Глава 25

Выскочив из раскалённой парилки и скинув простыню, майор под благосклонным взором главы бултыхнулся в бассейн, в который периодически закачивали холодную воду.

Глава, который «в миру» оказался Сафроновым Аркадием Ивановичем, бывшим руководителем Екатеринбургского отделения ЛДПР, закурил трубку. Домашников, сидевший по другую сторону стола, невольно поморщился: в ограниченном помещении клубы дыма не добавляли бодрости, а Глава курил много. Впрочем, держался он с Гончаровым и Домашниковым, как с дорогими гостями и равными себе людьми.

Отхлебнув отличного «живого» пива, Пётр закусил его кусочком вяленой рыбки и ещё раз мельком взглянул на профиль местного правителя.

Поразительно, но Сафронов напоминал невообразимую помесь Ленина со Сталиным. Казалось бы, с первого взгляда у него в принципе отсутствовало сходство с этими историческими личностями. Во-первых, он был значительно выше обоих, во-вторых, не так вызывающе лыс, как Ильич, но и шевелюрой Кобы похвастаться не мог, в-третьих – просто не похож.

Однако наблюдаемый в движении Глава, словно модные когда-то псевдостереооткрытки, неуловимо менял какие-то черты, а в его глазах явственно сквозили то прищуры «самого человечного человека», то орлиные взоры «отца народов».

И ещё он умел говорить – много и убедительно, доводя до собеседников только то, что хотел, и ни граммом информации больше. Например, после его объяснений о том, что происходило в этой Зоне, ни Гончаров, ни Домашников не смогли до конца уяснить, как же Сафронов сумел занять пост, который сейчас занимал, став фактически диктатором всей территории.

Вначале, вполне естественно, возникли беспорядки, но Сафронов сумел так непостижимо быстро прибрать к рукам располагавшиеся здесь армейские части, а с их помощью – всю сохранившуюся производственную структуру, что о возникновении серьёзных волнений даже речи не могло быть (во всяком случае он так утверждал). Глава отменил деньги, ввёл строгую распределительную систему, стараясь не допускать развала производственной базы, иногда просто, что называется, «палочной дисциплиной». Все так называемые опасные и асоциальные элементы были выловлены и определены на принудительные работы. «Обычные» граждане ни к чему не принуждались, но если ты нигде не работал – немедленно попадал в разряд «асоциальных». Тот же, кто вёл себя сознательно и работал добросовестно, получали гарантированное питание, жильё и одежду. С самого начала после подавления отдельных мятежей Сафронов кинул клич всем специалистам, кто желал участвовать в восстановлении и развитии хозяйства. Он обеспечил людям гарантированный минимум благ, уровень которых медленно, но наглядно повышался, и это невозможно было не признать.

Конечно, главе повезло в некотором роде с расположением «его» Зоны: в этой части Свердловской области, которую отхватило Барьером, осталось мало крупных городов, и все они располагались компактно, в основном в районе трассы на Серов. Дальше Нижнего Тагила серьёзных поселений в этом квадрате вообще не оказалось. Поэтому, установив контроль над куском Екатеринбурга и Тагилом, можно было сформировать некую «ось» и легко держать в руках практически всю остальную территорию. Наверное, диктатура явилась благом для населения в целом: смуты, которая продолжалась все четыре года в соседней Зоне, здесь избежали.

Конечно, порядок в подобных условиях поддерживался не иначе, как жёсткими, а где-то даже жестокими методами. Например, вскоре после начала работы администрации УПСР началось, казалось бы, естественное воровство среди чиновников: те, кто оказался на определённых постах, стали присваивать себе незаслуженные материальные блага и тому подобное. Сафронов решил проблему легко и просто: провёл несколько открытых показательных казней, и воровство прекратилось.

– Помните, придурки в Государственной думе ввели мораторий, а потом и отменили смертную казнь? – говорил он Гончарову. – Никто не спорит, нужно все проверить, но если вина в серьёзном преступлении доказана, должен следовать расстрел. А если в условиях чрезвычайного положения ворюга пойман на месте преступления, должен следовать расстрел на месте. На отведённом для этого месте, имею в виду. Мы тут сразу стали расстреливать всех замеченных в нелегальном производстве самогона – не хрен спаивать народ, а особенно – в торговле наркотиками. Торгуешь наркотой – к стенке! И у нас сейчас с этим делом всё очень даже спокойно.

– Вы про цыган, что ли? – уточнил Гончаров.

