Действительно, это было всего лишь раз. Сколько же мне тогда было? Кажется, тринадцать. Ну да, всё верно, тринадцать лет. Я был тогда ещё совсем юный.

Помню, тогда выдалось особенно жаркое лето. Я вместе с ребятами со двора шатался по парку. Устав, присел на скамейку.

– Газеты! Газеты! Кому газеты? Свежие газеты! – раздался позади меня чей-то крик.

Это был дядя Витя. Местный юродивый. Человек без определённого места жительства. Насколько я помню, ему было около пятидесяти лет. Всегда улыбчивый, в приподнятом настроении. Человек никогда не унывал, несмотря на то, что у него не было одной ноги. Что с ним случилось? Толком-то никто и не знал. Разные ходили легенды. Кто-то говорил, что его сбила машина, а кто-то утверждал, что он просто замёрз пьяным, и пришлось ампутировать ногу. Конечно, он выпивал, но никогда слова никому плохого не сказал. У людей в большинстве своём дядя Витя вызывал жалость.

Я обернулся и увидел его, с трудом передвигающегося, с огромным баулом газет, который он волок за собой, и, несмотря на солнцепёк, в чёрном потасканном пальто. Действительно, такой человек мог вызвать только жалость. Но, как оказалось, не у всех. Когда дядя Витя присел на соседнюю скамейку перевести дух, двое ребят тут же к нему подскочили.

– О, ребятки! – радостно воскликнул он. – Айда ко мне! Садитесь, садитесь рядышком! А то одному-то скучно! Ох, устал я чего-то! Устал…

Ребята не собирались вести с ним дружественную беседу. Для них дядя Витя был ничтожеством, объектом для насмешек.

– Ну, ты и урод! – крикнул кто-то из ребят.

– Ребятня, вы чего? – недоумевал он.

Мальчишки ничего ему не ответили, вместо этого стали плевать в него. И всё это сопровождалось криком: – Бич! Бич! Бродяга! Проваливай отсюда!

Я сидел и наблюдал за этой картиной. Плевки сменились пинками. Травля продолжалась. В какой-то момент я услышал слова, адресованные мне: – Андрюха! Андрюха! Ты чего сидишь? Иди сюда! Иди!

Я всё слышал, но продолжал сидеть на месте. Я колебался. Одна половина меня осуждала то, что делают ребята. Вторая половина боялась быть не таким как всё, выйти из общего строя и пойти своей дорогой. Что мне было делать? Встать и резко осудить их поступок? Сказать, что я против этого? Да, я мог это сказать, но тем самым я бы подписал себе приговор и встал на место дяди Вити. Теперь я был бы для них предметом издевательств. Быть изгоем – это самое страшное.

– Андрюха, ну ты идёшь? Или нет?

Я встал со скамейки и пошёл к ним. Выбор был сделан. Я надолго запомнил взгляд дяди Вити.

«За что? За что вы так со мной?» – читалось в его глазах.

– Андрюха! Пни его! Давай, пни как следует!

«Извините, но иного выбора у меня нет», – подумал я и нанёс удар. В какой-то момент наши взгляды пересеклись. Я не увидел в глазах дяди Вити злобы, мне кажется, он всё понял. Но дело уже было сделано. Толпа, вдоволь насытившись, удалилась. Я не пошёл с ними. Спрятавшись неподалеку в кустах, я наблюдал, как дядя Витя потихонечку приходит в себя. Он поднялся со скамейки, немного отряхнулся, взял свою авоську и побрёл дальше. А я так и остался сидеть в этих кустах. С тех пор прошло много лет, но мне кажется, я все ещё сижу в них.