В девять двадцать Дантист был в порту. Он без труда нашёл шестой пирс. К причальному брусу был пришвартован довольно большой катер; в принципе его можно было назвать яхтой. На борту красовалась ДНК-подобная змея. Команда из трёх филиппинцев по скрипучему деревянному трапу затаскивала на борт какие-то тюки, картонные коробки и полиэтиленовые блоки с питьевой водой и напитками. Долговязый рыжебородый моторист, похожий на скандинава, вылез из моторного отсека, и, тщательно вытерев замасленные руки ветошью, без зазрения совести швырнул грязную тряпку за борт. Потом, мазнув взглядом по стоящему на пирсе мужчине, перевёл взгляд на небо и опять исчез в отсеке.
Погрузкой командовал Аристократ. Он стоял на сером бетонном портале пирса, широко расставив мощные ноги, одетый в серые шорты, серую, военного покроя сорочку, серую панаму, и казался вертикальной надстройкой над пирсом, его естественным продолжением. В крепких зубах Зигфрида Вульфа была зажата толстая сигара. И выглядело это вполне логично – сигарета при Генкином облике казалась бы зубочисткой.
Дантист внутренне улыбнулся, радуясь встрече. В глазах Аристократа тоже промелькнула радость, но лицо осталось таким же безмятежным. Дантист подошёл к Аристократу, поздоровался и протянул ему визитку Штольца.
– Господин Тихофф? – Аристократ приветливо улыбнулся и пожал Дантисту руку. – Будем знакомы: Зигфрид Вульф. Добро пожаловать на борт катера. В холодильнике-баре вы найдёте прохладительные напитки. Кстати, в кают-компании находится ещё один гость господина Штольца. – Аристократ незаметно подмигнул Дантисту. – Отправляемся буквально через пару минут.
Войдя в кают-компанию, Дантист обнаружил Скифа, вольготно расположившегося на мягких подушках жёлтого кожаного дивана. Скиф поднялся, и они поздоровались как совершенно незнакомые друг другу люди.
Катер отчалил от пирса ровно через две минуты и резво двинулся в открытый океан.
Зинка сидел на открытой веранде грязного морского вокзала за чашечкой кофе, и, глядя вслед удаляющемуся катеру, увозящему друзей в логово Штольца, вспоминал тот момент, когда фактически началась эта операция…
Это было в Джамалтаре.
Миссию свою они выполнили (помогли местным патриотам – участникам сопротивления – спасти от репрессий некоторых известных людей Джамалтара) и теперь ожидали собственной эвакуации. Но вместо эвакуации резидент в Джандже поручил им новое задание: выкрасть Пророка из зиндана Басмангалея. Пророком этого человека называли в народе; сколь-либо значимой политической фигурой этот человек не являлся. Он был лечащим врачом Ташира, и успешно врачевал правителя и всех членов его семьи нетрадиционными методами – травами, наложением рук и заговорами. Кроме того, непонятными никому виршами (наподобие катренов Нострадамуса) предсказывал события, которые случатся в отдалённом будущем. Контактируя с космосом или с кем-то другим на самом верху, делал прогнозы погоды на ближайшие несколько дней. Собственно, эту информацию Пророк мог легко получать и из Интернета, что он скорей всего и делал. Тем не менее, он имел огромное влияние на правителя и его семью. Короче говоря, Пророк был Гришкой Распутиным джамалтарского разлива. В народе особой популярностью не пользовался, даже наоборот, его недолюбливали, и всем спецагентам было совершенно непонятно: кому в голову пришла странная мысль спасать этого шарлатана.
Но приказ есть приказ. Зинка с товарищами приступил к разработке операции, которая через месяц была успешно завершена. Но при проведении операции они потеряли одного человека – Герцогиню. Девочка заигралась с Басмангалеем, и не успела моргнуть красивым глазом, как оказалась в его гареме. Нужно было вытаскивать оттуда товарища… и как можно скорее.
Само собой, в спасении Герцогини особо отличился Аристократ, но попался в лапы Басмангалея он, Зинка. Попался по-глупому: прикрывая отход Аристократа с Герцогиней под мышкой, получил скользом по лбу отрикошеченную от стены пулю и потерял сознание.
