Книга: Пять из шести
Назад: Книга вторая «Латинское танго»
На главную: Предисловие

Книга третья
Не всё золото…

Мужчина, наделённый изрядным воображением, на «обожаемую» тёщу глядючи, мрачнеет от одной лишь мысли: вот она, та «бабочка», в которую превратится через энное количество лет очаровательная «куколка», связавшая его паутиной брачных уз.
С воображением у Гены Максимова как раз всё было в порядке, однако тёщу свою он обожал безо всяких кавычек — и, скажу я вам, не без оснований. Лариса Матвеевна Корниевская, мало того, что была красива, умна и хорошо воспитана, она владела особой женской мудростью, передаваемой в их роду от матери дочери уже не одно поколение. Хотя, притаись Гена в тот памятный вечер возле открытой веранды дачи Корниевских, кто знает, было бы столь велико его обожание? Но тем днём Гена не только не был возле веранды, он даже не подозревал о существовании дачи, да и самих Корниевских, кстати, тоже. Потому и говорить о том нечего.

 

А вечер действительно был хорош. Палящее солнце, плавившее в середине лета асфальт московских улиц, к обитателям утопающего в зелени элитного дачного посёлка было более снисходительно, к тому же оно катилось теперь к закату. Две женщины, больше похожие на сестёр, чем на мать и дочь, сидели в плетёных креслах на веранде и вели неторопливый разговор, без опаски на комаров, поскольку влёт на особо охраняемую территорию для всех видов кровососущих был категорически воспрещён.

 

Подслушивать чужую беседу нехорошо, но страшно интересно. А автору, который не прочь вписать чужие речи в своё повествование, так просто необходимо.

 

— … Мужчин, в плане брака, можно разделить на три группы, — вещала старшая из женщин, в то время как младшая со всем вниманием впитывала вековую мудрость. — Самцы, Подкаблучники и Рохли. Самцы интересны разве что в постели, да и то не факт, — усмехнулась чему-то своему Лариса Матвеевна. — Для создания нормальной семьи они слишком эгоистичны. Рохли, кстати, в постели могут быть гораздо интереснее Самцов, но они совсем не добытчики. В мужья же следует выбирать Подкаблучников…
Лариса Матвеевна заметила, как дёрнулось лицо дочери, и поинтересовалась:
— Чего морщишься? Или Подкаблучники тебе нехороши?
Ларочка кивком подтвердила верность материнской догадки.
— Они ведь такие несамостоятельные, — прокомментировала она свои сомнения.
— Ты чем слушала? — удивилась Лариса Матвеевна. — Которые несамостоятельные — это Рохли. В силу различных причин у них отсутствует мужской стержень. Я имею в виду не тот, который в штанах, а тот, который в характере. Таким нужна не жена, а нянька. Есть любительницы поиграть в вечных «мамочек», но нам-то это ни к чему, верно?
Ларочка вновь кивнула.
— А Подкаблучники, те по жизни о-го-го! Умны, целеустремлённы, заточены под успех. Взять твоего отца…
— По-твоему, папа Подкаблучник?! — искренне удивилась Ларочка.
— А кто же ещё? — рассмеялась наивности дочери Лариса Матвеевна. — Надеюсь, за Рохлю ты его не держишь?
Ларочка отрицательно помотала головой.
— А был бы Самцом, — продолжила Лариса Матвеевна, — ходили бы мы обе по струнке, а я ещё и с синяком под глазом. Нет, девочка, папа твой типичный Подкаблучник. На службе просто горит. Недаром такую карьеру сделал. У таких, как он, на быт пороху просто не остаётся. Дом для них — тихая гавань, где всегда ждёт накрытый стол, приятное общение и мягкая постель с уютной женщиной. И нечего краснеть. Лучшей релаксации для утомлённого работой мужского организма, чем питательный секс, никто ещё не придумал.
— А как же…
Ларочка замялась, пытаясь подобрать слова, но Лариса Матвеевна быстро догадалась, что не шло дочери на язык, и поспешила ей на помощь.
— Ты хочешь спросить про всякого рода приёмы, банкеты, посещение спортивных мероприятий, которые зачастую заканчиваются баней с девками?
Ларочка испуганно посмотрела на мать.
— Привыкай называть вещи своими именами, — жёстко произнесла Лариса Матвеевна. — Ты это имела в виду?
Ларочка только кивнула.
— Глупенькая ты ещё у меня, — ласково привлекла к себе дочь Лариса Матвеевна. — Для таких, как твой отец, это всего лишь продолжение работы.
— И ты об этом так спокойно говоришь? — удивилась Ларочка.
— С тем, чего ты не в силах исправить, лучше всего смириться, — вздохнула Лариса Матвеевна. — Да и баня с девками далеко не самая большая угроза для семейной жизни. Самцы к этому ещё и любовниц присовокупляют.
Ларочка вновь испуганно покосилась на мать.
— Нет, милая, — Лариса Матвеевна погладила дочь по голове, — у твоего отца любовницы нет, и никогда не было. Это я знаю точно.
— Потому что он Подкаблучник? — уточнила Ларочка.
— Потому что я этого не допускаю. Из моей постели мужик налево не пойдёт, — самодовольно усмехнулась Лариса Матвеевна. Потом что-то рассмотрела на лице дочери и поспешила сменить тему. — Впрочем, к этому важному моменту в семейных отношениях мы вернёмся ближе к твоему замужеству, а теперь поговорим о том, как распознать в мужчине Подкаблучника, и о тех местах, где эти особи встречаются чаще всего…
* * *
С того памятного вечера минуло довольно лет. Ларочка вняла материнским наставлениям, и выбрала в мужья к тому времени уже капитана Геннадия Максимова. Отец Ларочки Святослав Всеволодович Корниевский выбору дочери рад не был, но, как и все Подкаблучники, вынужден был согласиться с мнением жены, которая выбор дочери как раз одобрила. Теперь он не без тайного ехидства прислушивался к разговору матери и дочери, которые обсуждали варианты уклонения карьеры зятя от столкновения с крестом, который над ней (карьерой) отчётливо маячил. Послушал, послушал, не выдержал и встрял в разговор:
— А нечего было ему с дурной инициативой тогда вылазить. Помнится, предупреждал я его…
— Это когда ты его предупреждал? — грозно нахмурилась Лариса Матвеевна.
Святослав Всеволодович сообразил, что попутал рамсы, предпочёл тут же соскочить со скользкой темы, пробурчал что-то невнятное и вновь спрятался за развёрнутой газетой. Что касается двух Ларис, то они вернулись к прерванному бестактным вторжением разговору.
— Выходит, что найти эти треклятые вагоны является для Гены наиболее коротким путём для восстановления утраченных позиций? — Лариса Матвеевна была сама озабоченность.
— Получается, что так, — вздохнула дочь. — Вот только без помощи Аристарха Вяземского сделать это практически невозможно.
— Расскажи-ка мне всё, что ты знаешь об этом человеке, — потребовала Лариса Матвеевна.

 

