсендорф, скоро согреешься.

– Хорошо бы.

Первым шёл Аукк. Он уверенно вёл отряд сквозь ночную метель. Дюльсендорф плелся следом за ним.

– Пришли.

Они остановились возле правильного круга, выложенного большими крупными камнями. Несмотря на ветер и снег, камни были совершенно чистыми.

– Прошу.

Дюльсендорф вошёл в круг…

Приятное тепло, щебет птиц, шелест листьев. Он был в летнем лесу у подножия горы.

В свои неполные тридцать пять Марк Израилевич Цветиков был ценным специалистом и без пяти минут доктором наук. Чуть ли не каждый день ему делали предложения одно заманчивей другого, а несколько раз даже приглашали в Москву на весьма престижные места. Уезжать Цветиков не спешил. Ему нравилось жить в родном городе, да и головы в Москве летели значительно чаще.

Немного подумав, он выпил стакан газировки с сиропом и взял пломбир. Мороженое он обожал фанатически. В поле зрения была пустая лавочка. Как по заказу. Чуть дальше ворковала юная парочка, совершенно не обращая внимания на гневные взгляды и недовольное ворчание стариков и мужеподобных баб.

«В сущности, мы такие же мухи и тараканы, – подумал Цветиков, – точно так же выползаем погреться на солнышке, почистить лапки, перехватить что-нибудь вкусненькое, а если повезёт, то и обзавестись кем-нибудь противоположного пола».

– Не помешаю?

Возле лавочки стоял худощавый мужчина с бутылкой пива в руке. Одет он был со вкусом.

– Ради бога, – ответил Цветиков не совсем приветливым тоном.

– Извините, что побеспокоил, но мне с вами надо поговорить.

– Мы знакомы?

– Ещё нет.

Краем глаза Цветиков увидел двух крепких парней, прогуливающихся недалеко от них. Внутри неприятно похолодело. Неужели его билет оказался «выигрышным» в этой острожной лотерее? Но за что? Хотя у них всегда найдется за что. Как говорится, человек уже рождается со своей пятнашкой.

– Позвольте представиться: Карл Дюльсендорф.

– Марк Цветиков, – механически представился Цветиков.

– Я знаю, кто вы, Марк Израилевич. Так вы позволите?

– Да, да, конечно…

– Вот и хорошо.

«Сейчас он покажет удостоверение, и… Или нет? Или они себя так не ведут? Да откуда мне знать, как они себя ведут!» – Цветиков нервничал всё сильней.

– Да не волнуйтесь вы так, Марк Израилевич, мы не те, за кого вы нас приняли.

– Да я и не…

– Волнуетесь, Марк Израилевич, ещё как волнуетесь. И я бы даже сказал, боитесь. И правильно делаете, что боитесь. Вы привыкли думать своей головой, а это в наше время чертовски опасно.

– Давайте только без этих дешёвых провокаций.

– Это не провокации. Это мысли вслух. Я из тех немногих, кому это всё-таки позволено.

– Давайте, может быть, к делу. – Цветикову не нравился этот разговор.

– Хорошо. К делу, так к делу. Мы действительно пришли за вами. Но мы не они. Мы не карающий меч революции. Это было бы слишком мелко.

– И кто же вы?

– Мы группа эксперимента.

– Какого ещё эксперимента?

– Самого значительного в истории вселенной.

– И кто его ставит? Военные?

– Его не ставят. Ему служат.

– Мистицизм какой-то.

– Учитывая ту окраску, которую приобрело это слово, должен сказать нет. Позвольте угостить вас пивом и кое-что рассказать.

– Тогда лучше лимонадом.

– Не любите пиво?

– Люблю, но не сейчас.

– Хороший ответ.

Дюльсендорф чуть кивнул, и один из крепких парней как бы невзначай повернул к ларьку.

– Они нас слышат?

– Им это знать необязательно.

– Значит…

– Отсюда вы пойдёте с нами. Но я хочу, чтобы вы это сделали добровольно и не без удовольствия.

– Но у меня работа, дом… Меня ждут, в конце концов.

– Не волнуйтесь, мы всё уладим. На работе всё будет устроено. Вам даже не надо будет писать заявление. Мы всё сделаем сами. А дома, извините за откровенность, вас никто не ждёт.

– Но…

– Может, вы для начала выслушаете меня?

– Хорошо.