– Почему же только про цыган? – искренне удивился Сафронов. – У нас нет преследования по национальному признаку, только беспощадное искоренение социальных паразитов. И таковых я расстреляю с лёгким сердцем – хоть русских, хоть французских, хоть «кавказской национальности». Скажем, некоторые выходцы из бывших южных и так далее республик, которые к моменту Катастрофы проживали на нашей территории, попытались было торгашество своё возрождать: у крестьян перекупать и продавать. В нынешних условиях – чрезвычайно вредное направление. Что делать? Предупредили раз, другой – вырасти и продавай на здоровье. Всё равно продолжают по-своему. Тогда взял и расстрелял некоторое количество, и что же вы думаете? Сейчас те, кто остались – образцово-показательные граждане!

Во всех населённых пунктах действовал комендантский час – летом с двенадцати вечера до шести утра, а зимой с девяти вечера до восьми утра. Нарушение каралось сурово, но, правда, если человек сам обращался к патрулю в течение первого часа действия запрета на передвижение, его доставляли в специальный пункт ожидания, и наказания он не получал. Правда, если таких обращений происходило более пяти в месяц, следовали «оргвыводы»: четыре недели принудительных работ. По словам главы, большинство населения с пониманием относилось к подобным мерам – это пресекало передвижение «нежелательных элементов».

– Как сами видите, возможность антиправительственных заговоров сведена к минимуму. Думаю, вы понимаете, что иначе невозможно было добиться стабильности в условиях начавшегося хаоса.

Строгий порядок во всём позволял не тратить людские и материальные ресурсы силы на перепалки и перестрелки, потому и результаты в промышленности и сельском хозяйстве достигались иной раз совершенно неожиданные. Например, геологи, которых настропалил Сафронов, сумели сделать, казалось, невозможное – нашли на этом вдоль и поперёк обследованном куске Урала нефть, которой вполне хватало для местных нужд. Очень помогло уралмашевское буровое оборудование.

– Идиоты, – повторял Глава, рассказывая об этом, – идиоты! Что им мешало и раньше провести здесь глубокое бурение? Ничего! И была бы у нас тут своя нефть, куда ближе тюменской. А если бы не жёсткие меры и порядок, кто бы нефть искал? Сожгли бы и разграбили то, что осталось, сели бы на лошадей и – вперёд, с шашкой наголо! Развалить всё очень просто, вот создать – сложно!

Конечно, бензином и соляркой в первую очередь снабжалась армия и сельское хозяйство – Глава понимал значение «продовольственной» и иной безопасности, и, упаси боже, если кто-то пытался воровать горючее!

В общем, заводы восстанавливались и работали, люди жили в мире, хотя и поддерживаемым жестокой рукой.

Майор Гончаров выбрался из бассейна и, отдуваясь, упал на деревянную скамью рядом с Сафроновым. Глава с ласковой усмешкой посмотрел на него:

– Что может быть лучше русской бани, верно?

– Ни-че-го! – ответил Гончаров, берясь за увесистую кружку пива.

Про эту баню Гончаров слышал и раньше – она стояла на берегу Верх-Исетского пруда. В советские времена в ней парились партийные чиновники, руководство завода и разные «дорогие» гости. В постперестроечную эпоху – «новые» русские и, соответственно, угодные им люди. Сейчас баньку обновили и здесь бывали только Глава и лица, допускавшиеся им лично.

Александр и Пётр сподобились попасть сюда не сразу, хотя Глава выказал им наитеплейший приём. Первые три дня, пока шли детальные совещания и обсуждения, они жили в неплохих апартаментах, пристроенных сзади к бывшему Дворцу культуры, а ныне Дворцу правительства, то есть уже не ДК, а ДП. Всё правительство по большому счёту состояло из самого главы, генерала Удота и начальника вооружённых сил генерала Лунцова, однако безусловным лидером являлся Сафронов.

Александр, конечно, рвался на поиски семьи, но Аркадий Иванович заверил майора, что давно отдал все необходимые распоряжения.

– Если они живы, – веско заявил он буквально на первой совместной встрече правительства, – их найдут и доставят в целости и сохранности. Конечно, мне прискорбно говорить это, но вы – военный человек. Может статься… Ну вы понимаете? У нас тоже были трудности сразу после Катастрофы – всякие болезни и хаос. Не все граждане дожили, и не всегда по своей вине. Всё может быть, но, повторяю: если ваша семья жива, то считайте, что она уже с вами вместе.