Пересказ двух первых книг романа занял у Ларочки что-то около часа. Лариса Матвеевна пару-тройку раз прерывала рассказ уточняющими вопросами. Святослав Всеволодович слушал молча, затаившись за давно не читаемой газетой. К концу рассказа лицо Ларисы Матвеевны заметно просветлело.
— Ты знаешь, а ведь из этого вытекает, что неприступный Старх НАШ человек.
Лариса Матвеевна стрельнула глазами в сторону газеты. Святослав Всеволодович нутром почуял этот взгляд и обеспокоенно завозился.
— Ты думаешь? — встрепенулась дочь.
— Практически уверена. — Лариса Матвеевна обратилась к газете:
— Святик, я что-то не припомню: генерал Ерёменко приглашён на твой юбилей?
Газета сползла вниз, открывая озадаченное лицо Святослава Всеволодовича.
— Какого рожна? Мы с ним даже не приятели.
— Но ведь и не в контрах? — уточнила Лариса Матвеевна.
— Да вроде нет, — не совсем уверенно ответил Святослав Всеволодович.
— Вот и замечательно! Так я пошлю приглашение ему и супруге?
Хотя в конце фразы и стоял вопрос, Святослав Всеволодович сразу же разглядел в нём всего лишь камуфляж для жирной точки; потому буркнул: — Делай, как знаешь, — и вновь занавесился газетой.
* * *
Генерал Сологуб намётанным глазом определил, что начальство пребывает в лёгком смятении и, слегка поразмыслив, решил позволить себе некоторую вольность.
— Чего мурыжишься, Пётр Петрович, — спросил он, — али непонятка какая приключилась?
Генерал-полковник с прищуром посмотрел на хитрое лицо Михаила Ивановича, молча приоткрыл ящик стола, извлёк оттуда конверт и перебросил поближе к Сологубу. Тот взял конверт в руки, извлёк яркий бланк, прочёл содержимое и удовлетворённо кивнул.
— Ну, наконец-то! — воскликнул он. — А я уж, грешным делом, заждался.
— Ты хочешь сказать, — искренне удивился Ерёменко, — что знал об этом приглашении заранее?
— Конкретно о том, что тебя пригласят на юбилей к Корниевскому, я, конечно, не знал, но что-то подобное предполагал.
Сологуб был явно доволен собой, и Ерёменко почувствовал себя уязвлённым.
— Может, теперь поделишься своими предположениями со мной? — Он не просил — требовал.
Сологуб расслышал в его словах раскаты не столь уж дальнего грома, потому поспешил с докладом:
— Тут, товарищ генерал-полковник, я думаю, всё идёт от «Латинского танго».
— Откуда?! — Ерёменко был совершенно ошарашен услышанным. — Каким боком эта операция лепится к вице-премьеру?
— Очень мягким и очень тёплым боком, товарищ генерал-полковник. Дочь Корниевского Лариса замужем за майором Максимовым.
Ах ты, чёрт! Ему же об этом вроде даже докладывали. Но потом эта важная деталь биографии разжалованного подполковника начисто вылетела из головы.
— Так ты думаешь, что это приглашение — его рук дело?
— Да Господь с тобой, Пётр Петрович! — отмахнулся от его слов Сологуб. — Майор до такого в жизнь бы не додумался. Я подозреваю, что он даже и не в курсе.
— Тогда кто? Я имею в виду, кто инициировал приглашение?
— Думаю, что супруга Корниевского Лариса Матвеевна. Уж больно она, говорят, умна. По крайней мере, моя «старуха» от неё в полном восторге. Они, видишь ли, немного приятельствуют.
— Так вы тоже приглашены?
— Ни боже мой! С моей Розой Лариса Матвеевна и так в контакте, а вот с супружницей вашей, Еленой, видимо, решила познакомиться.
— Так это что, меня, выходит, из-за жены пригласили?
— Боюсь, что так — развёл пуками Сологуб.
— И зачем всё это?
— Так я ж говорю: всё из-за «Латинского танго».
— Ты-то говоришь, да я-то ничего не понимаю, — нахмурился Ерёменко. — Давай по порядку и с подробностями.
— Слушаюсь. Операция «Латинское танго», как известно, вышла Максимову боком.
— Не ему одному, — буркнул Ерёменко.
— Оно так, — согласился с начальством Сологуб. — Но Максимов уверен, что операцию прикрыли на самой середине.
— И ты его уверенность разделяешь. — Ерёменко раздражался всё больше. — Помню я наш разговор, Михаил Иванович, но при чём моя жена?
— Так я к этому и веду, — поспешил заверить Ерёменко Сологуб. — Официально операция прикрыта. Придётся майору проситься в отпуск и продолжить изыскания частным, так сказать, порядком. И вот тут ему без Вяземского никак не обойтись.
Ерёменко вперил в Сологуба тяжёлый взгляд, но перебивать не стал.
— Причина тому проста, — продолжил Сологуб. — У Вяземского на руках крест, который, возможно, является одним из ключей к разгадке тайны угнанных вагонов, а может, и ещё что-то, что он от нас утаил.
Левая бровь генерал-полковника слегка изогнулась, требуя пояснений.
— Ну, не мог капитан Вяземский оставить наследникам один лишь крест, не присовокупив к нему сопроводительной записки.
— Логично, — кивнул Ерёменко. — При одном лишь условии: пресловутый клад действительно существует.
— Оперативное чутьё подсказывает мне, товарищ генерал-полковник, что три каппелевских офицера стибрили-таки тогда вагоны с золотом.
Оперативным чутьём генерал-лейтенанта Сологуба пренебрегать никак не следовало, и Ерёменко кивком выразил готовность продолжить слушания.
— Я посоветовал Максимову сблизиться с Вяземскими, но и Аристарх, и Екатерина, его, мягко говоря, послали. И вот уж отпуск близится, а подхода к Вяземскому всё нет.
— Постой, постой, — прервал Сологуба Ерёменко. — И теперь умнейшая Лариса Матвеевна решила совершить обходной маневр. На юбилее она знакомится с Леной, через неё со Светланой Фернандес и Екатериной Вяземской, потом добавляет в компанию свою дочь, и та через новую подругу делает попытку повлиять на её несговорчивого мужа, так?
— Где-то так, — кивнул Сологуб.
— А я, значит, должен всему этому потакать?
— Зачем потакать? — хитро прищурился Сологуб — Достаточно просто не мешать.
* * *
— Граждане, чей рюкзак?
В повседневной жизни эта женщина могла быть кем угодно: от вагоновожатой до профессора филологии, и носить любую одежду: от спецовки до делового костюма. Но в весеннем вагоне пригородного электропоезда почти все были дачниками, жаждущими встречи с простывшими за зиму стоками, а потому и одеты были одинаково, вне зависимости от пола, возраста и социального статуса.
Вопрос был задан вполне буднично, даже с некоторой ленцой, так, для проформы. Никто из сидящих рядом со стареньким рюкзаком, в котором и не было-то ничего, кроме пакета с цементом, который Бухлов какого-то рожна пёр на дачу, не сомневался, что сей момент откликнется чей-то голос и признает тару своей. И так бы оно и случилось, кабы сосед не заметил намерения Бухлова и не придержал его за коленку.
— Твой? — спросил он полушёпотом.
* * *
К развесёлой компании Бухлов прибился случайно…
На Курский вокзал он этим утром притопал загодя, и место в вагоне занял сразу, как электричку подали под погрузку. Потому и досталось ему место у окошка. Бухлов закинул рюкзак на багажную полку, а сам, притиснувшись плечом к стенке вагона, стал досматривать бестактно прерванный будильником утренний сон. Потому заполнение вагона осталось вне зоны его внимания.
Сон Бухлов досмотрел как раз к тому моменту, когда первая партия дачников, вспорхнув с насиженных мест, устремилась к выходу. Он глянул в окно, подумал о том, что ехать ещё и ехать, и хотел было вновь прикрыть глаза, — вдруг что ещё покажут? — как услышал:
— Привет, сосед!
Совсем не думая, что это к нему, Бухлов, тем не менее, повёл глазами на голос. Было в мужике, радостно семафорившим ему рукой, что-то знакомое. На всякий случай Бухлов улыбнулся в ответ и кивнул.
— Чего скучаешь в одиночестве? — прокричал мужик. — Вали сюда, тут все наши!
Бухлов не стал спрашивать, кто эти «наши», потому что уже кое-что вспомнил. В садовом товариществе числилось немало народа, и одним из числившихся был этот самый весельчак. Бухлов не помнил ни имени его, ни фамилии — да и слышал ли он их когда? Их участки располагались в разных концах товарищества. И чего ему вздумалось так настойчиво звать Бухлова в компанию? Не иначе, как от широты души. Последняя мысль заставила Бухлова отодрать седалище от скамьи, поскольку обижать «широкую душу» он счёл неверным. Рюкзак покинул верхнюю полку и переместился вниз охранять место, а сам Бухлов, без особой на то охоты, поплёлся на призывный блеск глаз знакомого незнакомца.
— Двигайся, мужики! — распорядился весельчак, когда Бухлов достиг зоны расположения компании. — Это Лексеич из нашего товарищества!
Бухлов молча опустился на скамью. Лица вокруг были знакомы на уровне «я их где-то видел». По их выражению Бухлов понял, что они тоже лихорадочно пытаются его вспомнить. Однако против присутствия никто не возражал. Впрочем, засиживаться он и не собирался, как и заводить более тесное знакомство, поэтому версию «Лексеич» опровергать не стал, хоть и звался его отец не Алексеем, а Игорем. А ему уже сунули в руку бутылку пива. Пришлось отхлебнуть тепловатой бурды прямо из горла. На этом церемония знакомства закончилась. Бухлов сидел, слушал байки и анекдоты. Пиво меж тем всосалось в кровь и вместе с ней дошло до головы. Ему вдруг расхотелось уходить. Бухлов хлебнул ещё, потом рассказал анекдот, встреченный взрывом хохота. Вагон постепенно заполнился новыми пассажирами. Рядом с сиротливо стоящим на полке рюкзаком примостились новые люди, в причастность к нему Бухлова не посвящённые. И потому вскоре возник вполне законный по современным меркам вопрос: чей рюкзак?

 

