На следующее утро Горлунг сидела на широкой лавке в своей светлице, красивая как никогда: в лучшем платье из бледно-голубого, почти белого шелка, серебряном венце, подаренном Суль, широкие серебряные браслеты охватывали тонкие запястья, волосы свободно струились по плечам и спине. Она ждала княжича Карна и нервно заламывала руки, призывая великую Фрею помочь ей. Эврар, посланный за Карном, ушел уже давно, но княжич всё не приходил, и это внушало беспокойство Горлунг. А если сын князя Фарлафа так и не придет? Где искать его? Как заставить выслушать?

Но вот отворилась дверь и в покой вошли Эврар и княжич Карн, рында, молча и быстро, зашел в одрину княжны, заперев за собой дверь, оставив их одних.

— Приветствую тебя, княжна, — молвил Карн.

— Приветствую тебя, княжич, — ответила Горлунг.

Карн был несколько удивлен, когда немногословный рында Горлунг передал ему приглашение княжны посетить её покои для задушевного разговора. Всё это было так странно, необычно. Неужели княжна хочет лично пожелать ему счастья в предстоящем супружестве? Или попросит не обижать сестру? Карн терялся в догадках.

— Твой рында сказал, что ты хотела меня видеть, княжна, — сказал княжич.

— Да, хотела видеть, — медленно с расстановкой сказала Горлунг. Она смотрела на этого совсем еще мальчика, и ей было даже жаль его, преданного своим братом и невестой. Но, вскинув голову, и посмотрев ему в глаза, княжна улыбнулась и продолжила, — что же ты стоишь, княжич, присаживайся.

Карн присел на лавку, стоящую напротив той, на которой сидела княжна, и выжидающе посмотрел на Горлунг, что — то в её улыбке заставило его насторожиться. И тут мужская гордость Карна взыграла, княжич решил, что Горлунг хочет его очаровать. Улыбка её самодовольная, с примесью жалости, обращенная к княжичу, была воспринята им, как зазывная. И посмотрев на неё, её тонкий стан, черные волосы, раскинутые по плечам, озаренные лучами солнечного света, Карн нашел княжну очень миловидной, почти красивой.

— Княжич, я ведь вижу, что ты человек хороший, воин смелый, ты достоин лишь лучшего в жизни своей, — улыбаясь, сказала Горлунг, — не могу я позволить твориться не справедливости вокруг тебя. Верю, что не заслуживаешь ты жизни в обмане.

— Ты о чем это, княжна? — непонимающе спросил Карн.

— Отцы наши условились о супружеском союзе твоем и сестры моей. Союзе, не скрою, удачном для всех: для тебя, моего отца и сестрицы. Наш с Прекрасой отец назовет тебя своим наследником, и ты получишь после его смерти Торинград, а после смерти отца своего Фарлафград, что сделает тебя одним из самых богатых и могущественных князей на Севере Руси. От моей сестры требуется лишь быть тебе женой доброй и благочестивой. Верно молвлю я?

— Верно молвишь, — сказал княжич, всё еще не понимая, куда она клонит.

— А как может быть Прекраса женой доброй и благочестивой, если еще в девичестве жениху своему коварный обман приготовила? — также улыбаясь, спросила Горлунг.

— Какой обман? О чем ты речь ведешь, княжна? Наговоры на сестру плетешь? Поклеп возводишь? — вскочив с лавки, гневно вскричал княжич.

— Ты, княжич, сядь и дослушай, — холодно бросила Горлунг, улыбка исчезла с её лица, уступив место озлобленности, княжна больше не хотела быть милой, она решила говорить коротко, жестко, по-мужски, избегая подробностей.

— Прекраса, сестра моя, любимая, богами хранимая, и твой брат княжич Рулаф милуются ночи напролет. И это известно не мне одной, слухи по Торинграду разлетаются, подобно огню, подхваченному ветром, так что ты, княжич, обманутый жених. Вот и решила я, что уж больно человек ты хороший, и должен знать всю правду о сестрице моей дорогой и о брате своем любимом. Ведь негоже это, не по-людски жениться на девице, что милуется с другим, делать её княгиней, возносить выше других, если по сути своей она лишь девка блудливая.

Карн недоумевающее смотрел на неё, его мозг отказывался воспринимать то, что поведала ему Горлунг. Это было бы слишком ужасно, его родной брат, с которым они вместе росли и его нареченная невеста так его обманули, предали, смешали его имя с грязью. Не может быть, всё это пустые наветы злой девицы.

— Быть того не может, — потрясенно прошептал Карн.

— Почему же не может? — ехидно спросила княжна, — может, и было. Видимо, сама Лада указала им друг на друга, любовь твоего брата и Прекрасы известна многим, вот вчерашним вечером рында мой их бесстыжих видел вместе. Хочешь, позову его, и Эврар подтвердит мои слова, поклянется самим Одином.