Гончарову оставалось только поблагодарить главу и начать рассказывать о том, что они видели за время странствий.

Заседание правительства проводилось в секретной обстановке – кроме самого Сафронова присутствовали только его генералы. Несмотря на слово «Православная» в названии республики, ни одного священника за столом совещания не было. Глава объяснил, что православной его республика является по духу, а вовсе не потому, что церковники допущены к власти.

– У нас нет и не будет никаких партий – ни светских, ни религиозных, – пообещал он.

Само собой, особо главу и генералов интересовала возможность перемещения между Зонами. Узнав, что данный процесс не так прост, они задумались, но когда Гончаров обмолвился, что «верхних» тарлан никак не больше нескольких тысяч, заметно воспрянули духом.

– Это даёт нам надежду! – веско заметил он.

Вот и сейчас, сидя вместе с ними в бане, Лунцов и Удот продолжали развивать эту тему. Глава больше прислушивался и внимательно поглядывал на Гончарова с Домашниковым, а также на своих генералов.

– Главное – захватить плацдарм, – с жаром высказался Лунцов, расплёскивая пиво на живот. – Вспомните, как партизаны в Великую Отечественную даже без взрывчатки поезда под откос пускали, с парой автоматов целые деревни захватывали! Проработаем план операции, лишь бы туда прорваться!

– Стоит всыпать мерзавцам, стоит! – поддержал коллегу Удот.

– Это не так просто, как вы думаете, – возразил Гончаров. – Но если ударить неожиданно и сразу захватить много оружия, то, возможно, будут шансы успех развить. Согласен, Пётр?

Домашников кивнул, но не слишком энергично, что не укрылось от бдительного взора Сафронова.

– Да что значит, согласен или не согласен? – ответил инженер. – Мы пока очень мало знаем о тарланах. Точнее – ничего не знаем: какие-то крупицы информации, которые выдал Авван, и крохи того, что сами видели у него на «заимке» и на Базе. Кто мы такие, чтобы в данной ситуации пытаться на них напасть? Что мы можем? Мы толком не представляем себе ни противника, ни его организацию!

– А вот от того, насколько вы точно всё нам рассказываете, – мягко, но со сталью в голосе произнёс Сафронов, – и зависит успех возможной операции.

– Да какой операции! – Домашников уже немного перебрал пива с более крепкими добавками. – Нам и рассказывать уже нечего! Сами подумайте: у них какая-то Пирамида, какой-то артефакт каких-то Предтечей! Они его сами не поняли до конца, но техникой и оружием эта штука их как-то снабжает. Куда мы полезем, если знаем в миллиард раз меньше, чем они?

Глава и генералы переглянулись. Аркадий Иванович улыбнулся с добрым ленинским прищуром.

– Вы не последовательны, Пётр Борисович. – Он очень любил хотя бы иногда обращаться ко всем по имени-отчеству. – По вашим словам, эти тарлане и сами ничего толком не знают. Значит, нам просто Господь велел встать на их место и хотя бы так наказать их за всё. За все случайные или неслучайные действия. Они ещё наше народное хозяйство будут восстанавливать в тюремных бушлатах! Вы считаете, что это невозможно или что мы не должны так поступать? Я не понимаю подобного предубеждения!

Пётр тяжело вздохнул и отхлебнул пива.

– Просто надо сто раз отмерить, а то последствия могут быть совсем плохими.

– Вот мы и пытаемся! – осклабился Удот. – Обязательно надо отмерить, а как же! Пошли, Петя, я тебя ещё попарю. Веничками хвойными – самое то!

И он потащил Домашникова в парилку.

Гончаров взял рюмку водки и посмотрел на главу и Лунцова:

– Знаете, господа, я бы и сам очень хотел надрать тарланам задницу. Ваша идейка о том, чтобы они на наше народное хозяйство поработали… ха, это очень даже ничего! Может, оно и не демократично, но пусть ответят за свои выходки! Давайте за это и выпьем. Только Пётр прав: тут надо аккуратно.

– Да бросьте вы, Александр Яковлевич! – сказал Лунцов, подражая главе. – Демократично – не демократично! Знаете, где бы мы были с этой демократией и демократами? Уже видели, проходили. Им раньше разрешили трещать, и вышла задница, но мы теперь тут не даём! Одним словом – за победу!

Они звякнули рюмками и выпили.