Очнулся Зинка после контузии в дворцовом зиндане, а на следующий день его куда-то перевезли, видимо, Басмангалей после двух неудач (с Пророком и с Герцогиней) стал сильно сомневаться в прочности стен своего дворца. Перевозили тайно. Зинка был закован в цепи, и на его голову натянули мешок. Куда его везут, Зинка не знал. Оставалось надеяться на помощь друзей, но надежда была слабенькой…
Камера, куда втолкнули Зинку, смахивала на больничную палату (как позже выяснилось, она ей и являлась – здание прежде было больницей, а потом, как и большинство больниц, переоборудовано в тюрьму; диктатура Басмангалея испытывала острую нехватку в учреждениях данного назначения). Окно оказалось замурованным, а вместо обычной деревянной двери установлена металлическая.
Пытки начались с тривиальных избиений. В первый день заточения его вообще ни о чем не спрашивали, просто колотили резиновыми дубинками по чём зря, а после экзекуции оставили лежать на кафельном полу.
Когда спецагент очнулся, он проанализировал своё состояние и определил: сломаны два ребра, выбиты четыре верхних зуба, в нескольких местах рассечена голова и имеются какие-то проблемы со спиной. Более ничего серьёзного – одни лишь гематомы и ссадины. Одно их двух: либо холуи попались малоопытные, либо его щадили специально. Зинка настроил организм на восстановление, и, осмотрев камеру, принялся размышлять о вариантах освобождения. Ничего более-менее стоящего в голову пока не приходило.
Вечером дали еду – лепёшку и кувшин воды. Лепёшка оказалась засохшей, жевать такую осколками зубов не особенно приятно. И всё же Зинка съел всё до крошки – силы были нужны для дальнейших испытаний.
Вопросы начались, а пытки продолжились на следующий день. Спрашивали его об одном и том же: кто он и кто его сообщники? Пытали вполсилы, как бы нехотя: подвесили за ноги к потолку и били дубинкой в такт задаваемым вопросам. Зинка быстро приспособился к подобной методике допроса, и, умело управляя мышцами, гасил силу ударов. Тяжко ему пришлось, когда в него стали тыкать раскалённым прутом.
Пытки продолжались четыре дня. Басмангалей на допросах не присутствовал ни разу, но в конце четвёртого «рабочего дня», как называл про себя Зинка избиения, диктатор неожиданно появился в камере. И не один. Басмангалея сопровождал высокий худощавый мужчина в европейском костюме. Зинка, с трудом разлепив заплывшие глаза, внимательно посмотрел на незнакомца, запоминая внешность – профессиональная привычка. Незнакомец так же внимательно разглядывал Зинку чёрными глубокими глазами.
– Европеец. Скорее всего, русский, их интерес в Джамалтаре вполне понятен. Но может быть и прибалт, даже немец. – Эти слова незнакомец произнёс на танийском наречии, предполагая, что пленник не знаком с этим почти мёртвым языком, который и на своей родине употреблялся всё реже и реже, вытесняемый английским. – Ну что, молчит?
– Молчит, как рыба, уважаемый Иоганн, – ответил Басмангалей. – Может, он немой? Или не понимает фарси?
– Sprechen Sie Deutsch? – обратился незнакомец к Зинке по-немецки.
– Ja, aber ser schlecht, – решил нарушить четырёхдневное молчание Зинка. Он пойдёт на контакт с немцем, потому что любое изменение ситуации представляет собой шанс для осуществления побега. Хуже всего, когда ничто не меняется.
– Вот видите, господин Басмангалей, он вовсе не немой, – снова на танийском сказал герр Иоганн, обращаясь к диктатору. – Джамалтарским он наверняка тоже владеет. Просто не хочет с вами разговаривать. Но это ничего, мне он скажет всё. У меня есть средства посерьёзней сыворотки правды. Единственная просьба: не пытайте его пару дней. И подкормить паренька не помешает, мне он нужен относительно здоровым, иначе не выдержит действия препарата. – Немец взглянул на Басмангалея, и тот кивнул, соглашаясь.
Посетители ушли, а через некоторое время Зинке принесли еду. Лепешка оказалась свежей, вместо воды был айран. Кроме того, сегодня он получил большой кусок баранины. «Жизнь налаживается!» – подумал пленник, и, наплевав на зубную боль, набросился на мясо.
Его не трогали обещанных два дня. Последний ужин оказался с сюрпризом. Толстый тюремщик, поставив на пол еду, выразительно посмотрел на Зинку, и, прижав палец к губам, указал на лепёшку. Потом потрогал ухо и подмигнул, затем провёл рукой по глазам и сделал отрицательный жест. Зинка понял: камера прослушивается, но видеонаблюдения нет. Лепёшка оказалась не только свежей, но и с начинкой. Небольшой нож – его размер не позволял нанести смертельный удар в сердце, но был вполне достаточным, чтобы рассечь глотку или подрезать сухожилие. Универсальная отмычка могла открыть любой замок, но, увы, ей было не под силу справиться с могучими засовами входной двери.
