17
Водка оказалась более чем противной. Она теплым, горьким сиропом потекла из стакана в рот. Пришлось судорожно глотать, чтобы побыстрее пропихнуть ее в желудок. Жадно хватанул сухой кусок хлеба, закусывая, но поперхнулся колючими крошками, закашлялся.
Илья молча похлопал меня по спине кулаком, протянул кружку с остывшим чаем. Я благодарно кивнул, вытирая слезы ладонью.
С момента нашего прихода в диспетчерскую прошло шесть часов. Степанова в диспетчерской не оказалось.
Я отставил кружку в сторону, плотнее укутался в дырявый клетчатый плед. Вновь погрузился в полудремотное состояние, завороженный светом огня, льющегося из дырок ржавого мангала.
Под руководством Карчевского костер мы развели быстро. В дальних комнатах оказалось много старых скамеек и распиленных половых досок, оставленных предусмотрительным Степановым на случай ремонта. Там же нашелся и давно забытый мангал, который решил проблему разведения огня на дощатом полу. Притащили, разломали, подожгли, расположив его в зале, ровно посередине.
А потом понадобилось полчаса, чтобы понять, что по какой-то причине твари за нами не пошли. Оставили ли нас в покое или попросту затаились снаружи — как бы там ни было, пусть и на время, но мы оказались в безопасности.
С осознанием этого вернулась вся накопленная усталость. Навалилась свинцовыми веригами, прижимая к земле и закрывая глаза. Не могу говорить за всех, но я был готов к тому, чтобы попросту махнуть рукой на все и лечь тут же, на полу, уснуть и проспать часов двадцать. Не помню, чтобы так когда-либо уставал, может, сказался еще и пережитый стресс, но мне вдруг стало настолько наплевать на то, что может случиться, что мысль о находящихся где-то рядом чудовищах не вызывала ровным счетом никаких эмоций.
Карчевский понимал все. Мы с ним, шатающиеся и уже плохо видящие сквозь слипающиеся веки, перетащили несколько матрасов из каморки к мангалу. Сюда же бросили две подушки и два пледа.
Олег вызвался дежурить первым. Я не стал возражать. Прежде, чем моя голова коснулась подушки, я уже спал. Правда, успел перед этим заметить, как Карчевский уговаривает лечь и поспать Илью. Шофер, не мигая, таращился в огонь и что-то бормотал одними лишь губами.
Пробуждение было тяжелейшим. Меня словно выковыривали из сна, из черной и уютной ваты, где мне хотелось оставаться еще и еще. Но меня трясли, до слуха доносился неприятный шум. Который, вскоре, обернулся голосом Карчевского.
Еще плохо соображающий, я сел. Голова была тяжелая, зрения никак не хотело фокусироваться. Я ровным счетом не мог воспринимать что-либо. Олег что-то говорил, говорил, а я кивал и вновь проваливался в сон.
Но после нескольких минут активного тормошения я более-менее пришел в себя. И наконец, смог общаться с Олегом.
Геолог выглядел хреново. Черные круги под глазами, блуждающий взгляд, потрескавшиеся губы. Некогда пусть и торчащая в разные стороны, но ухоженная борода, превратилась в грязную и спутанную паклю. Особенно меня поразили дрожащие руки геолога, когда он передавал мне коробок спичек.
Пока мы спали, Олег дежурил. Не знаю, как ему удалось не упасть без сил. Думаю, что помогла практика геологических экспедиций или дальних походов. Через четыре часа пришла моя очередь нести вахту. Олег практически шептал от усталости, велел поддерживать огонь, указал на стопку досок. Попросил через четыре часа разбудить опять его, не трогать Илью. Я лишь кивал, протирая глаза и отчаянно зевая.
Бородач вырубился моментом. Он издал долгий и протяжный стон, опускаясь на матрас, уже через секунду задышал глубоко и ровно. Рядом спал шофер, свернувшись калачиком.
Я попробовал пройтись по залу, размяться. Зашипел от боли в стопах, повалился на стоящий рядом стул. При свете огня увидел, что от носок остались жалкие ошметки, сквозь стертые нити проглядывают красные участки содранной кожи. Местами запеклась кровь.
Доковылял до чайника, который, как я помнил, стоял у Степанова за стойкой. Обмыл ноги холодной водой, закусив губу, стащил остатки носок. Смыл со стопы и пяток грязь и кровь. Нашел на шкафу аптечку, обработал раны йодом, замотал ноги бинтами. Посидел несколько минут, прислушиваясь к ощущениям.
Заметил, что огонь начал затухать, что дырки в мангале уже не красные, а бордовые. Поднялся, хватаясь за стенки и стойку, доковылял до зала. Бросил несколько досок, с удовольствием наблюдая, как огонь перекинулся на новую пищу.
Вздрогнул, вспоминая события вечера и ночи. С опаской посмотрел на закрытую дверь тамбура. Что, если тени вдруг ворвутся? Что делать тогда? Бежать то я уже не смогу!
Мелькнула подлая мысль, что пока чудовища будут заниматься спящими товарищами, то будет время хоть как-то уйти. Ударив себя по щекам, я отогнал эту гнусную фантазию. Откуда вообще она взялась? Из одной лишь жажды жить? Или это где-то глубоко во мне, в характере?
Мне стало стыдно. Стыдно и противно, что я вообще мог себе такое помыслить. Я пододвинул приготовленный Карчевским стул ближе к мангалу и сел, дав себе зарок отдежурить до утра одному, чтобы дать товарищам отдохнуть.
Огонь махал мне из-за черного края своей железной тюрьмы алыми рукавами, подмигивал в дыры в стенках. Наблюдая за ним, я начал размышлять. Мысли тянулись медленно и тягуче, незаметно меняя одна другую.
Где же Степанов? Жалко будет, если старик погиб или пропал. Хороший человек. Немного старомодный, по хорошему интеллигентный. Надеюсь, он где-то так же, пережидает. Интересно, что же его подвигло оставить пост? Или он не оставлял, а его утащили прямо из каморки? Но вроде все в порядке, не перевернуто, не опрокинуто. Впрочем, насколько я понял, многие уходили сами. Во сне. Как сомнамбулы. Если сопоставить заклеенное у Дениса в спальне окно и рассказ Ильи о его снохождении, то становится видна следующая картина. Некто или нечто заставляет людей выходить наружу из домов. Некая сила ведет спящих через квартиру, на подоконник и потом вниз. Успевают они проснуться, прежде чем попадают в лапы чудовищ? Успевают ли понять что к чему?
Мне вспомнилась старая легенда о гамельнском крысолове, который под звуки дудки увел из города детей.
Но что-то в этой теории не сходилось. Ведь случались эти похищения не разом, не за одну ночь. Я вспомнил свои пробуждения на полу. С каждым разом все ближе и ближе к зловещему окну, но не сразу же я вышел вон? И Денис тоже сообразил, что к чему, заклеил окно газетой. И Илья.
Складывалось впечатление, что этот кто-то или что-то либо не шибко владеет этим своим искусством, либо это какой-то сторонний эффект. Как выхлоп у машины. Он есть, его видно, он отравляет воздух. Но он не суть работы двигателя, не его первоочередная задача.
