Глава 2. Свитки
Забегая в подъезд, на дверях которого не было никакого кодового замка, и уж тем более не было внутри никакой консьержки, о которых даже сейчас в моём городке мало кто слышал, я вдруг почувствовал лёгкий, но очень необычный укол. И не укол даже — прикосновение, толчок под сердце. Словно аорта моя на миллисекунду задумалась, пропускать ли кровь. Никогда со мной такого не было, и я остановился на площадке первого этажа, оглядываясь по сторонам. На лестничной клетке никого не было. На площадке между этажами, как обычно, валялась пара окурков да кусочек отвалившейся штукатурки, окрашенный с одной стороны в зелёный цвет — цвет всех стен всех советских общественных заведений. Ни бутылок из-под пива, ни пустых шприцов из-под наркоты, ни использованных презервативов, ни даже банальной мятой пачки из-под сигарет, столь, увы, привычных теперь, в эпоху нефтегазовой демократии, в те времена в подъезде просто быть не могло. Потому что их ещё не было в головах, в массовом, так сказать, сознании. Как там говаривал досточтимый Филипп Филиппович? «Разруха не в клозетах, а в головах!» Эх, профессор Преображенский! Видели бы Вы свою Родину в 90-х годах двадцатого столетия! Впрочем, что я говорю. Никому такого не пожелаешь, даже американцам.
Я ещё раз прислушался. Может, кто-то стоит чуть выше, затаился и ждёт? Нет, тишина. Я медленно пошёл вверх по лестнице. Сенька жил на четвёртом этаже пятиэтажки. Обычной брежневской пятиэтажки, вроде тех, что сейчас сносят по всей Москве. Я прошёл до последнего этажа, не поленился, но нигде никого не обнаружил. Никаких закутков на лестничных клетках таких домов, где невозможно было развернуть вносимый в квартиру диван, просто не предполагалось изначально. Значит, если и был кто-то, он скрылся в квартире. Странно.
Я позвонил в дверь. И ещё не успел отнять от кнопки звонка палец, как дверь открылась, и на пороге очутилась Виктория Альбертовна.
— Привет, Ваня, — таинственно тихо сказала она, — проходи-проходи, тебя уже ждут.
— Здравствуйте, — сказал я в тон ей тихо, и нерешительно застрял на пороге, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну, проходи же, — уже громко повторила она, удаляясь в сторону кухни, — тапки там найди какие-нибудь, и проходи в комнату.
Я прикрыл дверь, щёлкнул замок. И вдруг я почувствовал себя защищённым. Словно это была не деревянная дверь простого советского человека, которому нечего бояться, потому что у него нечего взять, а двойная стальная бронебойная дверища с замком, как на банковском сейфе. Я улыбнулся, нашёл какие-то не совсем обычные по тем временам турецкие тапки-лодочки с носком, торчащим вверх, и вошёл в комнату.
На диване не сидел, а восседал человек. Одетый в чёрный гладкий костюм, который сидел на нём так, словно они родились вместе, высокий черноволосый с пробивающейся сединой, очень аккуратно выбритый джентльмен (а иного слова я просто не смог бы подобрать после прочтения Конан-Дойля) листал какой-то пёстрый журнал и курил трубку. В комнате стоял непривычный для меня сладковатый и чуть едкий запах дорогого табака.
— А где… Арсений, — запинаясь, спросил я, забыв поздороваться.
— О, привет, ты — Иван? — просто спросил незнакомец и отложил журнал в сторону.
Я кивнул. Он легко поднялся с дивана и протянул мне руку.
— А меня зови Юрием Даниловичем.
Я протянул в ответ руку, и он пожал её. Прикосновение его сухой ладони показалось мне очень знакомым. Я задумался на секунду и вспомнил. Точно так всегда пожимает мне руку дед. Тот самый, к которому я сегодня иду в гости. Странно, опять странно, подумал я. Но если там, в подъезде, мне было страшновато, то сейчас я, наоборот, почувствовал, как рука Юрия Даниловича прямо-таки излучает силу, которая может меня защитить. Неистощимую великую силу.
Он ещё раз мне улыбнулся и сказал, усаживаясь на место:
— А Арсения дома нет, он сейчас у бабушки. Но ты ведь и не к нему пришёл, так?
Я кивнул. Меня смущал едва уловимый акцент в его голосе. С одной стороны он вроде бы иногда «окал», а с другой — старался протягивать гласную «а» и проглатывать окончания слов, как делают москвичи. Тогда я, конечно, этого не знал, как знаю теперь, и потому не мог догадаться, что он специально переучивал себя говорить на московский манер. В его возрасте, должно быть, это давалось нелегко, и потому он время от времени сбивался на свой родной поволжский акцент.
