Глава тринадцатая

Поначалу Арнас пребывал в растерянности. Укокошив старуху, он не знал, что делать дальше. Единственное, в чём он был уверен – это то, что пусть назад ему закрыт. Отныне русичи стали для него такими же врагами, как югорцы. Невелика беда! Он своё дело сделал, теперь югорский кан обречён, а стало быть, можно возвращаться домой.

Он шёл сквозь утонувшие в снегах елани и заледеневшие поймы, продирался через хрупкий и колкий тальник, пересекал луговины с заброшенными самъяхами, проваливался в буераки, карабкался на сопки и плутал по распадкам. Трудно ему было без лыж и лука, но что делать! В спешке удирая от одурманенных ушкуйников, он не успел прихватить с собой ни того, ни другого, да и как бы он нашёл дорогу к заимке с колдовской поляны? Лукавая кудесница закляла все пути к своей избушке, никому не дано было отыскать её без позволения лесной старухи. И чем больше Арнас думал об этом, тем сильнее укреплялся во мнении, что встреча ушкуйников с бабкой-потворой была не случайна. Югорские духи навели русичей на заимку, чтобы коварная ведунья заморочила их и лишила разума. Все силы земли и неба ополчились против новгородцев, пытаясь отвратить их от своего бога и лишить опоры в чужом краю. Лёгкость, с какой югорские вседержители овладели душами новгородцев, поражала Арнаса. Он не мог понять, отчего так произошло. Неужто русский Крестос так слаб, что не в силах совладать с местными богами? Наверно, югорских вседержителей питает родная земля, отвергающая славянского бога. Оттого и берут они верх.

Но для него это уже не имело значения. Он шёл к отчему дому, спеша показать родичам скальпы югорских вождей. Теперь-то уж никто не скажет, что он напрасно рвался в Югорский край.

На третий день пути он почувствовал, что выбивается из сил. Край трещал от мороза, а с пермяка лился пот. «Так и захворать недолго», – с тревогой думал он. Надо было раздобыть где-нибудь лыжи или собачью упряжку, но где? По пути ему ни разу не встретилось жильё. Оно и неудивительно: все югорцы разбежались, едва заслышав о русичах, а те, кто остался, укрылись в городках. Арнаса начали одолевать мрачные мысли. «Неужто я погибну, не добравшись до дома? – думал он. – Как обидно! Смерть не страшна, но страшна безвестность». К лютой стуже скоро добавился голод. Он ел всё, что попадалось под руку – замёрзшие ягоды, жуков-короедов, личинки – но слабел всё больше и больше. Это был конец. Арнас понял, что умрёт, и готовился к смерти, хотя неукротимая воля гнала его дальше. Он шёл, почти ничего не видя, с большим трудом различая красноватый огонёк солнца на небосклоне; деревья сливались для него в сплошной частокол, снег норовил взметнуться в лицо, погребя в глубоком сугробе. Пришёл день, когда даже воля не смогла поднять его с земли. Арнас опустился возле ствола молодой ели и тяжело задышал сырым, стылым воздухом. «Я сделал всё, что мог, – думал он. – Не моя вина, что кан остался невредим. Один человек не может совладать с сонмищем духов». Так он утешал себя, надеясь, что смерть его будет лёгкой и незаметной. Размышляя над этим, он вспоминал рассказы тех, кто замерзал в тайге: им являлись чудесные сны, превращая умирание в праздник. Быть может, такие же грёзы явятся и ему? Предчувствие удивительных образов развлекло его, но ненадолго. Пальцы мучительно набухли колючей болью. Он непроизвольно сжимал и разжимал их, но потом устал и смирился с неизбежным. Тело его, коченея, гудело и ныло, лицо покрылось ледяной коркой, грудь всё сильнее разрывал сухой кашель. «О боги, как мне тяжко!» – думал он.

И тут взгляд его случайно упал на зайца, выглянувшего из-за соснового комля. Сначала Арнас решил, что зверёк ему лишь померещился, он даже засопел, чтобы сбросить с себя морозную дремоту, но заяц не пропал. Его белые уши торчали меж тонких кустиков, похожие на занесённую снежным пухом рогатку. Он с любопытством всматривался в пермяка, словно никогда прежде не видел людей. «Беляк-то взрослый уже, опытный», – невольно отметил про себя Арнас. Подумал – сам усмехнулся своей мысли: не всё ли равно, опытный или нет? Ведь он, Арнас, почти уже умер. Или ещё жив? Как понять это? Зырянин напрягся, задышал чаще, чувствуя прилив сил. Вот оно, избавление! Боги всё-таки услышали его призыв. Надо поймать этого зверя, зажарить его – тогда он будет спасён. Но как это сделать? Арнас прикинул: до зайца шага три, не больше. Если наскочить на него, вытянув руки, то можно успеть схватить за лапы. Едва ли тот успеет отпрыгнуть – в снегу беляки не слишком проворны… Но мысль эта, на мгновение воспламенившая его разум, тут же и погасла. Откуда в одеревеневшем теле возьмётся столько ловкости, чтобы поймать зайца? Даже свежему охотнику это не под силу, что уж говорить о нём, голодном и обмороженном…

Но заяц не двигался, пялясь на зырянина как на диво-дивное, и это подтолкнуло Арнаса к действиям. На что он рассчитывал, бросаясь на беляка? Быть может, надеялся, что зверь болен и не сумеет отпрыгнуть? Или полагался на притягательную мощь людского взгляда, который, говорят, околдовывает животных? Вряд ли. Просто голод настолько захватил его, что Арнас уже не слушался голоса рассудка. Он видел перед собой еду и тянулся к ней.

Отлепив примёрзшую малицу от ствола, он захрустел заиндевевшими рукавами, попытался встать на четвереньки. Заяц насторожился. Поводив ушами, он чуть попятился, но глаз не отвёл и продолжал таращиться на человека, точно приманивал его. Зырянин счёл это хорошим знаком. «Либо глупый, либо…», – что «либо», он не додумал. Обхватив непослушными пальцами рукоять ножа, Арнас перевалился на колени, начал медленно подкрадываться к зайцу. Тот снова попятился. Такое спокойствие зверька весьма озадачило Арнаса. Он почуял неладное. «Почему не удирает? Неужто завлечь хочет?». Пермяк вытянул вперёд руку с ножом и пополз вслед за отступающим зайцем, подминая под себя снег и царапая щёки острым настом, ударяясь коленями о выступы мёрзлой земли и сжимая зубы. Снег сыпался ему за шиворот, забивался в рукавицы, пронзал лютой стужей запястья, погружал в себя, словно тщился затопить пермяка с головой, но Арнас упрямо продвигался вперёд, не сводя глаз со зверя. Из горла его доносилось сиплое дыхание, сведённые мукой челюсти выдвигались вперёд, растягивая кожу на подбородке. А беляк всё пятился, словно затравленный волк, отходил, перебирая лапками, уши его то прижимались к спине, то вставали торчком, и ядовито светились в полумраке красноватые зрачки, похожие на две свечки в далёком окне. «Непростой это зверёк, ох непростой!» – подумал Арнас, вспомнив старое поверье о несчастье, которое сулит встреча с зайцем. И будто накаркал – земля вдруг подломилась под его ладонями, тело перевесилось вперёд, и он, не удержавшись, ухнул в чёрный провал, задев по пути свисавшие древесные корни. «Подставили, сволочи», – успел подумать зырянин, прежде чем, отбив все бока и плечи о неровные края ямы, плюхнуться на тёплую твердь. Нож вылетел из руки, ушибленный зад отозвался тупой болью, Арнас зашипел и перевалился на колени.

