Пятница. Вечер. Закончилась трудная неделя. Я работала почти без выходных. На каникулах все мои знакомые подрабатывают. У меня с поисками работы проблем никогда не было, при любой возможности или необходимости я выходила вместо отца. Но на этой неделе мало того, что я должна отрабатывать свою смену, два раза отца просили остаться в гараже, чтобы реанимировать «волгу» Станислава Семёновича, 99 года выпуска. Так что всю неделю пришлось пахать за себя и за того парня.

Я передаю ключи от рабочей «волги» сменщику и иду на стоянку к домашней «волге». Предвкушаю тихий вечер в любимом халате с книжкой. Ищу в сумочке ключи от домашней любимицы. В этот момент звонит служебный телефон. Я хватаю его вместе с ключами, чтобы нажать отбой. Моё рабочее время закончилось, пусть звонят по первому номеру в диспетчерскую. Держа в руке и ключи, и телефон, я по ошибке нажимаю соединение. Ладно, сейчас объясню, по какому номеру перезвонить, подношу телефон к уху:

– Да! Вы не могли бы…

Меня перебивает голос, от которого мурашки бегут по телу, и останавливается дыхание.

– Это аптека?

У меня вырывается нечленораздельное мычание, которое на том конце расценивается за утверждение.

– В вашей визитке написано, доставка лекарств на дом. Я могу сделать заказ? И как быстро вы его выполните, чтобы не успеть помереть?

Я чувствую его тяжёлое дыхание, он делает паузы между словами. Понимаю, что лекарство нужно ему.

– Что у вас случилось? – пищу я, так как голос напрочь отказывается слушать, впрочем, как и мозги, раз я до сих пор не объяснила, что он ошибся номером.

– Нужно что-нибудь жаропонижающее, что угодно, лишь бы помогло сбить температуру. Записывайте адрес.

Он диктует адрес, который я и так знаю, и разъединяется на полуслове. Такое впечатление, что оборвало связь, но моё мышление рисует другую картину: ему плохо, он теряет сознание, падает, лежит на полу, сжимая телефон, в надежде на мою помощь. Перезвонить и объяснить я отметаю сразу. Неизвестно, дозвонится ли он до аптеки, и выполнят ли они заказ. Уж я-то точно выполню. Ясно, что он звонил не в московскую аптеку, у них там есть и поближе, но постараюсь доехать как можно быстрее, чтобы не дать, как он выразился «успеть помереть».

«Не подведи, любимая», – говорю я «волге» и поворачиваю ключ зажигания. По ходу соображаю, у какой аптеки удобно притормозить, чтобы не тратить время на парковку. Набираю целый арсенал жаропонижающих средств, начиная от таблеток и заканчивая инъекциями. Что нужно больному мужчине, я знаю. Раз-два в год папа даёт мне возможность попрактиковаться. Мне теперь кажется, что все мужчины, заболев, должны превращаться в маленьких капризных детей.

Я, конечно, фанатка такси, но не любитель скорости, как Даниэль из фильма «Такси». Я всегда соблюдаю скоростной режим, помню все правила, не нарушаю знаки. Папина школа! Иначе не видать бы мне езды на автомобиле, пока не куплю собственный. Но сейчас я выжимаю из старенькой «волги» всё, что могу. Через час останавливаюсь возле знакомых ворот.

Десять вечера. Я не вижу, чтобы в доме горел свет. Меня обдаёт холодным потом. Первая мысль: я приехала поздно, вторая: зачем я вообще сюда приехала!

Отметаю все мысли, вхожу в калитку, она не заперта. Поднимаюсь на крыльцо, недолго стучу в дверь, толкаю. Дверь в дом тоже открыта. Вхожу в тёмную прихожую. В нос бьёт неприятный запах сырости, пыли, гнилого дерева и вообще какой-то старости. Ясно, дом же не новый. Я каждое лето, до двенадцати лет, жила в похожем у бабушки в деревне под Воронежем.

На ощупь нахожу ручку второй двери, ведущей в дом. Уже не стучу, приоткрываю и зову:

– Максим!

Тишина. Я вхожу в дом и сразу попадаю на кухню. Только здесь горит свет, но никого нет. Расположение комнат, видимо, как и в любом деревенском доме. Из первой комнаты, в данном случае кухни, две двери в другие.