— Присаживайся рядом, Иван, — Юрий Данилович указал на диван и вытащил из-под журнального столика коричневый бумажный пакет с белыми матерчатыми ручками, точь-в-точь такой, в каких обычно продавали картошку, ведь в те времена полиэтиленовые пакеты были роскошью (хотя вряд ли такое положение вещей можно назвать плохим).
Я сел. Тут в комнату вошла Виктория Альбертовна с чашками чая на подносе и поставила их на столик.
— А вот и моя ученица, — кивнул Юрий Данилович в сторону директрисы, между тем вытаскивая из пакета какие-то таинственные свёртки, источавшие слабый сладковатый запах. — Как ты думаешь, Ваня, что это?
Я посмотрел сначала на Викторию Альбертовну, так неожиданно представшую в образе ученицы, потом на её учителя, затем сказал с вопросительной интонацией в голосе:
— Артефакты?
Тут уже Юрий Данилович удивлённо поднял брови и мельком взглянул на Викторию Альбертовну. Она едва слышно хихикнула.
— Это я ему сказала. Но он способный мальчик, правда?
— Правда, — помолчав, сказал Юрий Данилович и посмотрел на меня внимательно. Под его взглядом я поёжился.
Он развернул первый свёрток, в котором оказалась маленькая каменная чёрная статуэтка обнажённой женщины. Он повертел её в руках и поставил на стол рядом с чашками. Я смотрел на статуэтку и не мог оторвать взгляда. Выточенная из чёрного мрамора с редкими светлыми прожилками, высотой всего с ладонь, она была как живая — настолько точно неведомый художник прочертил в камне все детали женского тела. Только точёная красивая грудь не вздымалась от дыхания, да воздух не шевелил волосы. Мне очень захотелось погладить её по голове, и я погладил. Протянул руку, провёл по каменным холодным волосам, окаймлявшим её голову пышной копной. И на мгновение мне почудилось, что глаза маленькой каменной женщины сверкнули двумя тёплыми жёлтыми искорками, будто солнце отразилось в них. Впрочем, может быть, так оно и было? Не знаю.
— Правда, — ещё раз сказал Юрий Данилович, наблюдая за моими действиями. — Молодец, Вика.
Она сидела напротив нас и улыбалась. Он вдруг спросил меня:
— Ваня, а ты знаешь, кто это? — он кивнул в сторону статуэтки.
Я помотал головой. Откуда мне было знать? Я только по причёске этой женщины мог понять, что она египтянка, ну, наверное, царица какая-нибудь. Кто там у них из цариц был? Нефертити? Клеопатра? И я наугад скорее спросил, чем ответил:
— Нефертити?
Юрий Данилович улыбнулся и похлопал меня по плечу.
— Молодец, — сказал он, — соображаешь! Это действительно Нефертити. А теперь взгляни-ка вот сюда.
Он торжественно развернул второй свёрток, аккуратно расправил ткань на столе, и перед нами оказался древний свиток, весь исписанный замысловатыми картинками. В то время я совсем не разбирался в иероглифике, но замысловатые картинки сковывали взгляд даже непосвящённого.
— Ты знаешь, что такое розеттский камень? — спросил Юрий Данилович.
На этот раз я был вынужден грустно покачать головой.
— Не помню.
— Розеттский камень был найден французским капитаном Бушаром в 1799 году близ города Розетты в дельте Нила. Камень уникален тем, что на нём нанесён текст на трёх языках — двух древнеегипетских и древнегреческом. По сути, с него началась расшифровка иероглифических текстов. Сейчас эта базальтовая плита хранится в Британском музее.
Он усмехнулся и продолжил:
— А вот на этом свитке, который ты видишь перед собой, копия текста того самого камня из Розетты.
Я удивлённо посмотрел на него и протянул руку к свитку.
— Тихо-тихо, — резко остановил он меня, — руками его трогать нельзя, может исчезнуть.
— То есть как это? — спросил я, совершенно озадаченный.
— Вот так, он очень старый и может растаять, как прогоревший лист бумаги, стоит только прикоснуться к нему.
С этими словами он вытащил ещё один свёрток и извлёк оттуда целую кучу древних свитков, часть из них была обгоревшей по краям, в некоторых просто зияли дыры, то ли прогрызенные когда-то жучками, то ли истлевшие от времени.
Юрий Данилович жестом подозвал Викторию Альбертовну и попросил прикоснуться к свитку.
— Смотри внимательно, — сказал он мне.
Она аккуратно дотронулась до одного из свитков указательным пальцем. И вдруг по папирусу пробежала мелкая дрожь, как по поверхности гладкой воды, кругами расходясь от места прикосновения. Ткань в месте прикосновения поблекла, сделалась прозрачной, и исчезла, образовав на его боку очередную дырку диаметром в пару сантиметров.
— Ух ты, вот это да! — у меня аж глаза загорелись от любопытства, — А можно мне?