К его удивлению, вокруг была не ледяная тёмная яма, а уходящие в бесконечность мерцающие скалы, над которыми нависало горячее красное небо. Земля дышала жаром. Арнас оторопело огляделся. «Вот и видения пришли», – подумал он. Где-то вдалеке меж бесплодных каменистых берегов текла река. Её воды были настолько черны, что пермяк поначалу принял их за бездну, рассекавшую надвое подземный мир. По ту сторону реки клубился дым, слышался оглушительный звериный рёв и какое-то утробное гудение. А по берегу шли громадные, покрытые шерстью, существа с заострёнными кверху головами и длинными когтями-кинжалами на пальцах. Арнас испуганно вжался спиной в земляную стену, надеясь, что чудища не заметят его. Но куда там! Один из великанов повернул в его сторону заросшее волосом лицо и, сверкнув зелёными очами, в несколько прыжков оказался рядом. Пермяк втянул голову в плечи, с ужасом глядя на него. Страшилище обернулось к своим, махнуло рукой, подзывая остальных. К нему приблизилось несколько товарищей, они озадаченно уставились на зырянина и повели беседу на странном рыкающем языке. После короткого обсуждения первое чудище протянуло к Арнасу когтистую лапу, попыталось ухватить его за плечо, но пермяк отодвинулся и ударил его кулаком по шершавым пальцам. Удар получился слабым, но даже и такой он привёл страшилище в гнев. Великан недовольно сморщил лицо, хрюкнул и, вытянув обе руки, очень ловко взвалил зырянина на правое плечо. Пермяк и опомниться не успел, как уткнулся носом в вонючую шерстистую спину. «О боги, что со мной будет?» – подумал он.

Зверюга, делая широкие прыжки, понёслась куда-то вдоль реки. Зырянин видел, как навстречу шли бесконечные вереницы таких же ужасных существ, в небе парили собакоголовые птицы, а по скалам ползали ящерицы и пауки. В масляных чёрных водах реки тут и там появлялись гребни огромных угрей, на одном из которых сидел старик с водорослями вместо волос. Он потрясал трезубцем и кричал в восторге: «Ох-хо-хо!». Зелёная борода его развевалась на ветру, могучие мышцы переливались багровыми бликами. Вакуль, – понял Арнас. Вот куда его занесло – в нижний мир, прямиком во владения Куль-отыра. Скоро, должно быть, явятся и призраки умерших…

Чудовище вдруг остановилось и издало несколько рыкающих звуков.

– Кого это ты принёс? – услышал пермяк глубокий мощный голос. – Неужто человека из среднего мира?

Чудище что-то коротко ответило.

– Ладно, давай его сюда.

Могучие лапы сдёрнули зырянина с мохнатого плеча и поставили на землю. Ноги Арнаса подогнулись, он упал.

– Эге, да это же наш старый недруг, – произнёс голос.

Арнас поднял голову. Перед ним стояла большая четырёхколёсная повозка, запряжённая двумя медведями. В повозке сидел немолодой уже человек в югорском доспехе, с шишковатой серебряной палицей в правой руке и мечом на боку. Человек был сердит и грозно хмурил брови. Редкая бородёнка его и широкое лицо выдавали уроженца закаменного края. Рядом с ним обреталась кряжистая русоволосая женщина в добротной яге и зелёных персидских штанах, заправленных в короткие пушистые няры. Она равнодушно скользнула по Арнасу взглядом и отвернулась.

По ту сторону повозки шли остроголовые чудища, под ногами у них крутились человечки с бельмами вместо глаз, все как один – в железных латах, со щитами на спинах, перепоясанные ножнами, несшие на плечах копья, клевцы и пальмы. Разношёрстное это воинство растянулось длинной тонкой змеёй от окоёма до окоёма, и брело, позвякивая оружием, ведя разговоры на непонятных языках, шурша ногами по тёплой земле и поднимая пыль. Над рекой стоял непрерывный гул от тысяч голосов, а с другого берега, где клубился непроглядный дым, то и дело раскатывался могучий рёв.

– Ты – зырянин, пришедший с христианами, – сказал человек в повозке.

– Верно, – тихо ответил пермяк, с трудом поднимаясь на ноги. – А ты кто?

– А я – Куль-отыр, творец и повелитель этих земель.

Зырянин прищурился и усмехнулся. Демон насупился.

– Я вижу, тебя не очень-то испугала эта встреча, – заметил он.

– Мне уже всё равно. Я и так почти мёртв.

– В моей власти сделать твою смерть мучительной или лёгкой.

– Чего же ты хочешь от меня?

Куль-отыр перегнулся через подлокотник, пронзил его страшным взглядом.

– Служить мне хочешь? С Крестосом биться пойдёшь? Награжу богато!

– Не пойду. Он мне ничего плохого не сделал. А югорцы твои немало бед нашей земле принесли.

– Глупец ты, Арнас. Помогаешь руси, думая, что творишь благо для своего народа. Ты погряз в мелких расчётах, а главного-то не видишь: Крестос – вот кто твой злейший враг. Сейчас он пришёл к нам, но скоро придёт и к вам. Разве не слышал ты, что русские монахи крушат зырянские капища? Пермь-то ближе к Руси, чем Югра. Твоя земля скорее под новгородским ярмом окажется.

Арнас побледнел, услыхав знакомые речи. Нечто подобное говорил ему и отец-шаман. Неужто он был прав? Зырянин нахмурился, стиснул зубы.

– От Крестоса не видал я зла, а от твоих чад – сколько угодно. Не быть нам вместе, Куль-отыр. Слишком глубокую яму ты вырыл между нами, чтобы засыпать её ныне. Не стану я помогать тебе против Крестоса.

– Подумай, Арнас, крепко подумай, – настаивал демон. – В сей час решается будущее твоё и моё. Если не примешь ты сторону правды, себя и народ свой погубишь…

– Нечего с ним нянчиться, – заявила вдруг женщина, сидевшая рядом. – Видишь же – не желает он нам помогать. Душу вон – и дело с концом.

– Цыц, баба! – рявкнул на неё бог смерти. – Молчи, не то с повозки скину. Лучше за брюхом своим следи, чтоб ещё одним ублюдком не разродиться…

– Ладно уж попрекать-то, – надулась женщина. – Говорила я – не моя вина это…

– Всё едино – срамотища. Вместо девки парня родить – такого ещё не бывало. Как весну-то зазывать будем? Мальчишку с русалками плясать отправим?

– Постыдился бы!

– А мне-то чего стыдиться? Это ты стыдиться должна…

Арнас, не веря своим глазам, наблюдал за препирательством богов. Для него, простого смертного, такая стычка была чем-то необыкновенным. Будто скинули покров таинственности со сладкой грёзы и обнажили её непритязательную сущность. Он вдруг понял, что это за женщина.

– Тебя звать Сорни-Най, высокородная госпожа? – спросил он.

– Именно так, смертный, – надменно ответила та.

– Для меня честь встретить тебя.

Богиня не ответила. Куль-отыр обратил на зырянина взгляд.

– Я убью тебя прямо на глазах у Крестоса, – сообщил он. – Пусть демон позеленеет от злости. Ты понял меня, пермяк?

– Понял, властитель смерти. Но как я оказался в твоём мире, не будучи мёртвым? Неужто это ты заманил меня?

– Не твоё дело. Скоро я порву в клочки твою душу и развею её по ветру. Думай об этом.

– Я умолкаю, грозный бог, – произнёс Арнас.