Весельчак, не убирая руки с его колена, негромко порекомендовал:
— Погоди, позрим, что будет! — и подмигнул. — Что там у тебя?
Бухлову не хотелось распространяться про цемент, и он неопределённо пожал плечами.
— Так, всякая ерунда…
— Тем более! — подытожил сосед.
Компания дружным гудением одобрила идею, и Бухлов подчинился мнению коллектива. Обстановка вокруг рюкзака, меж тем, стала накаляться. Бдительная дама, не получив ответа на вопрос о хозяине подозрительного предмета, занервничала, стала елозить, пытаясь отодвинуться и потревожила соседа. Тот недовольно пробурчал:
— Чего вы дёргаетесь? Вышел человек в тамбур покурить, вот и вся недолга!
— За то время, что я здесь сижу, можно пачку сигарет выкурить! — нервно возразила дама.
Мужчина шумно втянул носом воздух, решительно поднялся и вышел в тамбур. Вернулся с озабоченным лицом.
— Товарищи, чей это рюкзак? — крикнул он на весь вагон.
Гомон стал смолкать. Люди поворачивались на голос. Ответом на вопрос было, понятно, молчание, ибо на колене Бухлова всё ещё лежала рука весельчака, но эффект от этого получался такой, будто он держит не за колено, а за язык. Люди, кто сидел вблизи, повскакивали с мест и стали создавать вокруг злополучного рюкзака зону отчуждения. Компания давилась со смеху. Бухлову же было не до веселья. Шутка явно затянулась, и он уж открыл было рот, чтобы объявить рюкзак своим, когда тот взорвался.
Миг тишины, в который вагон заволакивало облаком цементной пыли, потом на ногах были уже все. Визг, крики, ругань — всё слилось в одну режущую слух какофонию. Бухлов стоял абсолютно обалдевший, смотрел на то место, где на практически не повреждённой скамье лежал злополучный рюкзак, продолжающий исторгать из огромной прорехи цементную пыль, и не мог взять в голову, как такое могло случиться. Весельчак посмотрел на него совсем не весёлым взглядом, и каким-то шипящим голосом произнёс:
— Ерунда, говоришь?
Пространство перед глазами Бухлова заполнилось быстро увеличивающимся в размерах предметом, похожим на кулак. Он увидел небо, полное звёзд, которое быстро завертелось, превращаясь в воронку, по которой он и скатился в беспамятство.
* * *
— Итак, гражданин Бухлов Георгий Игоревич, — сидящий за столом милиционер (или уже полицейский?) произносил слова по отдельности, подчёркивая вес и значимость каждого из них, — объясните, каким образом в вашем рюкзаке оказалось взрывное устройство?
— П-понятия не имею, — слегка заикаясь от волнения, ответил Бухлов. — А может, и не было никакого взрывного устройства? — Бухлов с надеждой посмотрел на человека в форме.
— То есть, как это не было? — удивился тот. — А взрыв?
— Да какой там взрыв, — махнул рукой Бухлов. — Просто рюкзак лопнул, и цемент разлетелся по вагону.
Бухлов хихикнул, приглашая представителя закона присоединиться к веселью, — вот ведь нелепица какая приключилась! — но тот даже не улыбнулся.
— А с чего бы вашему рюкзаку так громко лопаться?
«А хрен бы его знал, с чего!» — с тоской подумал Бухлов, но озвучивать мысль не стал, зато, неожиданно для себя, выдал на-гора историю, видимо от отчаяния всплывшую из глубин памяти:
— Когда-то в одном из американских портов взорвался пароход, перевозивший в трюмах горох.
Полиционер немного подумал и спросил:
— И что?
— А то, что тогда тоже сначала решили, что была диверсия, а потом выяснилось, что горох просто намок, разбух и разорвал обшивку, — радостно доложил Бухлов.
Теперь полиционер задумался надолго, потом поинтересовался:
— В электричке что, дождик шёл?
— Нет, — пожал плечами Бухлов. — Может, кто из соседей чего на рюкзак пролил?
Лицо человека в погонах стало приобретать свекольный оттенок, он начал приподниматься из-за стола, рот его приоткрылся, пропуская в грудь побольше воздуха. Бухлов сжался в предчувствии неминуемой бури.
Тут на столе зазвонил телефон. Полиционер шумно выдохнул, опустился на стул и снял трубку. Бухлов к разговору не прислушивался, радуясь нечаянной передышке. А полиционер уже вернул трубку на место, собрал в папку бумаги со стола, встал и молча направился к выходу из кабинета. Бухлов проводил его непонимающим взглядом. Тот так и покинул кабинет, нечего не объяснив, а вместо него в помещение вошёл сержант и замер у порога.
Бухлов отвернулся от двери и принялся себя жалеть, да и было за что. Когда минут через десять за спиной отворилась дверь, Бухлов даже головы не повернул, он полагал, что вернулся давешний полиционер. Однако голос, прозвучавший за спиной, был ему незнаком.
— Свободны, сержант!
И почти тут же в поле зрения возник человек в штатском (Не штатский, а именно в штатском — улавливаете разницу?). Он бросил на стол знакомую Бухлову папку и опустился на стул. С прищуром оглядел заплывший левый глаз Бухлова, неодобрительно покачал головой и снял трубку телефона.
— Пригласите медиков! — властным тоном распорядился незнакомец, встал, отошёл к окну и расположился подле него спиной к Бухлову.
«Господи, на кого же я похож! — ужаснулся Бухлов. — Если вид на помойку радует его больше, нежели созерцание моего фасада».
Вскоре прибыли медики, правда, в единственном числе.
— Приведите товарища в порядок, — распорядился человек в штатском и снова отвернулся к окну.
Пока обрабатывались повреждения, и бинтовалось лицо, Бухлов тихо радовался. Его назвали «товарищем», а это вселяло определённые надежды.
— Я закончил! — доложил медбрат спине у окна.
Человек резко повернулся, осмотрел результат проделанной работы и, кажется, остался доволен.
— Спасибо, вы свободны! — отпустил он медбрата и вернулся за стол.
Здоровый глаз Бухлова — повреждённый теперь был скрыт под повязкой — смотрел на незнакомца с надеждой. Тот, в свою очередь, так же разглядывал Бухлова, но двумя глазами, в которых плескался водоём иронии.
«Вольно ж ему надо мной издеваться», — подумал Бухлов, отводя потерявший надежду взгляд в сторону.
— Поговорим, Георгий Игоревич? — предложил незнакомец в штатском.
— А у меня есть выбор? — криво усмехнулся Бухлов.
— Совсем отказаться от беседы вы, конечно, не можете. Но вы вправе требовать не приватной беседы, которую подразумеваю я, а допроса под протокол. В таком случае мы переедем с вами в другое здание, где располагается организация, которую я представляю. Там я представлюсь вам по всей форме, а вы будете отвечать на вопросы, касающиеся вашей причастности к террористической деятельности. Такой расклад вас устраивает?
Бухлов, опустив голову, молчал.
— Вижу, что нет, — продолжил незнакомец. — Тогда давайте просто побеседуем. И если в ходе общения выяснится, что мы понимаем друг друга, протокол нам может и не понадобится.
Бухлов оторвал от пола взгляд, в котором вновь затрепетал лучик надежды.
— Я вас слушаю, — чуть осевшим голосом произнёс он.
— Вот и замечательно! — рассмеялся незнакомец. — Вам никогда не приходило в голову, милейший Георгий Игоревич, что вы чем-то схожи с древнеримским богом Янусом?
Бухлов неопределённо пожал плечами.
— Схожи, схожи, — продолжил настаивать на своём незнакомец. — Лик обывателя Георгия Игоревича Бухлова наше ведомство мало интересует. А вот со скандально известным представителем «жёлтой» прессы Жоржем Князевым — вы ведь так подписываете свои пасквили? — по одному вопросу нам бы хотелось прийти к взаимовыгодному соглашению.
Бухлов сглотнул и как заведённый повторил:
— Я вас слушаю.
— Слушайте, и не говорите потом, что не слышали. Мы безо всяких неприятных последствий, кроме, разумеется, тех, что зафиксированы у вас на лице, вытаскиваем вас из передряги, в которую вы угодили, а вы прекращаете преследовать чету Вяземских и навсегда забываете о «Латинском танго». По-моему, вполне равноценный размен, как вы полагаете?
«Значит, мои догадки были верны! — молнией пронеслось в мозгу Бухлова. — Я вплотную соприкоснулся с государственной тайной и меня решили укоротить. Спасибо, не убили. И что теперь делать? На терроризм этот пшик в электричке, ими же, наверняка, и устроенный, конечно, не тянет, но с таким «хвостом» редакторы могут побояться иметь со мной дело. Придётся соглашаться на их условия. А там — поглядим!»
— Я согласен, — выдавил из себя Бухлов.
— Отлично! — улыбнулся незнакомец. — Сейчас закрепим наше соглашение на бумаге. — Он пододвинул Бухлову бланк. — Подпишите!
Бухлов взглянул на бланк и вздрогнул, как от удара током.
— Подписка о сотрудничестве? — хрипло произнёс он.
— Она самая! — кивнул незнакомец. — Да вы подписывайте, Бухлов, подписывайте! Поверьте, в роли информатора вы нам не интересны. Но если захотите нарушить обещание, эта бумага поставит на вашей журналистской карьере крест. Подписывайте!
Бухлов вздохнул и расписался, где требовалось.
* * *
Ерёменко выслушал доклад Сологуба с каменным лицом.
— Вы сошли с ума? — поинтересовался он у закончившего доклад Сологуба очень спокойным тоном, который не предвещал знающим Ерёменко сотрудникам ничего хорошего.
— Никак нет, товарищ генерал-полковник, — поспешил успокоить начальство Сологуб. — Майор Максимов разработал и провёл операцию по личной инициативе, в свободное от службы время, самостоятельно, без привлечения кого-либо из сотрудников.
— А удостоверение сотрудникам полиции он что, «липовое» предъявил? — грозно спросил Ерёменко.
— Так точно! — лихо отрапортовал Сологуб.
— То есть как? — вытаращил глаза Ерёменко. — Нет, вы точно рехнулись. А если бы там «липу» распознали?
— Это в «задрюпинском»-то отделении? — удивился Сологуб. — Шутите, товарищ генерал-полковник.
— Ну, да, — смущаясь от нелепого предположения, и, одновременно, остывая, произнёс Ерёменко. — Это я погорячился. Ладно. Но ты мне об этом не докладывал!
— Никак нет! — гаркнул Сологуб.
— Что «никак нет»? — удивился Ерёменко.
— Так точно, не докладывал!
— Ну, что ты, Михаил Иванович, — поморщился Ерёменко. — Генерал-лейтенант, а шутишь, как полковник.
— Виноват.
— Извинения приняты. В следующий раз, прежде чем ко мне идти, потренируйся.
— Есть потренироваться!
— Ладно, — усмехнулся Ерёменко. — Присаживайся, Михаил Иванович, — всё это время Сологуб стоял навытяжку подле стола. — Рассказывай, зачем вся эта кутерьма понадобилась.
«Пронесло!» — с облегчением подумал Сологуб, присаживаясь на краешек стула.
— Ну? — поторопил его Ерёменко.
— Как мы с вами и предполагали, Пётр Петрович, — начал Сологуб, — операция по внедрению Ларисы Максимовой в окружение Екатерины Вяземской была проведена её матерью успешно. И как-то в разговоре Екатерина обмолвилась, что их с мужем достаёт некий назойливый журналист. Майор Максимов без труда узнал и имя этого журналюги, и то, что именно он является автором той скандальной статьи, из-за которой у него с погона слетела звёздочка.
— Не угомонился, значит, на том писака, — сквозь зубы произнёс Ерёменко.
— В том-то и дело, — подхватил мысль Сологуб. — И решил Максимов разом двух зайцев пострелять: и Вяземских от докуки избавить, и за Контору посчитаться…
— Но-но, ты это брось, — перебил Сологуба Ерёменко. — Или ты, — он подозрительно посмотрел на генерал-лейтенанта, — считаешь, что Максимова за сей подвиг к правительственной награде представить следует?
— Нет, этого я не считаю, — заверил начальство Сологуб, был помилован и поощрён на продолжение рассказа. — А вот награда от Вяземского, в виде дружбы, ему, я полагаю, положена.
— То, что полагаешь ты — это одно, а что полагает сам Вяземский?
— Поживём — увидим, — пожал плечами Сологуб.
* * *
— То есть, ты полагаешь, что я теперь как бы Максимову должен?
Катя пожала плечами.
— Ну, не то, чтобы, но, вроде как, и да. Мы должны.
— А не кажется тебе, — прищурился Старх, — что эта услуга нам, как бы это помягче выразиться, навязана?
— Нет, не кажется, — тряхнула головой Катерина. — Я в этом нисколько не сомневаюсь. Однако ценность услуги это ничуть не снижает.
— А ничего, что ты сама, и совсем недавно, не рекомендовала мне иметь каких-либо дел с Максимовым?
— Тогда я пеклась исключительно о твоих интересах, — уверено ответила Катя.
— А сейчас?
— И сейчас, — не сменила тона Катя. — Или ты начал во мне сомневаться?
— Нет, нет, — поспешил уверить жену Старх. — Всё очень логично, и, главное, последовательно.
— Рада, что ты это понимаешь! — поставила точку Катя.
Старх не выдержал и рассмеялся. Катя некоторое время крепилась, но не удержалась и тоже фыркнула.
Потом они сидели рядышком на диване. Голова Кати покоилась на плече мужа. Старх рассуждал:
— Пригласим Максимовых в гости. Ты приготовишь вкусный обед… — Старх почувствовал, как Катя завозилась у него под боком. — Что-то не так?
— Всё так, милый. Только пригласим мы их в хороший ресторан, где и угостим вкусным обедом.
— Точно! — поддержал жену Старх. — Так будет гораздо лучше. И выберем ресторан с караоке.
— Непременно, милый, — промурлыкала Катя.
— А потом я расскажу Геннадию — так, кажется, зовут Максимова? — про ту бумагу, которую я утаил.
— На фига? — поинтересовалась Катя. — Дело, конечно, твоё, но зачем так торопиться? Познакомься поближе. Если решишь, что он достоин дружбы, тогда всё ему и выложишь.
— А чё не сразу? — лениво поинтересовался Старх.
— После того, как ты покажешь ему бумагу, твоё участие в операции станет свершившимся фактом. Усёк?
— Усёк, — не очень уверено ответил Старх.
* * *
— Товарищ генерал-лейтенант, майор Максимов по вашему приказанию прибыл!
— Здравствуй, Гена, — Сологуб с интересом смотрел на вытянувшегося майора.
— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!
Сологуб укоризненно покачал головой.
— Не здравия ты мне желаешь, Гена, — погибели ты моей хочешь. Чего раскричался-то?
— Так ведь… — растерянно начал майор и замолк.
— Как «так» и что «ведь»? — строгим голосом спросил Сологуб. — Ты, кроме меня и себя, кого-нибудь ещё в кабинете видишь?
— Никак нет!
— Может, ты думаешь, что мой кабинет «слушают»?
— Никак нет, — упавшим голосом повторил Максимов.
Майор никак не мог привыкнуть к генеральским, как тот сам их называл, «загибулинам». А Сологуб очевидно наслаждался его растерянностью.
— Никак нет, — передразнил он майора. — Генерал к нему по имени, с душой, а он «никак нет», не стыдно?
— Так точно! — вырвалось у майора, но он тут же поправился: — Стыдно, Михаил Иванович, виноват…
— Другое дело, — добродушно буркнул Сологуб. — Проходи, присаживайся.
Максимов выбрал ближний к «престолу» стул и сел. Генерал приподнял лежащую перед ним бумагу.
— Значит, в отпуск просишься, Гена?
— Прошусь, Михаил Иванович, — кивнул Максимов.
— А чё так надолго? Вконец нервы, видать, поистрепал.
— Поистрепал, Михаил Иванович, ох, поистрепал! — вошёл в раж Максимов.
Сологуб хмыкнул.
— Ты играй, майор, да не заигрывайся, — пробурчал он, впрочем, совсем не грозно. — Подпишу я твою бумагу, только ответь: где нервы лечить собираешься?
— Приятель экспедицию организует. Хочет отыскать потомков друзей одного из своих предков. Ну, и меня с женой пригласил поучаствовать.
— Доброе дело другу помочь, — одобрительно кивнул Сологуб. — А друга-то не Аристархом, случаем, кличут?
— Точно. Аристарх Вяземский. А как вы догадались? — изобразил удивление Максимов.
— Работа у меня такая, — усмехнулся Сологуб. — Так вы втроём в экспедицию собираетесь?
— Нет. Ещё едет жена Аристарха Екатерина и её подруга Светлана.
Сологуб нахмурился.
— Я ведь тебя насчёт Светланы Фернандес, кажется, предупреждал?
— Так я тут и не причём, — развёл руками Максимов. — Женщины сами всё между собой и решили.
— Верю, что не твоя была идея, майор, — голос Сологуба враз стал жёстким. — Но ответственности это с тебя не снимает. Если хоть один волос… Уяснил?
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
— Ну и ладно, — в голос Сологуба вновь вернулось добродушие. — И где же твой друг собирается искать этих самых потомков?
— Это очень интересная история, Михаил Иванович. Приятель мой полгода как вернулся из другой экспедиции: в Латинскую Америку.
— Повезло парню! — восхитился Сологуб. — Наверное, привёз что-то интересное?
— Да. Старинный крест.
— Дорогой, наверное?
— Это как посмотреть, — хитро прищурился Максимов. — Крест может и не дорогой, но с тайником, а в тайнике — бумага!
— Как бумага? — опешил Сологуб. — Ты ведь докладывал, что тайник пуст?
— Не я один, все так думали, — пожал плечами Максимов. — Однако бумага была. Её Вяземский ухитрился незаметно ото всех вытащить.
— Вон оно как… — протянул Сологуб. — Всех, значит, Вяземский перешустрил. Молодец!
Тут Сологуб вспомнил недавний разговор с Ерёменко и добавил как бы для себя одного:
— А чутьё тебя, Дядя Миша, таки не подвело.
Заметив, как заёрзал на стуле Максимов, поспешил успокоить подчинённого:
— Не заморачивайся. Это я о своём. Бумага с собой?
— Подлинник у Вяземского. А я, — Максимов полез в карман, — сделал себе копию.
Сологуб принял протянутый Максимовым листок, затем хмыкая и жестикулируя лицевыми мускулами, прочёл глазами следующий текст:
«Туда тебе, путник, идти суждено,
где в водах реки отразилось руно.
Чтоб выбрал одно ты из тысячи мест,
в том в помощь тебе будет Вяземских крест.
И карта, что даст тебе сам Адмирал,
портрет чей у Гущина век скоротал.
Чтоб верно ты с картою крест совмещал,
прочти, что подскажете тебе портсигар.
Егоров его не молясь на авось
доселе в кармане таскает, небось».