– Кто же спорит, что не надо аккуратно? – сказал Сафронов, закусывая смачно скрипящей на зубах квашеной капустой. – Мы не просто аккуратно должны всё сделать, мы должны ювелирно спланировать операцию! Назовём её, скажем, м-м… «Кара небесная».

– Именно! – поддакнул Лунцов. – Отличное название!

– Кстати, Аркадий Иванович… – Майор посмотрел в глаза главе: – О моих никаких новых сведений?

Сафронов не отвёл взгляда, скорбно кивая.

– Сам поражаюсь, – сказал он, наливая ещё по рюмке. – В халатном отношении исполнителей обвинить не могу, но пока ничего. Супруга ваша с сыном как в воду канули, удивительно!

Глава, чуть сдвинув брови, с заинтересованным укором посмотрел на Лунцова:

– Вы по армейским спискам проверяли? Сыну майора сейчас восемнадцать лет – как раз должен служить где-то?

Генерал развёл руками, отчего простыня, наброшенная на плечи, распахнулась, как крылья лебедя:

– Уже перепроверяют, Аркадий Иванович! Нет у нас в списках личного состава такого парня – Гончарова Алексея Александровича!

Александр покосился на Лунцова – что-то в голосе генерала показалось немного поспешно-ненатуральным.

– Если вы установили, что они мертвы, то так и скажите, – негромко, но настойчиво попросил он. – Я пойму!

Сафронов удивлённо вскинул брови:

– Александр Яковлевич! Неужели мы водили бы вас за нос?! Военному человеку мы бы сразу сказали всю правду, самую горькую. Просто пока никакой правды нет – ни горькой, ни приятной, вот и всё. Наберитесь терпения.

Из парной вывалился вопящий Домашников и, размахивая руками, бултыхнулся в бассейн. Вслед за ним выпал и Удот. Поплескавшись, они уселись на лавке – генерал, просто отдуваясь, а Пётр стал жадно глотать холодное пиво.

– Баня – это прекрасно! – заявил он.

Сафронов поднялся:

– Нам пора, товарищи, – сказал он, махнув рукой Лунцову и Удоту, – извините, государственные дела, как говорится. Думаю, что завтра мы обсудим бросок на эту самую Базу, путь на которую вы разведали. Чтобы нового оружия добыть и своих солдат немного обстрелять, как говорится.

Гончаров повертел в руке огурец.

– Я бы попробовал другой путь, – неожиданно сказал он, – через Зоны. Хоть и дальше, но, возможно, надёжнее. На Базе мы уже наследили, и нас там могут ждать.

Домашников пьяноватыми глазами уставился на Александра:

– Какой другой путь? – удивился он. – О чём ты болтаешь? На Базу можно попасть только так, как туда попали мы. Через Зоны же нельзя…

Сафронов, уже стоя в дверях, задержался, заинтересованно глядя на Петра. Гончаров демонстративно спокойно налил себе ещё рюмку водки и со словами «Ну, за наш успех!», выпил, закусив огурчиком.

– Нет, такой путь есть, – заверил он, чуть внимательнее, чем обычно, посмотрев на Домашникова, после чего повернулся к главе. – Конечно, я знаю о нём только со слов Аввана – он мне говорил с глазу на глаз, на всякий случай. Путь, конечно, куда более опасный: там разные посты из солдат ихнего Комитета, как я понял. Но это – возможно.

– Ничего не понимаю… – уже заплетающимся языком говорил Домашников.

Гончаров улыбнулся и снова посмотрел на Сафронова, словно извиняясь на приятеля.

– Отдыхайте, – резюмировал Глава. – Утро вечера мудренее.

Он махнул рукой и, выходя, приказал стоявшей за дверью охране обязательно сопроводить своих гостей до комнаты в апартаментах, которые они занимали при ДП.

Хотя от бани до Дворца было максимум с полкилометра, предупредительные охранники подали бричку, поскольку уже смеркалось и приближался комендантский час, который особо сурово соблюдался в районе расположения правительства.

В комнате Домашников сразу повалился на кровать.

– Хорошо! – заверил он Гончарова, отдуваясь.

– Не сомневаюсь, – подтвердил майор, думая о чём-то.

– Тебе правда Авван говорил, что на Базу можно попасть через Зоны? А как?! Базы же иначе организованы, они на отдельной планете, а она на Зоны не разбита…

Гончаров придавил плечо друга и приложил палец к губам, а когда Домашников всё равно хотел что-то ещё сказать, зажал ему рот ладонью.

– Помолчи пока, Петя! – одними губами попросил он.