– Есть кто дома? – кричу я громче в темноту комнат.

Раздаётся какой-то скрип, шаги. Он появляется в дверях, ведущих в зал (так бабушка называла свою гостиную), щурясь от света. С удивлением смотрит на меня. Мы виделись неделю назад. Видимо, он меня не узнаёт.

– Алина?!

Надо же, узнал!

– Я привезла лекарства. Ты по ошибке позвонил на номер вызова такси, потом связь оборвалась. Я решила привезти сама, подумала, ты не дозвонишься… – пытаюсь объясниться и оправдаться, не откладывая в долгий ящик. Он трёт руками виски, как будто у него раскалывается голова.

– Что-то я расклеился совсем. Я плохо переношу даже небольшое повышение температуры. Ужасное свойство организма. А в доме как раз ни одной таблетки, дед снова всё повыбрасывал. Сколько я должен?

– Восемьсот сорок, вот чек.

– Возьми сама, вон на столе бумажник, – говорит он и снова исчезает в тёмной комнате.

Я подхожу к кухонному столу. На нём открытый бумажник, веером рассыпано штук десять визиток, среди которых и «Аптека. Доставка лекарств на дом» и моя, вызов такси. Бумажник я не трогаю, потому что на столе разбросано мелкими купюрами где-то около тысячи.

Кладу деньги в сумку и стою в нерешительности. Я всё сделала, надо идти. Но ноги словно приросли к полу. «Да какого чёрта!» – говорю себе и быстро иду в комнату, где скрылся Максим. Нащупываю выключатель, к счастью, в старых домах они всё почти на одном месте.

Он сидит на диване, завернувшись в плед, откинув голову на спинку, закрывая глаза рукой.

– Выключи свет! – почти рычит он.

– Послушай, ты должен принять лекарства, если хочешь, я сделаю укол – это средство быстро снимает жар. А потом нужно лечь в постель под одеяло.

Он никак не реагирует на мои слова. Я понимаю, что ему плохо, очень плохо. Не могу оставить его в таком состоянии. Иду на кухню, беру таблетки, воду, подхожу к нему, сажусь рядом на диван.

– Максим! – я трогаю его за руку, он открывает глаза, смотрит на меня измученным взглядом. – Может, лучше вызвать тебе скорую?

– Терпеть не могу врачей. Да это быстро пройдёт, я знаю странности своего организма. Нужно только сбить температуру.

– У тебя есть аллергия на какие-нибудь лекарства?

– Нет.

– Тогда ты пьёшь эти таблетки, ложишься в постель, а если тебе через час не станет легче, я сделаю инъекцию.

– Почему? – вдруг спрашивает он.

– Что почему?

– Почему ты не уезжаешь?

– Не хочу, чтобы меня уголовно преследовали за то, что оставила человека в заранее беспомощном состоянии, – пытаюсь я пошутить. Он криво улыбается и безропотно глотает лекарства. – Где твоя кровать, я помогу дойти.

Он встаёт, и мы идём в комнату, смежную с залом. Он включает ночник над двуспальной деревянной кроватью и падает прямо в одежде на одеяло.

– Так дело не пойдёт!

Я с трудом вытаскиваю из-под него одеяло и укрываю.

Вдруг он хватает мою руку и, не открывая глаза, хрипло произносит:

– Не уходи.

– Не уйду, спи.

Выключаю ночник и выхожу в зал. Сажусь на диван. Щёки горят, руки дрожат, как будто он и меня заразил своим жаром. Я понимаю, что даже если бы он и не произнёс последних слов, я не ушла бы, пока не убедилась, что с ним всё в порядке.

До меня доходит, что я не предупредила отца. Он с ума сходит, наверное. Но почему он до сих пор сам не позвонил?

На кухне нахожу свою сумочку, достаю телефон. Ну конечно! Здесь нет связи. Так вот почему у него «блэкберри». Его телефон лежит здесь же, на столе, рядом с визитками и бумажником.

Думаю, он не будет возражать, если я воспользуюсь. Набираю номер отца, он сразу поднимает трубку.

– Папа, это я.

– Лина, детка, у тебя всё в порядке? Я уже час не могу до тебя дозвониться, на работе сказали, ты уехала домой.