– Сейчас это эксперимент. Слово, которое ничего не говорит, как и любое другое. Существует он очень давно. Возможно, столько же, сколько и вся вселенная. Что это или кто это – не знает никто. Мы имеем дело только с его проявлением в виде направленной воли, воплощение которой и есть наша задача. Со своей стороны эксперимент делает всё, чтобы это воплощение стало как можно эффективней. Он предельно разумен и рационален. Никаких чувств, никакой морали. Только цель и её воплощение.

– Ну а вам это зачем?

– Эксперимент не даёт выбора.

– Выбор есть всегда.

– Если ты оказался у него на дороге, он либо использует тебя, либо устраняет.

– То есть, он держит вас всех в страхе?

– Отнюдь нет. Это мы держимся за него. Сколько мне, по-вашему, лет?

– Я плохо определяю возраст.

– А вы попробуйте. Хотя бы с точностью до ста.

– Это шутка?

– Нет. Среди нас есть и те, кто живёт уже более тысячи лет.

– Бессмертие взамен за службу.

– Проще продлить нашу жизнь, чем искать замену.

– Ладно. Что вы конкретно хотите от меня?

– Посильный вклад в дело эксперимента.

– Что означает «посильный вклад»? Я, знаете ли, больше люблю точные формулировки.

– С этим вы скоро разберётесь. Поверьте, я не пудрю вам мозги, как, наверное, кажется со стороны. Дело в том, что некоторые вещи невозможно описать при помощи точных формулировок.

– Но оперирование понятиями, которые невозможно определить в принципе…

– Скоро вы и не к такому привыкнете.

Несмотря на весь кажущийся абсурд, слова Дюльсендорфа казались убедительными и весомыми. Цветикова интуитивно притягивало к эксперименту – загадочному явлению с прозаичным названием. С другой стороны, перспектива похоронить себя заживо в закрытом ящике…

– Насколько это закрытый проект?

– Смотря, что вы имеете в виду. Если секретность, то абсолютная. Любая информация, включая сам факт существования эксперимента, является закрытой. Что же до образа жизни… После инструктажа вы сможете свободно передвигаться по необъятным просторам нашей Родины. А если потребуется, то и не только. Соглашайтесь. В другом месте, возможно, у вас было бы больше славы и денег, но нигде не было бы так интересно. И потом, вы слишком много знаете, чтобы свободно разгуливать по земле.

Дюльсендорф посмотрел на часы.

– Ну так что?

– Карл! У нас проблемы!

Судя по голосу, Цветиков был на грани паники.

– Что случилось?

– Она ушла! Приезжай срочно! Машина уже в пути.

– Кто она? Куда…

Трубка ответила короткими Гуками.

– Что за, блин! – выругался Дюльсендорф.

Была глубокая ночь.

Дежурная «Волга» уже ждала под окнами.

– Поехали, – сказал Дюльсендорф, садясь на переднее сиденье.

Он давно уже успел пожалеть, что втянул Цветикова в это дело. Перспективный специалист оказался слишком правильным, чтобы уметь рисковать и принимать решения. А рисковать приходилось собственной жизнью. Эксперимент ни с кем особо не церемонился.

– Какого чёрта?! – набросился он с порога на бледного от волнения Цветикова.

– Она ушла!

– Кто? Куда?

– Она…

Дюльсендорф понял, о ком идёт речь, и его сердце радостно забилось.

– Что произошло?

Цветиков принялся что-то мямлить, и Дюльсендорфу пришлось на него накричать, чтобы тот вновь обрёл дар связной речи.

Объект 271… Хотя нет, все началось значительно раньше, когда проводился эксперимент над трудными подростками. Тогда одному из них удалось ускользнуть совершенно невообразимым образом. Побег был невозможен, однако ему удалось бесследно исчезнуть, несмотря на более чем серьёзные поиски. Ещё более невозможным стало его возвращение через несколько лет. Он превратился в настоящего воина из легенд: быстрого и неуловимого, способного найти и уничтожить любого противника. Объектом 271 была его дочь. Семнадцатилетняя красавица, добровольно согласившаяся на участие в эксперименте. Да, что ни говори, а Цветиков уговаривать научился. Это он добился её согласия, рассказав ей всю правду об отце. Ту правду, которую он знал.

Она исчезла из изолятора – каменного мешка, куда не проникали ни свет, ни звук. Исчезла после того, как была жестоко изувечена, а увечить здесь умели. Здесь только и делали, что уничтожали в человеке всё: тело, душу и дух, уничтожали полностью, раз и навсегда, в надежде, что кто-то сможет, в силу своих скрытых резервов, уйти, открыть дверь, выйти отсюда живым. Будь Цветиков хоть немного догадливей, он бы сейчас пил шампанское и праздновал победу. Но Цветиков знал только то, что должен был знать. К тому же он оказался слишком чванливым, чтобы…

– Я всё улажу, – бросил ему Дюльсендорф, – сиди тихо, и всё будет хорошо.