Домашников выпучил глаза, но заткнулся, ожидая объяснений. Даже его хмель немного прошёл от неожиданных действий майора.

Гончаров достал сигарету и открыл дверь в коридор. За дверью никого не было, охрана стояла только в конце длинного пролёта. Майор дошёл до выхода на лестничную площадку и попросил у немного напрягшегося охранника огня, после чего вернулся в комнату, плотно прикрыв дверь и задвинув имевшийся внутри засов.

– Ничего мне Авван не говорил, – так же шёпотом объяснил он Петру. – Мне просто уже не всё нравится в поведении главы и генералов. Вначале-то мне понравилось: порядок у них вроде, но… как-то не так всё.

– А-а… – Домашников немного нетвёрдо сел на кровати. – А я уж решил, что ты с ними совсем спелся… Блиц-криг по Зонам, зиг-хайль!

– Я действительно не прочь разобраться с тарланами, за то, что они сделали, но… не вместе с этим главой.

Домашников хихикнул. Александр строго посмотрел на него:

– Темнят они по поводу моей семьи.

– Думаешь?!

Гончаров пожал плечами:

– Я словно чувствую, что объяснения их шиты белыми нитками. Завтра я хочу под предлогом обучения личного состава войти в гравилёт и стартануть. Потом предъявлю главе ультиматум: или он даёт мне возможность спокойно искать семью самому, либо… Ты со мной?

Пётр поморгал – сейчас он выглядел почти трезвым – и налил себе стакан морса из стоявшего на столике кувшина.

– Да и мне эта Православная Советская республика не слишком нравится, но, может, не стоит так сразу и круто? Всего трое суток прошло, посмотрим…

– Прикинь. – Майор сжал локоть друга: – Население в городе сто тридцать девять тысяч, как они сказали. Все переписаны, все учтены. И с такой системой регистрации нет никаких данных о Наде и Алёшке?! А почему он не пускает меня искать самому? Ты заметил, что нас вообще к народу не подпускают?

Домашников пожал плечами:

– Ну да, но пока мы были заняты, если объективно посмотреть…

– Да при чём тут «заняты»! Мог бы дать нам время и людей – кусок города просмотреть. А у них постоянно какие-то отговорки и обещания! В общем, чего тут болтать, завтра я сделают так, что всё будет ясно. Я ещё раз спрашиваю: ты со мной?

Инженер развёл руками:

– Да ты мне просто не оставляешь выбора, знаешь ли! Сам подумай.

– Это они мне выбора не оставляют!

– Да что же… – Пётр вздохнул и вдруг улыбнулся: – Куда же я без тебя, командир? Как въехали мы на бэтээре во всё это через Арку, так и поедем теперь уже хоть на помеле – но до конца.

– Спасибо! – Гончаров пожал руку товарища.

– Нет, если честно, – продолжал Домашников, – мне тут не нравится – вышки эти с пулемётами, комендантский час, распределиловка по карточкам. Вот, вроде к людям выбрались, к настоящим – и на тебе! Напоролись на «твёрдую руку».

Гончаров хмыкнул:

– Но если серьёзно, то твёрдая рука, особенно в таких ситуациях, только и нужна. Не было бы тут крепкой власти – точно скакали бы они по полям с шашками. А так даже нефть нашли, заводы работают. И правильно, что они деньги отменил и торгашей приструнили.

– То-то ты ему собрался ультиматум предъявлять!

Александр махнул рукой:

– Это совсем другое. Ладно, давай спать, чтобы завтра быть в форме. Кто знает, как всё развернётся.

Среди ночи Гончарова разбудил тихий, но настойчивый стук в дверь. Домашников, несмотря на выпитое, тоже проснулся – в принципе, спал Пётр чутко.

Они переглянулись – небо было ясное, а луна уже совсем большая, и в комнате хватало света. Снаружи, залитый серебром, спал город, только тарахтел где-то броневик дозора.

– Стучат что ли?… – Домашников протирал глаза.

Гончаров не ответил, прислушиваясь. «Неужели почудилось? – подумал он. – Но сразу двоим?!»

Стук в дверь повторился.

Майор вытащил любимого «стечкина» (всё остальное оружие оставалось запертым в гравилёте, а пистолет он всегда носил на поясе) и на цыпочках подкрался к двери. Ясно было, что так стучат не представители власти.

– Кто там? – тихо спросил Александр как раз в тот момент, когда осторожный стук раздался снова.

