Примета № 13. Уходя, нельзя оставлять книгу раскрытой

Осуждающие взгляды мёртвых птиц смотрели на нас с неким призрением. Или, может быть, они просто завидовали тому, что мы чуть более свободны, чем они. Подвешенные к потолку за лапки, безвольно распустив крылья в последнем порыве, они распространяли вокруг себя острый запах загнивающей мертвечины.

Казалось, Юлию тоже страшно было смотреть на потолок. Он почти неподвижно сидел на полу, обняв колени. Отвернувшись лицом в пыльный угол, заросший паутиной.

В этой части заброшенного детского садика я никогда не была. Кафельный коридор и Песочная Комната располагались в левом крыле здания, когда как правое, до сегодняшнего дня, оставалось для меня закрытым.

Это, возможно, когда-то было игровой комнатой. Только теперь жуткие украшения, свисавшие с потолка, создавали тяжелую атмосферу совсем не детских развлечений.

– Зачем ты пришла? – Его голос был резок и груб.

Я оставила право истерить Сатире, ответив приглушенным, спокойным голосом:

– Юлий, объясни мне, что происходит?

Он едва заметно качнул головой:

– Я хочу побыть один, – лица я его видеть не могла, словно со мной разговаривал затылок без эмоций.

– Ты и так всегда один.

Новый вздох, смешанный с тяжелым стоном и разочарованием:

– Кнопка, Кнопка… Милая Кнопка. Я не был один, пока не проснулся рядом с тобой.

– Снова я виновата?

– Нет, что ты, – он безвольно-равнодушно пожал плечами: – Это лишь мои иллюзии, моё не щадящее прошлое. Вечно оно догоняет меня и преподносит жестокие сюрпризы, после которых так трудно снова глубоко и ровно дышать, как и прежде.

– Не ты ли сам говорил мне: ничего не бывает так, как прежде. – Я осторожно дотронулась до его плеча, но он смахнул мою ладонь, отвечая надорванным тоном:

– Не надо.

Тогда, в тупом молчании, я тоже присела на пол возле него и навалилась спиной на его теплую спину. Спустя какое-то время, он снова заговорил, тяжело вздыхая, как если бы воспоминания и правда приносили ему мучительную боль:

– Это даже не мои собственные слова. То, что я сказал тебе о том, что ничто не остается прежним.

– Расскажешь мне?

– Её звали Алисой, – Юлий поднял голову к потолку, глядя мёртвым птицам в глаза: – Она была для меня нечто вроде близкого друга. « Тебе не нужна девушка », – говорила она мне. Зато она говорила много всего интересного. О том, что вертится в её маленькой головке.

– Как давно это было? – Меня расстроила банальность истории. Я ожидала душещипательную эпопею, а это всего лишь была повесть о неразделенной любви.

– Очень давно. Представь: я – обычный человек, не отличающийся от серых прохожих. Человек, не знающий, что жизнь может быть совершенно иной.

– И что же?

– Мы однажды сидели в кафешке друг напротив друга. Она взяла мою руку, как это делают только влюбленные, и проговорила: « Вот видишь. Всегда проще сделать вид, что ничего не происходит. Но не бывает так, чтобы ничего не происходило. Как минимум, что-то меняется в нас самих. Пять минут назад я думала так, теперь – иначе. Я вообще так часто сама себе противоречу. Но это хорошо, ведь это значит, что я живу. Поменять точку зрения очень просто, и в этом нет ничего абсурдного. Сложнее всегда признать. Признать, что ты передумал. Те люди, что всегда придерживаются одного и того же вкуса… Знаешь, они ведь жуткие лгуны. Но через пять минут я могу сказать тебе, что они – гении, индивиды, что только они и правы… ». И я верил ей, всегда верил.

– А потом?

– Потом? – Он переспросил так, будто на самом деле не понял, о чем я спрашиваю.

– Что было потом? Почему есть ещё Сатира, я, наверняка, кто-то ещё…

– Ах, вот ты о чем, – Юлий кивнул: – Мне показалось в определенный момент, что она полностью стала управлять мною. Заботиться о моей жизни, о жизни моего брата, о том, чтобы я перестал пить, о работе, друзьях, книгах…

– Ты пил? Алкоголизм? У тебя есть брат?! – Я осознала, что, на самом деле, о сидящем рядом со мной человеке я не знаю ничего.

– Мне показалось, я – марионетка, – он даже не заметил моих вопросов: – Я просто сорвался и уехал в другой город. А после встретил Фреда и Наркомана, они меня приняли в компанию и я стал… я стал…

– «Этим человеком»… – Мне вспомнились слова Наркомана. Как точно он тогда определил ту самую грань.