— Хреновый стишок! — Сологуб перекинул листок обратно Максимову.
— Так ведь он писан не для того, чтобы услаждать слух, а для того, чтобы указать дорогу к золоту, — заступился за неизвестного пиита майор.
— Аргументируй! — потребовал генерал.
— Руно — золото, — начал Максимов и остановился, глядя на генерала. Видимо майор решил придерживаться пошаговой стратегии.
Сологуб этот маневр мгновенно раскусил, усмехнулся, и первый шаг одобрил.
— Ну, допустим, продолжай.
— С рекой ещё проще, — приободрился Максимов. — Из Байкала вытекает лишь Ангара.
— А вот это не факт! — довольно резко отреагировал Сологуб. — С чего ты взял, что речь идёт о том, что вытекает? И вообще: где тут Байкал?
— В стихотворении его действительно нет, — согласился с начальством Максимов, — но оно наверняка есть на карте…
— Которую ещё надо выпросить у какого-то адмирала, — перебил его Сологуб.
— Думаю, что встреча с потомками капитана Гущина даст ответ на многие вопросы.
— Так их ещё надо найти, — резонно заметил Сологуб.
— Они уже найдены!
— О как! — теперь уже вполне искренне удивился Сологуб. — Оперативно, хвалю. И где же они?
— В Харбине.
Максимов достал из кармана ещё один листок и положил на стол перед генералом. Тот попытался рассмотреть отпечатанную на листе копию фотографии, чертыхнулся и полез в ящик стола за лупой. Закончив изучение снимка, отложил лупу в сторону и вопросительно посмотрел на Максимова.
— Надгробная плита на могиле Гущина в Харбине, — пояснил майор. — Там есть энтузиасты, которые ведут учёт могилам русских людей, там похороненных. Некоторых могил уже не существует, остались только фотографии. Но могила Гущина, к счастью, цела. По оперативной информации за ней до сих пор ухаживают родственники.
— Это действительно кое-что, — одобрил Сологуб, потом хитро прищурился, — Однако скажи мне, майор, отчего ты раньше до могилы не докопался?
— Все предыдущие поиски велись на основе мемуаров каппелевского офицера. А в них указана фамилия Рощин.
— А он не Рощин, а Гущин, — усмехнулся генерал. — Описался мемуарист, земля ему пухом. Что думаешь делать?
— Ждать известий от Вяземских, — пожал плечами Максимов и пояснил: — Они уже в Харбине.
* * *
Послушать «харбинские» рассказы собрались все члены будущей экспедиции и примкнувшая к ним Елена Ерёменко. Именно она оккупировала любимое кресло Старха, — саммит проходил на квартире Вяземских — на что он, впрочем, не затаил в душе обиду, памятуя не столько о высоком положении её супруга, сколько об интересном положении самой Елены. Чета Максимовых заняла левую половину огромного дивана, правую же его часть украсили своим присутствием Катя Вяземская и Света Фернандес.
Слово держал Старх. Он только-только преодолел вводную и постепенно подбирался к сути.
— … Оказалось, после отъезда Вяземского капитан Гущин жил хоть и недолгой, но весьма насыщенной жизнью. Заскучав отсутствием друзей (есаул Егоров вслед за Вяземским оставил Харбин и ускакал в направлении родного Забайкалья) он решил взбодриться поиском приключений на известное место и весьма в этом преуспел. Не без помощи нагана отбил у каких-то бандитов симпатичную девчонку, ничуть не смутившись тем, что она была китаянка, в неё же влюбился и на том влип окончательно. Отец девушки, говоря современным языком, был местным предпринимателем, испытывал жесточайшее давление со стороны криминала и такому мужу для своей пятой дочери был рад. Гущина женили и поставили во главе войск самообороны. Есть сведения, что в браке Гущин был счастлив, потому вскоре оставил жену безутешной вдовой. Возглавил воинов клана в решающей битве, саму битву выиграл, но пал на поле боя. Однако наследника смастерить успел, потому и род его на нём не прервался, и в Харбине появилась китайская семья с русскими корнями и нетипичной для Поднебесной фамилией Гу-Цин.
Старх потянулся к стакану с соком, и пока он смачивал натруженное горло, рассказ продолжила Катя.
— Мы отыскали в Харбине некую Ю Гу-Цин. Очень симпатичная девушка и хорошо говорит по-русски. Она многое рассказала о своём предке капитане Гущине и помогла обнаружить карту.
— И где же она? — нетерпеливо спросил Геннадий Максимов.
Катя посмотрела на мужа. Старх улыбнулся лёгкой загадочной улыбкой, водрузил на стол стоящий до того на полу дипломат, лихо щёлкнул замками, откинул крышку, извлёк из нутра дипломата холст без рамы и продемонстрировал собранию.
— Александр Васильевич Колчак, — прокомментировал увиденное Максимов.
— Он самый, — одобрительно кивнул Старх. — Портрет адмирала Колчака. Писан с фотографии неизвестным китайским художником в Харбине осенью 1920 года.
— Можно? — протянул руку Максимов.
Старх молча передал ему холст. Майор быстро осмотрел портрет и удовлетворённо улыбнулся.
— Холст сдвоенный, — объявил он таким тоном, будто только что сам сделал это открытие, — между половинками карман, до недавнего времени заделанный, а в нём… — Майор двумя пальцами подцепил что-то внутри холста и вытащил на свет. — А в нём, видимо, карта!
Максимов встал и понёс сложенный лист к столу. Старх убрал дипломат, Геннадий положил лист на стол и развернул.
— Точно, карта, — не совсем, однако, уверенно произнёс майор. — Вернее, её ксерокопия. — Он вопросительно посмотрел на Старха.
Меж тем все потянулись к столу, даже Лена, придерживая рукой заметно округлившийся живот.
— Дело в том, — пояснил Старх, — что оригинал карты оказался весьма ценной вещью.
— Юля нам объяснила, — продолжила за мужем Катя, — что это работа очень известного в Китае мастера. Вернее, известными его работы стали совсем недавно. Мастер уже много лет покоился в земле, когда вдруг обнаружилось, что он был чуть ли не гением. И теперь любая его работа стоит огромных денег.
— Так что Юля Гущина враз обогатилась, — вновь перехватил слово Старх, — и в благодарность презентовала нам и ксерокопию карты и сам портрет, который художественной ценности не имеет, и дневник своего предка капитана Гущина.
Сообщение о дневнике на некоторое время отвлекло внимание от карты. Все смотрели на Старха, который извлекал из дипломата тетрадь в кожаном переплёте.
— Занимательное, я вам скажу, чтиво, — потряс дневником Старх, — однако к нашему делу большей частью отношение не имеющее. Потому я тут карандашиком нужные места отметил, их вам сейчас и зачту.
Старх раскрыл тетрадь и стал перелистывать пожелтевшие от времени страницы.
— Вот, например, любопытная запись. — И он зачитал, водя пальцем по строчкам: — «… Сюда не дотянутся алчные руки союзников, достояние России останется в русской земле. С собой взяли три пуда на расходы…» Или вот: «… Карту узкоглазый нарисовал отменную. Теперь без креста и портсигара сам чёрт не найдёт дорогу к закладке…» И последнее: «… Решили так: если не мы, то пусть наши потомки, но не ранее 10.10. 2010. Почему так — не знаю. Вяземский что-то объяснял, но я так ничего и не понял…»
— И это всё? — разочарованно спросил Максимов. — Может, вы что-то пропустили?
Старх молча протянул ему дневник. Геннадий принял тетрадь, но читать не стал, а обратился к карте.
— Вы уже разобрались, что вся эта аллегория может означать? — спросил он у Старха.
— Ну, как-то так… — уклонился от прямого ответа Вяземский. — Карта, очевидно, сориентирована по сторонам света. Вот эта медуза с хвостом — Байкал.
— А что, похоже, — кивнул Максимов. — Щупальца — реки, которые впадают в озеро, а хвост — Ангара.
Женщины рассматривали карту молча, внимая умным речам мужчин.
— Драконы, — продолжил Старх, — видимо, хребты.
— А цифры? — спросил Максимов. — Их тут не пересчитать.
Вяземский пожал плечами.
— Одна из них, скорее всего, указывает на клад. Но какая?
— Да… — протянул Максимов. — Без портсигара не понять. Что там на нём, и где его искать?
— Что на портсигаре, узнаем, когда его найдём, — сказал Старх. — А искать его надо в Даурии.
— Почему именно в Даурии? — удивился Максимов.
— А потому, Гена, что «харбинская» история ещё не закончена. Юля поведала нам одну притчу, которая передаётся в их семье из поколения в поколение. Якобы через полгода после гибели капитана Вяземского пришёл к его жене один человек — русский казак, который поведал о том, что есаул Егоров погиб от руки одного из приспешников атамана Семёнова — чего-то они там не поделили. Умирая, Егоров попросил того казака отыскать в Харбине капитана Гущина, и поведать ему о том, что портсигар теперь в руках убийцы Егорова. А произошли все эти страсти, стало быть, в Даурии.
— А фамилию убийцы тот казак назвал? — спросил Максимов.
— Назвал. Тимофеев.
— Хорошо! Я постараюсь узнать как можно больше об этом Тимофееве, а вы, — Геннадий обвёл собрание глазами, — готовьтесь в дорогу!
— Как я вам, ребята, завидую! — вздохнула Лена. — Если бы не сын, — она ласково погладила живот рукой, — махнула бы и я с вами!
Майор Максимов внутренне перекрестился. Вовремя обрюхатил генерал жену. Если за Свету грозят голову снять, то за Лену и кое-что более ценное оторвут, не задумываясь!
* * *
— Это ты в точку попал! — дослушав доклад, хохотнул Сологуб. — За свою Лену Ерёменко бы тебе точно яйца оторвал! — Потом, не обращая внимания на хмурое лицо Максимова, спросил: — И что там Тимофеев?
— Был такой. Состоял при Семёнове палачом. Предан был атаману, как собака. Их и повесили-то рядышком.
— Справедливо. Любишь атамана, люби и рядышком висеть, — подвёл черту под судьбой Тимофеева Сологуб. — А про портсигар что-нибудь выяснил?
— В описи вещей, изъятых у Тимофеева при аресте, портсигар не числится.
— Ишь, ты, — удивился Сологуб. — Опись, значит, сохранилась? Какого только мусора в архиве не держат… Да… обрубился, значит, кончик?
— Не совсем… — загадочно улыбнулся Максимов.
— Ты вот что, Гена, — рассердился Сологуб, — кончай мне туман напускать. Обойдёмся без мхатовских пауз.
— Нашлась ниточка, Михаил Иванович, — зачастил майор. — Отыскал я в Москве одного ветерана из наших, который при аресте Тимофеева присутствовал. Так он божится…
— Окстись, Гена, — прервал майора Сологуб. — Как такой может божиться?
— Я хотел сказать: утверждает, — поправился Максимов.
— Другой коленкор, — кивнул Сологуб. — Хотя, учитывая его возраст, это слово тоже не очень-то катит. Ну, за неимением гербовой… Продолжай!
— Так вот, видел он этот портсигар! Массивный, серебряный, с двуглавым орлом на передней крышке и какими-то письменами на задней. Сам он его не брал, но кто мог это сделать, припомнил. Писарь, что опись составлял.
— Логично, — одобрил Сологуб. — Украл и в опись не внёс. Очень даже логично! Фамилию твой ветеран не вспомнил?
— Не вспомнил, но я её сам нашёл. Заглотин фамилия того писаря.
— Подходящая фамилия. Точно он портсигар тиснул. Не мог с такой фамилией не тиснуть! Где обитает, выяснил?
— Не точно, но, скорее всего, в аду. В рай его бы вряд ли пустили.
— Помер, значит, — подытожил Сологуб. — А до того где обитал?
— Вы не поверите, Михаил Иванович, но в той самой станице, что в Даурии, откуда и Егоров, и Тимофеев родом, и где Тимофеев Егорова порешил.
— Знамо дело, не поверю, — кивнул Сологуб. — Такие совпадения только в кино бывают. Помяни моё слово, Гена, за такую удачу там, — Сологуб ткнул пальцем в потолок, — высокую плату потребуют. Так вы сейчас туда?
— Завтра вылетаем, Михаил Иванович.
— Ты, Гена, пиши с дороги, не забывай старика. Тискай «аську»-то, не стесняйся!
* * *
— Ну, чё, командир, за ними? — таксист вопросительно косил на Князева. — Я могу, если «бабосы» есть.
— Разворачивайся! — Князев с сожалением посмотрел вслед удаляющейся машине. — Возвращаемся в центр.
— Как скажешь, — немного разочарованно сказал таксист, выполняя маневр.
«Миллионщики хреновы! — ругался про себя Князев. — В область на «тачке» рванули. Деньги им девать некуда! А мне их теперь ищи…»
* * *
Жорж Князев, в миру Бухлов, то, что своё слово не сдержит, знал ещё тогда, когда бумагу подписывал. Точнее, Бухлов тогда думал, что сдержит, а вот Князев точно знал, что нет. А всё потому, что мнил себя лузером. И если бы он один. Вся редакция так считала. Потому и закрепилось за Князевым малопочётное прозвище «Жора Минус». А он очень хотел стать Плюсом. Просто бредил этим. Готов был ради «золотой» строчки копаться в любом дерьме. Впрочем, в газетёнке, которую он представлял, этим занимались все журналисты, и все рано или поздно находили свою золотую жилу. Нашёл её, казалось, и Князев. И помог ему в этом, как ни странно, такой же, как и он, лузер, и по совместительству одноклассник Венька Галкин. Хотя чего тут странного? Два минуса в определённой комбинации вполне могут дать плюс.

