Глава 9. Элементы прозрения
Погода в Питере 4-го января 2000-го года была, как всегда, сырой, и, как всегда, тёплой. Впрочем, в последние годы такая погода — с едва заметным налётом снега на газонах и грязной кашей на дорогах, сосульками на крышах и скользкими тротуарами — стала привычным делом и в Москве.
Я вышел из здания Московского вокзала на Невский проспект рано утром. Времени до встречи с Графом у меня оставалось достаточно много, и я решил прогуляться по улочкам Северной Пальмиры.
Питер я люблю с детства, и даже, несмотря на то, что зимой он выглядит малопривлекательным ввиду климатических особенностей региона, я решил не упускать случая навестить Аничков мост, Чижика-пыжика, замечательно ныне организованную пешеходную зону Малой Конюшенной улицы, полюбоваться издалека блистательным Адмиралтейством и величественным Исаакием.
Гуляя по Невскому, я невольно вспоминал строчки Розенбаума:
«Вот и Аничков мост, где несчастных коней
по приказу царя так жестоко взнуздали,
я хотел бы спросить этих сильных людей:
вы свободу держать под уздцы не устали?»
Сколько десятилетий они тут простояли и сколько ещё простоят, а вопрос о свободе так и останется нерешённым!
Я миновал Гостиный двор, непривычно пустой и мало освещённый, витрины которого лишь напоминали о прокатившихся по городу предновогодних распродажах, пересёк канал Грибоедова, и, поравнявшись с Исаакиевским собором, свернул на Малую Конюшенную улицу. Мне хотелось устроиться где-нибудь здесь на скамейке и наблюдать блекнущий в рассветный час город, но неожиданно налетел тугой холодный ветер, стало неуютно, и я прибавил шаг.
По Итальянской улице я вернулся к Фонтанке, миновал здание цирка и печально известный Михайловский замок, где был убит Павел Первый, остановился возле знаменитого «чижика-пыжика» у Инженерного моста. Многострадальный бронзовый памятник маленькой птичке был на месте. Интересно, подумал я, сколько раз его крали отсюда, и, главное, кто? Но власти города, спасибо им, не препятствовали восстановлению…
— Иван? — послышалось сзади.
Я вздрогнул и резко обернулся. Передо мной стоял невысокий щуплый мужчина, на вид лет тридцати пяти, и пристально рассматривал меня.
— Г-граф? — запнувшись, спросил я.
Он кивнул.
— Так вот ты какой, Ваня, — сказал Граф, улыбаясь.
— Какой такой? — недоумённо спросил я, машинально протягивая в ответ руку. Его ладонь оказалась холодной и сухой.
— Самый обыкновенный, — ответил Граф, дружественно похлопав меня по плечу. — Ну что, перекусим?
Я согласился.
Это был, пожалуй, единственный раз, когда я был в Питере в блинной. Уютное полуподвальное помещение было неярко освещено и располагало к неспешной беседе. Мы уплетали блинчики с мёдом, и Граф рассказывал о себе, о Питере. А я слушал и ждал, когда он перейдёт к делу.
Из всего, что он мне говорил, я запомнил немного. Граф — коренной петербуржец, живёт в центре горда на улице Пестеля, воспитывает сына и работает в сфере IT-услуг. Он действительно занимался одно время теорией графов, а вот о дворянском своём происхождении ничего не слыхал.
— Если Князь считает меня потомственным дворянином, — ехидно заметил он, — я возражать не стану.
За разговорами пролетел незаметно целый час, и Граф засобирался. А я, глядя на него, думал: какой же он Посвящённый? Простой, как говорится, совейский парень, айтишник, фидошник, математик, вышедший из семьи культурно-протестной питерской интеллигенции. Где в нём скрывается величие и скрытый снобизм московских служителей Пирамиды?
Одним словом, Граф понравился мне сразу, и мы, наверное, стали бы друзьями, если бы имели возможность чаще общаться. Но… после описываемых событий, он у меня так и остался красным цветком в «аське», время от времени отвечающий в оффлайн.
В 10 часов утра мы подошли к Эрмитажу. Несмотря на ранний час, у входа в музей стояла длинная очередь.
— М-да, — заметил Граф, скептически осматривая народ, — этак мы тут до вечера проторчим, нужно поискать другой вход! Постой-ка здесь, я сейчас всё устрою.
Он тут же исчез, как сквозь землю провалился, а я остался стоять в очереди. Люди тихо перешёптывались меж собой, но на очередь никто не роптал. Какие-то две бабульки-подружки из среднерусской провинции, бедно, но с изыском одетые по советской моде начала восьмидесятых, жаловались друг другу на власть.
— И кто такой этот Путин-то? — вопрошала одна.
— Да говорят из КГБшников, — вздыхала в ответ другая.
— Ну, ещё хуже! Ельцин-то был не пойми чего, всю Россию-матушку продал, а от этого чего ждать? Опять лагеря, расстрелы? Ох-ох.
— Да брось ты, мать, какие лагеря, не то время уж, я тебе говорю. Может, хоть порядок наведёт.
Первая только покачала головой, а я отвернулся и стал разглядывать величественную Неву и Петропавловскую крепость за нею. Шпиль блестел на утреннем солнце, пробившемся сквозь низкие питерские тучи.
Граф снова появился неожиданно, дёрнув меня за рукав.
— Пойдём, — бросил он коротко и поспешил вдоль очереди ко входу в Зимний дворец. Я послушно направился следом.
Наше проникновение в здание Эрмитажа оказалось настолько банальным, что я не успел оценить его с моральной точки зрения. Граф подошёл к билетёрше, показал ей какую-то корочку, на которую она взглянула мельком, и тут же охотно пропустила нас внутрь. Стоявшие за нею охранники вовсе смотрели в сторону и никак не реагировали на наше появление.
Можно долго рассказывать о великолепии этого крупнейшего в мире музея, бывшего некогда резиденцией русских императоров, но поверьте мне, его надо видеть собственными глазами! Я был потрясён и очарован. Граф, видимо, понял моё состояние и дал мне время насмотреться на окружающую красоту. Однако уже через полчаса его терпение закончилось.
— Вань, ты лучше посмотри, какие тут охранные системы, а? IBM, не что-нибудь!
О картинах мгновенно было забыто, и ещё полчаса мы убили на рассматривание компьютерных систем безопасности в здании Эрмитажа.