Интересно, сколько пропало людей с момента моего приезда в Славинск? А сколько вообще людей я видел в городе? По самым грубым прикидкам я насчитал не больше тридцати человек. И сколькие из них смогли спастись? Кому вообще удалось вырваться из этого каменного колодца?
Что еще странно, растерзанных тел мы за время нашего дневного перехода не видели. Как, собственно, и вообще трупов. Куда подевались тела жителей, если они стали жертвами теней? Они будто все просто исчезли, растворились в воздухе. Или твари их куда-то утаскивают? Волокли же они Карчевского, пока он не уцепился за рельсину. А на Олеге ни укусов, ни следов от когтей. Ничего.
Я вспомнил стеклянные глаза геолога, когда мы с Ильей отыскали его в ночи. Холод, исходивший от этого большого тела, внезапную слабость. Будто из него выпили жизнь.
Энергетические вампиры! Точно! Используют людей как пищу. Они, должно быть, утащили жителей к себе в логово, устроили там продуктовый склад! А живут они в шахтах. Живут давно, время от времени утаскивают кого-нибудь из города для еды. Отсюда и все эти истории про странные похищения. А Краснов должно быть про то узнал и решил их взорвать динамитом, но погиб сам.
Все сходилось! Я возликовал, восхищаясь сам себе. Не удержался от самодовольного хихиканья.
Подкинул еще доску в огонь. Сходил, хромая, за стойку, поставил чайник на плитку. Интересно, у Степанова тут электричество от генератора? Пока чайник вскипит, лучше посижу у костра. Поковылял назад.
Нехорошо екнуло под ложечкой, когда увидел сидящего на своем спальном месте Илью. Если честно, я его стал побаиваться после нашего похода. В последние часы он вел себя как безумец.
Я обошел голого по пояс шофера по дуге, пристально заглядывая в лицо. Илья повернул голову и посмотрел на меня. Обычные глаза усталого человека. Лишь лицо заострилось, да волосы опалены с левой стороны, видимо от горящей тельняшки.
— Ты чего не спишь? — спросил я и собственный голос показался мне чересчур громким в устоявшейся тишине.
Шофер окинул себя взглядом, прохрипел севшим ото сна голосом:
— А где тельняшка?
— Ты ее сжег, — ответил я, присаживаясь обратно в стул и глядя на Илью через пламя костра. — Ты не помнишь?
— Так, урывками, — Илья облизал губы. — Пить есть?
Я указал в сторону каморки Степанова.
— Там графин с водой.
Шофер тяжело поднялся, упираясь в пол руками. Пошатываясь выпрямился. Медленно побрел за стойку, запустив пальцы в свою растрепанную шевелюру.
Я провожал его со смешанным чувством жалости и страха. Сошел ли он с ума? И если спятил, то что мне делать?
Илья вернулся через несколько минут. Он где-то раздобыл синюю фуфайку, которую накинул прямо на голое тело, в руке тащил графин и граненый стакан.
После этого мы еще некоторое время сидели молча у костра. Я исподлобья смотрел на Илью, Илья пил воду и смотрел на огонь. Уж не знаю, какие мысли блуждали у него в голове, но для себя я сделал вывод, что он все-таки не сошел с ума. По крайней мере, не стал буйным. Что внушало надежду.
А потом Илья каким-то чутьем нашел в загашнике диспетчерской начатую бутылку водки. Повеселел, подмигнул мне. Я к тому времени уже попивал горький чай без сахара, обхватив чашку двумя руками — наступало утро и становилось прохладно.
Карчевский спал, его будить не стали. Навалившаяся было на меня дрема пропала, я даже начал ощущать себя отдохнувшим. Даже согласился выпить пару стопок с Ильей, который в фуфайке теперь очень походил на беглого каторжника.
А потом во входную дверь настойчиво постучали.
Я вздрогнул и пролил на колени остывший чай. Замер Илья. Не донеся стопку до рта. Мы застыли, со страхом уставившись друг на друга. Показалось?
Стук повторился, теперь к нему добавился какой-то шум за дверью. Будто приглушенные голоса.
— Дверь заперта? — шепотом осведомился шофер.
Я лишь развел руками. Если кто и запирал двери, то только Карчевский.
— Пойду, послушаю, — решил наконец шофер. Он тихо поднялся, перехватил поудобнее за горлышко пустой графин и согнувшись покрался к тамбуру.
Я так и остался сидеть на стуле, скованный страхом. Что делать? Бежать? Будить Карчевского?
Черт! Огонь нужен!
Я подскочил, скрипнув стулом, выхватил из мангала головешку и поспешил за шофером. Сердце бешено колотилось в груди, рот вмиг пересох.
Мы остановились у двери тамбура, вслушиваясь. Илья с перекошенным от напряжения лицом и я, с потрескивающей головней.
Снова стук! Словно чем-то деревянным долбят в дверь!
— Эй, это я, Степанов! Откройте! — смог разобрать я голоса. И улыбаясь недоумевающему Илье прокомментировать:
— Открываем. Свои.
По залу растекался дурманящий запах куриного бульона. От этого аромата у меня урчало в желудке, и рот наполнялся слюной. Я заворожено смотрел, как в кипящей воде кружатся ломтики белого мяса, мелкие кубики моркови и лука, дольки картофеля, всплывая и вновь уходя на дно кастрюли под золотистым слоем прозрачного жира.
Я сглотнул.
У плиты хозяйничал Степанов. Старик привлек меня в качестве добровольного помощника к чистке овощей для супа, теперь же мягко усадил на стул и велел не лезть руками в кипяток. Я обещал потерпеть до готовности. Потому лишь наблюдал, как старый диспетчер, одетый в свою извечную безрукавку, что-то режет, открывает, пробует.
Сквозь открытые двери тамбура и маленькие окошки под потолком в зал падал свет. На крыльце курили Илья и Олег.
Я перевел взгляд на матрас возле потушенного мангала. Там, укутавшись в свои одежды, спал Юдин.
Степанов и Юдин пришли вместе. Мы с шофером впустили их внутрь, до конца не уверенные кто же переступит порог. Но вошли лишь два старика, никаких теней, никаких худых загадочных мужиков.
Краткое рукопожатие. Илья быстро потерял интерес к моим знакомым, ушел к костру. Степанов лишь тихонько поинтересовался у меня, зачем мы развели огонь в центре зала и что с Олегом. В двух словах рассказать я не сумел, поэтому разговор отложили на потом.
Спустя полчаса проснулся Карчевский. В своей медвежьей манере заворочался, заворчал, сгорбившись, сел, окинув нас тяжелым взглядом из-под насупленных бровей. Кивком поприветствовал Юдина и диспетчера, нашел глазами сначала меня, потом Илью. Если он и был удивлен появлению седобородого Яна с посохом и своего товарища Степанова, то не показал это. Лишь удовлетворенно вздохнул, поднялся на ноги и пошел в туалет.