Ещё в лепёшке находилась записка. Незнакомым почерком было написано: «Когда освободишься, передвигайся согласно плану». На обороте был начертан план здания. Зинка запечатлел в памяти план и уничтожил записку: просто съел, запив айраном. Нож и отмычку он спрятал на теле – его этому обучали.
За ним пришли рано утром, Зинка незаметно достал отмычку и зажал между большим пальцем правой руки и ладонью. Его долго вели по коридорам с высокими потолками. Все окна были зарешёчены и забиты снаружи досками. К концу путешествия, сопоставляя увиденное с начертанным в записке планом, Зинка легко сориентировался, только не мог определить, на каком этаже находится.
Наконец его втолкнули в помещение, напоминающее процедурный кабинет, а может, оно некогда служило операционной – под потолком закреплена большая круглая установка с несколькими галогеновыми светильниками. Посреди комнаты стояло пыточное кресло с подлокотниками в виде трубчатых захватов. Основание кресла тоже оснащено металлическими фиксаторами для ног.
«Если меня сюда пристегнут – это конец, никакая отмычка не поможет, это, пожалуй, только Шваценеггеру по зубам, да и то в лишённом здравого смысла боевичке» – подумал Зинка и повернулся лицом к конвоирам. Они стояли, скрестив руки на груди, и невозмутимо смотрели прямо перед собой – видимо, ожидали кого-то, скорее всего, того самого немца, герра Иоганна, который давеча обещал Басмангалею развязать упрямому пленнику язык.
Спецагент стал незаметно освобождаться от наручников, что ему удалось сделать легко и быстро. Достать нож – дело одной секунды, два шага к охранникам – ещё секунда. Конвоиров двое – на каждого по секунде. Итого – четыре секунды.
Зинка рванулся к тюремщикам. Тому, который стоял слева, он полоснул острым, как бритва, ножом по горлу, тому, что справа, воткнул нож по самую рукоятку прямехонько в сонную артерию. Два отработанных движения слились в одно; нож, описав плавную кривую в виде знака бесконечности, остался в теле второго тюремщика-холуя, упавшего к Зинкиным ногам.
Неожиданно открылась дверь, и в проёме возникла худощавая фигура немца. Чёрные глаза герра Иоганна округлились, скорее от удивления, нежели от страха.
Не раздумывая, Зинка схватил немца за шиворот, втянул внутрь пыточной камеры, и, рубанув ребром ладони по тонкой шее, отправил в глубокий нокаут. Потом Зинка вытащил из шеи мёртвого тюремщика своё единственное оружие, отпрыгнув в сторону от хлынувшей крови, и, оглянувшись на безжизненное тело немца (о том, что он тогда его не прикончил, Зинка ещё пожалеет), выглянул в коридор.
В коридоре было пусто.
Неслышно ступая, пленник продвигался к свободе, чётко следуя маршруту, намеченному в плане, и без помех добрался до лестничной клетки. Ему повезло: пыточная камера находилась на втором этаже, поэтому до выхода из тюрьмы беглеца отделял всего один лестничный марш. Он уже стал спускаться, как вдруг снизу послышался шум шагов и гортанный джамалтарский говор.
Зиновий отпрянул назад и укрылся за пилястрой лестничного портала. Мимо него в сопровождении трёх с виду бравых телохранителей прошествовал Басмангалей. Они свернули в тот коридор, из которого только что вышел Зинка, наверное, диктатор хотел присутствовать при допросе неразговорчивого пленника. Сейчас он увидит побоище, которое устроил Зинка и поднимет тревогу; нужно торопиться. Зиновий быстро, но осторожно спустился вниз.
В вестибюле наблюдалось три человека – двое отважных сидели на корточках у дверей, третьим был тот самый тюремщик-холуй, который принёс вчера вечером в Зинкину камеру лепёшку с «начинкой». Последний держал в руках глиняный кувшин и намеревался подниматься по лестнице, поэтому он первым увидел спускающегося пленника, а вот для отважных Зинкино появление стало огромной неожиданностью.