Карн лишь отрицательно покачал головой, в его голове не укладывалось предательство брата и невесты, не верил он в то, что обманули они его. Он не хотел слушать этих речей, не желал видеть людей, которые молвили бы ему об этом низком предательстве.

— Но земли отцов наших всё равно объединить надобно, неважно какой ценой. Ибо для моего отца другого такого шанса может и не быть, ведь не всякому княжичу можно земли доверить, и поддержка дружины отца твоего никогда лишней не будет, да и уговор давний выполнить надобно, ибо и твой отец, и мой дали слово свое, слово князя и воина, поклялись перед богами, — бесстрастно продолжила княжна.

Карн смотрел, словно не видя её, не слыша слов, произносимых ею, взгляд его пустой блуждал по стене покоя. Он вспоминал шальной, счастливый взгляд брата своего в последнее время, странные разговоры Прекрасы о счастье, но всё еще не верил. Он отказывался даже думать о возможной любви брата и невесты.

— Княжич, ты слышишь меня? — спросила Горлунг, и, не получив ответа, подошла к нему, потрепав по плечу, привлекая его внимание.

Он вздрогнул, посмотрел на неё взглядом ребенка, потерявшегося в лесной чаще, что вызвало у Горлунг чувство омерзения. Будущий князь — и не может по-мужски, как подобает воину, удар держать, того гляди расплачется, слюнтяй. Её рот скривился от отвращения, но княжна взяла себя в руки и попыталась выглядеть сочувствующей.

— Княжич, — позвала его Горлунг, — ты ведь понимаешь, что уговор отцов наших надобно исполнить всё равно?

— Да, я разумею это, — потерянно прошептал Карн.

— И что же, ты вступишь с Прекрасой в союз супружеский, даже если она находится в непраздности от брата твоего? Будешь смотреть на сына своего, наследника и гадать твой он, али нет? — глядя ему прямо в глаза, спросила Горлунг.

В тот миг она уже не казалась Карну привлекательной, более того, он ненавидел её в это мгновение, ибо именно она озвучила те страшные черные мысли, что не давали ему покоя. Эта женщина, смотрящая на него в упор черными безжалостными глазами, была в эту минуту его позора единственной, кто был рядом, и она задавала страшные вопросы, на которые ответа Карн не знал.

— Ты ведь, княжич, можешь поступить иначе, — уже совсем другим тоном продолжила Горлунг, теперь она говорила вкрадчиво, мягко, — ты ведь можешь сохранить уговоры отцов наших, будешь наследником, имя твое будет чисто, незапятнанно.

— Как же так? Что для этого сделать надо? Простить предателей, взять с брата клятву, что не подойдет он к Прекрасе более? — обреченно спросил княжич.

— Зачем же так? Зачем тебе связывать свою судьбу с такой женщиной? Разве можешь ты быть уверен после этого, что не найдет она себе другого ладу в дружине твоей или отца твоего? — спросила Горлунг.

— Ты переходишь все границы, княжна! — негодующе сказал Карн.

— Нет, княжич, не перехожу, это сестра моя вещи не дозволенные совершает, а я — девица благочестивая, верная, ни один человек в Торинграде не усомнится в моей чистоте и непорочности.

— Рад, что в этом ты на сестру свою непохожа, — огрызнулся Карн.

— Разумеется, ты рад, ведь я такая же дочь отца своего, как и Прекраса, — доверительно сказала Горлунг, — какая разница тебе кого из нас двоих делать женой своей? Тем более все вокруг видят, что Прекрасу ты не любишь. Взяв в жены меня, ты навсегда покажешь и брату своему, и дружинам отцов наших, что ты — достойный муж, а не слюнтяй какой-нибудь. Что предательство ты прощать не намерен, связываться с блудливыми бабами не станешь, а жену выбираешь себе осознано, тебе не всё равно кто княгиней подле тебя будет.

Карн смотрел на Горлунг с изумлением, он впервые в жизни встретил женщину, которая бы своей силой духа, властностью напоминала бы его мать. Ведь, наверное, непросто было ей, княжеской дочери, предложить самой себя ему в жены. Княгине Силье понравилась бы такая невестка. Да, и по чести сказать, Горлунг стала бы лучшей женой, чем Прекраса, хозяйкой двора. Но княжич ничего не сказал Горлунг в ответ на её предложение, всё это следовало обдумать и обдумать хорошо. Уже выходя из её покоев, Карн услышал:

— Княжич, не всякий князь может похвастаться женой — знахаркой, читающей грядущее по рунам, — это было последнее, что могла она добавить, больше нечем было его удержать, Горлунг выкрикнула эти слова, уже без былой уверенности, обреченно.

— А ежели то, что наговорила ты про сестру, окажется ложью? — оглянувшись, спросил Карн.

— А ты проверь, княжич, — с жаром воскликнула княжна, — проверь и сам узнаешь, что всё сказанное мною чистая правда, убедись сам.

Карн, не взглянув на неё более, вышел, а Горлунг осталась одна в своих больших холодных покоях. Она предложила княжичу все, что могла, теперь выбор за ним. Она шумно выдохнула, сжав пальцы замком, и беззвучно зашептала молитвы Фригг.

