Я уже открыл дверку машины, когда на севере вынырнул из-за низкой лиловой тучки бесшумный вертолёт и по прямой направился к посадочной площадке.

Вот неожиданность! Кто же это?

Строительная бригада давно отправилась на Центральный материк. Если уж и постели в гостинице сменила… Из зоны будущей обогатительной фабрики и рудника на севере никто сюда по прямой не летал. Нужды не возникало. Все грузопотоки были завязаны на порт Чанда. А из порта Вано близ Нефти забирали только пассажиров. И только на северную стройку. Оттуда сюда ничего не возили. Как и отсюда туда.

Кто же пожаловал? И зачем?

Я решил подождать и присел на ступеньки вертолётной лесенки. Невежливо подниматься в воздух, когда кто-то идёт в гости.

Минут через пять вертолёт приземлился в противоположном углу площадки, из него одним прыжком выскочил Милован Косович, помог выйти своей миниатюрной Сандрине, и, обнявшись, они двинули ко мне.

— Просто повезло, что мы тебя застали! — сказал Милован, пожав мою руку. — Редкая удача! Ты тут мелькаешь, как ясное солнышко в ненастный день.

— Такая жизнь! — Я пожал плечами.

— Какая? — Сандрина с усмешкой наклонила голову к плечу. Щёки, лоб и уши её пылали, кожа на руках и на шее была ярко-красная. Видно, славно обгорела на здешнем солнышке. И лишь вокруг больших широко распахнутых зелёных глаз оставались светлые круги — след от тёмных очков.

На Миловане же я не заметил никаких следов солнечного ожога. Наверное, из-за природной смуглости.

— Бешеная жизнь, Сандриночка! — с удовольствием пожаловался я. — И поплакаться некому. Племён вокруг много, в каждом что-нибудь да случается, а я, как говорится, один… Далеко вы летали?

— Заливчик тут есть! — Милован показал на север. — Круглый, как блюдце. Мы его так и назвали — Блюдце. У тебя для него другого прозвища не имеется?

— Принимаю ваше! Видел я его с высоты. Подумалось, что такую идеальную форму мог образовать только метеорит. Там хорошо?

— Там прекрасно! — с горячностью уточнила Сандрина. — Я сделала массу снимков. Получится целая выставка! Ты можешь хоть немножко задержаться? Пойдём в гостиницу, попьём тайпы, я покажу тебе то, что отпечаталось. Пробные!

— Только недолго, ребята! — попросил я. — До темноты надо быть дома. Пеленгатор я там не включил. Не думал задерживаться… Кстати, Ваня, робота эс-семнадцать я тебе починил…

«Ваней» мы называли Косовича в «Малахите».

— Прекрасно! — отозвался Милован. — Я на тебя надеялся. Лишних роботов тут нет.

По пути в гостиницу он признался:

— Ради этого заливчика я и вызвал сюда Сандрину. Такой красоты не видел я нигде, кроме Черногории и Хорватии. Правда, Сандрина говорит, что на Сардинии есть не хуже. Но там я не бывал… По-моему, если уж строить возле устья город, — то только вокруг этого Блюдца! Будет город-амфитеатр, город-сказка!

— Непременно слетаю посмотреть! — отозвался я. — Где вы посадили машину?

— На южной косе, — ответил Милован. — В сильный шторм её перехлёстывает. Деревьев там нет, только кустарник.

Вскоре мы сидели в крошечном холле гостиницы, запивали тайпой рассыпчатое овсяное печенье, и Косович откровенничал:

— Мне всё время не хватало родных пейзажей. Я удивлялся Сандрине: она и не вспоминала о природе своей Сардинии. А я был как неполноценный. Пока не разглядел это Блюдце. Вот мы и взяли ради него выходные. Вчера отсыпались, сегодня фотографировали. Завтра — тоже. А потом придут «Вихри», начнётся работа…

— Мне кажется, ваши фотографии — тоже работа! — Я снова и снова перебирал десяток небольших пробных снимков, которые Сандрина отпечатала в вертолёте. Виды Блюдца ничем не уступали пейзажам лучших курортных районов Земли севернее субтропиков. Только обходились без признаков цивилизации… Дикий лес на скалистых уступах, природный зелёный амфитеатр, поднимающийся от моря, хрустально прозрачные ручьи, падающие в залив, ярко-жёлтая широкая полоса чистейшего пляжного песочка у полосы прибоя, непуганые пёстрые птицы, доверчиво глядящий в объектив губастый оленёнок, громадный пень, заросший грибами и похожий на дикобраза, радуга цветов на крошечных полянках…

— Увидеть это и подарить людям, разве не работа? — уточнил я.