– Ты пойдёшь за моей повозкой. Привяжи его! – велел Куль-отыр мохнатому провожатому.

Тот обхватил огромными пальцами запястья пермяка, связал их невесть откуда взявшейся верёвкой и затянул конец вокруг задней оси повозки. Измождённый и ослабевший от голода, Арнас обречённо уронил голову. Теперь придётся тащиться за этой повозкой невесть куда. Хотя бы накормили, сволочи! Хотя где здесь найти простую человеческую пищу?

Идти ему, однако, пришлось недолго. Уже спустя полсотни шагов в голове его начало мутиться, ноги подкосились, и зырянин, обеспамятев, рухнул на землю. Очнулся он от сильного удара в скулу.

– А ну вставай! Хватит валяться. Хозяин ждёт.

Арнас застонал и перевернулся на спину. Передняя часть его тела горела от боли, плечи казались вывернутыми из суставов. Измученный, шатающийся, он поднялся на колени и с хрустом уронил затекшие руки. Кто-то развязал ему запястья, толкнул в спину.

– Вставай.

Зырянин обернулся и вздрогнул. На него смотрел один из тех бельмастых карликов, что путались под ногами у волосатых великанов.

– Ты кто? – спросил Арнас.

– Это тебя не касается. Вставай и иди.

Пермяк с трудом поднялся на ноги, огляделся. Вокруг строились войска. Впереди колыхалась шеренга карликов со щитами и копьями, чуть поодаль неровным частоколом тянулись ряды когтистых страшилищ. За ними виднелись скелеты в побитых доспехах, лёгкой дымкой пролетали унылые привидения. В небе слышался лай собакоголовых птиц. Над ними нарезали круги огромные крылатые твари с телами львов и мордами орлов. А впереди, за обширной каменистой пустошью, бурлило что-то неясное, зыбкое, в ярких всполохах молний выползали лица, окружённые трепещущими крылами, мелькали кадуцеи и белые одежды, слышались хоровые распевы.

– Да у вас тут война? – мрачно удивился Арнас.

Карлик ничего не ответил ему, только легонько уколол копьём в зад.

Пермяка снова повели к Куль-отыру. Тот, сидя в повозке, придирчиво оглядел его и сплюнул.

– Падаль, а не вой. Рвань и дрянь. Такой мне и даром не нужен.

Арнас промолчал. Что ему было отвечать? Куль-отыр поднял глаза к небу и осведомился у кого-то:

– Ты уверен, что Крестоса опечалит его смерть?

Сверху прошелестел вкрадчивый голос:

– Этот боец принёс ему много пользы.

– Как знаешь, – пожал плечами Куль-отыр. Он посмотрел на Арнаса. – Сейчас ты умрёшь, а душа твоя отправится на вечные муки.

Пермяк поводил пересохшим языком по нёбу.

– За всё тебе воздастся, демон зла, – прохрипел он, сглотнув.

Бог смерти легонько двинул пальцем, и локти Арнаса перехватили за спиной чьи-то крепкие руки.

– Выведите его в поле и убейте. А душу принесите мне.

Арнаса поволокли на пустошь. Он спотыкался, падал, его подхватывали и тащили дальше.

– Крестос! – прогремел сверху тот же голос. – Ты видишь этого человека? Он сейчас умрёт.

Из красно-бурых клубов дыма по ту сторону поля вышел некто длинноволосый, с острой бородкой, одетый в рубаху до пят.

– Чем провинился он пред тобою, Нум-Торум? – прокричал человек.

– Он служил тебе и должен умереть.

– Я не знаю его. Он никогда не служил мне.

– Как же он попал в войско твоих прихвостней? Из-за него погибли три вождя моей земли.

Человек окинул пермяка быстрым взором.

– Что ты хочешь за его жизнь? – спросил он.

– Она не продаётся.

– Освободи его, и я уйду из твоей земли.

Повисло молчание. Затем голос грозно осведомился:

– Ты смеёшься надо мной?

– Отнюдь. Я готов покинуть твои владения, если ты отдашь мне этого человека.

– Значит, он дорог тебе, и ты лгал, говоря, что не знаешь его?

– Это – твои слова, владыка Югры. Не мои.

– Презренный божок, ты смеешь издеваться надо мной?

– Я отношусь к тебе с почтением, Нум-Торум. И ещё раз говорю: отдай мне этого человека, и я покину твой мир.

– Зачем же тогда он нужен тебе, если ты его не знаешь?

– Всякая душа ценна, а тем паче душа невинного.

Вновь повисла тишина. Наконец, Нум-Торум промолвил:

– Поклянись страшной клятвой, что уйдёшь из моей страны, если я отдам тебе этого человека.

– Я не клянусь, бог неба. Я просто говорю правду.

И тут словно вихрь вырвал измученного зырянина из лап исчадий нижнего мира, поднял его над землёй и, перенеся через каменную плешь, швырнул к ногам русского бога.

– Он твой. Забирай и иди прочь.

Крестос наклонился к полумёртвому Арнасу, ладонью убрал ему волосы со лба.

– Ты можешь идти, незнакомец?

Пермяк выругался сквозь зубы, тяжело поднялся, посмотрел на демона больным взором. Перед глазами у него стоял туман, всё плыло, как у пьяного.

– Мне бы воды. И пожрать что-нибудь, – промолвил он.

– Пойдём со мной, – ответил Крестос.

Он взял Арнаса за руку и нырнул вместе с ним в красно-сизую мглу. Пермяк испугался, растерявшись, но мгла скоро закончилась, и они оказались на заснеженной поляне, посреди которой стояла избушка.

– Мис-нэ! – позвал демон. – Я привёл к тебе человека. Отогрей и накорми его, добрая душа!

Из избушки показалась югорская девушка в кумыше и наспех накинутом платке.

– Это кто ж такой? – весело спросила она, приближаясь к ним.

– Твои родичи хотели убить его, но я уговорил их отдать его мне.

Девушка внимательно поглядела на зырянина. Её глаза чёрными жемчужинами блестели в полумраке, окутывая Арнаса давно не испытанным теплом.

– Как зовут тебя? – спросила она.

– Арнас.

– Ты – пермяк?

– Да.

– Пойдём.

Арнас задержался, посмотрел на русского бога.

– Я не буду служить тебе, – предупредил он.

– Мне и не надо. Ты свободен в своём выборе. Делай, что пожелаешь.

– И ты не станешь требовать, чтобы я влился в твоё войско?

– Нет.

– И не придёшь за платой?

– Нет.

– Тогда почему ты спас меня?

– Потому что ты мог пострадать из-за меня. А мне невыносима эта мысль. Лучше спасти одного невинного, чем покарать сто виноватых.

Арнас ошарашено уставился на демона, не зная, что и думать.

– Ты не шутишь? – спросил он.

– Нет.

– И ради меня ты заключил мир с югорскими богами?

– Да.

Пермяк опять замолчал, всеми силами пытаясь понять, что двигает этим странным богом.

– Я не верю тебе, – наконец, вымолвил он.

– Это твоё право, – улыбнулся Крестос. Он положил Арнасу руку на плечо. – Иди в избушку. Мис-нэ ждёт тебя.

Зырянин ещё раз недоверчиво поглядел на него и затопал к дому.