Время как то само собой заполнилось мелкими делами. Илья сходил, проверил, что на улице действительно нет преследующих нас ночью теней. Я затушил огонь в мангале, оставив на всякий случай несколько тлеющих углей. Карчевский со Степановым о чем-то говорили в сторонке. Юдин сразу лег спать, ему не мешали. Потом мы с Карчевским принесли из дальней комнаты, еще один стол и десятилитровую флягу с питьевой водой. Степанов ушли с шофером к шкафу и потом Илья появился в довольно старомодной, но неплохо сохранившейся фланелевой рубашке в черно-красную клетку.
К моему удивлению, разговоров и рассказов о прошедшей ночи почти не было. Лишь Карчевский спросил у Николая Семеновича: «Переночевали нормально?», на что диспетчер ответил: «Не так, как хотелось бы, но нормально». И все. Словно все хотели оставить разбор полетов на потом. Или совсем не поднимать сложную тему — что же происходит на самом деле в городе?
А вот мне было интересно, как и где пересидели ночь эти два старика. Уж больно не было похоже, чтобы они, как и мы, день и ночь плутали по городу, а напоследок еще и играли в догонялки с непонятными тварями.
Разговор зашел как-то сам собой. Пока чистили картошку, диспетчер спросил, почему Олег такой снулый. Я вкратце рассказал нашу историю с момента выхода из моей квартиры, заодно пояснил про мангал в зале. Спросил куда ходили они с Юдиным.
Из рассказа старика я понял, что прошлым вечером к нему в диспетчерскую пришел Ян. Степанов как раз начал беспокоиться о пропаже Карчевского, который уже несколько дней не появлялся. К тому же он видел с порога диспетчерской, что творится на улице, не рискнул выходить один.
Юдина Степанов знал в лицо, но лично они знакомы не были. Так, доходили какие-то истории и факты с именами, но лично представлены друг другу никогда не были.
Ян пробыл в диспетчерской несколько часов, не отказался от чашки чая. Сказал, что в городе все плохо, надо искать оставшихся в живых людей. Утром ушел. Нервничающий Степанов провел весь день как на иголках. На улице бесновалось пространство, все знакомые и друзья пропали неизвестно где. Чтобы отвлечь себя от тяжелых мыслей, полез наводить порядок в каморку с аппаратурой, начал убираться там, где никогда не убирался — за большой металлической панелью-щитом, которая закрывала основные узлы и заднюю стенку радиомаяка. С изумлением увидел, что старые алюминиевые провода в нескольких местах сломались, а большая часть ламп, которые он менял, коротят из-за плохих контактов, поэтому перегреваются и выходят из строя. Так он узнал еще и о том, что маяк, которому он уделял столько времени, не работает.
С тяжелым сердцем спустился он с вышки, долгое время сидел опустошенный. Потом, ближе к вечеру, вернулся Юдин, усталый, но решительный. Спросил, нет ли поблизости людей, которые точно не улетели на Большак. Прикинув расстояние, Степанову вспомнился нотариус, к которому он меня водил. Ян настоял, чтобы они пошли вместе, сказал, что ему страшно. Душевное состояние у диспетчера было то еще, поэтому он не нашел в себе причин отказаться.
К нотариусу попали быстро, но уже затемно. Дверь оказалась открытой. Бедный Савохин А.Ю. болтался в петле прямо над рабочим местом. На столе лежала напечатанная на машинке записка, из которой следовало, что решение принято давно, что он не может больше так жить и что некие обстоятельства оказались выше него. В большой пепельнице находились порванные и сожженные фотографии из семейного альбома, какие-то закладные и кредитные расписки.
Степанов с Юдиным сняли из петли тело несчастного нотариуса. Положили там же, в конторе, в архив. Но вот назад Ян отказался идти, сказал, что нужно ждать утра, что иначе не пройдем. Они расположились в кабинете Савохина, один спал на столе, второй на составленных стульях.
— Знаете, Игорь, — задумчиво сказал мне тогда старый диспетчер. — Я лежал, смотрел в темноту и думал о своей жизни. О том, что лишь Бог знает, сколько времени я выполнял пустую работу, думая, что занимаюсь по-настоящему нужным делом. О том, чего достиг к своим годам. Чего мог достичь. Об утраченном и упущенном. Поверьте, Игорь, в моем возрасте такие вот моменты, которые я мог бы и желал изменить, видятся особенно четко и чувствуются особенно горько. Потому что уже понимаешь — все, времени нет оставлять что-то на потом. Исправлять уже некогда. Остается лишь посмотреть на свою жизнь как на проделанную работу, оценить со стороны. И вот в ту ночь я вдруг подумал, а может быть и жизнь моя вот так прошла, под эгидой важных дел, но на самом деле пустышкой?
Я молчал.
— Но утро вечера мудренее, — улыбнулся, продолжая, старик. — Утром я проснулся и понял, что не мог я прожить пустую жизнь. У меня достойная дочь, замечательные внуки. Меня окружают хорошие люди, я так много в своей жизни знал хороших людей. Я видел столько всего чудесного и необычного, что просто не могу называть свою жизнь пустышкой. И не важно, чем я занимался последние годы в этой диспетчерской, важно стало то, как я это делал. А делал я это хорошо, от души. Со всей душой.
Степанов бравым жестом бросил в чан очищенную картошку. Приосанился, глаза его блестели.
— Вы действительно прожили отличную жизнь, — поддержал я старика. — Что будете делать дальше?
Диспетчер пожал плечами:
— Не знаю. К дочери слетаю, проведаю. Соскучился. А там посмотрим.
После этого разговора мы еще некоторое время рассуждали о перипетиях судьбы, а потом я поймал мысль, которая не давала покоя. Спросил у Степанова о том, как они так быстро попали к нотариусу и вернулись утром назад? Ведь город постоянно изменяет маршруты.
Николай Семенович пожал плечами:
— Не знаю. Ян все время шел впереди, велел не отставать. Постукивал своей палочкой по асфальту время от времени. Так и дошли, как обычно, туда и обратно.
Я призадумался.
Теперь все эти разговоры остались позади, я просто сижу рядом со стариком, который неторопливо помешивает почти готовый куриный суп. И именно в эти мгновения, в этой полуосвещенной каморке в углу диспетчерской, в окружении хороших людей и в предвкушении такой малости, как горячее на обед, мне было хорошо. Здесь и сейчас. Наверное, я выглядел как кот, который наблюдает из-под полуприкрытых век за сидящими перед телевизором людьми, лежа возле теплого камина.
Кажется, я даже задремал.
С улицы донесся громкий возглас, потом Илья крикнул внутрь зала:
— Вертолет летит!
Сон как рукой сняло. Я влез в предоставленные мне Степановым тапочки и заспешил на улицу.
Все, кроме Юдина, уже были тут. Серый прямоугольник взлетной площадки был покрыт лужами, ветер раскачивал стоящие поодаль деревца. Я вспомнил, как впервые ступил на эту бетонку. А теперь у меня ни вещей, ни денег. Даже одежды нет, кроме рубашки и брюк, что на мне. Все потеряно, забыто.