Цветикову совсем необязательно было понимать суть происходящего. К тому же Дюльсендорф в глубине души радовался смятению Цветикова. Ведь тот мнил себя пупом земли.

– Ты уезжаешь?!

– Да. Подготовь подробный отчёт. К утру чтобы был.

– Но… – Цветиков был как маленький ребёнок, которого мамочка пыталась оставить одного дома на пару минут.

– Делай, что говорят, – осадил его Дюльсендорф и вышел из лаборатории.

– К Моргане, – сказал он шофёру, садясь в машину.

– Надеюсь, у тебя достаточно веская причина для визита в пять часов утра?

Моргана была заспанной и недовольной.

– Когда я тебя беспокоил по пустякам?

– Хорошо. Кофе будешь?

– От твоего кофе невозможно отказаться.

– Когда начинать варить?

– Можешь прямо сейчас.

– Ты далеко?

– Почти у ворот.

– Посигналишь.

За те несколько минут, которые понадобились Дюльсендорфу, чтобы доехать до дома Морганы, она успела привести себя в порядок и сварить кофе.

– Ты само совершенство, – сказал ей Карл, делая маленький глоток горячего напитка.

– Я знаю.

Она улыбнулась своей очаровательной улыбкой.

– Я к тебе из-за объекта двести семьдесят один. Она исчезла.

– Что значит исчезла?

– Эти идиоты надругались над ней, а потом засунули её в изолятор. Когда за ней пришли, камера оказалась пустой.

– Когда это произошло?

– Несколько часов или дней назад.

– А поточнее?

– Точнее сказать не могу. Они пришли за ней, когда решили, что наверняка…

– Мониторинг?

– Этот урод…

– Этот урод, как и прочие другие, делал только то, что говорил ты.

– Моргана…

– Кто знал о реальной задаче эксперимента?

– Ты же понимаешь…

– Я понимаю. И ты пойми. Дурака тебе надо искать в зеркале.

– Я не плакаться к тебе приехал.

– Тогда не трать моё время на этот светский чёс.

– Хорошо. Мне нужна твоя помощь.

Она вопросительно подняла брови.

– Я хочу, чтобы ты отследила её путь.

– В таких условиях…

– Моргана, милая, для тебя нет ничего невозможного.

– Я попробую.

– Мне надо сейчас.

– Подожди.

Она сняла телефонную трубку и набрала номер.

– Это я… Да… Срочно…

Она положила трубку.

– А я своих охламонов не могу приучить, чтобы вот так же чётко и по делу.

– Посиди. Мне надо одеться.

– Можно ещё кофе?

– Его надо варить, а у нас нет с тобой времени.

– Я подожду на улице.

– Послушай, Моргана, зачем тебе всё это? – спросил её Дюльсендорф, когда они сели в машину.

– Ты о чём?

– Ну, все эти ритуалы, кровавые жертвы.

– Каждый делает то, что от него требует эксперимент.

– Я не об этом. Ты взрослая, серьёзная женщина, рождённая в двадцатом столетии. Зачем тебе эти игры? Я имею в виду ритуал и всё прочее.

– Это моя работа.

– Я понимаю, когда надо оболванить кретинов, но в таких случаях, как сейчас…

– Ты зря недооцениваешь ритуал. Это нечто вроде театрализованного технологического процесса. Причём неизвестно, где проходит граница между шоу и таинством, так что…

– Хочешь сказать, что ты на полном серьёзе веришь в магию и прочую чушь?

– Что за вопросы, Карл?

– Я пытаюсь подходить к этому с позиции здравого смысла.

– С позиции здравого смысла… С позиции здравого смысла всё, что мы делаем, выглядит как минимум нелепо. Попробуй объяснить здравомыслящему человеку, что ты служишь некоей высшей силе, в результате чего благополучно дожил до более чем преклонного возраста.

– Это совсем другое дело.

– Не скажи. К тому же ритуал способствует более лёгкому вхождению в нужное психофизическое состояние. Людям свойственно ритуализировать свою жизнь. Даже в мелочах мы стараемся следовать определённым выработанным правилам поведения, так почему я должна отказываться от него там, где важной может быть каждая ерунда? И всё только ради какого-то жалкого здравого смысла, который годится разве что на рынке, когда надо купить морковь.

– Не понимаю.

– Поэтому тебе недоступны целые области… – Моргана замялась, подыскивая нужное слово.