Выйдя из покоев Горлунг, княжич остановился, тяжело привалился спиной к стене и задумался о словах, только что услышанных им. Каким счастливым шел он в эти покои, и каким потерянным вышел! Рулаф, брат его любимый, младший, неужели и правда, предал он его? Как же мог он? Как после всего этого в глаза ему смотрел? И вспомнил тут Карн, что давно уже Рулаф очи свои отводит и брата избегает. А старший княжич всегда думал, что брат нашел здесь девицу, подобно Агафье, а оказывается не просто девицу, а невесту его, Карна. Тяжело, как же всё это тяжело, невыносимо.

А Прекраса тоже хорошо, девка приблудная, еще княжна. Тьфу. Княжич вспомнил всё её глупые речи о молодцах добрых и девах — лебедях, его передернуло от отвращения к невесте. Неужели можно быть такой неразумной, что променять княжеский престол на запретную связь? Чем Рулаф так привлек её?

Карн не знал, сколько времени он простоял возле покоев Горлунг, и, словно очнувшись ото сна, вышел во двор. Возле него пробегали девки теремные, чернавки, но не видел их княжич, даже майдан прошел и не заметил как. Карну хотелось уйти подальше от людей, не видеть никого, навести порядок в мыслях своих. Медленно побрел княжич к лесу, что чернел за воротами Торинграда.

Выйдя за заборол, Карн увидел княжну Прекрасу, возвращающуюся с верховой прогулки вместе со своим рындой. И такая злость обуяла Карна, глядя на её сияющую красоту, что ясно представил он, как хрустит её шея в его руках, как с испугом смотрят голубые глаза на него, как срывается последний вздох с уст розовых. Нет, нельзя, она — княжна.

Завидев жениха своего, княжна погрустнела, но подъехала к нему, заставляя Ромашку нетерпеливо приплясывать на месте, и вежливо сказала:

— Приветствую тебя, княжич.

— Приветствую тебя, княжна, — ответил Карн.

И тут в его памяти всплыли последние слова, что сказала ему Горлунг. Карн слышал их так ясно, словно стояла знахарка рядом с ним и шептала ему на ухо, слова княжны старшей «проверь, убедись» пульсировали в его голове. И Карн решился.

— Решил я прогуляться, невестушка моя, — сказал Карн выделяя обращение к ней, — не проводишь ли меня, не покажешь места любимые?

— Покажу, — сказала княжна, немного удивленно, но она не хотела ссориться с Карном, ведь видела она его уже родственником будущим — братом мужа любимого.

Карн помог княжне спешиться, и, передав уздцы её Ромашки рынде, велел ему ехать в Торинград. Взяв Прекрасу за руку, Карн повел её по тропинке к лесу. Он ощущал хрупкость ладошки, которую сжимала его длань, о, как ему хотелось сжать эту холеную, белую ручку со всей силы, услышать крик боли, который сорвется с уст Прекрасы. Но он не мог, поэтому успокаивал себя тем, что скоро выяснит правда ли слова сестры княжны или всё это порождение глупой бабской зависти.

Разговор по пути не клеился, хотя княжна старалась завести беседу, но Карн лишь хмуро отмалчивался. Дойдя до опушки леса, княжич покрепче схватил Прекрасу за руку и быстро повел в чащобу.

— Княжич, мы идем не туда, здесь нет ничего интересного, — пыталась образумить его Прекраса. — Куда ты ведешь меня?

Но он молчал, и упрямо шел вперед, Прекраса почти бежала, чтобы не отстать и напрасно пыталась вырвать свою ладонь уз пальцев воина. Когда они зашли довольно далеко, Карн остановился и, злобно взглянув на княжну, прижал её к себе.

— Ну, что, невестушка моя дорогая, вот и настал для тебя момент истины, — ухмыльнулся княжич.

— Пусти меня, Карн, пусти, мне не нравится, — жалобно запричитала она, — мне больно, пусти.

— А моему брату ты также говорила? — спросил Карн, — или только улыбалась, да шептала слова распутные?

Прекраса в ужасе на него смотрела, как он узнал? Кто ему донес? Неужели видел он их вместе? Княжна стала вырываться из его рук, она пиналась, била его кулачками, кусалась, но все её попытки были тщетны, Карн был сильнее.

И поняв по её поведению, что все, сказанное Горлунг, правда, Карн захотел её наказать, да, и само сопротивление невесты ему было по душе, поэтому, прижав её спиной к дереву, княжич заглушил её крики грубым поцелуем. Прекраса пыталась вырваться, но княжич держал её крепко, руки его уверенно скользили по статной фигуре, сжимая, гладя, подчиняя себе. Неожиданно для самой себя Прекраса поняла, что ей приятны прикосновения Карна и замерла в ужасе от своих мыслей. Княжич же её спокойствие принял за приглашение и, ухмыльнувшись, уверенно расстегнул на ней ферязь.