Юрий Данилович кивнул, а Виктория Альбертовна улыбнулась, подбадривая меня.
Я протянул руку к таинственному свитку и прикоснулся к нему… Но ничего не произошло. Я отдёрнул руку и смущённо посмотрел на археолога, потом на директрису. Казалось, они были удивлены не меньше моего.
— Возьми его, — попросил Юрий Данилович.
Я осторожно подцепил свиток двумя пальцами. От волнения пальцы мои дрожали, и я выронил ценный артефакт. Тот покатился по столу и упал на пол, разваливаясь на части. Я поспешил собрать их с полу, но не успел даже дотронуться, как кусочки папируса сами собой истлели, не оставив и следа. Я в ужасе наблюдал за происходящим, боясь поднять голову и посмотреть на своих визави.
— Это нормально, — проронил археолог, — не пугайся, Ваня, возьми лучше другой свиток.
Чувствуя, как на лбу выступает холодный пот, я решительно протянул руку и сжал в ладони второй артефакт. Папирус смялся, но и только.
Юрий Данилович и Виктория Альбертовна переглянулись.
— Покажи, — попросил он.
Я раскрыл ладонь. Помятый и изломанный в трёх местах свиток с раскрошившимися краями лежал у меня на ладони, как ни в чём не бывало.
— Вот это да, — сказал учёный и почесал макушку, — интересно.
— Но он даже не посвящённый, — воскликнула директриса, картинно всплеснув руками. На лице её отразилось неподдельное возмущение.
— Кто он? — тупо спросил я.
Вместо ответа Юрий Данилович попросил:
— Ваня, брось-ка мелкий кусочек на стол, вот этот, который с краю.
Я послушно отделил мелкий отвалившийся кусок пергамента на своей ладони и уронил его на стол. Как только древняя материя коснулась современного стола, она вздрогнула, чуть-чуть изогнулась и истлела, словно сгорела в невидимом пламени. Эффект мне так понравился, что я без спросу проделал то же самое ещё с одним кусочком артефакта.
— Ладно, достаточно, — строго сказал археолог, — положи остатки обратно.
Я ссыпал кусочки свитка, окончательно развалившегося в моей руке на части, обратно в тряпичный свёрток. Здесь с ними почему-то не происходило никакого разрушения, наоборот, мне показалось, что с прикосновением к бинтоподобной ткани, должно быть, такой же древней, как и сам свиток, папирус стал прочнее, а помятости на нём изгладились.
— Иван, — серьёзно сказал Юрий Данилович, и у меня внутри всё похолодело, — у тебя есть кое-какие способности к… ммм…, — тут он замялся, должно быть, взвешивая, какую часть правды стоит раскрывать сразу, — одним словом, есть способности к усвоению древних знаний. И я бы хотел тебя пригласить в школу Пирамиды.
— А что это? — спросил я нехотя. Свою школу мне покидать совершенно не хотелось.
Однажды мне предлагали сменить мою школу на школу бокса, но ни я, ни мои родители этого не хотели, и с карьерой великого боксёра я расстался навсегда, впрочем, без сожаления.
— Не волнуйся, — сказал Юрий Данилович, отвечая скорее моим мыслям, чем на вопрос, — это всего лишь небольшой факультатив. Раз в месяц ты можешь приходить на занятие после школьных уроков. Тебе будут давать маленькие порции совершенно иных, новых знаний, никак не связанных со школьной программой. Ты занимался в каком-нибудь кружке в детстве?
Я, конечно, занимался. Пару дней ходил во Дворец пионеров на занятия резки по дереву. Затем пару недель ходил туда же, но в радиокружок. Мне он, пожалуй, нравился, но потом всё как-то не срослось. Ещё два-три дня я ходил в авиакружок, но утомительное елозанье шкуркой по деталькам будущего крыла самолёта надоело мне очень быстро, поэтому и авиаконструктор из меня не вышел тоже. Я бы, наверное, соврал и умолчал о своих неудачных попытках обрести хобби на всю жизнь, но хитрый Юрий Данилович нарочно косвенно назвал меня взрослым, тем самым возвысив меня в моих собственных глазах, и я на радостях сознался.
— Да, — сказал я, — занимался, но мне не понравилось.
— Понимаю, — кивнул он, чем опять меня сильно озадачил, — но здесь другое. Думаю, тебе понравится. И потом, тебя же никто не заставляет. Приходи, послушай, посмотри. А потом решай сам: интересно тебе древнее знание или нет. И ещё…
Он покопался в карманах и вытащил маленький необычный крестик. Необычным он был по двум причинам: во-первых, вместо верхней палочки креста на нём было вытянутое ушко для продевания верёвки, а во-вторых, он был не металлический, а из камня, из такого же точно чёрного мрамора, из какого была сделана фигурка Нефертити, стоявшая перед нами на столе между чашек с остывшим чаем. Не представляю, как можно сделать такую штуку медным резцом.