Пробуждение его было поистине сладостным. Волны тепла ласкали обмороженные щёки, отдохнувшее тело нежилось в объятиях гладкой оленьей шкуры, брюхо слегка урчало от голода, но уже без давешнего отчаяния, а лишь с осторожным укором, чтобы хозяин опять не забыл о нём. «Сколько же я спал?» – подумал Арнас. Он помнил, как вошёл в эту избушку, как Мис-нэ накормила его ужином, а вот дальше в его памяти наступал провал. Видно, заснул он сразу, как только добрался до лежанки. Кто же в таком случае раздел его? Арнас ещё раз ощупал себя, поёжился. Вот так баба! Уж не опоила ли она его? Он стал вспоминать свой разговор с Крестосом, силясь выискать в словах демона скрытый смысл, но ничего не нашёл. Зачем же он всё-таки спас его? Вот вопрос!

Пора было вставать. Арнас сел, прикрывшись шкурой, огляделся в поисках одежды. Огонь, горевший в чувале, позволил ему хорошо рассмотреть обстановку. Обычная югорская изба, ничего особенного. Удивляло только, что этот дом стоял один, точно охотничья заимка. Откуда здесь взялась девушка? Может, её родные сбежали от русичей? Или убиты? Арнас засопел, чувствуя, как от этих мыслей у него начинает болеть голова. Слишком много впечатлений для нескольких дней.

На скамье под маленьким окошком он увидел сложенную одежду: рубаху, порты, кумыш. Возле двери стояли черки. Не похоже было, чтобы всё это когда-либо носили. Арнас скинул с себя шкуру, приблизился к скамье, взял рубаху. Придирчиво оглядел её со всех сторон, словно выискивая какой подвох, затем пожал плечами и натянул на себя. Одев всё остальное, он надвинул на голову колпак и открыл дверь. На него пахнуло морозом, потянуло острым запахом инея и хвои. Щёки мгновенно заиндевели, в носу заныло от стужи. Не глядя по сторонам, Арнас поспешно устремился в лесок, чтобы справить нужду…

Обратно выходил уже в другом настроении – умиротворённый, полный довольства собой и всем окружающим. Отдохнувшее тело его так и рвалось в бой.

– Как чувствуешь себя, странник? – услышал он девичий голос.

Арнас повернул голову: шагах в пятнадцати от него стояла хозяйка дома с охапкой хвороста в руках.

– Отлично, – сказал он. – Наколоть тебе дров, хозяюшка?

– Сделай милость. Вон топор.

Арнас подошёл к поленнице, вытащил тяжёлую чурку, поставил её на пень.

– Долго я спал? – спросил он.

– Больше суток, – ответила девушка, подходя ближе и сваливая хворост рядом с дверью.

Пермяк сокрушённо покачал головой.

– А кто же одёжу-то сдёрнул? – спросил он. – Неужто ты?

– А кто ж ещё? Слуг здесь нету, – засмеялась Мис-нэ, хитро глядя на него.

– Что ж, так и живёшь одна? А где родители твои, братья, сёстры? Муж?

– Родители мои далеко. Там же, где и братья с сёстрами. А мужей у меня много. Хочешь, станешь одним из них. Я принесу тебе удачу.

Арнас нахмурился, не понимая её слов.

– И не страшно тебе здесь? А если худой человек набредёт? Или медведь? Да и на охоту опять же ходить надо, на рыбалку… Кто добывает тебе еду?

– Помощников хватает! А ежели никого под рукой нет, то и сама. Я ведь сильная. Ты не смотри, что девка. Меня весь лес знает. И уважает.

– Знахарка, что ль? – буркнул Арнас.

– И знахарка тоже. Я – дочь этого леса. Он меня кормит и защищает. А я спасаю его от злых людей. Без меня ни один охотник сюда ступить не смеет. Все ко мне идут, ублажить хотят.

Топор чуть не выпал из рук Арнаса. Ворожея! Ещё одна! Вот в чём тайный расчёт Крестоса! Он хочет смутить разум пермяка соблазном, хочет прельстить его этой югоркой, чтобы Арнас отдал свою душу русскому богу. Не бывать тому!

– За гостеприимство твоё благодарю, – сказал Арнас, подкидывая топор в руке. – Однако знай – сегодня же покину тебя.

Мис-нэ прищурилась.

– Думаешь, я послана, чтоб овладеть твоей душой?

– А разве нет?

– Дорого бы дали мои братья, если б я сделала это. Но нет, я всего лишь хочу согреть твоё тело и наполнить брюхо. Когда ты пришёл сюда, то замерзал и погибал от голода. Я выходила тебя. Без меня ты бы умер. Думаешь, я сделала это нарочно, чтобы приобрести власть над тобой?

– На своём пути я уже встречал ведунью, которая спасла жизнь человеку. Мне пришлось убить её, ибо за добротой её скрывалась корысть. То же я могу сделать и с тобой.

– Тогда сделай, если хочешь. И пусть тебя мучает совесть.

– Совесть? Ха! Странный довод для югорской колдуньи.

– А ты ожидал, что я примусь грозить тебе страшными заклятьями?

– В общем, да… – растерялся Арнас.

– О нет, твоя совесть измотает тебя сильнее, чем самоё жуткое заклятье. Ведь ты – добрый человек, хоть и чужак. А добрые люди совестливы. В этом их отличие от злых.

– А вы, злые, только этому рады, – криво усмехнулся Арнас.

– Мои братья, не я.

– Кто же твои братья?

– Мои братья – духи мис, помогающие людям. Они благоприятствуют югорцам и насылают злой морок на прочих. Они пособляют народу Югры одолевать врагов и добывать лесного зверя.

– А ты почему не помогаешь своим братьям?

– Я помогаю лишь тем, кто мне по нраву.

Арнас смерил её холодным взглядом, недоверчиво поджал губы и умолк.

Спустя какое-то время из леса вдруг показались оборванцы на лыжах – женщина и двое маленьких ребятишек. Женщина шла впереди, торила путь, а за ней, привязанные верёвкой, один из другим следовали дети. Тела их перехватывали ремни, державшие тяжёлые тюки на спинах. Лица были измождены и обветрены, в глазах застыла мука.

– Ах, неужто опять? – всплеснула руками Мис-нэ.

Она подбежала к путникам, помогла женщине снять тюк, отнесла его в избу. Дети испуганно уставились на Арнаса, прижались к матери. Тот нахмурился, воткнул топор в пень и вытер нос.

– Куда путь держите? – спросил он.

– Подальше от этих мест, – буркнула женщина, снимая лыжи и ставя их возле бревенчатой стены.

Говор её заставил Арнаса насторожиться.

– Ты – зырянка? – спросил он.

– Много будешь знать – скоро состаришься.

Пермяк усмехнулся.

– Как же ты шла с детьми через лес? Не боялась, что хищники порвут?

– Ты о нас не тревожься. Мы без мужчин очень даже запросто обходимся.

– Да уж вижу, как вы обходитесь – на детей смотреть жалко: того и гляди упадут.

– А ты на моих детей на зарься. Ты о своих думай.

– Злая ты баба. Жизнь научила?

– Любопытен ты не в меру…

Дверь раскрылась, и Мис-нэ пригласила путников в дом. Арнас тоже решил не оставаться в стороне; ему хотелось послушать, что расскажут пришельцы. Он зашёл в избу, снял колпак и рукавицы, улыбнулся детям.

– Не слишком-то ты любезна со мной, женщина, – сказал он незнакомке. – Вроде худая тебе не сделал никакого…

– А мне с тобой любезничать ни к чему. Чай не муж и не сват.

Арнас усмехнулся.

– Вижу ведь, что ты зырянка. А я– земляк твой. Из тех же мест.

Женщина недоверчиво уставилась на него, спросила:

– Из каких из тех?