Нервная перкуссия оборвалась, и взволнованный голос шёпотом позвал из-за двери:

– Майор Гончаров!

– Ну я! – тихо ответил Александр. – Кто вы, что такое?

За дверью судорожно вздохнули:

– Майор Гон… Папа!

Придерживая рукой задвижку, чтобы приглушить щелчок, Гончаров распахнул створку. В комнату прямо в полосу лунного света шагнул человек в военной форме с автоматом в руке.

Видно было, что это совсем молоденький парнишка – высокий и плотный, но, конечно, пожиже майора. Знакомые по памяти мальчишеские черты уже скрывались штрихами взрослости, но Гончаров узнал его даже в этом ночном свете и опустил пистолет:

– Господи, Алешка!

Сын ткнулся к нему в грудь – и вдруг заплакал.

– Ну-ка, ну-ка, ты чего! – Майор встряхнул парня и потянул его в комнату, собираясь закрыть дверь.

– Пап, погоди! – Алексей, вытирая слёзы солидным кулаком, кивнул в коридор. – Там прибрать надо…

Только сейчас Гончаров увидел, что рядом с порогом лежит тело часового, и, чертыхаясь, затащил его в комнату, после чего, выглянув ещё раз, закрыл дверь. Пощупав сонную артерию, майор убедился, что солдатик просто в отключке.

– Как ты меня нашёл? – Он тискал Алёшку, словно хотел лишний раз убедиться, что перед ним не призрак. – Мама где?

Парень судорожно глотнул:

– Папа, у нас времени минут десять, не больше. Я обхожу посты как караульный, сегодня я первый день назначен. Часового я снял, но меня скоро хватятся…

– Погоди, где мама?

– Пап, мамы нет уже три года, а я так ждал, что хоть ты появишься. Понимал, что это невозможно, но всё-таки… ты здесь!

– Я вас искал, – хрипло прошептал Гончаров, чувствуя, что хочется заморгать и дышать глубоко через нос. – Как случилось… с мамой?

– Она была в составе первого Городского Совета, а когда Сафронов с военными из Тагила захватили власть, они расстреляли всех, кто туда входил. Меня забрал дядя Хаим, помнишь соседа нашего, Ильяшевича?

– Вот оно что… – прошептал Гончаров, чувствуя холод в груди. – Но как тебя не нашли в списках по фамилии? Эта сволочь мне сказала, что они искали вас.

– Знаешь, тут-то он, может, и не врёт. Вряд ли он даже помнил фамилии расстрелянных в Городском Совете. А при регистрации населения Ильяшевич на всякий случай записал меня на свою фамилию. Я же чёрненький, как и ты. – Парнишка усмехнулся одними блеснувшими влажными глазами.

– Что ты здесь делаешь?

– Говорю же – я в охране! Я специально пошёл служить сюда, когда роту охраны главы набирали. Хотел его грохнуть. Поближе к нему подобраться и грохнуть наверняка.

– Камикадзе ты мой… – растроганно пробормотал Гончаров, обнимая сына, а сам подумал: «Господи, я же мог и тут не успеть!»

– А у него, значит, предубеждения против евреев нет? – подал голос Домашников, имея в виду Сафронова.

– Это мой друг Пётр, – запоздало представил инженера Гончаров. – Петя – это мой сын… Понимаешь, сын!

Молодой человек и Домашников пожали друг другу руки.

– Нет, надо сказать, Глава – не националист, – зло усмехнувшись, ответил Алексей на заданный вопрос. – Цыган он стрелял, но только за наркотики. Тех, кто за него, он уже не трогает, но оппозицию уничтожает любую, сразу. Папа, надо торопиться – мы должны добраться до вашей машины.

Гравилёт по предложению главы они переставили с площади на плоскую крышу пристроя, в котором сейчас и находились, но на пути туда, как знал майор, имелось не менее двух постов, плюс пост у самого гравилёта.

Гончаров и Домашников быстро оделись.

– Держи, это тебе! – Александр протянул инженеру автомат, а также два запасных магазина, взятых у бесчувственного часового, и посмотрел на сына: – Здорово ты его!

– Ты же сам меня учил, помнишь? Кроме того, у нас была специальная подготовка, в школе скаутов главы.

– Подготовка пошла на пользу! – уважительно улыбнулся Пётр.

Они выскользнули в коридор.

– Сюда! – беззвучно показал Алексей.