— Айда в Египетский зал, — сказал Граф, и я едва не упустил его из виду.
В зале с саркофагами и мумиями я снова был захвачен веянием искусства, на сей раз древнего, но Граф не позволил мне расслабиться.
— Вспоминай, — сказал он, — чему тебя научили. На этот раз мне без твоей помощи не обойтись.
— Ага, — ответил я, — а что делать-то?
— Глаза отводи…
Вот те раз! А я-то, как и все ученики школы Пирамиды, наивно полагал, что на оперативных мероприятиях глаза отводят исключительно женщины, и притом непременно Дары. Впрочем, уроки, данные мне Гоем и Дарой в маленьком зале под шпилем главного здания МГУ, не прошли впустую, превратив мои прежние неуклюжие попытки мысленно отвлечь студенток на лекциях в профессиональное умение. Я огляделся, выбирая место, откуда видна большая часть пространства и все двери зала, встал на это место, закрыл глаза и представил себе Египетский зал и прилегающие к нему пространства. Ещё одно усилие — и я увидел людей в этих залах, неспешно прогуливающихся между экспонатами. Ещё усилие — и никто из них не захочет войти туда, где стояли мы с Графом. Я стоял, раскинув вытянутые руки в стороны ладонями наружу, ощущая вокруг себя каждую былинку, и контролировал всё вокруг. Я видел, как Граф скрылся в дальнем углу зала, что-то тихо щёлкнуло, послышался свист воздуха, снова что-то стукнуло, и стало тихо.
Через мгновение в моём сознании материализовался знак Пирамиды, и Граф тихо сказал: очнись. Я открыл глаза и улыбнулся, медленно, как из тумана, выходя из пелены гипнотического состояния.
— Ну ты даёшь! — сказал мне Граф, вытирая рукавом свитера пот со лба.
Я лишь удивлённо оглядел его сверху вниз. Лицо у него было какое-то измождённое.
— Ты мне чуть глаза не отвёл! — засмеялся он и потащил меня к выходу.
— Как это? — удивлённо спросил я, идя следом.
— Не знаю, как! Силища в тебе спит немеряная, вот что я тебе скажу! Я, конечно, справился, но мне кажется, если б ты захотел, смог бы и мне, и, не побоюсь этого слова, самому Князю глаза отвести! Ладно, идём, операция прошла успешно, ключик у меня…
— А…
— Потом-потом…
Мы спешно покинули Эрмитаж.
Сейчас, по прошествии тринадцати лет, я с трудом вспоминаю детали событий тех дней, тем более что двумя днями позже они были вытеснены из памяти новыми переживаниями, куда более приятными и значимыми для меня. Но пойдём по порядку.
Мы с Графом покружили по улицам и площадям города час или полтора, стараясь оторваться от возможного преследования. Честно сказать, мне это казалось смешным. И я бы не придавал усилиям Графа ни малейшего значения, если бы не таинственный свёрток, который Граф сунул мне в карман по дороге. Всем телом я ощущал, что в этом свёртке что-то загадочное, как тогда, когда я впервые встретился с Юрием Даниловичем и держал в руках настоящий древнеегипетский манускрипт.
Через некоторое время в одном из многочисленных двориков, по которым меня успел провести Граф, он вдруг остановился и сказал:
— Погоди-ка, я сбегаю домой, — и вошёл в парадную.
Я стоял в колодце типичного питерского дворика, разглядывая стеклянные фонари внешних лифтовых шахт, и ждал. Вдруг из соседней парадной вышла молодая и весьма привлекательная особа в лёгкой шубке, не скрывавшей пышности её форм. Несмотря на снег и слякоть, девушка была в красных сапожках на высоких шпильках, чёрные волосы её развевались по воздуху свободно, а глаза были как два уголька. Она лишь мельком оглядела меня и скрылась в арке.
Я, наверное, стоял, открыв рот, потому что Граф в очередной раз застал меня врасплох.
— Идём, — сказал он, подходя сзади.
— Граф, ты меня в могилу вгонишь своими внезапными появлениями, — вспылил было я, но на моего спутника это не произвело никакого впечатления.
— Идём-идём, — сказал он веско, — времени мало. Поезд ждёт.
— Постой, какой поезд? У меня билет на завтра!
— Нет, — ответил он, — тебе нужно отбыть сегодня, обстоятельства изменились.
Я был возмущён, но поспешил следом.
До станции метро «Чернышевская» (мой спутник называл её «Чернушка») мы шли молча. Я пребывал в некой задумчивости, а Граф был по-прежнему сосредоточен и только как-то неестественно прижимал левую руку к себе. Перед входом в метро он дал мне жетончик.
— Ух ты, — заметил я, — а у нас их уже год как отменили.
Граф усмехнулся.
— Держи второй на память, — и сунул мне ещё один жетон.
Этот кругляшок размером с советские «5 копеек» до сих пор хранится где-то среди моих вещей в Москве.
Когда мы спускались на эскалаторе, Граф вдруг спросил меня:
— Ваня, пока ты ждал меня во дворе, ничего необычного не заметил? Или кого-то?
Я рассказал ему о девушке, но почему-то Графа она не заинтересовала.
— А ещё что-нибудь?
— Нет, — ответил я, — больше никого не видел. Вообще было очень тихо…
И тут у меня мелькнула мысль.
— Знаешь, Граф, действительно, было очень тихо. Не бывает в городе так тихо даже по утрам в январские каникулы. Машины-то всегда ездят…
Но Граф только пожал плечами.
— Всё-таки это не Москва, — бросил он, сходя с эскалатора.
Вскоре мы выходили на Витебский вокзал, откуда должен был отправиться мой поезд на Прагу. Точнее, до Праги ехал один лишь вагон международного класса. Он имел несколько непривычную для российских вагонов форму с полукруглой крышей, и заметно выделялся в общем составе поезда.
— Кажется, добрались без приключений, — сказал мой спутник, озираясь по сторонам, и вдруг взгляд его стал холодным как сталь. — А эти-то друзья что здесь забыли…
Я проследил за его взглядом. На противоположной стороне зала стояла кучка бритоголовых парней в коротких кожаных куртках, джинсах не первой свежести и высоких армейских сапогах. Странное зрелище производили они…
— Действуем так, — быстро заговорил Граф. — Ты меня прикрываешь, чтобы не вызвать ни у кого подозрений. Потребуется вся твоя сила, понял?