Стучащий звук вертолета я услышал сразу, а вот разглядеть появившуюся над горами точку не мог долго. Наконец, с помощью Степанова, который направил мой взгляд парой ориентиров, увидел маленькую фигурку винтокрылой машины, которая, казалось, еле двигалась на фоне серого неба.
— Рановато что-то, — проговорил Илья, разглядывая небо из-под козырька ладони. — Обычно после обеда прилетает.
— Интересно, как он садиться будет, если такая катавасия с местностью, — ни к кому конкретно не обращаясь спросил я.
— А он не будет садиться, — ответил диспетчер. — По крайней мере, не здесь.
Я посмотрел на него. Степанов повернул ко мне лицо и почему-то извиняющимся тоном добавил:
— Это военные, у вертолета Шишова другой звук.
— Точно, военные, — мрачно подтвердил Карчевский.
— Военные, это которые спасатели? — уточнил Илья.
— Они самые, — ответил Степанов. — Ладно, пошел я суп доваривать.
Он бросил последний взгляд на маленькую точку в небе, которая действительно, уходила над горами в сторону от нас, скрылся в дверях диспетчерской.
— Олег, — вспомнил я. — Он про маяк узнал!
— Знаю, — геолог посмотрел на меня усталыми глазами. — Оно и к лучшему.
— Погоди-ка, — шофер наставил на Олега указательный палец. — Точно, тебя я видел вместе со спасателями здесь, прежде чем отвез их к Колодцам. Ты с их старшим о чем-то разговаривал. Ну?
Карчевский достал сигареты, закурил. Сквозь дым посмотрел на Илью.
— И что?
— Точно, ты, — Илья утвердительно кивнул, довольно заулыбавшись. — Помнишь, Игорь, я тебе рассказывал? А о чем вы говорили, Олег?
— Тебе то что, — геолог не был настроен обсуждать эту тему, но Илья почему-то вцепился как репей.
— Нет, погоди, — шофер засунул руки в карманы фуфайки, вытащил сигареты и спички, тоже закурил. — Если все это замутили военные, то ты что-то знаешь, верно?
— Не верно, — нехотя пробурчал геолог, смотря на вертолет.
Вертолет на миг завис на месте, но потом вновь полетел дальше.
— Да ладно! — было видно, что Илья распаляется, он начал сильнее жестикулировать и криво усмехаться. — Как так? Не думаю, что военные стали бы говорить с кем-то посторонним. А они не простые военные, это я знаю. Так что они делают в горах?
Я слушал их диалог, а сам наблюдал за вертолетом. Что-то с ним неладное творилось. Он то поднимался, то резко опускался, словно хотел набрать высоту, но не мог.
— Олег, чего тебе скрывать? — не унимался Илья, делая быстрые затяжки и, не отрываясь, глядя на бородатого геолога. — Это по их вине мы тут как черти в рукомойнике? Это они людей похищают? Отвечай! Что это? Газ? Наркотики? Какое-то психическое оружие?
Вертолет завалился на левый борт и понесся по пологой дуге к горам. Мне на миг показалось, что от него в разные стороны тянутся тонкие нити, как от мухи в паутине. Но наваждение быстро пропало. Я бросил быстрый взгляд на Олега — видел ли он? — но Карчевский, если и видел, никак не показал этого.
— Да что ты молчишь! — шофер подскочил к геологу и схватил его за ворот анорака, тряхнул. Выглядело это несколько комично, будто худой хорек хочет подраться с флегматичной кавказской овчаркой.
Вертолет сильно накренился вперед, круто опустив нос. Ухнул почти до самых верхушек гор. И вдруг исчез, словно и не было его. Секунду спустя до нас донесся сильный хлопок, и гул вертолета пропал.
Я стоял, разинув рот от увиденного. Что произошло?
Геолог выплюнул окурок с изгрызенным фильтром, повернул лицо к шоферу, который с оторопью смотрел то на него, то на небо, где без следа растаял вертолет.
— Я спрашивал у них, какого хрена они забыли в горах и что они туда перевозят, — спокойным тоном проговорил Олег, не мигая, уставившись на шофера. Тот медленно разжимал пальцы на анораке. — Их лагерь находится как раз над магнитной аномалией, рядом с лагерем пропавших туристов. Они и нам говорили, что занимаются спасательной операцией. Но вот я был во многих спасательных операциях и ни разу не видел, чтобы была необходимость в аппаратуре, которую я сумел заметить в их лагере. А потом, когда я увидел, как они выгружают на аэродроме ящики с маркировкой биологической опасности, я подошел к старшему и задал прямой вопрос. На что получил прямой и ясный ответ.
— Что в ящиках-то было? — не удержался я от вопроса.
— Не знаю. Большие ящики, похожие на гробы, — геолог одернул высвободившийся край анорака, развернулся и пошел в диспетчерскую.
— А что тебе военный то ответил? — крикнул вдогонку успокоившийся Илья.
— А ты сам как думаешь? — через плечо ответил Олег и скрылся в темноте тамбура.
Шофер что-то забубнил себе под нос, самодовольно улыбаясь и кивая головой. Мне стало неуютно, и я последовал вслед за Карчевским.
Я ел суп из большой алюминиевой плошки, зачерпывая ароматный бульон деревянной ложкой с рисунком под хохлому. Ложка была неудобной, мне приходилось широко разевать рот, чтобы ее содержимое не пролилось на стол. Но я старался не замечать эту мелочь, наслаждаясь варевом Степанова.
Супчик был отменным.
— Извините за посуду, — в который уже раз смущенно казал Николай Семенович. — Не рассчитано у нас на такое количество едоков.
Все под стук ложек и довольное прихлебывание дружно загалдели, успокаивая диспетчера.
Тарелки и ложки у всех были действительно разномастные. Принесенные кем-то когда-то с собой, забытые, оставленные, подаренные — все они хранились в настенном шкафу возле электроплитки. Степанов придирчиво отобрал самые лучшие, без сколов, не гнутые, и раздал их присутствующим.
С глубокими тарелками дело обстояло хуже, их оказалось всего две. Одна из них оказалась тарелкой Карчевского, видимо он частенько подъедался в гостях у друга, вторую диспетчер поставил Юдину. Мне досталась широкая металлическая плошка с широкими бортами, Илье — такая же, но помельче, видимо из одного набора.
Себе Николай Семенович скромно поставил крышку от походного котелка, продолговатую, начищенную до блеска. И, невзирая на наши возражения и предложения поменяться, остался при своем.
Я поймал ложкой картофелину и проводил ее в рот, наблюдая тайком за сидящими за столом. Ели в молчании, лишь изредка кто-то нахваливал повара, чем вызывал смущенную, но довольную улыбку старика. Было видно, что каждый обдумывает сложившуюся ситуацию. И было ясно, что каждый видит ее по-своему.
Все сидели за одним столом. Стол выставили на середину каморки, накрыли целлофановой пленкой, служившей здесь скатертью. Я сидел рядом с Ильей, напротив Карчевского, который занял всю сторону. Слева и справа от нас, друг напротив друга, сидели Юдин и Степанов. Как самые старшие, во главе стола.