— Это считается нашим хобби. — Сандрина усмехнулась. — Вот у Бахрама скульптура — это работа. Живопись у твоей протеже Тили — тоже работа. А моя работа — детей музыке учить. Остальное — хобби. По выходным…

— Может, ты сама загоняешь себя в такие жёсткие рамки? — спросил я.

— Конечно, никто не скажет… — Сандрина пожала плечами. — Но ведь подумают! Мне достаточно…

— А сама ты могла бы без детей?

— О, конечно, нет! — Сандрина даже руками всплеснула. — Всё равно я бы их учила! Меня не дети угнетают, жёсткое расписание. В солнечный день лучше снимать. А я должна учить. В пасмурный хорошо учить. А мне дают время снимать. Расписание! Хотя, конечно, учить детей без расписания невозможно…

— Представь, возможно! — вдруг чётко возразил Милован. — Просто мы заорганизованы. Привыкли к этому. Но в принципе можно учить и без расписания. Так учили моего прапрадеда музыке. В тёмном бомбоубежище. Безо всякого расписания! И он стал великим музыкантом. Ему рукоплескала Европа.

Вот, оказывается, какие корни у альтиста Косовича!.. Работал с ним рядом в «Малахите» и ничего этого не знал. Думал — так, увлечение…

— А подробнее ты можешь? — тихо спросил я, словно боясь спугнуть заглянувшую на секунду предельную откровенность, доверчивую, но обычно пугливую. Как губастый оленёнок с утренней фотографии Сандрины.

— Могу и подробнее. — Милован растерянно улыбнулся. — Если тебе интересно.

— Было бы неинтересно, не спросил бы.

— Ты когда-нибудь задумывался над моей фамилией?

— Ещё в «Малахите». Когда мы строили новые корпуса. Решил, что твои предки — из многострадального края Косово. Так?

— Так, — согласился Косович. — Их изгнали из этого края, когда девятнадцать «передовых» держав сообща уничтожали маленькую Сербию. Потому что те, кто робко пришёл в Косово как гости, бежавшие от беды в своей стране, вдруг решили стать там хозяевами. И вышибли хозяев с помощью западного блока. По-моему, нормальной человеческой логике эти события до сих пор не поддаются. Их можно понять только через логику нелюдей… Подумай сам: кто может войти в чужой дом и навязывать хозяину свою волю вплоть до его изгнания или уничтожения?

— Мне тоже так всегда казалось. В Россию приходили монголы, поляки, французы, немцы… Когда я читал о трагедии сербской, вспоминал трагедии русские… Наши историки проводили эти параллели.

— Вряд ли писали ваши историки о подземном магазине в городе Ниш. — Милован грустно покачал головой. — Для историков это такая мелочь!.. А моего прапрадеда привезли туда пятилетним. Семейное предание!.. Громадный торговый центр под землёй надолго стал домом для тысяч сербских беженцев. Там были разные магазины. И музыкальные — тоже. Стояли рояли. На одном из них педагог из Приштины учил играть моего прапрадеда. Учил даже во время, бомбёжек. При свечах. Безо всякого, Сандриночка, расписания… Посреди крыс и грязных матрацев… Под плач младенцев и кашель больных… Бомбили Ниш с редким упорством. Засыпали кассетными бомбами. За две минуты самолёты доходили от болгарской границы. Болгария их пропускала… А в Нише — никакой противовоздушной обороны. И ни одной военной цели… Просто бомбёжки на уничтожение! Но назло всему из этого ада вышел знаменитый эстрадный певец. Собственно, вначале предок мой стал известным пианистом. Потом уже — эстрадной звездой. Сербы упорны. А если их гнут, становятся ещё упорней. Чисто славянская черта! Предок мой хотел донести крик из своего детского ада до всей Европы, И донёс! Когда певцу Косовичу рукоплескали громадные залы, он бросал со сцены: «Я Косович, потому что родился в Косово. И был изгнан оттуда малышом. Я учился музыке в подземельях Ниша, под ВАШИМИ бомбами!» После этого в залах проклинали сгинувших правителей, которые послали самолёты на Сербию, не спросив свои народы. Такие выступления, понятно, были скандальны. Но скандалы только добавляли предку славы. Он прожил почти сотню лет, и в Нише ему поставлен памятник. А вот болгарскому президенту, который пропускал самолёты на Ниш, памятник не поставили даже на его родине…