Я кивнул.
— Поезд отходит через пятнадцать минут. Когда я уведу этих типов из зала, ты проследуешь в свой вагон, сядешь спокойно и поедешь. А я прослежу, чтоб никто не увязался следом. Понял?
Я опять кивнул.
— Отлично. Ну, прощай, Ваня, не забывай старика Графа!
Последние слова он прошептал мне в самое ухо и тут же направился к «браткам», на ходу распахивая куртку. Я понял, что мне нельзя мешкать, и вновь, как в Эрмитаже, раскинул руки в стороны и принялся отводить глаза всем, кто был в здании вокзала и на прилегающей территории. На этот раз я не забыл исключить Графа из поля влияния, и он полностью сосредоточился на операции прикрытия.
Граф шёл, не разбирая дороги, расталкивая людей, которые, благодаря моей психоподавляющей силе, ничего не замечали, продолжая мирно беседовать, читать расписание, спешить к поездам. Он выхватил из-под куртки два пистолета с глушителями и открыл огонь на поражение.
Подобное я увидел впервые и чуть не забыл о своей миссии. Какая-то женщина в глубине зала ахнула, увидев вспышки выстрелов, но я тут же взял себя в руки, и она побежала в туалет. Каюсь, я случайно отправил её к двери с надписью «М», но тогда просто не успел подумать.
Через минуту Граф уложил троих врагов на месте, но к ним на помощь подоспели ещё пятеро. Я попытался ограничить и их волю, но они почему-то не поддавались. Я нажал сильнее, и трое упали замертво, а два других бросились бежать. Граф кинулся за ними следом, и вдруг упал.
Я не мог разглядеть, что с ним случилось, но в порыве злости вдруг ощутил такой прилив энергии, что без труда протянул свою мысленную руку к двум беглецам, схватил их безумные сознания разом и растёр в руке в мелкий порошок.
Последнее, что я услышал от Графа — был мысленный сигнал «иди, пора!», и наступила тишина. Так бывает, когда человек мёртв. Неужели они подстрелили его? Как нелепо, думал я. Но тут послышались знакомые колебания ментального поля — свои были на подходе. Должно быть, Граф был не один, кто-то тайком прикрывал его, и делал это мастерски, ибо я ничего не почувствовал. Впрочем, тогда я был совсем зелёный.
Сообразив, что дальше разберутся без меня, я заспешил к поезду. Правая рука моя судорожно сжимала заветный золотой ключ.
Вагон международного класса внутри оказался столь же необычным, сколь снаружи, если не более того. Справа в нём было два спальных места одно над другим, причём между ними можно было откинуть третье, так, что его полка оказывалась на равном расстоянии от верхней и нижней. Слева же полок не было, как в обычном купе. На их месте был спрятан шкаф для одежды и умывальник с зеркалом. Столик у окна был шире, чем в обычных наших купе на «Красной стреле».
За столиком сидел мальчик лет, наверное, четырнадцати и махал кому-то в окно. Я бросил сумку на сиденье и поздоровался с ним.
Пронёсшиеся вихрем события сегодняшнего дня до сих пор заставляли сердце моё колотиться, поэтому я постарался успокоиться и подумать. Тем более что впереди было сорок часов равномерного стука колёс, иногда прерывающегося стоянками.
Я залез на верхнюю полку и вытащил книгу «Конкретная математика», пытаясь углубиться в мир простых чисел, производящих функций и разных замечательных последовательностей вроде чисел Фибоначчи.
Поезд тронулся, и все провожающие, в том числе бабушка моего нового спутника, а также Граф и уничтоженные мною злодеи осталась позади, в Питере. Кроме нас в купе никого не было, и следующие несколько часов мы в полном молчании изучали каждый свою литературу.
Впрочем, сколько-нибудь длинное путешествие так или иначе сближает спутников. Когда Антону (так звали мальчика) захотелось поесть, он вытащил яблоки и стал хрустеть ими. Я же, не евший с московского поезда ничего, кроме блинов, отправился на поиски проводницы, и, соответственно, горячего чая.
Чай и прочие съедобные удовольствия оказались платными, поэтому я ограничился маленькой шоколадкой. Пристроившись рядом с Антоном за столиком, я жевал, прихлёбывал и смотрел в окно на пролетающий мимо заснеженный лес. Именно лес: столетние ели и сосны, кое-где поваленные ветром или умершие, а также глубокие сугробы и тьма покрывали всё обозримое пространство — здесь мало что изменилось со времён Радищева.
Мы разговорились с Антоном на тему платных услуг в поезде. Несмотря на то, что вагон был международного класса, предназначался он, видимо, для непритязательных соотечественников. Об этом свидетельствовали плохо отглаженное постельное бельё, платный кипяток и вечно отсутствующая на рабочем месте проводница.
Ни меня, ни Антона это, однако не удивляло, хотя он, как мне показалось, несмотря на скромный возраст, был куда более искушённый в сервисе заграничных поездов, чем я.
Как оказалось, Антон ехал к родителям в Прагу, домой. А в Питер он ездил к бабушке на зимние каникулы. По-русски он говорил хорошо, без акцента (сейчас, зная многие акценты нашей необъятной Родины, я бы даже уточнил, что говорил он с питерским акцентом, а на русском севере именно это и принято считать отсутствием всякого акцента). Я сделал вывод, что мальчик первые несколько лет жизни прожил в Питере.
Он это подтвердил, и мы поговорили о жизни в Праге, о его школе, о том, что он давно привык к новой жизни и не собирается в будущем возвращаться в Россию.
Вдруг, к нашему общему с ним удивлению, в приоткрытую дверь купе протиснулась проводница. Она назвала моё имя и вопросительно посмотрела сначала на меня, затем на Антона. Мальчик мельком глянул в мою сторону, и, как мне показалось, постарался плотнее прижаться в угол.
— Да, это я, — мой ответ был слегка испорчен одновременно проглатываемым куском засохшей шоколадки.
— Ваш паспорт предъявите, пожалуйста, — строго сказала она.
Я неторопливо полез в сумку, на ходу прикидывая, что бы это могло значить. Если что-то не так с документами и меня высадят на ближайшей станции, то куда мне идти, что делать и на какие средства, я не вполне себе представлял. Конечно, в России-матушке заблудиться русскому человеку трудно, и, тем не менее, возможно.