Стражи на мгновение замерли. Холуй повернулся к поднимающимся с корточек отважным, и обрушил на голову одного из них тяжёлый кувшин. Во второго Зинка метнул нож, но промахнулся; нож, звякнув, раскололся, ударившись о мраморный косяк двери. Не снижая скорости, Зинка подлетел к оправившемуся и обнажившему ятаган отважному, и, отбив голой рукой сверкнувшую сталь, нанёс противнику страшной силы удар в левый висок. Раздался характерный хруст, и ещё один правоверный отправился к Аллаху. Зинка, не обращая внимания на боль в рассеченном ятаганом левом предплечье и разбитых костяшках правой руки, выскочил во двор. Толстый тюремщик, как мог, поспешал за ним.
Недалеко от ворот, в месте, отмеченном на плане крестиком, стоял обшарпанный «Форд» с приклеенным на лобовое стекло посольским пропуском. Внедорожник рванул с места, как только Зинка, а вслед за ним и его неожиданный помощник, плюхнулись на заднее сидение.
– С освобождением! – сказал человек, сидящий за рулём.
Зинка ожидал увидеть кого угодно, даже Лиса, но его спасителем оказался Чудак, таинственный и легендарный Вася в кубе.
– Это наш друг – Мохаммад. Он помогает нам не за деньги: темники вырезали всю его семью, у парня личный мотив мстить Басмангалею, – пояснил Чудак, глядя через зеркало заднего вида в избитое лицо Зиновия. – Крепко помяли?
– Есть маленько, – ответил Зинка. – Зубы – ерунда, вставлю новые. Рёбра срастутся. Спина беспокоит… – Зинка немного помолчал, потом спросил: – Куда едем?
– В посольство, само собой. Раны залижешь – и в Москву. Ну, рассказывай: где был, что видел?..
Дорога предстояла долгая, и Зинка стал подробно рассказывать Чудаку о своих злоключениях. Когда он дошёл до встречи с немцем, Чудак неожиданно затормозил.
– Ты говоришь, они общались на танийском?
– Да, я неплохо изучил этот язык. Тания – моя первая командировка. Я тогда ещё курсантом был.
– Ну-ка, подробно опиши мне этого человека, – приказал Чудак Зинке, и тот по казённому чётко описал запомнившиеся на всю жизнь черты.
– Это он? – спросил Чудак и достал откуда-то фотографию герра Иоганна.
– Вот это номер! – удивился Зинка.
– Он? – повторил Чудак вопрос.
– Вне всякого сомнения!
Мохаммад тоже подтвердил, что именно этот евр (так джамалтарцы звали всех немусульман) месяц назад поселился в замке диктатора, и практически ежедневно посещал здание тюрьмы. Иногда задерживался там надолго. Чем он занимался в тюрьме, Мохаммад не знал.
– Иоганн Штольц… – задумчиво произнёс Чудак и снова тронулся с места. – Я чувствовал, что ты здесь…
Всю оставшуюся до Джанджа дорогу Чудак молчал и сосредоточенно думал. В столицу въехали без проблем. Когда показалось здание российского посольства, Чудак не затормозил и не сделал левого поворота – проехал мимо, не снижая скорости.
Зинка не стал задавать лишних вопросов, лишь удивлённо на него посмотрел. Чудак ответил сам:
– Раны будешь зализывать в другом месте. Ты мне, Зиновий, нужен для новой, очень секретной операции. Ты и твои люди…
В тот же вечер Зинка узнал, кто такой доктор Штольц и что его связывает с диктатором. А на следующее утро к зданию посольства подъехал катафалк с «трупом» Зиновия Черемных, оперативный позывной «Зинка»…
Зинка сидел на открытой веранде морвокзала, будоражил гущу в остывшем кофе белой пластиковой лопаточкой и смотрел вслед удаляющемуся катеру. Он вдруг ощутил себя покинутым и брошенным на необитаемом острове и почему-то подумал, что все места, в которых ему приходилось когда-либо работать – это череда островов. Тания – дикая и малоцивилизованная страна на юге Африканского континента – остров, Джамалтар – небольшая горная страна в юго-западной Азии, добровольно отгородившая себя от всего остального мира – остров, Лурпак – богатый и сытый, не признающий никаких других ценностей, кроме либеральных – тоже остров. Что же касалось частного острова, не имеющего даже названия, на котором предстояло выполнить задачу его группе, то он был островом по определению. Маленькая точка, в которую превратился катер, скрылась за горизонтом. Зинка не стал допивать кофе. Он встал и отправился готовить сообщение Чудаку о том, что первая часть операции окончена.