Илья ел суп быстро, даже нервно. Взгляд уперт в тарелку, глаза пустые. Сильно он изменился за прошедшую ночь. Нахохлившийся, выставивший в сторону локти, шофер был похож на растрепанную ворону, взгромоздившуюся на стол.
Карчевский тоже глаз не поднимал от стола, но его взгляд блуждал где-то за пределами диспетчерской, мысли были далеко отсюда. Он то и дело задумывался, замирая с ложкой. Ел аккуратно, вытирая усы и бороду салфеткой. Тени с лица спали, щеки привычно порозовели. Отошел геолог от объятий теней.
Юдин сидел за столом, выпрямившись, приосанившись. Он скинул свою шинель с шарфом, остался в вязаном пуловере. Ложка методично исчезала в недрах седой бороды, чтобы вновь появиться уже пустой, лишь шевеление усов показывало, что Ян вообще жует еду. Взгляд бывшего начальника отдела был тверд, он лишь чуть наклонял голову к ложке. Бороду он не вытирал, как Олег, но ни крошек, ни следов супа я на ней не заметил.
Я бы не решился предположить, какие мысли витают сейчас в голове этого «городского ведуна».
Лишь Степанов выглядел спокойным и добродушным. Он ел не торопясь, то и дело обводя взглядом присутствующих. И во взгляде этом была и тревога за этих людей, и приятное довольство от хорошо приготовленного супа, и желание помочь.
Мне стало неловко за то, что я знал тайну неработающего передатчика, но молчал все это время. А ведь расскажи я все раньше, глядишь, может Степанов уже и улетел бы из Славинска, а не торчал бы тут с нами.
Наконец доели последнюю добавку, суп закончился. Пустые тарелки отъехали в центр стола, появились кружки с дымящимся чаем. Карчевский и Илья закурили. По лицам сидящих за столом, я понял, что пришло время разговоров.
— Во сколько у Шишова рандеву? — нарушил молчание Олег, обращаясь к Степанову.
— А который сейчас час? — старик посмотрел на наручные часы геолога. — Примерно через сорок минут, с трех до половины четвертого.
— Думаете, прилетит? — я обвел присутствующих вопрошающим взглядом.
Олег промолчал, Илья пожал плечами. Лишь Степанов успокаивающе произнес:
— Прилетит, Игорек, конечно прилетит. У него вылет по графику.
— Да какой к чертям график? — вспылил Илья. — Ты видел, на улице что творится?
— Шишов боевой пилот, две войны прошел…
— Это-то тут причем?!
— Если распоряжения не было, то Шишов с Большака вылетит, — вставил Олег. — Но вопрос в том, сможет ли он приземлиться?
Тут он хмыкнул:
— Интересно, как вся эта галлюцинация выглядит снаружи.
— Да может и нет никакого снаружи, — буркнул шофер. — Может это во всем мире такое.
— Это только в Славинске, — произнес Ян. — Это происходит только здесь.
Илья фыркнул, уставился в чашку. Геолог заинтересованно посмотрел на Юдина:
— Чего тебе там опять духи гор нашептали?
Ян огладил свою бороду, промолчал. Карчевский секунду сверлил его взглядом, потом обратился к Степанову:
— Семеныч, что ты решил с этим своим бессменным постом? Летишь на Большак?
Старик мягко улыбнулся товарищу:
— Да, Олег, улетаю. Ничего меня тут не держит.
— Ну и хорошо. Вещи помочь собрать?
— Да у меня вещей-то… Все с собой, здесь, — старик указал на старую спортивную сумку в углу. — Собрал уже. Еще позавчера.
— А мне вот интересно, почему тени сюда не полезли, — задал я давно сверлящий меня вопрос. — И вы, Николай Семенович, переночевали спокойно, хотя костры не разводили.
Над столом повисла пауза, потом Степанов растерянно пожал плечами.
— Я не знаю, Игорек.
Мы повернулись к Юдину. Старик прислонил свой резной посох к плечу, медленно перебирал пальцами вырезанные символы. Он словно и не слушал нас, был далеко в своем мире. Но вдруг заговорил:
— В городе есть места памяти, которые рухнут в последнюю очередь, — голос Яна был ровным и спокойным. — Город умирает, и эти островки истории пока поддерживают его разум на плаву. Как память о своей жизни не дает безумцу полностью оторваться от реальности.
— Чего? — скорчил гримасу шофер.
— Конкретнее, милейший, — сказал Олег Яну. — Что за места истории?
— Городу плохо…
— Это мы поняли, видим.
— Олег, дай человеку сказать, — шикнул на геолога Степанов.
Карчевский покачал головой, но замолк.
— Из города уходит душа, почти ушла, — продолжил все тем же ровным тоном седобородый старик. — Он практически сошел с ума от внутренней пустоты и обреченности. Люди унесли с собой его память, когда покинули пределы Славинска, его идеи и помыслы. Но остались еще последние крупицы былого, моменты жизни, с которых все начиналось, которые показывают, каким он был когда-то.
Юдин наконец поднял глаза, полные неподдельной печали, обвел нас взглядом:
— Управа, в которой я жил до последнего времени, была построена сразу же после начала разработки шахты. Она, как и шахта, символ города, его сердечный клапан. Она — место памяти. Это здание аэропорта, — Ян обвел рукой зал. — Первое здание, которое видят прибывающие, и последнее, что видят убывающие. Это ворота города, место сосредоточение эмоций и надежд. Это тоже место памяти. А еще есть Колодцы. Крематорий. Старая больница.
— Ага, кажется, я понял, — кивнул Олег, вновь закурил. Я поморщился — в зале уже и так можно было топор в воздухе вешать. — Местные достопримечательности — это и есть места истории?
— Да, — кивнул Ян.
— Да тут про каждое место можно историй рассказать, — скептически скривился Илья.
— Но не каждое дорого городу, — парировал Юдин, нахмурившись.
— А что такого в доме, где у Савохина контора была? — спросил я.
— Первый жилой дом, — ответил Степанов.
— Слушай, всезнающий наш товарищ, — вновь привлек внимание Юдина геолог. — Может ты еще и про теней скажешь, которые за нами гонялись? А то у меня фантазия иссякла еще позавчера.
— Они разные. Они — обрывки воспоминаний, призраки прошлого, тени былого, поднятые с самого дна, — произнес Ян и улыбнулся странной, снисходительной улыбкой.
Шофер опять фыркнул, Карчевский удивленно поднял брови:
— Допустим. А упуская метафизику и аллегорию?
— У города не осталось мыслей, они все покинули его. У города не осталось памяти, ее забрали с собой. Город сходит с ума, умирает и к нему пришли Белый и Черный, судьи и палачи. До нас им дела нет, но они ворошат всю жизнь города, оценивают, взвешивают. И рано или поздно сделают свой вывод. Они выпустили на свободу все моменты жизни Славинска, все когда-либо случавшиеся здесь события, образы всех когда-либо живущих тут людей. И теперь все это витает в пространстве, наслаивается, сменяя друг друга.