Пока я рылся в сумке, она подгоняла меня.
— Быстрее, быстрее, Вы у меня не один тут!
— Вот, держите, — я протянул книжечку и заглянул ей прямо в глаза, приговаривая про себя: у меня всё в порядке, мне очень надо попасть в Прагу, понимаешь?
— Всё в порядке, — вдруг выпалила она, — прошу прощения.
И мигом выскочила в коридор.
Я оглянулся на мальчика. Тот сидел с открытым ртом и смотрел на меня.
— Как это у Вас получилось? — спросил он.
— Что? — удивлённо спросил я, натягивая развязанные ботинки.
— Вы дали ей не тот паспорт, да ещё вверх ногами, открытый на последней странице, — медленно проговорил он.
Я пожал плечами.
— Наверное, она увидела то, что хотела. Всё-таки, сколько лет ездит!
Антон неуверенно кивнул, откусил новое яблоко, а я кинулся в коридор.
В дальнем конце вагона я увидел проводницу, что-то эмоционально говорящую человеку в штатском, стоящему ко мне спиной. Телосложение его показалось мне очень знакомым, и я двинулся к ним, ускоряя шаг.
Однако сначала путь мне преградил вышедший из купе пассажир со стаканом в руке, затем проводница заметила меня, и оба собеседника исчезли из виду. Добравшись до тамбура, я уловил только едва различимый запах дорогого табака. И вновь поймал себя на мысли о ком-то знакомом.
Подождав минут пять-семь, я вернулся.
Антон сидел, читал, как ни в чём не бывало, и даже предложил свежее яблочко. Я сначала отказался, но при повторном предложении вынужден был согласиться, так как желудок мой готовил протест против голодного насилия, а из съедобного у меня была только зубная паста.
Впрочем, вечером поезд остановился в Витебске, совершенно незаметно миновав белорусскую границу, и у меня появилась возможность подкрепиться на вокзале во время длительной стоянки. Денег, правда, было немного, ибо Князь не отличался особой щедростью, к тому же я играл роль обычного студента, подавшегося дикарём в Прагу, и потому моё положение предписывало быть бедным.
На вокзале случилось то, что и должно было случиться с голодным путником. Застряв у лавочки с пирожками, я чуть не проворонил поезд. Когда я подбегал к своему вагону, поезд тронулся. Антон оказался сострадательным мальчуганом. Он ждал меня в тамбуре и переживал.
Пожалуй, на этом описание путешествия в поезде можно закончить, не считая мелкого эпизода, как смена колёс состава на узкоколейный европейский тип — единственное, что разбудило меня ночью.
Стоит отметить, что на границе с Польшей нас заставили показать украшения и внести их в опись (на мне была только золотая цепочка, золочёный медальон я спрятал в потайной кармашек куртки), а наши соседи по вагону очень просили нас с Антоном подержать часть их наличных денег у себя, так как по существующим нормам при пересечении границы на каждую душу должно приходиться не более полутора тысяч долларов США (евро в то время ещё не было). Разумеется, мы с Антоном помогли соседям, не отказав себе в удовольствии подержать в руках пачку серо-зелёных купюр.
Прага встретила нас хмурым прохладным предрассветным утром. На вокзальных часах было 4.30, на моих, заблаговременно переведённых, — тоже. Разница с Питером составляла зимой два часа.
Антон выскочил из вагона первым, навстречу родителям, и больше я его не видел. Я же, напротив, нерешительно собирался, пропустил всех спутников вперёд, и только потом, окинув взглядом временное пристанище, сделав лёгкий поклон проводнице, спустился на перрон. Сердце моё было готово выпрыгнуть из груди. Я застыл у вагона, не в силах пошевельнуться, и вдруг увидел её.
Рита стояла в начале платформы и искала меня взглядом. Миг — и глаза наши встретились, мы кинулись друг к другу. Я хорошо помню эту картинку: платформа «Главни надражи» (Главного вокзала Праги), вокруг люди, спешащие кто домой, кто в отель, кто сразу по делам, и мы двое, словно из другого мира вдруг проявились здесь так неуместно и так страстно. В те мгновения я не осознавал, где я и зачем, я лишь хотел одного: чтобы они длились вечно.
Надо ли говорить, что в ближайшие полдня у нас и мысли не возникло о секретном задании, золотом ключе и тайнах «Ордена Святого Князя», как я мысленно окрестил про себя московское отделение Пирамиды?
Рита привезла меня в маленький уютный отель в центре города, накормила йогуртами, заранее спрятанными ею в холодильнике, и вскоре никто, кроме Князя, не способен был вывести нас из уютного мирка, образованного двумя нашими душами где-то между небом и землёй, между раем и адом, где-то там, куда ушли в своё время столь почитаемые нами Мастер и Маргарита. И только волшебные зёрна амаранта в позолоченном медальоне ждали своего часа, впитывая нашу любовь.
Но время шло, силы таяли, а дело нужно было делать. Я мысленно в который раз поблагодарил себя за то, что всю дорогу от Питера не расставался с драгоценным свёртком. Даже когда преследовал проводницу после проверки документов, я не оставил ключ в купе. И, тем не менее, я ни разу не взглянул на него. И вот, Рита спросила меня вдруг:
— Вань, а где же то, ради чего ты проделал столь долгий путь сюда?
— Ты имеешь в виду золотой ключик?
— О да, мой Буратино!
Я потянулся к одежде, и через минуту вытащил так называемую третью часть ключа от потайного хранилища. В свёртке оказался пластиковый футляр, а в нём шкатулка. Я не знаток древних ценностей, но то, что я увидел, произвело на меня неизгладимое впечатление. Шкатулка была из чистого золота, усеяна алмазами и обёрнута в ткань, ветхость которой заставляла задуматься о временах глубокой древности. Тех временах, когда Святой орден Тамплиеров хранил у себя один из ключей иерусалимской казны.
— Как думаешь, открыть? — с сомнением в голосе спросила Рита.
Я пожал плечами. Уверенность тогда не являлась сколь-нибудь выраженной чертой моего характера.
Она взяла в руки шкатулку, прикрыла глаза. Ресницы её задрожали, лицо осветилось божественным всепроникающим светом, исходившим от шкатулки. Я смотрел на неё, открыв рот, и видел ангела, источающего мощь первозданной вселенной.