– Прости, я не могла сразу предупредить. Тут одному человеку понадобилась моя помощь. Мне нужно было отвезти лекарства, а связь здесь мой телефон не ловит. Папуля, я задержусь. Ты не переживай.

– Он хоть нормальный парень? – вдруг спрашивает отец.

– С чего ты взял, что это парень?

– Береги себя и будь осторожна!

– Хорошо. Пока. Спокойной ночи.

Проверяю подопечного. Он лежит в той же позе. Тяжёлое дыхание. От него жар, как от печки. Лекарство пока не подействовало. Я иду в зал на диван, кладу голову на подушку, накидываю на себя плед, в который он кутался. Меня опутывает его запах, пряный, усиленный болезнью. Лежу, глядя в потолок, словно ударенная по голове: ни мыслей, ни чувств. Точнее, они есть, но в такой мешанине, что не хочется и пытаться распутывать. Я просто вдыхаю его запах, прислушиваюсь к его дыханию и, незаметно для себя, засыпаю.

Просыпаюсь с ясным пониманием, где я и зачем. Срываюсь с дивана, бегу к нему в спальню. Создаётся впечатление, что он не пошевелился. Смотрю на часы, я проспала всего двадцать минут.

Кладу руку ему на лоб, меня обжигает. Ему не легче, совсем.

К горлу подступает паника. Почему я не вызвала скорую? Вызвать сейчас? Когда они приедут? Чем помогут? Сделают укол и уедут. Это я могу и сама, благо ампулу и шприц купила, уколы ставить умею, отец не жаловался.

Пытаюсь разбудить, но ничего не получается. Я уже боюсь, что он без сознания от температуры. Ладно, какая разница, спит человек или нет. Правда, спящему я никогда уколы не ставила. Но если этим я его разбужу, то я же так и хотела, а не проснётся – тем лучше.

Иду на кухню в поисках спиртного. В одном из шкафчиков нахожу целый арсенал. От дорогого коньяка, до… фу!.. кажется, самогона. Выбираю водку. Протираю руки, иду в спальню, пытаюсь перевернуть его на бок. С трудом, но получается. Приспускаю резинку спортивных брюк, делаю укол, ввожу лекарство. Он не пошевелился. Всё, остаётся только ждать и наблюдать.

Я ухожу в зал, но на диван не сажусь, боюсь, что усну. Меряю шагами комнату. Чтобы отвлечься от беспокойства, рассматриваю обстановку. Обычная деревенская комната, снова живо напоминает бабушкин дом. На стенах бумажные обои с цветочным рисунком, на потолке люстра с висюльками, старый диван-кровать, полированный стол под окном, покрытый скатертью, стенка – обязательный атрибут в каждой гостиной девяностых годов. На полу коричневый палас, на стене над диваном шерстяной ковёр. Несколько неестественно смотрится среди старой мебели огромная плазма. А так, обычная комната.

За стеной слышу стон. В один миг оказываюсь рядом. Он мечется по постели. Может, температура и спадает, но всё такой же горячий. Пытаюсь укрыть одеялом, он срывает его с себя, что-то невнятно бормочет и снова стонет.

Я холодею от ужаса: вдруг от укола ему становится хуже? Лихорадочно припоминаю, что ещё можно сделать при повышенном жаре. В голову приходит народное средство: вытирать тело уксусом с водкой. Лечу на кухню. Так, водку я нашла, где может быть уксус? Бутылка быстро находится в столе. Смешиваю воду, водку и уксус, хватаю чистое полотенце, и вот я снова в спальне.

Да, незадача! Он же в футболке. Сначала думаю, что снять её будет неразрешимой проблемой, но оказалось, с ней легко справиться. Его руки безвольно подчинились, когда я подняла их вверх, стаскивая одежду. Я вытираю его грудь, плечи, шею, лоб мокрым полотенцем. После победы над футболкой тело уже не кажется мне каменным и неподъёмным, легко переворачиваю его на живот.

– О, Бог ты мой! – вырывается у меня при виде спины. – Милый, кто же ты такой? Где же ты побывал?

Если бы мы жили в средневековье, я подумала бы, что его били розгами, плетьми, прутьями, или чем там ещё проводили экзекуции. Вся спина испещрена шрамами. Одни идут вдоль, другие поперёк, перекрещиваясь, рисуя страшный узор.