— Эдакий концептуальный способ познания истории — раскидай все вокруг себя и наблюдай, — хмыкнул Олег. — Поправь, если я ошибусь. По твоей теории, тени — это образы нас же самих и других жителей города? Как бы наши проекции во времени? Тогда почему нападают?
— А как, по-твоему, чувствует себя история, которая уже случилась? — подался вперед Ян, вперив взгляд в геолога. — Эти образы, они уже мертвы. По своему, они лишь ненужные тени событий, произошедших когда-то. Они исчерпали себя, свое время и место. И вместе с тем превратились в голодных тварей, которые пытаются высосать твое время и твое место, чтобы повториться. Чтобы ожить. Но они как черные дыры, способны лишь поглощать.
— Это что же, — серьезным тоном спросил геолог. — В каждый миг моей жизни, который уже прошел, остается некий мой теневой двойник, навсегда обреченный вновь и вновь переживать уже случившееся?
Юдин сделал жест рукой, который я расценил как: «Примерно так».
— Прямо «День сурка», — хмыкнул Олег. — Это за мной, значит, прошлое гоняется, чтобы утащить к себе и тоже сделать прошлым? Жестко завернуто.
— Мне поведали это, теперь я говорю вам, — развел руками Юдин. — Но есть и более важные вопросы, которые следовало бы задать.
— Почему это все происходит именно здесь? — попробовал догадаться я.
— Почему здесь и сейчас собрались именно мы, — Ян поднял на меня свои глазища, которые, казалось, видели меня насквозь.
— Вертолет! — подскочил Илья, — Слышите?
Все замерли, прислушиваясь. Лишь Юдин опустил голову и опять начал перебирать и оглаживать символы на посохе.
Я ничего не слышал. Недоуменно посмотрел на остальных.
— Может, послышалось? — неуверенно произнес Степанов. Нет, я не один такой.
— Да нет же! — отмахнулся шофер. — Точно летит.
Он с грохотом отодвинул стул, пролез между Юдиным и стойкой, прошмыгнул в дверцу и почти бегом выскочил из зала. Мелькнул прямоугольник дневного света, когда открылись одновременно две двери тамбура. Шофер выскочил на улицу.
Мы с Карчевским переглянулись. Он тоже поднялся из-за стола и направился к выходу. За ним потянулись я и Степанов. Ян остался сидеть за столом.
На улице шел редкий дождь. Небо, горы и бетонка окрасились в разные оттенки серого, выглядели уныло и безжизненно.
Я на всякий случай бросил взгляд по сторонам, стараясь заметить спрятавшихся по темным углам тварей. Никого.
Илья стоял в нескольких шагах от нас, на взлетной площадке. Он задрал лицо к небу, водил глазами из стороны в сторону, вслушиваясь.
Теперь, стоя на улице, я действительно услышал далекий стук вертолетных лопастей. Приходилось напрягать слух, чтобы различить его в шуме дождя.
— Ты слышишь, Игорь? — обратился ко мне Степанов. Лицо его было озабоченное и взволнованное.
— Да, — я кивнул. — Слышу.
— По звуку будто бы шишовские авиалинии, — подтвердил Олег, разглядывая небо. — Только вот не видно его.
Высокие пики гор тонули в низких тучах, затянувших все небо. Серость небес плавно переходила в серость камня.
Внезапно я упустил звук, он пропал. Я попытался уловить его вновь в шелесте капель, но заметил, что и Илья потерянно закрутил головой.
Не успел я ничего сказать, как звук вновь возобновился, но уже ближе. Существенно ближе.
— О, теперь и я слышу, — прокомментировал Николай Семенович. — Это он уже где-то над тучами идет.
Мы стали всматриваться в небо. Капли заливали глаза, неприятно сбегали по лицу, словно мелкие насекомые.
Вертолета видно не было. Но звук приближался.
— Как то странно… — начал фразу геолог, но звук вновь исчез.
Теперь уже и я понял, что что-то не так. Звук действительно исчез, это не было обманом слуха.
Вот, опять возобновился. Но уже в другой стороне, сильно справа.
Мы вышли на край взлетного поля, все еще ища глазами вертолет.
— Не оттуда он летит, — тихо сказал Степанов.
— Да он улетает! — заорал нам с середины бетонки шофер.
Звук удалялся, становился тише.
— Большак в другой стороне, — произнес Олег. — Семеныч, у тебя носимая рация не добьет?
— Нет, — старик покачал головой, огладил слипшиеся от дождя волосы. — Погода плохая, да и не заряжал я ее. Который месяц в кладовке лежит.
Звук пропал.
— Ну вот, опять, — я хлопнул себя по ноге. — Мне кажется, что не дождемся мы…
Огромная черная махина вынырнула прямо перед нами из воздуха, закрыв собой небо. Громкий рев стеганул по ушам, буквально срубил меня, швырнул на мокрый бетон.
Вертолет, опасно накренившись и буквально касаясь лопастями земли, пронесся в нескольких метрах над расползающимися в разные стороны людьми. Водяная пыль вперемешку с листьями, грязью и окурками волной накрыла меня. А когда я набрался смелости убрать от ушей ладони и открыть глаза, то вертолета уже не было. Он опять провалился в другое пространство.
В ушах звенело, на зубах скрипел песок. С одежды капало, рубашка промокла и неприятно холодила грудь и живот.
Поднимались с земли остальные. Ошарашенный Степанов, злой Илья, ругающийся Карчевский. Все такие же, как я — грязные, трясущие головами, оглушенные.
Когда слух вернулся, то я не услышал шума винтов. Вопросительно взглянул на остальных, по их виду понял, что не слышат винтокрылую машину Шишова и они.
Мы постояли в молчании еще несколько минут, мужики покурили. Потом Степанов сказал:
— Идемте в тепло. Чего мокнуть.
Они с Карчевским ушли. Потом ушел шофер, угрюмый и насупившийся.
А я все стоял и смотрел в небо. Я уже отошел от шока и изрядно промок.
Вдруг вернется? Вдруг Шишов вернется? Вдруг его кидает по пространству, как нас прошлым днем, и выбросит обратно к нам? Тогда он приземлится и заберет нас. Но надо подождать. Еще немного подождать. Недолго.
Я ждал еще десять или пятнадцать минут. Потом из диспетчерской вышел Николай Семенович, накинул мне на плечи брезентовый дождевик, взял мягко за плечи:
— Пойдем, Игорек, простудишься. Пойдем. Я чай заварил.
И вот тогда я понял, что все. Что не прилетит вертолет. Не прилетит сейчас или через полчаса. Нас бросили.
— Не переживай, — успокаивал меня Степанов, сопровождая в диспетчерскую. — Шишов наверняка вернется на базу и сообщить о том, что тут неладное происходит. И нас спасут. Надо просто подождать.
Я лишь невесело хмыкнул, но кивнул. Да, что еще остается? Единственное, что ободряет, что с этими людьми я не пропаду. Они что-нибудь придумают. Они не позволят мне умереть здесь. Действительно, надо подождать помощи.