Арнас назвал свой павыл. Женщина кивнула, затем осведомилась:

– А здесь чего забыл? Югорцам служишь?

– Может, служу, а может, нет, – уклончиво ответил зырянин. – А тебя как занесло в такую даль, да ещё с двумя детьми? Беглянка, что ль?

– Что ж ты за настырный такой? Никак не отцепишься…

Мис-нэ сказала:

– Ладно вам препираться-то. В одной ведь лодке плывёте – от югорцев спасаетесь.

– Мне-то что спасаться? – удивился Арнас. – Я всех югорцев победил. А кого не успел, тот скоро сам славянам сдастся.

– Хорошо же ты победил, – усмехнулась женщина. – Русичи вон почти все полегли – кто на столичной площади, а кто под городом, в стане своём.

– Врёшь, женщина! – выкрикнул Арнас, бледнея.

– А ты поди проверь. Там и наших немало погибло. Югорцы-то, когда с русью управились, за пермяков взялись. Народу перебили – страсть. Мне-то повезло, я не в городе осаду пережидала, а в лесу, где охотничьи угодья. Там у местных много заимок поставлено, всегда схорониться можно. А наши, что в городе остались, почти все сгинули. Сказывают, пам югорский на них всю лютость югорскую обрушил. Я как услыхала, что югорцы наших под корень режут, взяла детей и пошла на заход солнца. А муж мой так и остался там навсегда…

– Откуда знаешь? – буркнул Арнас.

– Югорцы же и сказали. Не все же там головорезы, есть и хорошие люди.

– Выходит, побили русичей?

– Выходит, что так.

Лицо пермяка омертвело, он прошептал:

– Но почему? Как же так получилось? – Ошеломлённо развернувшись, он открыл дверь и шагнул наружу. «Как же это произошло? – думал он, идя куда глаза глядят. – Всё было предрешено, и вот на тебе! Почему, отчего? Не могу понять». Вдруг он остановился как вкопанный и ударил себя по лбу. Ну конечно же! Крестос! Вот кто виноват в разгроме. Он же пообещал Нум-Торуму отступить, если тот отдаст Арнаса. Так и случилось: славянский демон покинул своих чад, и новгородцы были разбиты. О чём же думал Крестос, оставляя русь на растерзание югорским духам? Коварный, жестокий бог. Совсем не печётся о своём народе. Зачем он спас Арнаса? Зырянине мог этого понять. Но одно ему было ясно: чем быстрее он уберётся из этой проклятой земли, тем лучше. Сделав такой вывод, он вернулся в избушку Мис-нэ и объявил с порога:

– Я ухожу. – Повернувшись к беглянке, добавил: – Можешь пойти со мной, женщина.

– Благодарю за честь, – усмехнулась та. – Но я лучше пережду зиму здесь, а весной спущусь на лодке.

– Тебя могут найти югорцы.

– Не найдут. Это место под надёжной охраной. Мис-нэ не даст меня в обиду. Правда, голубушка? – с улыбкой повернулась она к девушке.

– Истинная правда, – кивнула та, пробуя на вкус кипящую в котле похлёбку.

– Как знаешь. А я ухожу. – Арнас поднял глаза на Мис-нэ. – Дашь ли ты мне лыжи и лук со стрелами?

– Конечно. А ещё крючок и конскую нить, чтобы ты мог удить рыбу. И топор.

– Благодарю. И ещё мою старую одежду.

– Зачем? Носи эту. Твоя совсем прохудилась.

– Пускай так. Но я хочу быть в своей.

– Хорошо. Правда, черки твои я бросила в огонь. Извини. Они были так изношены, что я решила выкинуть их.

Арнас закусил губу, хмуро глядя на девушку, затем ещё раз обронил: «Благодарю» и ушёл готовиться к походу.

Он не хотел грубить хозяйке, но не мог и отказаться от подозрений в отношении неё. Всё ему мерещилось, будто она вместе с Крестосом что-то замышляет, а потому в каждом её слове и поступке Арнасу виделось второе дно.

Как ни уговаривала его Мис-нэ, Арнас остался непреклонен и в тот же день покинул её дом. Ему не хотелось оставаться на ночь с беглянкой и её детьми. Кто знает, может, они посланы, чтобы сбить его с дороги? Мис-нэ снабдила его припасами и пожелала счастливого пути. В её устах это звучало как настоящее заклятье, которое должно было уберечь пермяка от злых духов. Не сказать, чтоб он поверил ей, но где-то в глубине души эти слова придали ему уверенности.

И в самом деле, путешествие его пролегало легко и приятно. Даже лютый мороз не слишком тревожил Арнаса – он шёл так лихо, что не замечал стужи. На ночь пермяк строил шалаши и разводил костры, днём бежал на лыжах – замерзать было некогда. О пище он тоже не заботился: припасов, что дала Мис-нэ, должно было хватить до самого Камня, а там Арнас надеялся пополнить запасы охотой и подлёдным ловом.

Пермяк шёл лесом, опасаясь выходить на открытое пространство. Скальпы югорских хонтуев, привязанные к поясу, ободряюще действовали на него, веселили сердце. И всё же Арнас был угнетён. Необъяснимое и внезапное поражение новгородцев расстроило его. Он винил во всём Крестоса, но чувствовал, что истинная причина зарыта глубже. Вновь и вновь возвращался он мыслями к непонятному поведению русского бога и силился отыскать в нём разгадку тайны. Наверняка Крестос получил что-то от Нум-Торума. Но что? Арнас мог лишь гадать.

На третий день, ближе к полудню, когда клюквенный шарик солнца едва показался над окоёмом, а в густых кронах беломошника забрезжил слабый молочный свет, Арнас вдруг услышал ужасные вопли. Они доносились с полуденной стороны, где протекала река, по которой русичи явились в Югру. Самой реки Арнас пока не видел, но твёрдо знал, что она там. Берегом этой реки он и хотел пройти через Камень. И вот, услышав эти крики, он остановился, поражённый, и невольно потянул со спины лук. Быть может, русичи, обозлённые неудачей, схватили какого-то югорца и мучают его? А может, это югорцы терзают новгородского пленника? В любом случае его это не касается. Чем менее заметным он будет, тем с большей вероятностью доберётся до дома. Доводы были разумны, но голос совести говорил иное. «Возможно, там мучают невинного, а ты – единственный, кто может помочь ему. Неужто ты не сделаешь этого?». Арнас постоял, размышляя, потом вздохнул и во весь дух помчался на помощь несчастному.

Действительность оказалась ещё ужаснее, чем он предполагал. На маленькой луговине, затёртой меж кривых пихт и приземистых елей, лежал окровавленный человек, терзаемый огромным волком. Чуть поодаль валялся мешок, из которого выкатилось золотое изваяние, изображавшее беременную Сорни-Най. Арнас на мгновение опешил, узрев такое, но тут же стащил со спины лук, натянул тетиву и выстрелил. Зверь по-собачьи взвизгнул, упал на грязный снег и завертелся на месте, пытаясь выдрать зубами стрелу. Пермяк неспешно заскользил к нему, осторожно высматривая в чаще других хищников. Волки редко ходят поодиночке – если один из них набрёл на добычу, скоро здесь должны появиться и дружки. Но лес молчал, не шевелилась ни одна веточка, и недвижимо висела хрустальная паутина лозняка кругом.