– Думаешь, мне стоит это освоить?

– Важно, что ты обо всём этом думаешь.

Машина остановилась возле плачевного вида продовольственного склада, нуждавшегося в основательном ремонте.

– Надо сказать, чтобы ребята навели марафет, а то уже слишком бросается в глаза, – сказал Дюльсендорф.

Моргана ничего не ответила.

Крепкий мужчина с автоматом на груди ловко открыл перед ними дверь. Внутри царило такое же запустение, как и снаружи. Тусклая лампочка без абажура, полупустые полки с какими-то банками и мешками, осыпающаяся штукатурка…

Один из стеллажей бесшумно отъехал в сторону. За ним была кабинка лифта.

Дюльсендорф пропустил Моргану вперёд, затем сам вошёл в кабинку.

– Вниз, пожалуйста.

– Как скажете, мэм.

– Надеюсь, вам понравилось путешествовать в нашем лифте? – спросил он, когда лифт остановился.

– Спасибо. – Она сунула ему в карман долларовую купюру.

– Может, бросить всё да податься в лифтёры? – мечтательно произнёс Дюльсендорф.

– Ты для этого слишком амбициозен, – ответила Моргана.

– Увы.

За лифтом начинался длинный просторный коридор, выложенный мраморной плиткой. Работа была выполнена мастерски. Освещали это произведение современного зодчества расположенные на стенах асбестовые горелки.

Коридор заканчивался огромной, просторной залой, выложенной белым мрамором. У дальней стены залы было небольшое возвышение: круглый бассейн радиусом метра полтора. Посреди бассейна «рос» грандиозный цветок лотоса из абсолютно прозрачного кристалла. Внутри лотоса горел огонь, заставляющий светиться и без того прекрасный цветок.

В центре залы стояло сооружение, похожее на советский знак качества, только без внешнего пятиугольника. К нему был привязан человек. Рядом на специальном столике лежал ритуальный кинжал, созданный ещё в бронзовый век, и золотая чаша, украшенная красными камнями.

– Ты всегда кого-нибудь убиваешь, когда тебе надо поразмыслить?

– Раньше не было кровавых жертв, да и ему ничего этого не нужно.

– Тогда зачем?

– Всё это нужно нам. Такова человеческая природа, что только вкус смерти заставляет нас правильно смотреть на вещи.

– Тебя трудно обвинить в филантропии.

– Только не в сравнении с тобой.

Дюльсендорф хотел ещё что-то сказать, но Моргана жестом его остановила.

– Подожди здесь.

Сказав это, она скрылась в одном из смежных помещений. Дюльсендорф сел на пол. На приготовления ушло не более десяти минут, за которые Моргана облачилась в длинный красного бархата плащ с капюшоном, полностью закрывающим лицо. Ни слова не говоря, она подошла к привязанному человеку, медленно подняла кинжал и чашу, затем трижды обошла вокруг него. После этого она вскрыла вены у него на руках и ногах. Часть крови она собрала в чашу, остальная по специальным желобкам потекла в бассейн. Пока текла кровь, Моргана молча стояла напротив жертвы, затем, когда жертва умерла, она сделала большой глоток и протянула чашу Дюльсендорфу. Остатки крови она вылила в цветок, который сразу же сменил свою окраску. Не выпуская чаши из рук, Моргана опустилась на колени перед цветком и закрыла глаза. Прошло более часа, прежде чем она поднялась.

– Она там, – устало сказала она Дюльсендорфу.

– Она пробила стену?!

– Она там, и она хочет вернуться. А теперь уходи.

– Я подключаюсь к эксперименту.

– В качестве кого?

– В качестве испытуемого.

– Что?! – Цветиков посмотрел на Дюльсендорфа так, словно вдруг у того выросли рога или третье ухо.

– Ты проведёшь меня по полной программе.

– Надеюсь, ты шутишь.

– Отнюдь нет. И никаких поблажек.

– Карл, она единственная из нескольких сотен.

– Решение окончательное.

– Ты рехнулся, Карл.

– Не больше, чем те учёные, которые ставили эксперименты на себе.

– Но зачем?

– Чтобы понять.

– Что ты хочешь понять? Ты же умрёшь.

– Это стоит того.

– Не понимаю.

– И не поймёшь. Тебе нужны аксессуары, тогда как мне… ну да ладно.

– И когда ты думаешь?..

– Немедленно.

– К чему такая спешка? Мне нужно адаптировать программу, и потом…

– А ты никогда не думал, что скажешь её папочке, когда он тебя спросит. А он спросит. Так что до его появления нам надо успеть.