Осторожно провожу мокрым полотенцем по спине. Я понимаю, что шрамы старые и сейчас они так заметны, потому что кожа, как и весь он, воспалена. Но всё равно, кажется, что невольно причиню ему боль касаниями. Снова переворачиваю на спину, провожу по животу, укрываю одеялом.

Через двадцать минут повторяю процедуру, а потом ещё. Понимаю, что температура пошла на спад. С него градом катит пот. Уже мокрая подушка и простыня. Он постоянно срывает с себя одеяло. Вытираю влажным полотенцем и снова укутываю. Наконец он затихает.

Бреду на диван. Три часа ночи. Думаю, что имею право поспать хоть немного.

Я просыпаюсь от дикого неестественного крика. Сначала не могу ничего понять, сонно моргая, пытаюсь разглядеть, который час. Стрелки показывают четыре. Я поспала только час. Что за кошмар мне снился? О, нет, это не сон и не кошмар, по крайне мере не мой. Снова слышу крик, который меня разбудил. Он напоминает рык раненного зверя.

Бегу к нему. Он мечется по постели, издавая нечеловеческие звуки. Пытаюсь схватить его за руки. Да где уж мне! Где то расслабленное состояние, когда я могла снять с него футболку, перевернуть на живот? Его мышцы напряжены и напоминают камень. Он сметает мои руки, не замечая их. Кричит: «Нет, не надо!», стонет с каким-то рычанием. Ему снится кошмар.

Я пытаюсь разбудить его, хватаю за плечи, трясу. Он мечется, бьёт меня в плечо, я отлетаю к стене. Больно так, что слёзы наворачиваются. Но обижаться не на кого, он не осознаёт, что делает. Снова стон, снова крик. Я не могу слышать эту боль! Вновь кидаюсь к нему, с ногами забираюсь на кровать, сажусь на него верхом, наваливаюсь всем телом на плечи, чтобы он снова не смёл меня.

– Максим, проснись! Макс, ты меня слышишь, проснись!

Я наклоняюсь к нему очень близко, обхватываю лицо руками, трясу его. Он вертит головой, пытаясь сбросить мои руки. Наклоняюсь ещё ниже и касаюсь губами его губ. Он замирает. Слава Богу! Чувствую себя принцем, спасшим спящую красавицу. Пытаюсь подняться, но не тут-то было. Он обхватывает меня одной рукой за талию, другая за затылок буквально впечатывает мои губы в его.

Его губы уже не безвольные и мягкие. Он целует меня жадно и ненасытно. Не успеваю опомниться, как оказываюсь под ним. Он терзает мои губы, руки блуждают по телу. Мне очень хочется взглянуть, открыты ли его глаза, и понять: то, что он делает – это последствие его кошмарного сна или что-то другое. Наконец наши взгляды встречаются, но не могу разгадать, что означает затуманенное выражение в его глазах. Ладно, потом разберусь.

Отбрасываю все мысли и отдаюсь его страсти. В ней нет места нежности, настолько сильна потребность в слиянии и быстром удовлетворении. В мгновение оказываюсь без брюк и трусиков, моя трикотажная кофточка где-то выше груди, застёжка бюстгальтера, я так понимаю, сорвана. Но моё тело в восторге. Оно содрогается от волн удовольствия, подстраиваясь под его ритм, и с какой-то жадностью впитывает жёсткие, почти болезненные поцелуи и ласки.

Через несколько минут или секунд – во времени я точно потерялась – он замирает, прижимает меня, точнее, моё тело, к себе, укладывается набок и засыпает, не произнеся ни слова. Его нога поверх моих ног, рука поперёк талии. Я не могу пошевелиться под сковывающими объятьями, мне трудно дышать, очень неудобно и жарко. Хотя с удовлетворением отмечаю, что температура его тела приближена к нормальной.

Я знаю, что могу не церемониться, вряд ли его разбужу, но всё же осторожно выбираюсь из-под него. Его тело снова расслаблено. Надеюсь, теперь он спит выздоравливающим сном.

С трудом нахожу свою одежду, бреду в зал, укладываюсь на диван. Спать, и ни о чём не думать! – приказываю себе. И первый раз за сегодняшний вечер поступаю благоразумно: тотчас засыпаю.