— Ждать нельзя, не выйдет, — отрезал Юдин. — Я не знаю, сколько осталось времени, но его очень и очень мало.
Ян возбужденно ходил по залу туда-сюда, мимо потушенного мангала и свернутых матрасов. Его посох мерно постукивал по полу, похоже, это у старика превратилось в привычку.
— Но почему, Ян, — с непонимающим видом спросил Николай Семенович. — Если предположить, что Шишов вернулся и все рассказал, то ждать осталось недолго. Нас найдут и спасут.
— Если не вернулся, впрочем, тоже, — мрачно добавил Карчевский. — Если вертолет разбился, то отправят поисковиков. И представителя комиссии в город зашлют.
— Надеюсь, что с Шишовым все в порядке. Но в любом случае, это день, может два пересидеть, — кивнул словам товарища диспетчер. — Здесь же безопасно, ты сам сказал.
Юдин покачал головой, проходя мимо. Дошел до дверей тамбура, развернулся и пошагал назад.
— Все топко, нет безопасных мест. Места памяти тоже будут разобраны и поглощены всеобщим хаосом. Они самые стойкие воспоминания, но и их может стереть потухающий разум. Как клетки мозга отмирают одна за другой, нарушая взаимосвязи, отключая функции тела и степень сознания, так и город распадается на детали мозаики, которые уже не похожи на начальную картину. Славинск превращается в груду выгоревшего шлака и падение мест памяти лишь вопрос времени.
— И сколько этого времени? — спросил я.
— Если Белый и Черный стали играть пространством, то совсем мало.
— А что за Белый с Черным? Это кто вообще такие? — нервно спросил Илья. — Это что, как ангел и демон? Бог и сатана?
— У городов свои грани жизни, свои чаши на весах, — ответил Ян. — Их нельзя мерить мерками людей. Белый и Черный разбирают как город жил, смог ли выполнить свои задачи. Как он умирал. Это как время и совесть.
— В каком смысле? — переспросил я.
— Плохо, когда совесть ушла раньше, чем время предъявила свой последний счет, — изрек седобородый.
— Хрень какая-то, — сплюнул Илья.
— Короче, — Карчевскому тоже надоели мистические размышления Юдина. — Я понял лишь одно из всей этой ахинеи, прости Ян за поруганные чувства, что у нас два варианта. Первый — это ждать спасателей. Вторая — это спасать себя самим. Зная нашу систему оповещения и сроки начала поисков, я бы выбрал второе. Что скажете?
Наступила короткая пауза, которую прервал Илья.
— Я не хочу идти никуда. Здесь безопасно, нет этих чертовых тварей. А что до ерунды, которую несет этот Дед Мороз, то все это похоже на бред сивой кобылы. Для себя я уже решил, что во всем виноваты долбанные во все дыры военные. И я с них спрошу. А потом приведу помощь и наведу тут порядок. И можете идти со своими Черными и другими разноцветными в задницу.
Карчевский насмешливо крякнул, посмотрел на Степанова:
— Что скажешь, аксакал?
Николай Семенович замялся, задумчиво пожевывая губы. Потом ответил:
— Я, Олежек, теперь никуда не спешу, могу и подождать. Но если будет второй вариант дельным, то почему бы не попробовать?
Олег кивнул, перевел взгляд на меня:
— А что румяный гость скажет?
— Я хочу поскорее отсюда убраться, — твердо сказал я. — Мне ровным счетом нет никакого дела до того, что здесь происходит, но чем дальше, тем хуже. А хуже я не хочу. Я за второй вариант.
— Зря ты думаешь, что тебе нет никакого дела до происходящего здесь, — неожиданно вставил Ян. — Тебя это касается в первую очередь.
— Это почему? — неподдельно удивился я.
— А ты посмотри вокруг, — Юдин обвел рукой сидящий людей. — Кого ты видишь?
Я замешался.
— Ну как «кого», — я не знал что ответить. — Вас я вижу. Олега, Илью…
— Ты видишь тех, с кем тебя связала судьба в этом городе. Тех, с кем ты общался. Здесь нет посторонних незнакомцев. Тут только те люди, которых ты коснулся своим присутствием.
Я остался сидеть с открытым ртом. Вот тебе, бабка, и юрьев день.
Карчевский озадаченно почесал затылок, протянул.
— А ведь что-то в словах нашего акына от мира теней есть…
— Да при чем тут я? — мне стало не по себе. — Я вообще не местный!
— Вот именно, — прошелестел Юдин и я увидел, как он улыбается, ощерив зубы. Зрелище было неожиданным и пугающим.
— Ты что-то знаешь об этом? — повернулся ко мне Илья и в голосе его звучали угрожающие нотки.
— Не больше вашего!
— Но что-то в словах акына есть, — еще раз задумчиво протянул Олег, уставившись в пол.
— Совпадение, — отрезал Степанов, хлопнув по столу. — Нечего тут искать закономерности, а то еще и виновных начнете выискивать среди своих.
— Ты с кем еще общался в городе? — проигнорировал слова товарища Олег.
Я предостерегающе посмотрел на шофера, который с нехорошим интересом разглядывал меня, ответил геологу:
— Ну, не помню. Шофер какой-то подвозил. С продавщицей в магазине. С могильщиком, у него еще имя такое…
— Рай? — подсказал Степанов.
— Да, точно!
Карчевский кивнул, что-то прикидывая в голове. Все ждали. Я услышал, как тяжело сопит шофер.
— Да не, ерунда, — наконец отмахнулся он. — Игорь по меньшей мере с двумя десятками человек общался.
Я закивал. Как же неприятно чувствовать себя в такой ситуации особенным! Тем более ошибочно.
— Ты, старый, не путай, — Илья погрозил пальцем Яну. Тот даже не посмотрел в его сторону, он не отводил взгляда от меня. Я поежился.
— Ну, с этим разобрались, — Олег подмигнул мне. Сразу стало легче, я благодарно улыбнулся ему. — Так что решим-то по вопросу: уходить или оставаться?
— Раз уж есть выбор, то, Олежек, у тебя есть идеи, как покинуть город? — спросил геолога Николай Семенович.
— Есть, — Олег широко улыбнулся и откинулся на спинку стула. — Вертолет МЧС.
Секунду тишины и стало шумно. Удивленно воскликнул я, что-то возбужденно затараторил шофер, хлопнул себя по лбу Степанов. Когда все угомонились, диспетчер сказал:
— А ведь верно, голова. Я совсем и забыл. Вертолет спасателей!
— Если он уже не улетел, — вставил ложку дегтя шофер.
— Что за вертолет? — волнение улеглось, меня стали интересовать детали.
— Тут недалеко есть площадка МЧС, — принялся объяснять Николай Семенович. — У них имеется маленький вертолет для экстренных случаев. Мало ли что, на операцию срочно отвести человека или сообщение доставить. Там дежурят два пилота.
— Дежурили, — вновь встрял Илья.
— Ну да, дежурили, — поправил себя диспетчер. — Только вот я их давно не видел.
— На Большаке они, — сказал Олег, почесывая бороду. — Уже месяц как.