– Это он тебе сказал?

– Да. Поделился размышлениями, так сказать. А ещё, кстати, Наркоман сказал мне, что они с Фредом тебя на помойке нашли.

Юлий горько засмеялся:

– Да, это как нельзя лучше описывает состояние, в котором я находился. На помойке, верно.

– Скажи, а ты любил её?

– Алису?

– Алису. – Я тихо повторила это новое для меня имя.

– Не могу сказать, – он снова вздохнул: – Ты прости меня.

– За что же?

– Ты вышла на балкон тогда, в одной простыне, помнишь?

Я кивнула. Он не мог этого видеть, но всё равно продолжал говорить:

– Я просто смотрел на город, думал: какое же всё вокруг серое, зачем? Как они живут, эти люди, каждое утро вот так просыпаясь в бетонных коробках с дырками для света. Идут завтракать и на работу. И на балконах сушат свои носки и галстуки, понимая, что следующий день будет начинаться точно так же. И следующий, и после него. Так как же они так спокойно живут, если знают, что не изменится ровным счетом ничего?

– Не знаю, – мне вдруг стало грустно.

– Зато я знаю, Кнопка. Ты тогда на балкон вышла, сказала, что я курю много. Ещё ты предложила завтрак приготовить. А я задумался, растерялся. Мне показалось, это она, Алиса. Это она беспокоится о моем здоровье, это она хочет, чтобы я нормально питался… Хотела…

Он замолчал, а я не знала, что ответить. Оказалось, он в то утро разговаривал с призраком, а не со мной.

– Я тогда… не то чтобы понял… – Спустя минуту он снова заговорил: – Я просто подумал: а что, если так и нужно? Что я гоняюсь за какой-то ерундой, я даже сам не знаю зачем. А что если жить стоит просто, как все обыкновенные люди? Что можно любить только одного человека рядом с собой, и любоваться в зеркало тем, как ты стареешь. Что если даже в скучной повседневной работе можно найти что-то особенное, своё? Что если движение вперед, развитие, излишне, если ты уже и так на своем месте? Может быть, так теплее и комфортнее, и не нужно рвать глотки окружающим за лучшие спагетти и новомодные джинсы. Что если им, обычным людям, удобнее носить свои старые вещи и вкуснее варить свои постные макароны? Что если бы я тоже мог так жить?

А я всего лишь спросила, любил ли он её…

Юлий развернулся, уткнувшись лбом в мое плечо:

– Что мне делать, Кнопка?

– Если бы я была психоаналитиком, я бы поставила тебе диагноз, – на самом деле, шутить вовсе не хотелось. Потому что мне не хотелось верить, что он может быть прав в своих рассуждениях.

– Я больше не могу жить этим настоящим. Мне всё время кажется, что если бы моё прошлое было бы иным, то и настоящее могло бы быть чуточку счастливее, что ли…

– Думаешь, останься ты в своем городе с Алисой, у тебя была бы жизнь обычного человека?

– Думаю, что я напрасно оставил наши с ней отношения незавершенными. Мы поссорились, и я не попрощался. Может быть, если бы она знала о моем намерении уехать, она остановила бы меня.

– Не льсти себе.

Он кивнул:

– А ведь ты права. Я не был ей ни другом, ни парнем, ни родным.

– Ты знаешь, – мне вспомнилось мое детство: – Говорят, что нельзя оставлять недочитанную книгу раскрытой. Плохая примета.

– А что будет?

– Человека будет преследовать тревога.

– Кто всё это придумал? – Его недовольный вопрос словно был обращен больше к птицам, чем ко мне.

– Не знаю. Люди. Знаешь же, и в наш век можно встретить колдунов, экстрасенсов, гадалок в шестом поколении…

– Кстати, – он щелкнул пальцами, словно я, наконец, заговорила о чём-то действительно важном: – А как ты сама относишься ко всему этому?

Мне вспомнилось телевизионное шоу, которое смотрели мои друзья, и в моем сознании вспыхнуло раздражение:

– Эта логика никогда не была мне понятна. Эти люди, в домах которых можно найти и статуэтку Будды, и уголок икон с изображением Христа, и украшение возле кровати, которое они называют Ловец Снов… Они явно сумасшедшие, на запястье носят красную нить Каббалы, на груди – православный крестик, в голове – сотню языческих верований и примет. Примет, которые день за днем смешиваются с условностями других, иных религий.

– Поговорим о религиях? – В тоне его голоса явно чувствовалась злая ирония, насмешка.

– Нет, – я рассмеялась, создавая иллюзию непринужденности: – Конечно, нет.

– Жаль. – Вздох грусти.