Вдруг раздался глухой щелчок, и шкатулка открылась. Внутри лежала маленькая золотая пластинка правильной прямоугольной формы, на гладкой поверхности которой были начертаны, впечатаны, какие-то иероглифы. После посещения библиотеки Авесты я уже не знал, что и думать. Дело в том, что самым крупным символом на пластинке был древнеегипетский крест с петлёй, который можно найти буквально на всех изображениях Гизы и Асуана. Такой же точно крестик висел у меня на шее.
Как полагают наши специалисты (а их мнение по праву превосходящего знания расходится с официальной версией историков), устройство, по форме напоминающее католический крест, в котором верхний луч заменён вытянутой петлёй, именуемое в наших анналах «ключ Осириса», помимо своей необычной формы в древние времена обладало ещё более необычным содержанием.
Ключ Осириса был способен включать в организме человека весьма необычные способности к перерождению и ускоренному метаболизму. Среди наших архивариусов давно ходят слухи о том, что один такой ключ способен всех людей на Земле превратить в существ совершенно иного вида, дай только ему достаточное количество энергии. Например, если состав атмосферы резко изменится или если люди прилетят на планету с другим составом атмосферы, то с помощью такого ключа они легко смогут адаптироваться к новым условиям, не прибегая к защите скафандров.
Иначе говоря, ключ Осириса — золотой ключик к тайным дверям на другие планеты и в параллельные миры. Только он не дверь открывает, а даёт возможность войти людям туда, где человек в земном обличье мгновенно погибает. Говорят также, что этим ключом можно воскрешать мёртвых. Но никто из учеников школ Пирамиды, никто из моих знакомых никогда не упоминал о существовании настоящего ключа Осириса. Все говорят лишь об изображениях или о мраморных безделушках вроде той, что висит у меня на шее вот уже больше десяти лет, с тех самых пор, когда Юрий Данилович пригласил меня, ещё совсем зелёного, в Школу.
Я машинально потянулся к своему ключу, но отдёрнул руку. Не хватало ещё, чтобы Рита приняла меня за ненормального, подумалось мне. И только где-то на заднем плане сознания мелькнула мысль, что есть какое-то неопределённое загадочное сходство у этой шкатулки, обёрнутой в древнюю ткань, с теми листками пергамента, которые в далёком детстве показывал мне Юрий Данилович. Но в тот момент мне и в голову не пришло спросить себя: почему же от прикасания к пергаменту он не истлевал только в моих руках, а шкатулка не только открылась Рите, но даже как будто стала краше от прикосновения её рук.
Мы ещё некоторое время полюбовались красивым изделием. Точнее, Рита любовалась им, а я любовался ею. Сейчас она была совсем новой для меня, она была Ритой-Любопытной. И ей очень это подходило.
Внезапно она захлопнула шкатулку, потянулась и сказала:
— Ну что Ваня, а не навестить ли нам президента?
— Кого? — не понял я.
— Вацлава Гавела, — пояснила Рита, вскакивая с постели.
— Как? — я был удивлён. — Он же не…
— Непосвящённый? — смеясь спросила она. — Для того чтобы совершать добрые дела, Ванечка, не обязательно быть посвящённым, — добавила она веско и скрылась в душевой.
И тогда я понял: началось!
Мы наспех собрались и наспех перекусили знаменитыми на весь мир чешскими кнедликами в ближайшем ресторанчике. Тут, помнится, вышел небольшой конфуз. Пока мы уплетали эти самые кнедлики, окружающие люди с любопытством поглядывали на нас. Я даже начал думать о врагах и шпионах, хотя думать о них мне совершенно не хотелось.
Но всё разрешилось довольно просто. В спешке я надел свитер на левую сторону. Риту это очень развеселило, и ресторанчик мы покинули в весьма приподнятом настроении.
Чтобы попасть на приём к президенту, нам необходимо было перейти на другую сторону Влтавы. И, конечно, мы пошли пешком через Карлов мост. Не буду описывать потрясающую красоту самого моста и прилегающих к нему районов старой Праги. Здесь, как говорится, лучше один раз увидеть и навсегда запомнить. Признаюсь только, что в те минуты я полюбил этот город всей душой, и теперь жалею о том, что мне так и не довелось побывать в нём снова.
К Вацлаву Гавелу, президенту Чехии, нас провёл посол России. Не знаю уж, какими путями на него вышел Князь, но уже тогда я понимал, что ему под силу и не такие штуки выделывать. Кроме того, очень трудно представить ситуацию, в которой мою спутницу куда-либо не пустили бы. Дара — она Дара во всём.
Президент оказался вполне дружелюбным и умным человеком. Когда-то он пришёл к власти на волне борьбы с коммунистами, думая, что борется за справедливость, и что Запад принесёт его стране изобилие и безграничную свободу. Теперь же это был человек, умудрённый опытом. Он прекрасно видел и понимал новую западную систему, которая, действительно, на время принесла изобилие, а взамен навязала свои понятия добра и зла, справедливости и свободы, а в последние годы ещё и пыталась навязать своё управление.
Он видел и понимал многое из того, что происходило в России. И он принял сторону Пирамиды, когда однажды к нему явился представитель американского истеблишмента с целью склонить чехов на сторону США по ряду политических вопросов.
Конечно, он был в курсе операции, проводимой Князем, и знал, для чего я прибыл в Прагу. То есть ни про какую библиотеку Ивана Грозного он, конечно, не слышал. Для него это было всего лишь кодовое словосочетание. Впрочем, как выяснилось позже, таковым же оно было и для меня.
Но — по порядку.
Президент Чехии, не теряя ни секунды времени (тут уж, как говорится, положение обязывает — Noblesse oblige), провёл нас в один из кабинетов старинного дворца, расположенного в Пражском Граде. Великолепие архитектуры и убранства древнего замка произвело на меня неизгладимое впечатление, так что я не всегда мог отвечать на задаваемые вопросы. Но, к счастью, Рита была со мной, а она великолепно играла свою роль и владела ситуацией.
Вацлав Гавел пригласил нас присесть на старинные шикарные кресла, и мы с удовольствием воспользовались предложением.
— Господа, — сказал он, — я хорошо осведомлён о вашей миссии и целиком разделяю её цель. Тем не мене, я бы хотел попросить вас быть аккуратнее в выборе средств. Можете ли вы мне гарантировать, что всё пройдёт гладко и незаметно для окружающих?
