Квитень — обычно холодный месяц на Руси, несмотря на проглядывающее сквозь тучи солнышко, ветра дуют холодные, лютые, заставляющие людей кутаться в свои одеяния. Но покои старшей княжны были пусты, никто нынче не пришел ни за отваром от простуды, ни за мазью прогревающей.

В своей маленькой одрине княжна нервно бродила из угла в угол, комкая тонкими пальцами кусочек льняного полотна. Ей вспоминался один из разговоров с бабкой, и теперь Горлунг знала, что время пришло.

Суль, как обычно прекрасная, сидела напротив маленькой Горлунг, она подавляла ребенка своей ослепительной норманнской красотой, ребенка, который всегда понимал, что выглядит иначе, не так, как положено норманнской девочке. Горлунг ненавидела свой черный волос, из-за которого все, кто впервые видел её, смотрели так, словно у неё три уха. В своей внешности ей нравились лишь глаза, они были такие же, как и Суль, а значит, они были красивы.

— Горлунг, ты отвлеклась, — строго, молвила бабка — я же вижу, что ты не слушаешь.

— Извини, бабушка, — покорно сказала внучка.

— Горлунг, так мало времени осталось, скоро он приедет, — Суль всегда называла Торина просто «он», так, словно отец Горлунг не заслуживал носить человеческое имя, — очень скоро, а мне еще столько надобно тебе рассказать.

— Травы? — спросила внучка, которой казалось, что ей ведомы все созданные богами травы и цветы.

— Нет, вот лишнее подтверждение того, что ты не слушала, — топнув ногой, сказала Суль, — я рассказывала тебе о рунах. Руны — вот главное, что отличает нас от обычных целителей, возможность читать и резать руны дает неограниченную власть, мы можем видеть грядущие, менять его, а что может быть важнее?

— Грядущее? — оживилась Горлунг, — бабушка, ты правда можешь сказать, что будет?

— Да, Горлунг, могу, — улыбнулась Суль, — и тебя научу, хотя, думаю, что тут всё выйдет, как с травами и зельями.

И внучка, и бабка после этих слов понимающе улыбнулись. У Горлунг была потрясающая способность угадывать нужные сочетания трав для лечения болезней и приготовления различных зелий и отваров, а самое главное ядов. Эта способность восхищала Суль, сила которой крылась скорее в любознательности, и способности запоминать различные сведения и рецепты, а не в природной предрасположенности к пониманию целебной и губительной сил трав. Иногда Суль казалось, что Горлунг не боится ничего, та могла смело смотреть и брать в руки язык мертвеца, лягушачьи лапы, змей, кровь младенцев, волос убитых девственниц и прочие вещи, которые у обычных людей вызывали отвращение. Хотя Горлунг никто не мог назвать обычной, даже после первого взгляда на неё знающие люди начинали бояться её, а непосвященные просто сторониться, всем им было неуютно в её обществе.

— Бабушка, а ты можешь сказать, что ждет меня в грядущем? — любопытно спросила Горлунг.

— Разумеется, я скажу тебе, милая. Но сначала я расскажу тебе кое-что, — молвила Суль и, помолчав, начала свой рассказ. — Ты, наверное, замечала, Горлунг, что ты не такая, как остальные дети? — внучка кивнула, и она продолжила, — замечала, да и как ты могла не заметить, если все только об этом твердят, и при виде тебя глаза отводят? Не обращай на них внимания, они глупы, они не ведают, что твои способности есть дар великий, а людское незнание есть их проклятие. Я когда-то тоже была такой, а еще раньше моя бабушка, она и научила меня всему, как теперь я учу тебя. Ты — весь смысл моей жизни, боги даровали мне долгие лета и молодость только для того, чтобы я учила тебя, делилась с тобой своими знаниями, своими умениями. У женщин нашей семьи рождаются только дочери, мужья думают, что это проклятие богов, но нет, это благость, ибо через поколение у нас рождаются особые дочери, ДРУГИЕ. Такие, как я и как ты. С каждым поколением мы становились всё сильнее. Но запомни, Горлунг, если кто-то говорит про тебя плохо, считает, что тебе не место в подлунном мире, значит, он достоин лишь смерти. Не жалей их, они не стоят жалости или доброго отношения к себе. Люди вообще заслуживают лишь презрения с их мелкими страстишками, болезнями, страхами. Люди всегда боялись, и будут бояться вечно таких, как мы с тобой. Мою прапрабабку закидали камнями лишь за то, что она резала руны, ибо считается, что женщины не должны осквернять руны своими прикосновениями. Поэтому в свое время я уяснила, что тех, кто желает мне зла, надобно изживать со света, запомни это… Когда я росла, я услышала от одной булгарской рабыни своего отца об особых травах, вызывающих видения, открывающие завесу непознанного, того, что будет. Эти видения, показывают грядущие иначе, не так как руны, лучше. Я выпила настой этих трав и УВИДЕЛА… узрела отца своей дочери, того, в чьих жилах тоже текла особая кровь, кровь дающая силу.