— А как же тогда ты лететь собрался? — удивленно вытаращился на товарища Степанов.
— Я могу попробовать поднять вертолет воздух, — просто ответил геолог, улыбаясь.
Повисла пауза.
— Ну тебя в баню, — покачал головой шофер, вставая и направляясь к пепельнице. — Угробиться я и сам могу.
— Олег, у тебя часов налета сколько? — осторожно спросил Николай Семенович.
— Часов десять, — пожал плечами Олег. — Да там несложно.
— Десять часов за штурвалом? — не сдавался диспетчер.
Геолог нехорошо замялся, потом сказал в сторону:
— Я рядом с пилотом сидел, мне показывали, как и что. Когда лагерем в Гоби стояли, приходилось часто летать по делам за Пешань. Пилот меня брал для компании.
— Ты же серьезный человек, Олег, — осуждающе покачал головой диспетчер. — Нехорошо так…
— Так я серьезно смогу, — хлопнул себя по груди геолог. — Я серьезен, Семеныч. Игорь, я серьезен?
Я промолчал, размышляя, не повредился ли ночью умом геолог.
— Семеныч, поверь мне. Я не глупее пилота, я все-таки кандидат наук. Я изучил и разобрался в теме.
— О, аргумент! — поразился Степанов. — А практика как бы ни при чем?
— Ты меня знаешь! — Олег сверкнул глазами. — Я слов на ветер не бросаю. Сказал смогу — значит смогу.
— Все-все, — Степанов рассмеялся, поднимая руки. — С тобой спорить…
Я четко услышал, как над головой кто-то пробежал, гулко топая.
Смех и голоса смолкли. Все замерли на своих местах, в немом вопросе подняв лица к потолку.
Леденея, я разобрал, как где-то недалеко заиграла музыка, будто из старого патефона. Тихо-тихо, но можно различить мотив и женский вокал.
— Семеныч, — прервал напряженное молчание геолог. — Либо у тебя наверху кто-то есть, либо до нас таки добрались.
Степанов лишь с испугом посмотрел на него.
— Понятно, — понимающе кивнул Олег. — Вот и ответ на наш вопрос. Эй, Ян, это оно самое, что мы думаем?
Юдин кивнул. На его лице было абсолютно спокойное выражение, словно происходящее его не касалось.
— Надо уходить, — горячим шепотом прошипел шофер. У него подергивался в тике кончик рта.
Его слова стали сигналом к действию. Карчевский отправил меня разжигать мангал, чтобы иметь открытый огонь на всякий случай. Мне помогал Илья. Вдвоем у нас получилось споро, сухие головешки занялись быстро.
Тем временем Олег помогал Степанову упаковывать еду и воду в большой армейский баул. Еды было немного, запасы холодильника и серванта диспетчерской не были рассчитаны на походный рацион для четырех человек.
Потом мы искали палки для факелов. Степанов указал на ящик с красными оградительными колышками, на которых гвоздиками были прибиты маленькие треугольные флажки. Илья попытался было ломать ножки мебели, но диспетчер не дал. На возглас шофера о ненужности всего этого лишь отрицательно покачал головой и нетерпящий пререканий тоном сказал: «Не трогай. Хорошие вещи, грех их портить».
К факелам нашелся бензин в пластиковой бутылке, целый мешок ветоши, пачка со спичечными коробками.
Наверху, на втором этаже, кто-то время от времени скребся. Музыка то прекращалась, то начиналась вновь, иной раз звучала задом наперед. Я со страхом смотрел на закрытую и заваленную шкафом дверь лестничного пролета, перед которой стоял Юдин. Он не участвовал в общей суете, он стоял и смотрел на дверь, опершись о свой посох.
Геолог в очередной раз пресек попытку Степанова сходить наверх и посмотреть. Старик предполагал, что туда мог забраться кто-то выживший. Впрочем, на вопросы Карчевского о том, зачем выживший притащил с собой старый патефон и теперь бегает и скребется, Николай Семенович ответить не смог, поэтому на лестницу его не пустили.
В какой-то момент передо мной встал вопрос обуви. Мои ступни, перевязанные и обутые в толстые шерстяные носки, ни в одну из найденных в каптерке пар ботинок и сапог. Когда я уж было подумал, что так и придется мне идти дальше в тапочках, как Степанов извлек из дальнего угла блестящие черные калоши. Они пришлись впору, сидели как влитые и лишний раз не раздражали и без того саднящие ноги. Я прошелся в обновках по залу, вызвав улыбку Николая Семеновича и беззлобную подколку Карчевского. Калошами я остался доволен, несмотря на несколько старомодный вид. Не на VIP-вечеринку в них идти, в конце-то концов.
Наконец все было готово к выходу. Я с нарастающим страхом смотрел на убывающий свет за окном. Понимал головой, что мы запаслись факелами, что уже знаем и можем больше, чем в первый переход, мы лучше подготовлены. Но перспектива повторной встречи с потусторонними существами, рыскающими снаружи, меня страшила до нервной дрожи. Я старался не показывать свой страх, но по лицам товарищей видел, что их мысли заняты тем же. Лишь Степанов и Ян оставались спокойными. Но если Николай Семенович сохранял присутствие духа по незнанию, то на что рассчитывает Юдин? Ведь так и остался за кадром мой вопрос о том, как они смогли дойти по изменчивому городу, да еще и не нарваться на тварей. Интуиция мне подсказывала, что Ян что-то сильно недоговаривает.
Геолог подозвал всех к куче вещей, начал раздавать сумки и рюкзаки. Мне достался полупустой баул с едой. Я просунул голову в широкую лямку, повесил продолговатый мешок на спину. Судя по характерному позвякиванию и по жестко упершемуся в спину краю, в нем лежали еще и походные котелки.
Каждому досталось по несколько самодельных факелов. Геолог строго предупредил, чтобы без дела не жгли, что он скажет кому и когда.
— Неизвестно, сколько нам предстоит плутать по городу, — напутствовал Олег, обводя всех проникновенным взглядом. — По прямой в былые дни до поста МЧС можно было дойти за двадцать минут. Сейчас не знаю. Как бы там ни было — держаться вместе, поодиночке в сторону не отлучаться, друг друга из виду не терять. По ходу движения идем единой группой. Если вдруг кто-то все-таки останется один, то тут же организуйте костер. И сидите на месте, мы постараемся найти.
Геолог почесал всклокоченную бороду, криво усмехнулся:
— Ну, кто верует, молитесь. Остальным звать удачу.
Олег повернулся, чтобы открыть дверь в тамбур.
— Нет необходимости уповать на удачу, — вдруг сказал стоящий позади всех Юдин. — Я доведу вас до поста.
На него уставилось три пары удивленных глаз.
— Я могу ходить сквозь тени безумия, — пояснил Ян, выходя вперед. — Меня город наделил этим.
Он мягко отстранил дородного Карчевского, открыл дверь и вышел. Олег проводил его тяжелым взглядом, но повернувшись к нам, произнес:
— Чем черт не шутит. Пойдем за блаженным. На авось.