Волчьи визги понемногу затихли, зверь перестал извиваться, лишь слабо подрагивал всем телом, не сводя глаз с приближающегося пермяка. Тот перевёл взор на богиню, ядовито желтевшую в истоптанном снегу, потом посмотрел на полумёртвого человека. Откуда взялась у него столь ценная вещь? Ни лицом, ни одеждой человек не походил на пама или хонтуя, более того, он не походил даже на югорца. Арнас снова поглядел на волка, и вдруг какое-то озарение прожгло ему живот и грудь. Это был не волк, а оборотень, в теле которого скрывался верховный пам Югры. Да-да, вне всяких сомнений – это был он, жестокий шаман, устроивший резню зырян в столице. Превратившись в волка, он устремился в погоню за похищенной богиней, и здесь, на этой луговине, встретил свою смерть. Наверно, это не случайно, – подумал Арнас. Богам так угодно, чтобы они сошлись в этом месте. Может, ради этой встречи Крестос и освободил его? Вот и разгадка. Русский бог вызволил его из лап Куль-отыра, чтобы уязвить богов ещё сильнее. Теперь-то всё встало на свои места. Выходит, Крестос незримо вёл Арнаса по тайге, и ныне, столкнув его лоб в лоб с памом, дал понять, кто скрывается под волчьей шкурой.

– Вот мы и встретились с тобой, кровавый пам, – проговорил Арнас, усмехнувшись.

Он достал из-за пояса топор и, размахнувшись, отрубил волку голову. А истерзанный человек, глядя куда-то в небо, вдруг прохрипел по-славянски:

– Савка во всём виноват. Кабы не его перевет, ничего бы не было…

Арнас вздрогнул, устремил на раненого пристальный взгляд. Лик умирающего показался ему знакомым. Ну конечно же! Это был один из тех воев, которых он сам водил в дальние урманы бить югорских хонтуев. Правда, теперь ратник весь зарос бородой, распоротая одежда клочьями висела на теле, а на исхудавшем лице ничего не осталось от того добра молодца, что так лихо рубал югорских бойцов. Если бы не славянская речь, Арнас, пожалуй, и не узнал бы его. Откуда у этого головореза Сорни-Най?

– Как тебе звать? – спросил Арнас.

Ратник замолк, прислушиваясь, потом вдруг слепо улыбнулся и заговорил, глядя в небо:

– По глупости и неразумию, Господи… Неграмотен я, перед бесами слаб… Они, сволочи, подвигли на зло…

Арнас безнадёжно покачал головой. Русич явно бредил. Добить его, чтоб не мучился? Или спросить ещё раз?

– Кто ты? – повторил зырянин, предельно упростив вопрос, чтобы тот просочился в затухающее сознание воина.

Ратник вроде сообразил, что к чему, и ответил слабым голосом:

– Упырь Дырявый. Из ушкуйников я. С воеводой Ядреем на Югру ходил. Прими меня в объятия свои, и прости грехи мои…

Кажется, он принимал Арнаса за бога или кого-то ещё, стоящего при вратах горнего мира.

– Откуда ты иметь Сорни-Най? – громко и с расстановкой произнёс Арнас.

Новгородец вдруг перевёл зрачки на пермяка. Взгляд его немного прояснился.

– Неграмотен я, – с трудом повторил он. – Слов таких не знаю. А ты послушай, что скажу. Сдохну скоро, так хоть ты правду знать будешь… Савка всему злу корень. Он с князьком югорским перевет держал. Он молодцов новгородских сгубил. И воеводу с Яковом… и попа нашего… Он всему виной. А меня подрядил, чтоб я ему Бабу Золотую спёр. Я и спёр, потому как жить хотел… А потом Савку этого прирезал как свинью. Он на то сам напросился. Получил по делам своим. Не от жадности на злодейство пошёл, а по слабости своей, да ещё за ребят отплатить ему хотел. Там ить, среди убиенных, товарищи мои были… дружки… Так что ж мне, терпеть мерзости эти? Не снесла душа… Прирезал я его, был грех. Не казни меня за то… имей снисхождение…

Арнас слушал и почти ничего не понимал. Савка? Какой Савка? При чём здесь этот Савка?

Русич же начал задыхаться, кашлять, слова его стали неразборчивыми, в развороченной груди заклокотало, как в бурной реке.

– Савка – кто? – попытался докричаться до него Арнас. – Кто таков?

Но умирающий уже ничего не слышал. Кашель его постепенно утих, тело перестало вздрагивать, и он испустил дух. Арнас досадливо посмотрел на покойника и отвёл глаза. Теперь ему уже никогда не дознаться правды.

Он пожевал губами и подобрал изваяние, собираясь сунуть его обратно в мешок. Ради такой добычи стоило идти за Камень. Теперь земляки вознесут его до небес! Ведь он убил трёх хонтуев и захватил главную святыню Югры!

Но только он подумал об этом, как в лесу раздалось рычание, и, ломая хрупкий лозняк, на луговину вывалился медведь. Пермяк не медлил ни мгновения. Выронив богиню, он упёрся всем телом в лыжные палки, развернулся в воздухе и устремился прочь. Зверь, зарычав, рванулся за ним. Арнас слышал за спиной его хриплое дыхание и хруст снега под тяжёлыми лапами. «Нум-Торум! – пронеслась в голове испуганная мысль. – Это бог явился за святыней». Ужас охватил его. Он понял, что обречён. Никому не дано уйти от разъярённого бога. Но тело его продолжало сражаться за жизнь, не слушая доводов разума. Руки с силой отталкивались палками от земли, пробивая глубокий спёкшийся наст, ноги делали огромные шаги, скользя лыжами по твёрдой корке снега. Медведь неумолимо настигал. Очень скоро он должен был подмять под себя человека. Арнас хотел было развернуться, чтобы встретить смерть лицом к лицу, но тут меж сосновых ветвей забрезжила белая равнина – заметённое пургой русло реки. «Доберусь туда, а там уж поглядим, кто кого», – подумал зырянин. Он выкатился на край невысокого обрывчика, нависшего над речной вымоиной, и, не замедляя хода, сиганул вниз. Краем глаза успел заметить шагах в двухстах от себя растянувшуюся по льду цепочку нарт и множество людей в русских тулупах. «Неужто новгородцы?» – поразился он. Раздумывать было некогда. Чуть не шмякнувшись задом о лёд, Арнас лихо вывернул лыжи и припустил к противоположному берегу. За спиной его раздался обиженный рёв – это медведь скатился следом. До ушей Арнаса донеслись изумлённые возгласы – кричали русичи, заметив необычную погоню. Вряд ли они узнали Арнаса, скорее, поразились нежданной встрече с шатуном. «Из огня да в полымя». – подумал зырянин. Не оборачиваясь и не сбавляя хода, он быстро пересёк реку и стремительно взлетел на пологий берег. Ему показалось, что пыхтение за спиной поутихло. Пермяк обернулся: новгородцы, бросив нарты, с луками, копьями и рогатинами неслись на зверя, а тот улепётывал от них, смешно подкидывая зад. Одна напасть избавила его от другой. Отныне Арнас был спасён – у Нум-Торума появились иные заботы. Зырянин вытер пот со лба и, поправив сбившийся при беге мешок с припасами, углубился в дремучий березняк.