— Разве конунг Ульв — тоже не такой, как все? — удивленно спросила Горлунг.

— Да, он не такой, как все, но не молви ему об этом, — уклончиво прошептала Суль. Она не смогла открыть внучке истину о том, кто был её настоящим дедом.

— Бабушка, я хочу быть, как все, мне не нравиться быть ДРУГОЙ, — сказала Горлунг, подперев грязной ладошкой щеку.

— Ты еще маленькая и неразумная, Горлунг, боги, они ведают лучше нас, они наделили тебя очень сильным даром. Ты должна неустанно благодарить их за это, а не хныкать, — строго сказала Суль, — и навсегда уясни то, что я тебе скажу: ты будешь женой смелого, доброго воина, который станет конунгом, он будет тебя сильно любить, вопреки всему: твоим словам, твоим силам, твоим делам.

Горлунг с улыбкой посмотрела на Суль, ей так хотелось такого же супруга, как конунг Ульв Смелый.

— У каждого из вас будет длинный путь друг к другу, путь через разочарования и тоску, — продолжила Суль, — но будет и счастье. Но главное, запомни, Горлунг, ты должна основать новый великий род, в котором в каждом поколении будут рождаться способные дочери, наделенные силой. Этот род будет иметь власть над обычными людьми, их будут бояться враги и остерегаться друзья, вот главное твое назначение в подлунном мире, ты — носитель силы, крови, которую нужно лишь улучшать, и когда-нибудь наш род будет править целой страной, огромной и бескрайней, богатой и сильной. Поняла?

Горлунг кивнула. Она поняла. К приезду Торина Горлунг уже знала о его жизни больше, чем две его жены вместе взятые, но самое главное она знала его грядущее.

И вот сейчас руны открыли для Горлунг то, что она ждала уже шесть солнцеворотов — грядут перемены, все: Торин, Марфа, Прекраса и она будут богами подвергнуты испытаниям. Ведь неважно, в каких богов ты веришь, каким приносишь жертвы, и норманнские, и славянские боги любят проверять людей на прочность, испытывать их веру.

Горлунг, ухмыльнувшись, подумала о том, что тех, кто отказывается от своих богов и принимает других, чуждых, Один , как известно, не жалует и карает, так что для князя Торина грядут не лучшие времена. Он наконец-то получит по заслугам своим, ибо грядущие перемены ознаменуют начало угасания князя Торина, начало его мук и терзаний, приблизят к вратам Хеля.

— Инхульд, — позвала няньку Горлунг.

— Что, светлая? — появившись на пороге одрины, спросила нянька.

Инхульд не нравилось на Руси вообще и во дворе князя Торина в частности, не любила она княгиню Марфу. Ведь именно она, Инхульд, воспитывала самого князя Торина, в ту нежную пору, когда юный князь нуждался в заботах няньки. А после Инхульд была приставлена к сиротке Горлунг, ей пришлось жить в доме, где хозяйничала ведьма — Суль. Её Инхульд тоже не любила, но боялась. И вот теперь здесь, в Торинграде, она живет в крошечной комнатушке, вместе со своей воспитанницей, которую Инхульд тоже, к слову сказать, побаивалась, ведь неизвестно, что у них, этих знахарок, в голове, а то не угодишь чем, и порчу наведут, не пожалеют. Она, как нянька князя Торина, должна была бы быть здесь в почете, но княгиня Марфа решила иначе.

— Инхульд, доставай ткани, да шкатулку матери, — сказала княжна.