 

Капитан Галкин служил в ведомстве генерала Ерёменко, где звёзды, как известно, падают не столько на грудь, сколько на погоны. К тому времени, как три маленькие звезды расположились на погонах Галкина уютным треугольничком, начальство окончательно утвердилось в том, что для оперативной работы он абсолютно не пригоден. И его подвинули ближе к бумагам. Мог он, конечно, службу и оставить, но не захотел. Уж больно нравились ему красные корочки с вытесненными на них золотом грозными буквами…

 

В тот день на душе у Галкина было особенно паршиво. Ему в очередной раз дали почувствовать себя лузером. А ведь ещё с утра настроение у него было очень даже себе ничего. Поблёскивая новыми погонами, он вошёл в приёмную генерала Николаева и попросил адъютанта доложить о своём прибытии. Тот кивнул и снял трубку.
— Товарищ генерал, к вам капитан Галкин с бумагами… — Не притёртое ещё слово «капитан» приятно ласкало слух. — … Говорит, что срочно. Слушаюсь! — И уже Галкину: — Проходите!
В кабинете генерала было людно.
— Мы тут, капитан, присвоение очередного звания Максимову отмечаем, — пояснил Николаев протиснувшемуся к столу Галкину. — Давайте ваши бумаги!
Галкин протянул генералу папку и повернулся к виновнику торжества.
— Поздравляю!
Новоиспечённый подполковник Максимов улыбнулся.
— Спасибо! Так ведь и вас можно с капитаном поздравить?
Как сумел Галкин расслышать в этих словах насмешку? Но сумел. Потому лишь криво улыбнулся, кивнул, забрал папку с подписанными бумагами и, сделав вид, что не заметил протянутого ему стакана с водкой, поспешил к выходу. Недоумённый шум за спиной перекрыл генеральский басок:
— Да бог с ним!
Галкин шёл домой, не разбирая дороги, не видя перед собой ничего, кроме насмешливого лица Максимова.
— Вот, сука!
Вырвавшаяся наружу аттестация Максимову роковым образом совпала со столкновением с каким-то мужчиной.
— Это вы мне? — удивился тот.
Ещё и это! Галкину стало себя совсем жалко. Он поднял глаза на мужчину и пробормотал:
— Извините, это я не вам.
— А кому?.. — начал было мужчина, но осёкся, и уже совсем другим тоном прокричал: — Веник, ты ли это?!
Школьное прозвище заставило Галкина повнимательнее всмотреться в лицо мужчины.
— Буха! — воскликнул он, раскрывая объятия.
Встреча со школьным приятелем отодвинула на второй план воспоминания о казусе в генеральском кабинете. Обмен похлопываниями и междометия постепенно перешли в связные вопросы и ответы. Вскоре Галкин выдал:
— А я вчера капитана получил!
— Да ну?! — искренне восхитился далёкий от армейской службы Бухлов. — Так это ж надо отметить!
Ближайший ресторан гостеприимно распахнул двери. После первой восстановилась былая дружба. Между второй и третьей запараллелились судьбы. После четвёртой всплыла история с Максимовым.
— Он ведь меня, сука, привсенародно унизил! — пьяно канючил Галкин. — А сам…
Так, тут же выскочивший из-за спины Бухлова Князев узнал об операции «Латинское танго». В тот вечер ему писалось, как никогда. На следующий день это отметил и главный редактор словами «Не ожидал!», после чего распорядился поместить статью на первую полосу. Успех был оглушительный, но короткий. Поддержать угасающий интерес читателей можно было только новыми фактами, и лучше «жареными».
Князев вновь встретился с Галкиным. Тот был статьёй доволен. Точнее, её последствиями для своих недавних «обидчиков», Николаева и Максимова. Потому охотно поделился всем, что имел. Теперь Князев знал о возвращении в Россию основных «танцоров» Екатерины и Аристарха Вяземских. Он вознамерился взять у них интервью, но получил от ворот поворот. Озлобился и приступил к осаде, которая кончилась инцидентом в электричке. Это было и хорошо и плохо. Плохо потому, что теперь Князев был на крючке у спецслужб. Хорошо потому, что не осталось сомнений: тут что-то нечисто.
От преследования Вяземских Князев решил перейти к слежке за ними же. И уже очень скоро был вознаграждён. Вокруг интересующей его четы началась нешуточная возня. А когда в поле зрения попал небезызвестный ему по разговору в РОВД товарищ в штатском, и Галкин по предъявленной фотографии опознал в нём Максимова, сердчишко Князева затрепетало в предчувствие большой удачи. Он не знал всех деталей, но точно угадал, что речь идёт о негласном продолжении операции «Латинское танго». Краткосрочный визит Вяземских в Харбин стал для него сигналом о приближении времени «Ч».
Князев изловчился и заранее узнал время дату и место назначения вылета экспедиции. Сам улетел предыдущим рейсом. Дождался путешественников в аэропорту. Был страшно раздосадован тем, как сильно поредели за время полёта их ряды: до Читы долетели лишь Лариса и Геннадий Максимовы. Горевал на ходу, пока незаметно следовал за ними до железнодорожного вокзала. Ехал в том же пригородном поезде. Как и они, взял на привокзальной площади такси. Постоянно утешал себя мыслью: рано или поздно все они воссоединятся, главное не упустить этих. И упустил, вернее, отпустил, поскольку за городом опытный Максимов обязательно бы слежку заметил. Правильнее было дождаться возвращения такси, — номер он запомнил — и уже через таксиста узнать, куда он отвёз пассажиров.
* * *
Князев только-только обустроился в гостиничном номере, а о его прибытии в небольшой забайкальский городок уже докладывали местному криминальному авторитету.
— … Сукой буду, Грач, дело здесь нечисто! — закончил рассказ тот самый таксист, что не так давно возил Князева по городу.
Невысокий черноволосый с горбинкой на носу Грач произнёс каркающим голосом:
— Чего гадать? У него и спросим! Хмурый, — обратился он к сидящему рядом с таксистом здоровяку, — пригласи мудилу в гости.
Хмурый кивнул.
— Сюда везти?
— Совсем глупый, да? — возмутился Грач. — На «дачу» пригласи!
* * *
Князев в раздумье стоял перед входом в гостиницу, когда услышал за спиной:
— О чём задумался, командир?
Князев обернулся и увидел улыбающееся лицо вчерашнего таксиста. Он улыбнулся в ответ.
— Да вот, хочу в таксопарк наведаться. Не подскажешь, какой автобус туда идёт?
— Зачем тебе автобус? — удивился таксист. — Я как раз смену закончил, в парк еду, тебя подброшу. — И заметив сомнение на лице Князева, добавил: — Бесплатно подброшу!
Последний аргумент перевесил сомнения, и Князев решительно шагнул к машине. Протянул руку к ручке передней двери, но таксист его остановил.
— Эта дверь немного заедает. Садись назад, — и распахнул перед Князевым заднюю дверцу салона.
Журналист не успел расположиться на мягком сидении, как рядом с ним разместился какой-то крепкий мужик, разом оттеснив его в центр сидения. Князев открыл было рот, чтобы выразить свой протест, как с другой стороны на сидении утвердился ещё один крепыш. Князев оказался зажат между двумя братками, успев только выдавить:
— Вы что?
Братки не ответили, зато Хмурый, который только что занял место рядом с водителем, повернул к нему голову.
— Молчи, падла!
Князеву уже надевали на голову какой-то мешок, а потом они поехали.
* * *
Свет ослепил. Князев невольно прикрылся рукой, вновь привыкая жить без мешка на голове. По тому, как свободно дышалось, он находился не в помещении. Подскочивший сбоку ветерок подтвердил его домыслы, одновременно принеся с собой аромат готовящегося шашлыка. Князев по-лошадиному прял на запах ноздрями и этим вызвал за спиной чей-то смех.
— Любишь шашлык, дорогой? — прокаркал голос с лёгким кавказским акцентом.
Князев убрал руку от лица и повернулся. На лужайке перед двухэтажным домом сидело на раскладном стуле и пялилось на него некое горбоносое чмо. Рядом стояли уже знакомые братки, не было только таксиста.
Горбоносый поманил его волосатой рукой:
— Подойди.
Князев приблизился, получил кулаком под дых, невольно опустился на колени. Отдышавшись, попытался встать, но чужие руки на плечах пресекли попытку. Ещё одна рука, больно ухватившись за волосы, подняла голову. Теперь взгляд горбоносого был чуть выше.
— Не дёргайся, — посоветовал он, потом добавил: — Рассказывай.
— Чего рассказывать? — поинтересовался Князев и тут же чуть не задохнулся от боли в почках.
Горбоносый укоризненно покачал головой.
— Совсем глупый, да? Я сказал: рассказывай, а ты вопросы задаёшь.
Князев потеряно молчал, за что ещё раз получил по почкам, правда, уже не так сильно. Тогда он заговорил, запинаясь через слово:
— Меня зовут… Жорж Князев, я журналист… из Москвы.
— Молодец, — похвалил Князева горбоносый, — рассказывай дальше.
И Князев рассказал обо всём, что было связано с поездкой в эту дыру, где верховодил драчливый кавказец и о которой (поездке) он уже успел пожалеть. Больше его не били. Когда Князев выговорился и замолчал, горбоносый поднялся со стула. Князева тут же вздёрнули на ноги и оттащили в сторону. Горбоносый, не глядя, прошёл мимо в направлении мангала. Князева отпустили. Горбоносый, не оборачиваясь, махнул рукой. Князева подтолкнули в сторону дома.
— Пошёл!
Не успел Князев сделать и пары шагов, как сзади раздалось:
— Погоди!
Князев остановился и повернулся на голос. Горбоносый снял с шампура кусок мяса и кинул в его сторону.
— Лови!
Князев изготовился поймать летящий кусок, но тут откуда-то вывернулась собака и в высоком прыжке перехватила добычу. Горбоносый издевательски рассмеялся.
— Хочешь кушать — надо быть ловчее!
«Подавись ты своим шашлыком, чурка грёбаная!» — с обидой подумал Князев, повернулся и под присмотром конвоиров поплёлся к дому.
* * *
— Присаживайся, дорогой, угощайся! — предложил Грач подошедшему таксисту. Тот быстро юркнул за стол и ухватил с подноса шампур.
— Узнал, куда уехали друзья нашего гостя?
Таксист поспешил проглотить не разжёванный кусок.
— Узнал, Грач, в станицу Знаменская.
— Молодец! — похвалил таксиста Грач. — Да ты кушай, кушай. — Потом повернулся к Хмурому. — У тебя есть кто в Знаменской?
— Есть человечек, — кивнул Хмурый.
— Так ты его озаботь: пусть присмотрит за гостями.
— Сделаю.
— Сделай, дорогой. А куда те трое подевались, удалось выяснить?
— Их самолёт до Читы имел две посадки: в Новосибирске и Иркутске.
Грач протянул руку.
— Дай-ка фотку, что при журналюге нашли.
Хмурый вложил в протянутую ладонь фотографию. Грач долго её рассматривал, потом спросил:
— Отмечены те, что в Знаменской?
— Да, — подтвердил Хмурый.
— Остальных трёх сделай на отдельный снимок и пошли с ним человека в Иркутск, пусть сядет им на хвост.
— А где он их там найдёт? — спросил Хмурый.
— А ты умного отправь, — посоветовал Грач.
* * *
Ерёменко смотрел на фотографию в личном деле капитана Галкина.
— И это «крот»? — спросил он у Сологуба.
— Дурак он, а не «крот», — досадливо поморщился Сологуб. — Но информацию по «Латинскому танго» слил Бухлову именно он.
— Это точно?
— Точнее некуда, — кивнул Сологуб. — После случая в электричке я дал команду взять Бухлова под наблюдение, как возможного пособника террористов. Наружка зафиксировала две его встречи с Галкиным. Есть записи их разговоров.