Непонятный мне человек. Слишком много вымышленных качеств внутри. Слишком мало объективности снаружи.

– Ну ладно, а как ты думаешь, откуда у людей это язычество в мышлении и поступках?

Он чуть разочарованно посмотрел на меня:

– А откуда ты узнала о плохих и хороших приметах? Наверняка родители говорили, так? И про черную кошку, и про соль рассыпанную, и про похороны за окном…

Мне так ярко вспомнились те самые моменты детства, что отвечать было излишним. Да он уже всё сам прочел на моем лице:

– Вот видишь. Ничто бесследно не уходит. Ничто…

Нужно было разбавить повисшую тяжелую тишину. Иначе он сейчас задумается и выдаст такое, что понять его я буду не в состоянии.

– А я недавно слышала от кого-то, что сбить собаку на машине – плохая примета. А ведь древним язычникам машины и не снились.

– Не стой из себя глупышку. Это не твоя роль. – Он, кажется, действительно задумался.

Я обиженно замолчала.

– Понимаешь в чем суть, Кнопка: получается так, будто язычество не умерло. Оно живо во всех нас, живо до сих пор. Потому что даже убежденный атеист, которому усталое создание ночи, рискнув одной из своих девяти жизней, перебежало дорогу, если и не начинает неистово плеваться через левое плечо, то, как минимум, вспоминает, что стоило бы сделать именно так.

– Всё это притворство. – Я хотела взять его руку, но, вспомнив его взгляд, передумала: – Не могу понять, как ты мог собрать вокруг себя такую пеструю толпу лицемерных бездельников…

Но он, почему-то с ухмылкой, покачал головой:

– Всё это мне уже безразлично.

– Они только пытались стать тем, о чём ты говорил. – Мне странно было это слышать от него.

– Возможно. Но разве я просил? Ты вот, например, усвоила урок. Но проблема в другом, – с его лица исчезла улыбка: – Ты притворяться не умеешь.

– И разве ж это проблема? – Мне было неприятно.

– Забудь. – Он поднялся с пола, снова задрав голову вверх: – Никто так и не сможет, кажется, ответить мне на вечный вопрос человечества: что делать? Ни ты, ни эти трупы пернатых насекомых, ни фальшивые друзья, ни народная мудрость, ни проклятые экстрасенсы.

Я тоже поднялась, только не решаясь взглянуть на потолок:

– Но для чего-то же есть она, народная мудрость. Ты не закрыл свою недочитанную книгу в прошлом, теперь тебя это мучит.

– Тебе так понравился афоризм с книгой? – Юлий рассмеялся, закрывая глаза: – Да, пожалуй, ты снова права. От сердца отрывают только с кровью. Собери все вещи Сатиры, что лежат на втором этаже. Я пожалею об этом тысячу раз, но сегодня пусть будет так…

– Что? – Я удивленно-нервно моргала.

– Ты же прекрасно расслышала. Пожалуйста, Кнопка, сделай это для меня, – в его глазах снова застыли непролитые слезы, как и в то утро на балконе: – Сам я этого сделать не смогу.

Когда я поднималась на второй этаж, у меня дрожали ноги. Когда я медленно начала вытаскивать один ящик зеркального стояла за другим, у меня затряслись руки. Компактные книжки посыпались на пол, из одной из них вылетели несколько бардовых лепестков, тут же превратившихся в прах.

Я вспомнила, как сама точно так же положила цветки фиалки в украденную у Сатиры книгу. Где они теперь? Как я могла позабыть о них?

К грусти добавилось раскаяние, стало вдвойне тяжелее. Ведь, получается, я предала маленькую, наивную девочку, которую мне удалось, пусть и случайно разбудить в Сатире.

Чувство собственной ничтожности едва заметно укололо сознание. Никки я предала из-за симпатии к Юлию. Юлия я предала, когда повелась на заманчивую игру Сатиры. Сатиру я предала, когда поверила Юлию. Цепочка замкнулась. Передо мной маячил вечный вопрос всего человечества, который уже озвучивал Серый Кардинал: что делать?

Глубоко задумавшись, я не заметила, как белые бархатные руки уронили на пол перчатки темно-изумрудного цвета в тон шелкового платья. Сатира бегло взглянула на составленные у кровати полиэтиленовые пакеты с её книгами, деревянными статуэтками, шелковыми лентами, и быстро, непринужденным тоном перебила меня, внезапно заметившую её появление:

– Не надо. Я всё поняла.

Она ушла, ничего не забрав с собой. Пакеты с её вещами так и остались стоять в комнате на втором этаже. Наверное, в жизни без Юлия ей всё это было совсем не нужно.