Тут я насторожился, ибо в моём представлении «миссия библиотекаря» вряд ли могла быть сопряжена с подобными предосторожностями, да ещё со стороны президента страны. Ответила Рита:
— Да, господин президент, Вы можете быть уверены на сто процентов в том, что операция пройдёт так, что комар носа не подточит. Нам шумиха ни к чему, тем более на чужой территории.
Она сделала лёгкий кивок в сторону президента в знак уважения. Он ответил тем же.
— В таком случае, — сказал Вацлав Гавел, — сейчас мой помощник проводит вас к библиотеке. Мы вместе будем надеяться на удачный исход дела.
Рита опять кивнула, а я снова насторожился. Постепенно у меня начала складываться нерадостная картинка. В Питере мы с Графом отбивались от какой-то банды, потом этот непонятный инцидент в поезде, а теперь не кто-нибудь, а сам президент делает нам однозначные намёки на большую ответственность за провал операции. Какой операции? По обнаружению пресловутой библиотеки Ивана Грозного? Помилуйте… Да, конечно, есть на свете много охотников за антиквариатом, и мы с Ритой способны от них защититься, в этом я был уверен. Но дело-то явно попахивало политической игрой…
В кабинет вошёл помощник президента.
— Генерал, — сказал президент тоном, не допускающим вопросов, — вот те люди, о которых я Вам говорил. Проводите их в назначенное место. Как только доставите, немедленно возвращайтесь назад.
Вот тебе на — генерал-помощник. В демократической республике, едва ли не первой отколовшейся от соцлагеря. Что-то Вы мне не договариваете, дорогой мой Князь Юрий Данилович, подумалось мне тогда.
Загадочный генерал кивнул нам в знак приветствия и пригласил следовать за ним. Мы попрощались с президентом и вышли вслед за генералом. На улице уже стемнело. Нас посадили в «мерседес» с затемнёнными стёклами и повезли по сверкающим огнями узким улочкам красавицы-Праги.
Когда мы въезжали во двор огромного современного здания, мне показалось, что я заметил надпись Ceska narodni banka, т. е. национальный банк Чехии. Ладно, подумал я, посмотрим…
После того, как мы миновали двери центрального входа, к нам присоединились двое охранников. Я сразу почувствовал себя неуютно. Генерал шёл впереди, за ним мы с Ритой, а в спину нам дышали два здоровенных мужика с оружием на поясе. Впрочем, пока всё шло вполне приемлемо, за исключением того, что я ожидал визит в некий старинный замок или хотя бы в национальный музей. Ведь я намеревался открыть древний тайник, а не банковскую ячейку.
Несколько раз нас останавливали, генерал показывал какие-то документы, и мы шли дальше.
В итоге мы оказались в глубоком подвале под зданием банка, и мне показалось, что где-то рядом проходит линия метро, так как пол под ногами периодически вибрировал. Помещение напоминало старинную галерею со сводчатым потолком. Оно было плохо освещено и оттого выглядело довольно устрашающе. По углам начинали мерещиться паутины и летучие мыши, а где-нибудь за углом нас непременно должен был поджидать скелет замученного эсэсовцами борца за свободу.
Но нас ждали кованые ворота с электронным замком. Генерал лично открыл замок и приказал нашим стражникам оставаться снаружи. Втроём мы вошли внутрь и почти сразу же коридор повернул вправо, скрыв нас от глаз охранников. Примерно в пяти метрах от поворота мы увидели массивную стальную дверь, наглухо перекрывавшую просвет галереи. На ровной поверхности двери красовалась звезда. Но не советская, как можно подумать, вспоминая историю, а военная американская звезда, под которой по-английски было напечатано «собственность США».
Ну и ну, подумал я, это куда же мы влипли?
Генерал, впрочем, без тени сомнения открыл и эту дверь, но переступать порог не собирался.
— Когда войдёте внутрь, — отрапортовал он, — закройте дверь, свет включится автоматически. Будете уходить — просто захлопните дверь. Охрана у ворот будет вас ждать. Это всё. Желаю удачи!
Он коротко отдал честь и уже собрался выйти, но вдруг вспомнил:
— Да… Иван, меня просили передать: Граф передаёт Вам привет, с ним всё в порядке.
И в ту же секунду удалился.
— Ну что, Иван, вперёд? — спросила Рита по-латыни.
— Да как-то страшновато, — ответил я по-русски, оценивая последнее замечание генерала и не зная, как к нему относиться — верить и радоваться или не доверять?
— А ты верь своим чувствам и мне.
Она улыбнулась и шагнула внутрь. Я последовал за ней.
Как и было обещано, свет в помещении зажёгся только после того, как дверь за нами закрылась. Помещение оказалось небольшим и скорее напоминало склеп, чем хранилище ценностей. Ровно по центру его, прямо на каменном полу, стоял какой-то предмет, приблизительно в один кубометр объёма, накрытый плотной чёрной тканью. Что характерно: нигде на стенах или потолке этой каменной каморки я не заметил ни одной камеры видеонаблюдения. И мои сверхчувства, ещё пробуждавшиеся в ту пору, не говорили ни о чём подозрительном. Единственное, что я ощущал — манящее холодное влечение к таинственному предмету.
Рита решительно подошла к нему и сдёрнула покрывало. Перед нами предстал штабель из золотых слитков, тянувший по тем временам примерно на двести миллионов долларов. Я открыл рот и заворожённый медленно приблизился к золоту, положил на него раскрытые ладони и стоял так довольно долго, пока Рита не окликнула меня шёпотом:
— Ну, чего стоишь, доставай свой золотой ключик, времени мало!
Я стряхнул с себя пелену наваждения и попытался спросить:
— Рита, а причём тут зо…
— Тссс! — она закрыла мне рот ладошкой. — Тихо! Все вопросы потом, давай ключ!
Я вытащил шкатулку, развернул ткань, и открыл её, на этот раз сам. Снова перед нами предстала сияющая золотая пластинка с вдавленным изображением ключа Осириса, каменная копия которого болталась у меня на шее.