Ерёменко вздохнул.
— Ну, раз улики налицо — будем арестовывать!
— Если позволите, товарищ генерал-полковник, у меня есть другое предложение.
Лицо Ерёменко приняло непередаваемое словами выражение, которое обладатели высоких кабинетов используют в том случае, если ничего не понимают, но не хотят это показать. Он закрыл папку с личным делом Галкина, откинулся в кресле и произнёс:
— Слушаю вас, товарищ генерал-лейтенант.
— Я прошу откомандировать капитана Галкина в моё распоряжение для дальнейшего использования на оперативной работе, — чётко выговорил Сологуб.
Выражение лица Ерёменко стало ещё более непередаваемым, он потребовал:
— Обоснуйте вашу просьбу, товарищ генерал-лейтенант!
— Слушаюсь, товарищ генерал-полковник! Ну, арестуем мы Галкина, а что предъявим? Нет, конечно, предъявить нам ему есть чего, — быстро поправился Сологуб, — но на серьёзный срок его проступок не тянет, если вообще тянет на срок. Ну, попрём мы его из Конторы, а «демократическая общественность» его тут же в мученики совести определит. Нам это надо? А так дадим ему шанс искупить вину.
— На Кавказ, что ли, хочешь его отправить? — спросил Ерёменко. — Так он не поедет.
— Да какой Кавказ! — воскликнул Сологуб. — Какой там с него толк?
— Что-то я тебя совсем не понимаю, Михаил Иванович! — Ерёменко потряс головой, сбрасывая с лица поднадоевшую маску. — Объясни толком.
— Хочу я его отправить дружка выручать, — хитро улыбнулся Сологуб. — Дело в том, что Бухлов попал в плен.
— К кому? Где? — удивился Ерёменко.
— В небольшом городишке вблизи Читы, к местным бандитам, — пояснил Сологуб.
Ерёменко какое-то время сидел молча, переваривая услышанное, потом спросил:
— Как он там оказался?
— Увязался за известной вам экспедицией, но не допёр, что Вяземские и Фернандес покинут борт в Иркутске. Попробовал сесть на хвост Максимовым — упустил и этих. Зато своей суетой привлёк внимание криминалитета. Они его и повязали. Местные товарищи плотно за ним не приглядывали, так что о похищении узнали с опозданием, и где его держат, пока не выяснили.
— А Галкин, значит, выяснит? — саркастически усмехнулся Ерёменко. — Ты помнишь, за что его на бумажную работу перевели?
— Помню, — кивнул Сологуб, — за профнепригодность.
— И ты хочешь вернуть его на оперативную работу?
— А почему нет? — усмехнулся Сологуб. — Пусть носом землю пороет.
— И окажется рядом с журналистом, — подытожил Ерёменко.
— Там мы всех и накроем!
Вот теперь на лице Ерёменко проступило полное понимание.
— На живца решил порыбачить? Ну, Михаил Иванович! Добро, действуй!
* * *
— Товарищ генерал-лейтенант, капитан Галкин по вашему приказанию прибыл!
Сологуб молча наблюдал, как меняется поведение Галкина под его тяжёлым взглядом. Посвящённые знали, что сам Дядя Миша называет этой действо «Первой частью марлезонского балета». Когда лицо капитана пошло пятнами, а глаза забегали в тщетных поисках укрытия от генеральского взгляда, Сологуб перешёл к части второй.
— Докладывайте, капитан! — приказал он Галкину.
— О чём докладывать, товарищ генерал-лейтенант? — чуть шевеля затвердевшими губами, пролепетал несчастный.
— Начните с того, как вы на пару с неким Жоржем Князевым, он же Бухлов, Родину продавали! — порекомендовал Сологуб.
Галкин едва не упал в обморок, но на ногах удержался. Потом лицо его внезапно просветлело решимостью. Он гордо вскинул голову и чётко произнёс:
— Родину я не продавал!
«От страха страх потерял, — догадался Сологуб. — Такое бывает. Он сейчас с трёх сторон стену видит, а единственный выход я ему загородил. Вот он и цепляется за что ни попадя. Сейчас, видимо, про «демократическую» прессу вспомнил. А вот мы его от этой темы и отцепим!»
— Думаете, за ваш «подвиг» «демократическая» пресса вас на щит поднимет? — спросил Сологуб, и по глазам капитана понял, что попал в точку. — Так я вам скажу: зря надеетесь. После того, как собратья по перу узнают, кто на самом деле Жорж Князев, ваша персона им будет совсем неинтересна. Ознакомьтесь! — Сологуб швырнул на стол ближе к Галкину подписку Бухлова.
От прочитанного у капитана началась настоящая паника. Рука с бумагой безвольно повисла вдоль туловища, а вторая зашарила в поисках опоры, пока не нашла её в виде спинки стула.
«Пора ему щель открывать, — с беспокойством подумал Сологуб, — а то обделается ненароком — кабинет потом не проветришь!»
— Да, понаделал ты делов, парень… — в голос генерала вкрались сочувственные нотки, чего не мог не заметить наказуемый. — Да ты садись, Веня, на стульчик-то, будем вместе кумекать, как тебя из дерьма вытаскивать…
* * *
На берегу Байкала жгли костры. Люди прятались за ними от тянувшего с озера холодка, сидя на брёвнах, жались друг к другу плечами и распевали под гитары песни — у каждого костра свою, потом обменивались репертуаром.
Светлана Фернандес левым плечом соприкасалась с плечом Кати Вяземской, а правым тыкалась в подмышку игравшему на гитаре бородачу, лет, может, сорока. Звали его Виктор, был он крепок телом и весел душой, а ещё неплохо пел и играл на гитаре. Светлане он нравился, и она решила этого больше не скрывать.
«Три дня знакомства по нынешним временам — это считай что год по прежнему счёту, — решила она. — Тем более что я ему, похоже, тоже приглянулась, а жизнь так скоротечна!»
* * *
Выбрать для отдыха на Байкале именно Приют «Сарма» им посоветовали ещё в Москве. Открылся Приют сравнительно недавно на месте ещё советской базы отдыха, расположенной вблизи посёлка Листвянка и истока Ангары. Владельцем Приюта являлся один крутой российский бизнесмен, уроженец этих мест. Откуда влетела ему в голову эта блажь? Навеяли ли её воспоминания о туристической юности, или возникло непреодолимое желание замолить хотя бы часть накопленных грехов? Нам про то неведомо.
Зато ведомо, что был тот Приют местом элитным — то есть не всяк того пожелавший мог обрести там временный кров. По каким критериям вёлся отбор постояльцев, для Вяземского, скажем, осталось тайной. Сами они, мало того, что заплатили за тур немалые деньги, так им ещё и поручители потребовались. А приехали на место, и замер Старх в изумлении великом: кого здесь только не было! Группки явно небогатых студентов жили одной жизнью с людьми состоятельными. Бытовали, правда, по-разному.
Студенты и им подобные обитали в симпатичных летних домиках по три-четыре души в каждом. Умывались из рукомойника, а нужду справляли в дощатых строениях, хорошо знакомых каждому российскому дачнику. Питались в столовой — сытно, но просто.
К услугам людей состоятельных были благоустроенные коттеджи звезды на четыре, не меньше. И питались они в ресторане, и баню могли посещать хоть каждый день, тогда как студенты только по составленному для них расписанию. Зато остальное было вперемешку: спортивные игры, боулинг, караоке и коллективный просмотр спортивных телепередач. Нет, в каждом коттедже был свой телевизор и даже не один, но, особенно когда по телику шёл футбол, их обитатели тянулись за студентами в столовую, где на стене висела огромная «плазма». Кто болельщик — тот поймёт. А вечерами на берегу Байкала в специально оборудованных кострищах плясал огонь: под гитару, под песни и под самые разнообразные байки.
* * *
Дослушав очередную песню, Света решительно забрала из рук Виктора гитару и протянула Старху.
— Поиграй пока ты, а мы с Витей немного ноги разомнём.
Вяземский хотел возразить, но Катина рука мягко ухватила за локоть.
— Правда, Старх, поиграй теперь ты, — попросила она.
А Света уже уходила от костра. Виктор, недолго думая, устремился за ней. Света почувствовала, как на её плечи надели куртку, но не обернулась и продолжала идти в сторону коттеджей. И лишь когда открыла ключом дверь, повернула голову к Виктору.
— А если твои вернутся? — спросил он.
— Не вернутся, — улыбнулась Света, — воспитание не позволит.
* * *
С постоем в Знаменской проблем не возникло — была своя гостиница. Сервис, правда, предлагали скромный, но было чисто, и кормили вкусно. Прежде, чем выйти на улицу, Лариса спросила у мужа:
— Куда пойдём?
— Сейчас определимся, — ответил Геннадий и направился к ресепшн. И ничего не ха-ха, был тут ресепшн! Ярким подтверждением сего можно считать тот факт, что вернулся Геннадий к жене в добром расположении духа.
— Дали мне одну наводку, — объяснил он. — Пошли!
«Улица как улица, и люди на ней как люди, — думал Максимов, глядя по сторонам. — Разве что у мужиков через одного штаны с жёлтыми лампасами».
— Куда идём? — прервала его размышления Лариса.
— Есть тут у них один краевед, — пояснил Геннадий, — к нему и идём.
В это время Лариса ойкнула и остановилась. Геннадий, перед этим смотревший на жену, перевёл взгляд, и увидел, что дорогу им загородил коренастый казак, одетый по всей форме: тёмно-зелёные штаны с жёлтыми лампасами заправлены в яловые сапоги, того же цвета гимнастёрка с жёлтыми погонами и опять же тёмно-зелёная фуражка с жёлтым околышем. Казак откозырял и представился:
— Хорунжий Семёнов Илья Семёнович, станичный атаман. А вы кто будете?
— Майор Федеральной службы безопасности Максимов, моя жена Лариса.
— И документы у вас, товарищ майор, имеются?
Максимов достал удостоверение и протянул атаману. Тот внимательно прочёл содержимое и вернул «корочки».
— Порошу прощения, что побеспокоил. Увидел незнакомых людей и решил проверить.
— Вам не за что извиняться, — сказал Максимов. — Вы правильно поступили.
— Вы к нам в гости, или по делу? — Ободрённый словами Максимова, атаман решил продолжить дознание.
— Да можно сказать, что и так и так, — рассмеялся Максимов и пояснил: — Мы в отпуске, но в вашу станицу заглянули по делу…
Выслушав рассказ Максимова, атаман сказал:
— Про Тимофеева я кое-что слышал, а вот фамилию Егоров слышу впервые. У нас в станице таких нет. Вам лучше поговорить с Федотовым Афанасием Ивановичем, он у нас по исторической части дока.
— Так мы к нему и идём, — заявил Максимов.
— А вот это напрасно, — покачал головой атаман. — Нету Афанасия Ивановича. В город по делам отлучился. И ещё дня три не будет. Так что погостите пока у нас, с людьми пообщайтесь. Может, кто чего по вашему делу и вспомнит. А нет, так приедет Афанасий и всё разъяснит. А пока прощавайте. — Откозырял и ушёл.
* * *
Федотов вернулся в станицу вечером следующего дня, раньше, чем предсказывал атаман, и этим весьма обрадовал Максимова, которого от обилия ненужной информации — ей с ними охотно делились местные жители — уже слегка подташнивало.
Федотов встретил их весьма дружелюбно, но сразу ответить на поставленный вопрос не смог.
— Надо покопаться в архиве, — сказал он. — Сделаем так: я вечерком поработаю с бумагами, а вы приходите завтра, часикам к десяти, договорились?