Милован замолчал, отломил половинку коричневого печенья, отхлебнул зеленоватую тайпу и поинтересовался:

— Я не испортил тебе вечернее настроение, Сандро?

— Что ты, дорогой! — Я тоже отломил печенье. — Читал я и слышал, что после этой трагедии Сербия стала одной из самых благополучных стран мира. Произвела столько талантов, сколько и великой державе не под силу. А вот как — до сих пор гадаю. В чём была механика этого возрождения?

— Сербы многому научились у армян, — признался Косович. — Было чему учиться! Ты знаешь хоть что-нибудь о резне, которую учинили им турки в начале двадцатого века?

— Читал. Про сплошные зверства. На уровне гитлеровских. По сути, уничтожали народ. В бешеном темпе!

— И вот представь, во время этого ужаса, когда за несколько дней уничтожили миллионы людей, армяне уносили через горы, в российскую Армению, не только детей и больных стариков, но и книги, древние рукописи. Унесли и спасли всё самое ценное — память и культуру своего народа. Другого такого случая в истории я не знаю… — Милован вздохнул. — Даже у нас, в Сербии, осмыслили это только после тех варварских бомбёжек. Когда нас откровенно хотели вбомбить в каменный век… Когда нас засыпали обеднённым ураном из «Томагавков»… Тот уран ведь до сих пор не выветрился!.. Рак у нас до сих пор болезнь массовая… Вот тогда сербы стали учиться у армян… И многодетности семей… У армян ведь восемь-десять детей в семье — не редкость… И умению национальные интересы ставить выше партийных. Рада спасения народа! И отеческой заботе государства о талантах… Когда Армения уже сверкала всемирно известными талантами, моя Сербия только задумалась о том, что ей это тоже крайне необходимо. Не упустить ни одного таланта! Воспитать всех! Если уж не можем родить больше… И ещё учились сербы у армян умению по клочкам, по кусочкам, терпеливо и неумолимо собирать земли, издревле населённые своим народом. Понятно, для этого народ должен быть многочисленным и активным… Потому-то Сербия и перестала поощрять эмиграцию. Потому долго не отпускала никого в «Малахит». И не только в «Малахит»!.. Ведь за каждым уехавшим тянется длинная череда потомков… Зачем терять их стране, которая провозгласила: «У нас нет лишних людей! Ни одного!»

— Как же тебя отпустили? — удивился я. — В такой обстановке…

— Нашёл я довод… — Косович растерянно улыбнулся. — До сих нор удивляюсь, что он сработал…

— Не секрет?

— Какие тут секреты!.. — Милован пожал плечами. — Я сказал в Комитете молодёжи: «Когда земляне полетят на Риту тысячами, только сербы окажутся там чужаками. Никто не встретит их как родных». Посмеялись — и отпустили. Сказали: «Жди и встречай!»

— Не жалеешь?

— Без «Малахита» я не нашёл бы Сандрину. А без неё не жизнь…

Мы замолчали, и только прибой под нами шумел. Только галька морская, подхваченная волной, яростно билась о стальные стойки причала и с бессильным скрежетом откатывалась обратно.

— Славно с вами, ребята! — признался я. — Но мне пора! Никуда не денешься…

И поднялся из кресла.

Косовичи проводили меня до вертолёта и потом всё махали, махали руками вслед машине. Два крохотных человека на фоне зелёной полоски леса и бескрайнего моря за ним. И всё звучали, звучали во мне прощальные слова Сандрины:

— Мы долго ждали, Сандро, пока ты придёшь. Мы верили, что ты придёшь. Не заставляй нас больше ждать так долго!