Рита осторожно взяла ключ, затем попросила меня снять мой каменный крестик, подаренный десять лет назад Князем. Я, ничтоже сумняшеся, подчинился и протянул ей свой ключик, соображая в это время, какое же это имеет отношение к библиотеке Ивана Грозного…
Пока я старательно припоминал все вычитанные о библиотеке подобности, тщетно пытаясь соотнести их с тем местом и теми предметами, которые меня окружали в подвале старого замка Праги, Рита методично совершала некое таинство, которое иначе как колдовским назвать невозможно.
Она сняла обувь и расстегнула все пуговицы на платье, трижды обошла золотой штабель сначала в одну сторону, затем в другую, потом вспорхнула на золото, раскинув руки, в одной из которых держала пластинку, в другой — мой каменный крестик. Потом произнесла что-то на непонятном языке (позже я понял, что слова были произнесены на древнеегипетском, а точнее, коптском языке), положила друг на друга пластинку и крестик, спрыгнула с груды золота и отошла в угол помещения, знаком указав мне сделать то же самое.
Я в растерянности отошёл в сторону, и в этот момент каменный крестик сам собой утонул в пластинке, осветился, а вместе с ним засветилось и золото. Яркая вспышка света ослепила нас на мгновение, в камере запахло озоном и серой, послышался лёгкий хлопок, а когда я смог видеть, то вместо золота обнаружил груду какого-то тёмного металла, хаотично развалившегося на том месте, где раньше лежали двести миллионов американской валюты золотом.
— Не думала, что сработает, — тихо произнесла Рита, — Князь был прав.
Так золотой египетский ключик вместе с моим давним приятелем-крестиком показали нам ещё одно уникальное свойство этого непонятного устройства.
Подруга моя тоже была очарована происшедшим, и ещё несколько минут мы не решались подойти к центру комнаты.
На этот раз первым опомнился я. Подойдя к груде металла, я поднял один из кусков. Это был слиток вольфрама, надписи на котором гласили, что он произведён в США в 1995 году. Форма слитка в точности повторяла виденные нами ранее слитки золота, однако размеры были несколько меньше.
— Вот это да! — сказал я, — а где же золото?
— Ладно золото, — ответила Рита равнодушно, — но вот это откуда взялось, вот в чём вопрос. Полагаю, что слитки были поддельными — лишь снаружи были покрыты золотом. Золото мы дезинтегрировали, а вольфрам остался.
— Дезинтегрировали? — спросил я.
— Да, но об этом, Иван, поговорим после. Найди-ка лучше в этой куче свой крестик и ключ.
Рита быстро привела себя в порядок, застегнувшись и надев туфли. Сейчас это была Рита-амазонка, решительная, стремительная и подчёркнуто деловая. Только в глазах её сверкали загадочные искорки.
Я раскидал несколько вольфрамовых слитков и быстро обнаружил свои сокровища, будто они сами подсказали мне, где лежат. Ключ и крестик имели прежний вид, даже верёвочка для крестика сохранилась в полном порядке. Я надел его на шею, а золотой ключ убрал обратно в шкатулку, и, бережно обернув её древней тканью, сунул в карман.
— Дело сделано, — прошептала Рита мне на ухо, — пора уходить.
Она вновь накинула покрывало на груду металла и направилась к выходу.
Я ещё раз оглядел странное помещение с ещё более странным содержимым, запоминая каждую деталь картины, и последовал за напарницей.
Как только дверь в камеру отворилась, свет погас, и вместе с ним таинство отступило во мрак.
В прежний отель мы не вернулись. Вместо этого генеральская машина отвезла нас за город, где мы должны были заночевать в заранее снятом для нас номере шикарного недавно построенного Президент-отеля в Карловых Варах.
Всё время, пока мы находились в правительственной машине, а затем в отеле, я не решался заговорить с Ритой о пережитом, справедливо полагая, что она лучше знает, когда и что можно мне рассказать. Она же вела себя непринуждённо, весело и ни разу не напомнила мне о каменном бункере и золотом ключе. Мы посетили знаменитые на весь мир минеральные источники, вкусно поужинали, вернулись в отель, и всё время мы пребывали словно в сказочном сне, который должен длиться вечно. Рита была теперь никакой не амазонкой, а кошкой, даже котёнком, ласковым и добродушным. Она была Ритой-которую-я-люблю.
И только под утро, когда мы совершенно выбились из сил, и сквозь пелену надвигающегося сна начали пробиваться первые лучи восходящего солнца, она прошептала мне на ухо:
— Князь сообщает, что всё в порядке, мы можем возвращаться.
И тогда мне стало грустно. И ещё одиноко. Отчего я всем телом ощутил накатившую откуда-то огромную усталость. Но спасительный сон на этот раз скрыл от меня все негативные предчувствия.
Весь следующий день мы гуляли по Праге. Площади сменялись улочками старого города, улочки — мостами, потом набережными, и сказочное ощущение не покидало меня. А ближе к вечеру Рита решилась приоткрыть мне завесу тайны.
Библиотекой Ивана Грозного Князь, как и многие другие сильные мира сего, действительно, интересуется, причём очень давно, если не сказать — со времён самого Ивана IV. Однако на этот раз она была совершенно ни при чём. Просто нужно было мои мозги запрограммировать на определённые мысли на тот случай, если вдруг кто-то захочет в них поковыряться. Впрочем, это была лишь догадка Риты, но выглядела она вполне убедительно, учитывая события в Питере.
— Давал тебе Князь ключ от Авесты? — спросила она как бы невзначай, когда мы стояли на Карловом мосту и смотрели на размеренное течение Влтавы.
— Да, — признался я, — этот ключ, точнее, печать Авесты, и сейчас при мне.
— Покажи, — попросила она, и я, естественно, не мог отказать.
Рита повертела в руках золотую монетку с иероглифом Ра, задумчиво покачала головой и как-то странно, натужно молвила:
— Вань, выбросил бы ты это в реку. Прямо сейчас. Поверь, не стоит она того золота, из которого сделана.
Я был, мягко говоря, озадачен, но монетку спрятал в карман. Расставаться с реликвиями я тогда не умел.
Рита посмотрела на меня своим проникновенным взглядом Дары, но смягчилась и поведала мне свою версию о рассказанных выше событиях.
На самом деле Пирамиде, а именно Князю, стало известно о предстоящем осенью 2000 года тайном форуме евгенистов и радикальных сионистов. Форум должен был состояться в Германии, но здесь, в Праге, постоянно живёт глава этого форума, занимающийся, в частности, распределением финансовых потоков для различных тайных мероприятий.