Сто раз потом зырянин успел проклясть себя, что не вернулся за Сорни-Най, и сто раз похвалить за то же самое – с тяжёлым изваянием за спиной он бы далеко не ушёл. Ему и так пришлось нелегко, особенно на кряже: идя по извилистому руслу реки меж вздымающихся утёсов, пермяк был открыт всем ветрам. Он даже не мог разжечь костёр или построить шалаш – скалы подступали вплотную к воде, не оставляя места для деревьев. Не раз и не два приходилось ему возводить снежные убежища, чтобы не околеть студёной ночью, не раз и не два дрожал он от холода под каменистыми навесами, спасаясь от пурги, не раз и не два накатывало на него отчаяние, почти доводя до слёз. Но он преодолел все напасти и, хоть обессилевший, больной и обмороженный, добрался до родного павыла. Это было как чудо: после стольких дней одиночества, страха и безнадёги вдруг оказаться в окружении родных и близких. Арнасу казалось, будто он спит – до того восхитительным предстало всё вокруг. Даже покосившиеся хибары и кислые лица земляков представились ему чем-то неземным и прекрасным.

Отец встретил его неласково. Даже югорские скальпы не смогли смягчить шамана.

– Что вернулся – хорошо, – сказал он. – И что имени своего не замарал– тоже хорошо. А вот что изваяние не разбил – плохо. И что с русичами полаялся – тоже плохо. Они теперь нам всё припомнят, когда обратно поплывут. Из-за твоей ретивости весь павыл стонать будет.

– Изваяние мне бить было некогда – медведь отвлёк… – начал было Арнас.

– Так вернулся бы за ним. Что помешало?

– Чуял я – не будет добра, ежели его расколотить. Несчастья оно притягивает. Все, кто его касался, погибли. Кроме одного человека. Но и на него чей-то меч найдётся.

– Кого же?

– Буслая, вожака разбойных людей. Он, должно, от внезапной смерти заговорён – ничто его не берёт. Наверно, богатые жертвы духам принёс.

– Видишь, Буслай этот избран богами. А ты навлёк его гнев.

– Он обо мне и не помнит. Что я ему? Какой-то лесовик, каких много.

– Как был ты легковесным, так и остался. Если теперь не образумишься, сломаешь себе шею. Помяни моё слово.

– А ты, отец, видать, преуспел со своей мудростью, – съязвил Арнас, но тут же смутился, устыдившись грубости.

Шаман смерил его холодным взглядом.

– Осторожнее надо поступать, не рубить с плеча. – промолвил он. – Мы – народ слабый, рассеянный по курьям да урманам. Нам в открытую против врагов не устоять. Потому бить надо незаметно, чтобы противник не сразу почувствовал. А почувствовав, не смог бы ответить. Вот так.

– На словах-то любой умён. А попробуй-ка на деле, – пробурчал Арнас, опять закипая.

Шаман вздохнул.

– Молод ты и горяч, а потому не заглядываешь вдаль. Невдомёк тебе, что пока на стадо точат зубы две волчьи стаи, олени могут наслаждаться покоем. Но стоит одной стае прогнать другую, как для оленей наступают тяжёлые времена.

– Не проще ли нанять собак и умелого пастуха? – буркнул Арнас.

– Где ж взять такого? – вздохнул шаман. – С пастухами нынче туго. Перевелись пастухи, некому вести зырянский народ за собой.

– Я готов им стать, – пылко заявил Арнас.

– Куда тебе, молокососу!

– Я убил трёх югорских хонтуев!

– И что с того? Разве ты подорвал этим югорскую мощь? Разве отвёл угрозу от наших земель? Как бы ты ни тужился, всё равно обречён плясать под дуду чужаков – русичей или югорцев.

– Неправда. Я вёл за собой новгородцев, пока старуха-потвора не смутила их разум.

– И ты проиграл. Теперь озлобленные русичи вернутся и будут мстить нам. Где же выгода?

– Значит, надо было сидеть сложа руки?

– Иногда полезней сбить врага со следа, чем сходиться в рукопашной. Лиса никогда не бросится на охотника, но запутает его и оставит ни с чем. Так и следует поступать.

– Так ведут себя только трусы.

– Так ведут себя люди, желающие добра своим близким. Богам было угодно сделать нас слабыми. Это – не наш выбор. Мы можем смириться с ним и выживать, надеясь на снисхождение бессмертных. Быть может, когда-нибудь боги переменят нашу судьбу, и мы сами будем наводить страх на соседей. Но пока наш долг перед детьми и внуками – сохранить то, что есть, не замахиваясь на большее. Бросать вызов божественным установлениям – значит навлекать гнев вседержителей на весь народ.

Арнас посмотрел на отца, засопел сердито и, отвернувшись, обронил:

– Посмотрим ещё, чья возьмёт.

Прошёл месяц, за ним – другой, а о новгородцах не было слышно. Сородичи Арнаса шумно встретили Вороний день, радуясь первым порывам тёплого весеннего ветра. Мужчины достали из самъяхов иттармы духов-покровителей, нарядили их в новые одежды, принесли в жертву оленя. Женщины развешали по берёзам свежеиспечённые калачи, поменяли в младенческих люльках таловую стружку. Дети носились по священной роще, карабкались на деревья и играли в горелки с собаками.

Скоро до деревни дошла весть, что новгородцы зазимовали по ту сторону Камня, не отважившись идти через горы в самый разгар стужи. Это значило, что их следовало ожидать ближе к лету, когда вода освободится от плавающих льдин.

Узнав об этом, Арнас встревожился. Пророчество отца о русской мести крепко засело в его голове, не давая покоя. Он загрустил, предчувствуя беду. Образ разъярённых русичей, громящих павыл, всюду преследовал зырянина. Понимая, что сидеть сложа руки смерти подобно, он позвал соплеменников на дело – пройти опять до Камня и порубить славянские струги. Но соседи лишь смеялись в ответ.

– Эк чего удумал! А стада кто будет пасти? А на охоту ходить? Нам воевать некогда, дома дел по горло. Ты эту кашу заварил, тебе и расхлёбывать.

– Слепцы! – вопил Арнас. – Очнитесь! Подумайте о будущем. Ведь русичи, возвращаясь, разорят ваши дома и угонят стада. Неужто вы не в силах заглянуть дальше своего носа?

– А кто виноват-то в этом? Не ты ли? Кто обещал нам вернуть оленей с прибытком? И где он, этот прибыток?

– Не время злорадствовать! Мы в страшной опасности. Неужто вы не видите этого?

Но чем больше он кипятился, тем меньше слушали его люди. Арнас не мог такого снести. Он грозил, умолял, но всё было напрасно.

– Если уж так неймётся, пойди да сам поруби эти струги, – издевательски посоветовали ему.

И Арнас ушёл. Собрал припасы в дорогу, взял лук со стрелами, топор и огниво, и отправился в путь.

Снег уже начал подтаивать, весь испещрился порами. На открытых берегах сугробы превратились в мокрые слипшиеся комки, но в глубине леса наст лежал ещё прочно, укрытый от весеннего солнца развесистыми кронами пихт и елей. Земля пока не начала обнажаться, лёд на реке даже и не думал трескаться, хотя дни ощутимо удлинились, а глаза, привыкшие к зимнему сумраку, болели и слезились от яркого дневного света. По пути то и дело встречались топи: заваленные снегом, они были незаметны, и выдавали себя лишь осинами, торчавшими по бугоркам. Арнас знал: где много осин, там болото, и потому обходил эти места стороной. Густые урманы сменялись сосновым редкостоем, пологие ложбины упирались в заросшие берёзами едомы; утонувшие в снежной каше курьи рассыпались коварными буераками. Весна – самое скверное время для пешего похода. Снег ещё не сошёл, ноги проваливаются в него, мокнут, но лыжи уже бесполезны: раскисшая крупа просто прилипает к ним, не давая идти. Поэтому Арнас шёл на своих двоих, упрямо пробиваясь сквозь буреломы и сосновые боры. Несколько раз он встречал охотников, с хрустом ступавших по засыпанному хвоей насту, натыкался на рыбаков, сидевших с удочками над прорубью, здоровался с пастухами, уныло прогонявшими через соргу стада оленей. Каждого встречного Арнас выспрашивал, не видел ли он русичей. Тот же вопрос пермяк задавал и в павылах, каплями рассыпанных вдоль Печоры и Усы. Его узнавали: совсем недавно он проходил через эти деревни, возвращаясь из Югры. Теперь, встречая знакомых, он предлагал им пойти вместе, спасти Пермский край от разорения. Но людям некогда было шляться по тайге, у всех свои дела. Зырян можно было понять: ранняя весна – напряжённое время, многое нужно успеть. Однако на деле не это останавливало их – они страшились новгородского гнева. Никто ещё не становился жертвой русского набега, а потому не хотел ссориться со славянами. Арнас пытался открыть людям глаза, расписывал лютость ушкуйников, но соплеменники оставались глухи к его словам. Лишь несколько молодых парней, грезивших подобно Арнасу подвигами, согласилось пойти с ним, но их быстро приструнили старики, запретив связываться с опасным человеком. Арнасу оставалось рассчитывать лишь на себя.