 

Когда на следующий день они вошли в дом Федотова Максимов по лицу хозяина определил, что тот что-то нарыл. И оказался прав.
— Значит так, — начал Федотов после того, как они уселись за стол. — За что порешил Тимофеев Егорова, я так и не разобрался, но серебряный портсигар убитого забрал именно он. А потом этот портсигар объявился в станице уже после Отечественной войны, привёз его домой Александр Заглотин, но про то, как он к нему попал, никому не рассказывал.
— Он его украл из вещей, изъятых у казнённого Тимофеева, — пояснил Максимов.
— Тогда понятно, — покачал головой Афанасий Иванович, — такими вещами не хвалятся.
— А где теперь этот портсигар, известно? — спросил Максимов.
— Известно, — кивнул Федотов. — После смерти Александра Заглотина портсигар перешёл по наследству его сыну Алексею Заглотину. А как тот прошлым годом помер — к его сыну, внуку Александра, Степану.
— А Степан здесь живёт? — осторожно, как бы боясь спугнуть удачу, поинтересовался Максимов.
— Здесь, — ответил Афанасий Иванович, — куда ему деваться? — Заметив, как радостно переглянулись Лариса и Геннадий, добавил: — Только портсигара у него теперь нет.
— Как нет?! — воскликнул Максимов.
— Да кто ж его знает, как? — развёл руками Федотов. — Говорит, что украли. Но мог и потерять, а то и пропить. У него иногда запои случаются. Это у Заглотиных наследственное.
«Плохо дело, — думал Максимов. — Где теперь портсигар искать? Придётся порасспрашивать Заглотина, может, чего и вспомнит?»
Федотов внимательно следил за его переживаниями, потом спросил:
— Ты мне вот что, мил человек, скажи. Ты именно портсигаром интересуешься или может письменами, что на его задней крышке были начертаны?
Пока до Геннадия доходил смысл заданного Федотовым вопроса, Лариса скороговоркой выпалила:
— Письменами, Афанасий Иванович, конечно письменами!
— Так это совсем другое дело, — усмехнулся в усы Федотов. — Срисовал ведь я те письмена.
— И рисунок у вас? — не веря своему счастью, спросил Максимов.
— У меня, куда ж ему деться?
Афанасий Иванович порылся среди разложенных на столе бумаг, нашёл нужную и протянул Максимову. Геннадий и Лариса едва не стукнулись лбами, когда склонялись над листком. Это было ещё одно стихотворение…
* * *
— Здравствуйте, Дядя Миша!
Сологуб хмыкнул и отстучал двумя пальцами по клавиатуре:
— Привет, племянничек!
После небольшой паузы возникла новая запись:
— У меня всё ок. В Знаменской нашёл, что искал. Завтра едем на Байкал.
— Сначала летим, а уж потом едем, — пробормотал себе под нос Сологуб и отстучал:
— На обратном пути возможна засада. Из Знаменской будем вас вывозить по воздуху. Ждите вертушку. До связи.
Ответ пришёл быстро:
— Понял. До связи.
— Хотел бы я знать, чего ты там понял, — сказал пустому экрану Сологуб и захлопнул крышку ноутбука.
* * *
Получив известие о том, что миссия Максимовых в Знаменской благополучно завершена, и они через день-другой появятся в Приюте, Старх решил навестить джип. Подержанного «японца» они приобрели в Иркутске в день прилёта, на нём и приехали. Пока он стоял на стоянке без дела, но скоро мог понадобиться. Старх попинал скаты, потом сел в салон и запустил двигатель. После прогрева погонял мотор на больших оборотах — никаких подозрительных шумов не прослушивалось. Проверил уровень антифриза, масла и топлива — всё было в норме. Заглушил двигатель и покинул салон.
— В путь собираетесь? — раздалось за спиной.
Вяземский повернулся. Перед ним стоял начальник охраны Приюта. Мужчины обменялись рукопожатием. Познакомились они ещё в день приезда Вяземских и Светланы в Приют. Начальник охраны произвёл тогда на Старха хорошее впечатление. По виду не наркоман, не алкоголик, скорее всего, бывший военный.
— Да нет, Виталий Петрович, — ответил на вопрос охранника Старх, — просто машину проверяю. На днях подъедут наши друзья, тогда и решим. Может и уедем.
— Понятно, — кивнул Виталий. — Я вот что у тебя хотел спросить… Ничего, что я на «ты»?
— Нормально, — ответил Старх.
— Тебе этот человек не знаком? — Виталий достал из кармана фотографию и протянул Старху.
Мужчина был заснят где-то в лесу, возможно, неподалёку от Приюта, и, похоже, не знал, что его фотографируют.
— Нет, я его не знаю, — сказал Старх и протянул фото Виталию.
— Оставь себе, — сказал охранник.
— Зачем? — удивился Вяземский.
— Затем, что этот тип за вами следит: за тобой, за твоей женой и за её подругой.
Это была плохая новость. Старх не хотел ставить под сомнение слова Виталия — если он это сказал, значит, имел на то основания.
— Этот тип несколько раз попал в поле зрения телекамер, да и моих ребят тоже. Кружит возле базы и высматривает в бинокль именно вас, можешь не сомневаться.
— Я и не сомневаюсь, — ответил Старх. — Кто он, не пробовали выяснить?
— Выясняем, но пока результат нулевой. Вот только рожа мне его не нравится!
— Мне тоже, — вздохнул Старх и убрал фотокарточку в карман. — Спасибо за предупреждение!
Виталий кивнул.
— Я вот ещё что хотел сказать. На территории базы вы в безопасности. В том числе от выстрела снайпера. Это я тебе твёрдо гарантирую! Но за её пределами будьте очень осторожны!
* * *
— Знаешь, зачем эти лохи в Знаменскую наведались?
Грач посмотрел на сияющую физиономию Хмурого.
— Ну, и зачем?
— За твоим портсигаром!
— Что?! — Грач от неожиданности чуть не подпрыгнул на месте. Потом возмутился: — Какого хера?!
— Портсигар-то старинный, — начал прояснять ситуацию Хмурый. — Мы его у прежнего хозяина выкупили и тебе на «днюху» подарили.
— Выкупили, говоришь? — с подозрением переспросил Грач.
— Ой, ладно! Выкупили, не выкупили. Хозяин всё одно в драбадан пьяный был, чего он может помнить?
— Ладно! Проехали! — остановил словоизлияния Хмурого Грач. — Этим-то портсигар зачем?
— Этого выяснить не удалось. Так давай у них и спросим?
— Дело говоришь! — кивнул Грач. — Как поедут обратно, вяжи их и сюда!
* * *
Вертолёты своим посещением Знаменскую не баловали. Потому посмотреть на диковинку потянулись к околице все свободные от дел жители станицы. Туда же направился и атаман Семёнов, единственный, кто был со стороны станичников при исполнении. По дороге он нагнал Максимовых и сразу всё понял.
— За вами, видать, птичка прилетела? — спросил Семёнов.
— За нами, — здороваясь с атаманом за руку, подтвердил Геннадий.
Перед вертолётом было не протолкнуться, но Семёнов враз расчистил дорогу.
— Посторонись! — крикнул он зычным голосом. — Дай людям пройти!
Прежде чем шагнуть в образовавшийся проход, Максимов нарочито серьёзно поблагодарил атамана:
— Спасибо вам, Илья Семёнович, за оказанную помощь!
— Не на чем, товарищ майор, — ответил довольный атаман. — Мы завсегда помочь готовы!
* * *
Грач рассматривал заднюю крышку портсигара. Он и раньше видел, что на ней выбиты какие-то слова. Но буквы были очень мелкими, и он их раньше не пытался прочитать. А сейчас захотел, потому что подумал: «Может, эти слова тем лохам и нужны?» Он отдал портсигар одному из помощников и велел перенести написанное крупными буквами на бумагу. Когда ему принесли листок, с трудом прочёл и отбросил в сторону. «Херня какая-то, да ещё и по дореволюционному написано! Ничего, лохи заяснят, что к чему!»
Когда вошёл Хмурый, Грач всё ещё пребывал в добром расположении духа. Но лишь глянул на постную физиономию заместителя, как тут же его и утратил.
— Что ещё случилось? — чуя недоброе, спросил он.
— Лохов-то наших из Знаменской вертолёт забрал, — сокрушённо поведал Хмурый. — Крутыми они, Грач, оказались. Может, отступимся?
— Ты чё такое говоришь? — нахохлился Грач. — Забздел что ли? Может они, конечно, и крутые, да не круче яиц варёных. И надо нам их расколупать! Если журналист не фуфло толкает, то тут такой гешефт наклёвывается! Короче. Знаю я, куда они полетели. К дружкам своим, больше некуда. Я беру пацанов и двигаю туда. На месте решу, что с ними делать. А ты остаёшься здесь, на хозяйстве. Врубился?
— Как скажешь, Грач, — кивнул Хмурый. — Всё будет нормалёк. Только скажи, что с журналистом делать?
— Пока ничего. Может, ещё на что сгодится.
* * *
Вертолёт доставил их в Читу. Оттуда скорым поездом доехали до Улан-Удэ, там их вновь ждал вертолёт. Теперь Максимовы любовались Байкалом с высоты птичьего полёта, жаль не так долго, как того бы хотелось. Вертолёт завис над специально оборудованной площадкой и начал опускаться.
* * *
Подошедший Виталий спросил у Старха:
— Твои друзья прилетели?
— Они, — улыбнулся Вяземский.
— А вы, ребята, круче, чем я думал, — сказал Виталий и пошёл прочь.
* * *
После рассказа Геннадия о событиях, произошедших в Знаменской, Старх, Катя и Света захотели увидеть стихи, которые были выбиты на задней крышке портсигара. Максимов положил на стол листок с письменами. Старх прочёл их вслух:
— Сей год у Спасителя над головой,
А руки его промеж даты.
В ногах отыщи ты запас золотой,
Что русские скрыли солдаты.