Поскольку Пирамида давно и упорно ведёт борьбу с евгенистами, которым покровительствуют некие высокие чины в Штатах и Израиле, Князь никак не мог оставаться равнодушным, узнав о том, что груз золота попадёт им в руки. Поэтому была подготовлена специальная диверсия, в которую был посвящён весьма ограниченный круг лиц. Достаточно сказать, что даже Правительство России не было проинформировано об этой операции.
Суть же операции, состоявшая в эвакуации или уничтожении золота, была реализована мною и Ритой при помощи древнего ключа, о котором Посвящённые знали уже несколько веков, но ни разу не применяли на практике, так как боялись самоликвидации древнего артефакта.
И тут Князь вспомнил о хорошем мальчике по имени Иван, обладающем определённым даром, который позволял ему прикасаться к секретным артефактам, не разрушая их. Князь, конечно, знал о таком же точно даре у Риты, но она всегда была его, так сказать, первой Дарой, лучшим агентом по внедрению в различные сообщества, и, кроме того, давно состояла в Пирамиде. Поэтому подвергать её риску в одиночку впервые испробовать древний дезинтегратор он не стал, и направил в помощь Ивана — молодого, одарённого ученика и сотрудника.
По-видимому, предположила Маргарита, у Юрия Даниловича были ещё какие-то мотивы при выборе моей кандидатуры, поскольку он не мог не знать о тех опасностях, которые подстерегали меня в Питере. Он, должно быть, хотел, чтобы я раскрыл и осознал свои способности, когда лицом к лицу столкнусь с серьёзной опасностью. Это было частью экзамена Школы Пирамиды, который проходили все, тайно или явно. Преодоление страха перед превосходящим противником — вот что было моим питерским уроком.
В связи с этим рискну предположить, что нападение на Графа было спровоцировано самим Князем, который просто организовал небольшую «утечку» информации нашим идеологическим противникам. Он — мастер выкидывать подобные штуки. Но вот было ли это банальной проверкой или же таким способом Князь создавал обстоятельства, вынуждающие меня проявить и усилить ментальные способности? Здесь однозначного ответа, боюсь, не сможет дать и сам Юрий Данилович.
Всё, что касается истории с библиотекой Ивана Великого, было, очевидно, лишь ширмой, прежде всего для меня самого. Погружение в древние рукописи Авесты, ценные, конечно, но не имеющие ровно никакого отношения к настоящей и современной истории, так меня увлекло и озадачило, что ни времени, ни помыслов на осмысление этапов операции я просто не имел. Так впервые в жизни я узнал о том, что меня красиво ввели в заблуждение и использовали с максимальной эффективностью.
Итак, весьма кстати я оказался именно тем инструментом (а если быть совсем точным — курьером), который поможет Маргарите успешно выполнить операцию по уничтожению грязного капитала. Что и произошло накануне.
Честно говоря, я впервые тогда был ошеломлён мыслью о том, что моя родная Школа, учителей которой я считал чуть ли не ангелами, сошедшими с небес, а Юрия Даниловича почитал не иначе как архангела, может проделывать такие трюки, никак не совместимые с моими понятиями чести и уважения.
Видимо, только после Праги я начал постепенно прозревать, понимая, что всё в мире держится отнюдь не на добром слове, дружбе и верности. Миром, как правило, правит холодный расчёт и чёткое понимание интересов — для кого-то личных, для кого-то корпоративных, а для кого-то государственных. В истории было немного людей, подобных кардиналу Ришельё, которые не разделяли личные и государственные интересы не только на словах, но и на деле.
Как бы то ни было, операция нами была проведена успешно, и президент Чехии нас прикрыл, когда началось расследование. А я на третий день своего пребывания в этой сказочной стране должен был отбыть на Родину поездом Берлин-Москва.
Рита, то ли понимая, что мне нужно многое обдумать и понять, то ли не желая переживать мучительное расставание, оставила меня на вокзале, а сама уехала на машине.
Я знал, что она в Праге, и, гуляя поздно вечером, перед самым отъездом, по Вацлавской площади, жемчужине Нового Места Праги, и по ухоженному и благородному Старому Месту, я заглянул на какое-то время в интернет-кафе, откуда умудрился написать ей письмо, надеясь получить скорый ответ.
Но время неумолимо. Я уехал из Праги, так и не получив никакой весточки.
А впереди меня ждала пёстрая, неугомонная Москва, много размышлений и дел, много вопросов без ответов и долгое мучительное ожидание встретиться с нею вновь.
Комментарий В. Лаврова: На этом месте дневник странным образом обрывается, словно бы автор уничтожил часть текста уже после его написания. Об этом, в частности свидетельствуют пропущенные номера страниц, которые до сего момента были проставлены безукоризненно последовательно.
Мы не будем вдаваться в детали упомянутой истории с евгенистами, ибо с тех пор минул почти целый век, однако стоит заметить, что до сих пор Маргарита остаётся звездой нашего героя и явно превосходит его в миропонимании и решительности. Собственно, в этом автор и сам признаётся мимоходом.
Но для нас остаётся загадкой её чисто прикладное отношение к Ивану. Почему нужно было столь резко оставить его и исчезнуть? Чем мотивированы её действия? Сколько-нибудь удовлетворительного ответа на эти вопросы мы не нашли ни в этом Дневнике, ни в других источниках, доступных в Большом Информатории.
Использование загадочного ключа, уничтожающего золото, которое здесь упоминается, является уникальным историческим свидетельством, не имеющим аналогов в европейской истории. Мы не будем комментировать приведённое описание, похожее скорее на колдовской обряд древних, чем на деятельность сверхобразованных служителей Пирамиды. Пусть читатель на свой вкус решит для себя сам — правда это или вымысел.
Отметим, однако, что вместе с дневником был найден египетский артефакт, представляющий собой пластинку с выгравированной на ней надписью на древнеегипетском, которую можно перевести как «путь без преград» или «врата открыты», а также довольно глубокий отпечаток так называемого ключа Осириса, описанного в Дневнике. Пластинка сделана из неизвестного сплава и покрыта золотом высшей пробы. Сейчас она находится в археологическом музее, а подробные сведения о ней можно разыскать в Большом Информатории.
Экспертиза данного «ключа» не обнаружила у него каких-либо активных свойств. Способ гравировки — неизвестен.