— Ткани? Шкатулку? Да, неужели, светлая, мы дождались наконец-то? — радостно запричитала нянька.

— Да, скоро, — бросила через плечо Горлунг.

Горлунг не особо любила свою няньку, скорее терпела, ибо не будь Инхульд, будет на её месте другая, так уж положено девице иметь, если не мать, так хоть няньку. Кроме того, Инхульд была приставлена к своей госпоже с самого рождения, еще матерью Торина, а потом вместе с ней поехала во двор Ульва, затем и на Русь. Инхульд связывала её с бабкой, ведь все они когда-то жили вместе во дворе конунга Ульва Смелого, она одним своим присутствием доказывала Горлунг, что Суль существовала.

Все трое: Горлунг, Эврар, Инхульд, ждали перемен, ибо когда-то по младости лет княжна открыла и няньке своей и рынде то, что грядет. Они ждали сватовства княжича Карна к княжне Прекрасе, обговоренного князьями с особой потаенной радостью и нетерпением. Ибо ни для кого из них не было секретом, что Суль в свое время сказала Горлунг, что та будет женой конунга, и, поразмыслив, они пришли к выводу, что княжич Карн предпочтет Горлунг её сестре. Как ждали они, изгои двора князя Торина, этого момента, показать и доказать всем остальным, что пожалеют еще люди, что их чурались, что ходили в их покои только за травами.

А сердце Горлунг грела одна из фраз, брошенных Суль: «Мужчины, предназначенные нам богами, увидев лишь раз, женщину нашего рода, не могут жить без нас, они теряют голову навеки и отдают нам свое сердце, дабы мы в нем правили единолично». Вот и ждала княжна этого единственного раза, когда посмотрит на неё княжич Карн и полюбит так, что даже сияющая красота Прекрасы не сможет этому помешать. Горлунг хотелось доказать всем вокруг, что не хуже она сестры своей, а для этого, по задумке княжны, необходимо произвести впечатление и появиться внезапно.

Посему Инхульд и доставала из сундука, стоящего рядом с ложем княжны, ткани, привезенные дружинниками в благодарность за исцеление. На ложе выкладывались отрезы льдисто-голубого, бордово-красного, светло-серого, ярко-синего, янтарного, ярко-красного, кровавого, зеленого, черного цветов. Это было целое состояние, пожалуй, никто и не догадывался, что у Горлунг хранятся такие изумительные ткани. Если бы княжна Прекраса увидела всё это великолепие, то, снедаемая завистью, обязательно устроила бы скандал.

Но самое главное хранилось в маленькой шкатулке, стоящей на самом дне сундука, это были украшения Виллему, перешедшие к Горлунг по наследству: шитые золотом головные повязки, две цепи золотые, ожерелье из перлов, широкие золотые браслеты, перстни. Кроме того, Суль подарила на прощание маленькой Горлунг серебряные броши, шитую серебром головную повязку и серебряный обруч, на обороте которого были начертаны руны удачи. Дружинники князя Торина тоже привозили княжне в благодарность украшения: золотой венец, украшенный перлами, золотые усерязи , бусы из перлов, хрусталя и коралла.

— Ох, светлая, нашьем мы тебе нарядов, — мечтательно сказала Инхульд — и будешь ты у нас краше всех, а когда хозяйкой станешь во дворе княжича, ох, и поплачут они без тебя. Сколько времени у нас до приезда жениха?

— Руны молвят, что немного времени, я полагаю, что до червеня надобно управиться, — ответила Горлунг, задумчиво поглаживая ладонью ткани.

— Поскорей бы, хватит этой пустоголовой Прекрасе быть цветком этого двора.

Горлунг промолчала, мечтательно улыбнувшись, как же ждала она этого червеня. Ей так хотелось доказать им всем, что она особенная, что она лучше Прекрасы.

Не одна Горлунг ждала приезда княжича Карна и сватов, княжна Прекраса тоже готовилась к приезду жениха, только в отличие от сестры она точно ведала, когда ждать княжича Карна. Поэтому и платья её шились и расшивались уже давно. Хотя княжна Прекраса была уверенна, что, увидев её красоту, княжич в любиться в неё, даже если она будет в простом навершнике , но лучше, конечно, предстать во всей красе.