— И что? Кто-нибудь что-нибудь понял? — поинтересовалась Светлана.
— А чего тут понимать! — воскликнул Старх. — Карту на стол!
Когда добытая в Харбине карта была расстелена на столе, Старх положил рядом фамильный крест и скомандовал:
— Ищите цифру 2010!
— Ну, конечно! — хлопнул себя по лбу Геннадий. — Как я сам не допёр?
— Вот 2010! — крикнула Катя.
— А вот ещё! — через секунду воскликнул Геннадий.
— И ещё одна, — подвёл итог изысканиям Старх.
— И как это понимать? — спросила Лариса.
— Погодите, сейчас разберёмся, — успокоил всех Старх. — Видите? Каждая цифра написана со своим наклоном к сторонам листа и под каждой подведена черта. Попробуем приложить верх креста, где находилась голова Спасителя, к этой черте. Во что упираются края перекладины, к которой были приколочены руки Христа?
— Слева в цифру восемь, а справа в ничего, — сказала Светлана.
— Ладно, — Старх приложил крест к другой черте, — а так?
— А так с обеих сторон цифра 10! — воскликнула Катя.
— Что и требовалось доказать! Что под нижним концом?
— Точка и рядом цифра 201/15.
— И что? — спросила Лариса.
— А то, что точка указывает место, где спрятано золото! — пояснил Старх.
— А почему ты в этом так уверен? — опять спросила Лариса.
— Да потому, — Геннадий ласково обнял жену за плечи, — что 10.10.2010. это дата, когда был вскрыт ларец Вяземских. Именно о ней идёт речь в стихотворении.
* * *
В коттедже члены экспедиции собирали вещи.
— И куда мы теперь? — упаковывая сумку, спросила Катя. — Припадём к ногам Христа?
Мужчины понимающе переглянулись — женщина!
— Не сразу, милая, — мягко сказал Старх. — Сначала надо выяснить, во что эти ноги теперь упираются.
— Как во что? — вмешалась в разговор Лариса. — Разве не в золото?
Старх выразительно посмотрел на Геннадия — твоя очередь! Тот незаметно кивнул и повернулся к жене.
— Видишь ли, дорогая… Имеющаяся в нашем распоряжении карта… это как бы и не карта, в прямом понимании этого слова.
Женщины, как по команде, оставили сборы и уставились на Геннадия. Ободрённый вниманием, тот продолжил:
— Скорее, калька с некой военной карты времён Гражданской войны, на которой отображена лишь часть топографических объектов. Прежде чем отправится, как метко подметила Катя, припадать к ногам Христа, нам следует найти искомую точку на современной геодезической карте. Сейчас мы едем в Иркутск, где обратимся за помощью к картографам. Понятно?
Женщины переглянулись, Лариса сказала: — Угу, — и укладка вещей продолжилась.
Старх застегнул молнию на сумке, и, как бы, между прочим, поинтересовался:
— А где Светлана? Она что, не едет?
— Едет! — раздалось от двери.
Светлана прошла в комнату, Катя ей улыбнулась.
— Я твои вещи собрала.
— Спасибо! — Света чмокнула подругу в щеку.
— Попрощалась? — тихонько спросила Катя.
— Ага, — нарочито беззаботно ответила Света.
Катя только головой покачала. Потом взглянула на мужа.
— Вещи собраны. Едем?
Старха опередил Геннадий.
— Минуточку внимания! — сказал он. — Прежде, чем мы отправимся в путь, я должен сделать важное сообщение. — Он показал присутствующим конверт, запечатанный сургучной печатью, которая теперь была сломана. — Это депеша от генерала Сологуба. Её мне вручили в Чите. — Максимов достал из конверта листок бумаги и зачитал фрагмент послания.
— … небезызвестный вам Жорж Князев, он же Бухлов, увязался за вашей экспедицией, видимо, с целью раздобыть очередные «жареные» факты для своей газеты. После вашего отбытия в станицу Знаменская, Бухлов был захвачен местными бандитами. Полагаю, что через него преступникам могла стать известна цель экспедиции. Примите особые меры предосторожности…
В комнате повисло тревожное молчание. Первой встрепенулась Лариса.
— Ну, так чего же мы сидим? Срочно едем в Иркутск, пока они сюда не добрались!
— Уже добрались!
Все взоры обратились к Старху, который, произнеся фразу, достал из кармана фотографию и передал Геннадию. Фото пошло по рукам, пока вновь не оказалось у Вяземского.
— Кто это? — спросила Лариса.
— Неизвестно, — пожал плечами Старх. — Но этот тип следит за нами с прилегающей к Приюту территории уже несколько дней.
— И ты молчал? — возмутилась Катя.
— Не хотел вас понапрасну волновать, — пояснил Старх. — Здесь нам ничего не угрожало. Теперь, наш отъезд плюс сообщение Сологуба ситуацию, видимо, поменяют.
— Откуда у тебя это? — кивнул на фотографию Геннадий.
— От начальника охраны Приюта. Камеры наблюдения засекли фигуранта.
— И что теперь делать? — спросила Лариса. — Их ведь может оказаться много, и за территорией Приюта они могут на нас напасть.
— Могут, — очень серьёзно сказал Максимов. — Но не факт. К тому же мы не безоружны.
— Ты считаешь, что два карабина: у тебя и у Старха — это достаточно? — Лариса не то, чтобы ударилась в панику, но заметно нервничала. — У них ведь могут быть автоматы!
— На почтительном расстоянии карабин выглядит куда предпочтительнее автомата, — попытался успокоить жену Геннадий.
— А если они подберутся близко? — не унималась Лариса.
— Тогда пустим в ход вот это! — Светлана достала пистолет и показала Ларисе.
У той округлились глаза.
— Он настоящий? Откуда он у тебя?
— В детском мире купила, — пошутила Светлана и тут же добавила: — Да настоящий он, настоящий. Наградной. Кстати, такие же есть у Кати и Старха. Так что, не дрейф, подруга, отобьёмся!
— Хватит пугать мою жену! — не выдержал Геннадий. — Понимаешь, дорогая, обратился он к Ларисе, — даже если они нас и остановят, стрельбы, скорее всего, не будет, по крайней мере, не сразу. Сначала они попробуют с нами договориться. Им ведь надо узнать то, чего не мог рассказать Бухлов.
Прозвучало всё это не очень убедительно, но Лариса, как ни странно, успокоилась.
— Старх, дай мне свой пистолет, — попросила она. — У тебя ведь есть карабин. А стрелять я умею, меня Гена научил.
Вяземский вопросительно посмотрел на Максимова, тот отрицательно помотал головой. Лариса это заметила и обратилась к мужу:
— Почему?
— Потому что тебе подойдёт больше это. — Максимов достал небольшой пистолет и протянул жене.
— Ну, теперь, когда мы все при оружии, может, поедем? — предложила Катя.
* * *
Картограф с интересом рассматривал карту, которую передали ему Вяземский и Максимов. Он хмыкал, тряс головой, пощёлкивал языком, наконец, признался:
— Никогда ничего подобного не видел.
— Мы тоже, — заверил его Максимов.
— И вы хотите, чтобы я перенёс указанную вами отметку на современную карту?
— Это возможно? — вопросом на вопрос ответил Вяземский.
Картограф пожал плечами.
— А почему, собственно, нет? Вы говорите, что это оригинальная копия, а в каком году был изготовлен сам оригинал?
— Точно неизвестно. Во всяком случае, до 20-го года, — сказал Максимов.
Картограф уважительно повёл головой.
— Карт той эпохи сохранилось немного. Сейчас перенесём на кальку геодезические отметки, потом возьмём из архива все подходящие карты и методом наложения попробуем найти оригинал.
Карт действительно было немного, и вскоре картограф удовлетворённо воскликнул:
— Вот эта карта, видимо, и послужила оригиналом для вашего художественного произведения. Значит, интересующая вас отметка была здесь.
— И что там могло быть в 1920 году? — спросил Максимов.
— Трудно сказать, — пожал плечами картограф. Что-то находящееся вблизи Кругобайкальской железной дороги. Скорее всего, какая-нибудь пещера или штольня.
Максимов и Вяземский переглянулись.
— А что сейчас на этом месте? — спросил Вяземский.
— Вода.
— Как вода? — опешил Максимов.
— Когда строили Иркутскую ГЭС, этот участок попал в зону затопления, — пояснил картограф.
— Ни хрена себе… — вырвалось у Старха.
А Максимов упрямо поджал губы и попросил картографа:
— Можете перенести отметку на современную карту?
— Как два пальца! — заверил картограф. — Сейчас подберём подходящую… и перенесём отметку… Готово! Как я и предполагал, отметка оказалась под водой, правда, близко от берега.
— Утешили, — криво усмехнулся Старх.
— А с этим уже не ко мне. Держите! — картограф передал Максимову карту.
— Спасибо!
— Спасибо много, — усмехнулся картограф.
— Поняли, — Старх потянул из кармана бумажник.
* * *
— Домой? — спросил Старх, щурясь на яркое солнышко.
— Давай-ка навестим железнодорожников, — предложил Максимов.
— А давай! — сразу оценил идею друга Вяземский.
Если бы не «корочки» Максимова, ушли бы они отсюда несолоно хлебавши. А так сидели второй час в душной каморке и препирались с подслеповатым старичком.
— Я ж вам русским языком объясняю: не было в том месте ничего примечательного, — канючил архивариус.
— А вы ещё посмотрите, — просил Максимов. — Вы же не все документы подняли?
Старик раздражённо кряхтел и открывал очередную папку. Перелистывал, закрывал, и всё у них начиналось сначала.
— Всё, эта последняя! — старик победно блеснул глазами из-за толстых стёкол очков. Но страницы просматривал тщательно. Въедливый был старикашка. На одном из документов запнулся, перечитал, потом снял очки и как-то беспомощно улыбнулся. — А вы везучие, ребята, — сообщил он. — Был в том месте небольшой полустанок, а от него короткая ветка к штольне. Только в Гражданскую войну эту штольню взорвали, а опосля и рельсы разобрали за ненадобностью.
Назад: Книга вторая «Латинское танго»
На главную: Предисловие