Осторожно ступая, троица прошла до лестницы на верхние этажи. Всего в пристрое их было четыре, сейчас Гончаров и его маленький отряд находились на втором. Поднимаясь по лестнице, приходилось неизбежно проходить мимо поста в коридоре каждого этажа.

– Давай-ка я пойду вперёд, – предложил Гончаров.

– Папа, ты что! Знаешь, какой отдан приказ? Если вы с Петром куда-то попытаетесь выйти ночью одни и не подчинитесь, то – стрелять. Правда, по ногам, чтобы не насмерть, но стрелять! Пойду я. И не спорь!.. – добавил он не терпящим возражения шепотом.

Сын стал подниматься, а Гончаров, распластавшись по стене с пистолетом на изготовку двигался следом так, чтобы быть вне поля зрения часового в коридоре. На промежуточной площадке майор остановился. Из-за пролёта лестницы он не видел, что происходит вверху, но слышал негромкий разговор. Потом наступила тишина, и через пару секунд Алёшка осторожно махнул рукой из-за перил.

Часовой у входа словно прилёг подремать у стены. Гончаров забрал у оглушённого солдата автомат и забросил оружие за спину, оставшись со «стечкиным» – так было удобнее в ограниченном пространстве коридоров.

Они уже собирались подниматься на последний этаж, как вдруг сверху позвали:

– Кто ходит? Разводящий, ты, что ли?

– Ну я, – негромко ответил Алексей.

– А ты чего вернулся раньше времени?! Смотри, доложу начальству, что по комнатам шастаешь в правительственных апартаментах! Знаешь, что бывает за такое?

– Да ладно тебе! – ответил Алексей. – Я у тебя просто хочу спросить кое-что…

Говоря это, он продолжал подниматься по лестнице, а Гончаров и Домашников следовали за ним, прижимаясь к стене.

– Зачем это? – подозрительно пробурчали сверху. – А почему ты один?

Раздались шаги, и через перила перегнулась голова в военной кепочке.

Солдат уже раскрывал рот, чтобы закричать, одновременно вскидывая оружие.

Оглушительно в ночной тишине грохнул пистолет майора, и несчастный солдатик повис на перилах.

– Прости, парень, – пробормотал Александр.

Они кинулись к двери на крышу, опасаясь, что после стрельбы охрана может заблокировать её.

Майор успел в последнее мгновение. Он махнул рукой Петру и Алексею, чтобы приостановились, и с силой пихнул ногой дверь, за которой уже копошились, одновременно отскакивая в сторону от проёма.

Массивная створка ударила во что-то мягкое, вызвав тут же захлебнувшийся вскрик – один из часовых на крыше как раз пытался приладить на место засов.

Автоматная очередь тут же полоснула по двери – второй охранник, остававшийся у гравилёта, открыл огонь. Солдат залёг под машиной, а майор не решался стрелять, не будучи уверенным, что без включённого защитного поля пули не повредят аппарат. Внизу на лестнице уже бухали сапоги.

– Дьявол! – выругался Гончаров. – Петя, Алешка, прикрывайте вход в коридор.

Сам он скинул с плеча автомат и передёрнул затвор, установив переводчик огня на одиночные.

Когда они спускались с крыши ещё в первый раз, Александр машинально отметил особенности этого строения и расположение окон и дверей. В самом тупике коридора, где имелся технологический доступ к вентиляционным коммуникациям, находилось ещё одно маленькое оконце, достаточное, впрочем, для того, чтобы выбраться наружу. Закрывалось оно изнутри и позволяло вылезти так, что стрелок у гравилёта не видел бы его. Но данная точка, в свою очередь, прекрасно просматривалась с пулемётной вышки, установленной на коньке крыши старого Дворца культуры.

Если даже они снимут часового у гравилёта, то с вышки их перестреляют как зайцев.

Окошко открылось легко. Гончаров выдохнул и одним толчком, обдирая бока, протиснулся в узкое отверстие, уповая на то, чтобы внимание пулемётчика на вышке было приковано, в первую очередь, к основной двери выхода на крышу. Тогда он может успеть выстрелить первым, и промахиваться ему нельзя.

Развернувшись в воздухе и падая на колено, Гончаров успел увидеть, что пулемётчик действительно смотрит в другую сторону. Майор выстрелил дважды, и часовой завалился назад.

Не повезло ему в одном – второй номер при пулемёте как раз крутил головой по сторонам, а автомат держал нацеленным, куда надо. Майора толкнуло в плечо и развернуло, стукнув грудью о край вентиляционной шахты. Правда, это и спасло его от основной очереди, отбросив за выступ стены. Пули взрыли слой штукатурки, но кроме одной, остальные не достали Александра.