Путь его был долог. Уже лопнул с грохотом и скрежетом лёд на реке, уже вода начала освобождаться от многомесячной корки, громоздя друг на друга огромные льдины, уже распустились почки на берёзах и осинах, затопив зеленью стылый лес, уже растёкся ручьями снег на проплешинах и луговинах, напитав смёрзшуюся землю водой, а зырянин всё шёл и шёл навстречу солнцу, неумолимо приближаясь к месту, где новгородцы оставили свои струги. И вот однажды, лёжа в самодельном шалаше под высокой ольхой, он вдруг услышал с реки весёлые возгласы. Встрепенувшись, быстро выполз на грязный, засыпанный чешуйками коры снег и, чуть не порезав руки о холодный наст, вскочил на ноги. Занималось утро. Жёлтое блюдце солнца только-только показалось над окоёмом, тусклое и негреющее в окружении зябкой дымки. В лесу было темно, сквозь мрак проглядывали колючие лапы ельника. Прячась за деревьями, Арнас подкрался к берегу: по реке, раздвигая немногие оставшиеся льдины, плыли семь ящероносых стругов с квадратными парусами. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – он опоздал. Новгородцы перевалили Камень и теперь спускались по Усе, наслаждаясь весенним теплом. Зырянин сцепил зубы и зашипел от досады. Не медля ни мгновения, он рванулся обратно в лес, собрал вещи и побежал по опушке, стремясь обогнать корабли. Но куда ему было тягаться с идущими по течению стругами! Новгородцы быстро обогнали Арнаса, не заметив его, и понеслись дальше. А зырянин всё бежал и бежал за ними, пока не запыхался; тогда он постоял, вытирая пот с лица, в ярости ударил кулаком по сосновому стволу и застонал от отчаяния. Что же теперь будет? О боги, что же теперь будет?

До своего павыла он добрался через семь дней. Помогли жители деревеньки на берегу Усы, снабдившие его лодкой, иначе топать бы Арнасу целый месяц. Русичи оторвались от него на два перехода и теперь были где-то на Печоре. Арнас сошёл на берег в полуверсте от дома, спрятал лодку и дальше двинулся пешком. Он боялся, что новгородцы оставили в павыле засаду, чтобы изловить его, а потому решил сначала разведать, что там и как. Добравшись до родного села, Арнас присел на опушке и некоторое время высматривал местность. В павыле стояла тишина. Это несколько приободрило его. Он подумал, что земляки, должно быть, ушли в лес, чтобы не попасться славянам. Арнас приподнялся, короткими перебежками добрался до ближайшего сруба. Из-за угла вдруг показалась всклокоченная грязная девочка с ведром в руке. Увидев Арнаса, она замерла как вкопанная и открыла рот.

– Здравствуй, Зарни, – прошептал Арнас, узнав в ней соседскую дочку. – Где твои родители?

– Отца злые люди убили, – проговорила он. – А маму… – Девочка опустила лицо и заплакала.

– А где сейчас эти злые люди?

– Уплыли на заход солнца.

– Остался здесь кто живой?

Девочка закивала.

– Йиркап жив. Дядя Арво. Старый Биур…

– А пам? – спросил Арнас с замиранием сердца.

Девочка замотала головой.

– Его колом проткнули. Прямо сюда, – она показала на грудь. – Он их ругать начал, грозить, они и проткнули. А потом выкопали яму вон там, – она показала на священный участок, – и закидали камнями. А все самъяхи порушили. И о тебе тоже спрашивали…

Пермяк слушал её, едва сдерживая слёзы. Вот чем обернулась его жажда славы и подвигов! Он погубил свою деревню и свой род. Прав был отец, призывая его одуматься. Он не послушал его, и теперь будет вечно расплачиваться за легкомыслие.

Арнас пошёл по улице, растерянно обозревая разгром, учинённый новгородцами. Дома были порушены, хлева сожжены, тут и там валялась убитая скотина, из которой торчали стрелы – видно, русичи развлекались стрельбой из луков. Из каких-то ям, заваленных обгорелыми обломками, вылезали люди в замызганном тряпье. Они смотрели на Арнаса враждебно, один из них проскрипел:

– Ну что, вернулся? Полюбуйся на дело рук своих.

Арнас не ответил. Стыд душил его. Что он мог сказать этим людям? Чем помочь им?

– Зарни, покажи мне могилу отца, – попросил он девочку.

Та кивнула и повела его на священный участок. Миновав несколько поваленных и разбитых самъяхов, они подступили к невысокому холмику из камней и дёрна.

– Вот здесь он лежит, – сказала девочка.

Арнас долго стоял над могилой, представляя, как русичи терзали шамана, а потом забрасывали яму булыжниками. Где-то здесь Буслай измывался над отцом. Кровь прилила к лицу Арнаса. Он сжал кулаки и, проскрежетав зубами, произнёс:

– Я отомщу за тебя, отец. Обязательно отомщу.

Затем повернулся, опустил голову и побрёл обратно в деревню.

– Что, доволен? – со злобой кричали ему земляки. – Посмотри, что ты натворил. Как теперь мы будем жить?

– Вы сами виноваты, – процедил Арнас. – Я призывал вас идти за русскими стругами, вы не послушали.

– Почему же ты сам их не спалил? Что помешало тебе?

– Я не успел. Русь добралась до них раньше.

– Тогда почему ты винишь нас? Разве ты опередил бы новгородцев, если бы с тобой пошёл кто-то ещё?

Арнас понурился. Они были правы.

– Могу сказать вам только одно, – промолвил он. – Те, кто сотворил это, получат по заслугам. Никто не уйдёт от возмездия.

– Как же ты собираешься отомстить им? Приведёшь югорцев? – издевательски вопросил один из стариков.

– Нет. Я пожгу дома руси и убью всех, кто причинил вам зло.

– Иди прочь от нас, – закричали ему. – Одну беду ты уже принёс. Хочешь накликать другую?

Кто-то швырнул в него ком грязи. По одежде расплылся коричневый след. Пермяк хищно обернулся, сверкнул глазами. Сородичи в страхе отшатнулись.

– Я понимаю свою вину, – сказал он. – Завтра же я покину вас. Не знаю, вернусь ли, но клятву свою я сдержу. Ни один из мерзавцев не уйдёт от моей мести.

Он вздохнул и зашагал обратно к лодке. Нужно было перегнать её ближе к деревне. А потом выспаться как следует. Ему предстоял долгий путь…