— Возьми, — Юрий Данилович протянул мне крестик, — это тебе.
— Спасибо, — тихо сказал я и положил крестик на ладонь.
Камешек вовсе не был холодным, как я ожидал, напротив, он словно источал какое-то едва уловимое тепло. Я сжал его в кулаке, подержал с минуту, словно приручая, и затем опустил в кармашек на груди. А Юрий Данилович тем временем сворачивал и убирал таинственные свёртки с артефактами. Первыми исчезли в бумажном пакете магические папирусы, за ними последовала статуэтка божественной Нефертити.
— Кстати, — вдруг спросил он, — не заметил ли ты что-либо необычное, когда поднимался сюда по лестнице?
Я, признаться, уже и забыл о тех страхах, что одолевали меня по дороге в дом Виктории Альбертовны, но вопрос археолога снова вызвал неприятный холодок в позвоночнике. Я пожал плечами, стараясь скрыть свой испуг, и ответил:
— Да так, ничего особенного.
— А всё-таки? — уточнила директриса.
— Ну, — я помялся, краснея, затем выпалил на одном дыхании, — мне показалось, что в подъезде кто-то был, и я даже поднялся этажом выше, чтобы проверить, но никого не обнаружил.
— По-нят-но, — тихо проговорил Юрий Данилович по слогам и многозначительно переглянулся со своей ученицей.
— Ладно, — произнёс он уже громко, вставая с дивана, — ты, Вань, не переживай, это всё погода. Плохая нынче погода. Бури магнитные, дожди химические.
Он потрепал меня по голове, и мне вдруг захотелось ему поверить. И впрямь, погода не сахар, вот и мерещится всякая чушь! Я просиял улыбкой и посмотрел на Викторию Альбертовну. Она сидела у столика и задумчиво допивала чай. Потом взглянула на меня и в ответ улыбнулась.
— Ваня, — сказала она, — заходи в среду во второй кабинет после уроков. Там будет первое занятие школы Пирамиды.
— А я там один буду? — задал я напрашивающийся вопрос.
— Нет, что ты! Мы целую группу соберём, человек двадцать учеников.
— А из нашего класса ещё кто-нибудь будет?
— Нет, даже из школы никого, кроме тебя. От нашей школы ты будешь один. Поэтому я на тебя рассчитываю. Понимаешь?
Я кивнул и вздохнул.
— Понимаю.
Мне жутко понравилось, что со мной разговаривали почти как со взрослым, тем более такие люди, как директор школы и учёный-археолог. И это окончательно привело меня в хорошее расположение духа.
Юрий Данилович посмотрел на часы и доверительно показал их мне. Большой круглый циферблат чёрного цвета с золотыми циферками, непонятной надписью латинскими буквами и золотыми же стрелками показывал ровно два часа пополудни. Я понял: пора идти.
— Успеваешь? — спросил он.
— Да, — сказал я, — как раз пора собираться.
— Что ж, Иван, — голос его звучал почти торжественно, — я был очень рад с тобой познакомиться, и, надеюсь, мы ещё свидимся.
А уж как я надеялся — слов не было. Наверняка у него таких интересных штук ещё много, вон какой пакетище! Эх, повезло Сеньке, подумал я. А вслух сказал:
— Я тоже надеюсь, Юрий Данилович. Спасибо Вам за… крестик.
Мы уже были в прихожей, и я натягивал ботинки.
— А разве египтяне были христианами? — не удержался я от вопроса.
Казалось, я немного смутил археолога. Он призадумался на секунду, потом изрёк с видом мудреца из старой сказки:
— Нет, не были. Христос жил позже, а тот каменный крестик, который я тебе дал, вовсе не христианский. Это одно из тех уникальных совпадений, которые случаются в мире не так уж редко, как нам кажется. Старушка Вселенная любит повторяться.
Он усмехнулся и протянул мне руку. Я, счастливый, пожал сухую ладонь и скупо попрощался.
— До встречи, — ответили мне в один голос Юрий Данилович и Виктория Альбертовна. Кажется, они были мною довольны, и мне это нравилось.
Когда дверь за мной закрылась, я остановился на лестничной клетке, соображая, как мне дальше жить и ещё раз внимательно изучая мраморный подарок. В этот момент мне показалось, что я услышал вопросительный голос директрисы, произнёсший «мы нашли его?», и в ответ еле слышное, а может, и почудившееся «да» Юрия Даниловича.
Об этой замечательной встрече я вспоминал потом чуть не каждый день, сжимая в ладони египетский крестик. Но никому — ни родителям, ни друзьям, ни даже Арсению, — я никаких таинственных подробностей так и не раскрыл. А жить между тем становилось всё интереснее.