Матерясь от боли, он сел, чувствуя, что левая рука никуда не годится, а рукав куртки липко набухает от стекающей тёплой струйки.

– Сука! – проскрипел зубами майор и отбросил автомат, которым стало неудобно пользоваться.

Внутри здания в коридоре грохотали выстрелы – Пётр с Алексеем пока успешно отстреливались. Площадь перед зданием Дворца расцветилась прожекторами и наполнилась рёвом – зачем-то запустили двигатели сразу несколько танков.

«Этак они ещё вертолёты в воздух поднимут, а на Лёшке нет УЗК!» – с отчаянием подумал Гончаров. Он почему-то подумал не о себе с Петром, хотя и они оставались без защитных костюмов, а о сыне, которого теперь больше всего боялся потерять. То, что сын может потерять его, было не столь важно – лишь бы сам Алёшка остался цел.

Драгоценное время бежало, как кровь из раны. Жмурясь от боли в руке, на которую приходилось опираться, Александр осторожно прополз на коленях несколько метров под выступающим козырьком крыши старого здания, и, резко выскочив на открытое пространство, открыл огонь серией.

Оставшийся на вышке часовой тоже ждал момента, когда враг высунется, но не угадал – где именно, и на мгновение запоздал переместить прицел. Очередь простучала в метре от головы майора, а пули «стечкина» одна за другой, сразу несколько, вошли в грудь и голову солдата.

«Господи, – вертелись хаосом мысли в голове Гончарова, – тут было всё относительно спокойно, и сейчас именно мы, а не тарлане или Предтечи устроили пальбу! Эти-то парни не виноваты, что Надю расстреляли! Вот так всегда: основные пули достаются совершенно невиновным!»

Хотя он тут же, как часто делал на войне, запретил себе думать так. Если бы люди, которые жили и живут здесь, не допустили того, что можно взять и просто за несогласие расстреливать безоружных… Значит, и они в чём-то уже виноваты! Сейчас он, прежде всего, защищает сына, которого убьют, если майор Гончаров не будет убивать сам.

– Алёшка, Пётр! – крикнул он в открытое окошко. – Отходите сюда!

Осторожно выглянув из-за угла, он заметил, что парнишка у машины совершенно растерялся: солдатик залёг и вертел головой то на распахнутый дверной проём, то в сторону выступа вентиляционной шахты, из-за которой слышал выстрелы. В момент, когда майор выглянул, парень как раз пялился на дверь, не зная, что делать. Имей солдатик побольше боевого опыта, он бы давно сообразил добежать до двери и просто расстрелять Алексея и Петра в спины, но, к счастью, такой практики или смекалки у него не оказалось.

Рядом с дверью валялся часовой, которого майор сбил створкой. В него, очевидно, попали и пули второго солдата, когда тот открыл огонь по дверному проёму.

– Брось оружие, парень! – крикнул Гончаров, беря солдатика на мушку.

До гравилёта было метров семь-восемь, и промахнуться майор не мог.

Солдатик аж подскочил и, не вставая, попытался повернуться к майору, нацеливая автомат. Пуля Гончарова взрыла утеплитель, засыпанный на крыше.

– Парень, я не хочу тебя убивать, – снова крикнул майор. – Брось оружие и отойди в сторону.

– М-меня расстреляют, если я оружие брошу, – пролепетал солдатик, но Гончаров его услышал.

«Он же чуть старше Алёшки, – подумал Гончаров. – Проклятые Предтечи, проклятые тарлане, проклятые Сафроновы!..»

Хотя и раньше ему приходилось немало убивать, но то были вражеские боевики, наркокурьеры или просто бандиты, а тут свои, российские парни! Разве когда-нибудь в другой ситуации он, майор Гончаров, стрелял бы в них?!

Времени сожалеть не оставалось.

– Уйди, парень! – ещё раз сказал Александр и, видя, что солдат пытается всё-таки поднять автомат, выстрелил всего один раз.

Из двери выскочили Алексей и Пётр, который сейчас же задвинул засов. Оба оставались, насколько мог видеть Гончаров, невредимы.

Открыв декодером дверь гравилёта, майор пропустил внутрь сына и Домашникова и потом ввалился сам, чувствуя, как кровь уже капает на пол салона.

– «Невидимку», Петя! – прохрипел он, теряя сознание. – Улетаем…